печать с дроздами всезнающего дворянина и проглотила составляющие письмо несколько строк. Они вызвали у нее возглас отчаяния. Аркадиус сообщал, что миссис Аткинс покинула свое жилище на Лилльской улице, отправившись "в деревню", в какую именно - неизвестно, и как раз в тот день, когда Аделаида вернулась в фамильный особняк. Что касается регистрационной книги Венсенского замка, в ней не оказалось других следов пребывания Франсиса Кранмера в государственной тюрьме, кроме вырванного листа. Те, кто поклялся погубить Язона и подорвать франко-американские отношения, по-видимому, не оставили ничего на волю случая С глазами, полными слез, Марианна нервно скомкала в руках письмо Жоливаля, как вдруг услышала брюзжание своего спутника:
     - Зачем ему нужен я, чтобы открыть эту дрянную колонну? Вот что обязывает меня прервать лечение! И я совсем не чувствую желания возвращаться в Париж, э?
     Но из всего, что он сказал, Марианна схватила только три слова, последние.
     - Возвращаться в Париж? Вы поедете?
     - К сожалению, да! Я должен быть там к 15 августа.
     Это, вы знаете, день рождения императора. Так вот, на сей раз, чтобы придать этому празднику больше блеска, его величество решил торжественно открыть колонну во славу Великой Армии, которую он повелел воздвигнуть на Вандомской площади из бронзы почти 1250 пушек, захваченных под Аустерлицем. Не знаю, можно ли считать это торжественное открытие такой уж блестящей идеей. Оно не доставит большого удовольствия новой императрице, ибо добрая половина вышеупомянутых пушек - австрийские. Но императору так понравилась отлитая в древнеримском стиле статуя, которая украсит вершину колонны, что он хочет, мне кажется, заставить всю Европу восхищаться ею.
     Между тем Марианна была очень далека от того, чтобы заинтересоваться колонной на Вандомской площади. Она даже забыла о простых правилах вежливости, сухо прервав разглагольствования князя:
     - Если вы возвращаетесь в Париж, увезите меня с собой!
     - Чтобы я отвез вас, э? Но зачем?
     Вместо ответа она протянула ему письмо Жоливаля, которое Талейран прочитал медленно и внимательно. Когда он закончил, глубокая складка прорезала его лоб, в то время как он, не говоря ни слова, вернул письмо Марианне.
     - Мне надо вернуться, - начала она после недолгого молчания охрипшим голосом, - Я больше не могу оставаться здесь, в тишине, в укрытии, когда над Язоном сгущаются тучи. Я.., я думаю, что сойду с ума, если останусь! Позвольте мне уехать с вами!
     - Вы же знаете, что не имеете права это сделать, так же как и я - взять вас с собой! Вы не боитесь осложнить дело Бофору, если император узнает, что вы ослушались его?
     - Он не узнает. Я оставлю здесь моих людей и весь багаж и прикажу запереть мою комнату, говорить, что я лежу в постели, больная.., и не хочу никого видеть! Это не вызовет удивления: до вашего приезда я вела такую жизнь! Местные, безусловно, считают меня немного не в себе! Я уверена, что при Гракхе и Агате никто не переступит мой порог и не раскроет обман. В это время я вернусь в Париж под видом... точно, под видом мужчины! Я сойду за одного из ваших секретарей!
     - А где вы остановитесь в Париже? - возразил князь по-прежнему с нахмуренным лбом. - За вашим домом, вы это знаете, наблюдает полиция. Если вы в него войдете, будете немедленно арестованы!
     - Я думала... - начала Марианна с внезапной робостью.
     - Что я дам вам приют у себя? Я тоже, черт возьми, вначале подумал об этом, но это невозможно. На улице Варенн вас знают все, и я не уверен в каждом. Вы рискуете оказаться преданной, и это повредит и вашим делам, и... моим! Должен вам напомнить, что я не в лучших отношениях с его величеством, хотя он и приглашает меня на открытие его колонны!
     - Тем хуже для меня! Отправлюсь куда-нибудь, например в гостиницу.
     - Где ваш маскарад не выдержит и часа? Это безумие, друг мой! Нет, мне кажется, у меня есть лучшая идея. Идите готовиться в дорогу. Мы покинем Бурбон сегодня вечером, когда стемнеет. Я достану вам мужскую одежду, и вы до приезда в Париж будете моим юным секретарем. А там я вас провожу, но.., это потом, вы сами увидите! Бесполезно говорить об этом сейчас! Все-таки с собой возьмите одно-два платья.
     Вы.., действительно готовы совершить такое безумие?
     - Готова! - подтвердила Марианна, порозовев от радости получить поддержку, на которую она едва смела надеяться. - Мне кажется, что, находясь близко от него, мне повезет и я смогу помочь ему.
     - - Это ему повезло, - вздохнул с полуулыбкой князь, - что его так любят!.. Идем, Марианна, видно, так уж суждено, что я не могу вам ни в чем отказать! И затем, может быть, действительно будет лучше находиться поближе к месту действия. Кто знает, какая возможность представится?
     Вдруг вы сможете ею воспользоваться. А теперь вернемся!
     Вперед!.. Да что вы делаете? - вскрикнул он, тщетно пытаясь вырвать руку, которую Марианна с признательностью поднесла к губам. - Разве вы мне не как дочь? И я пытаюсь вести себя как настоящий отец, вот и все. Но я спрашиваю себя, что бы сказал об этом ваш!
     Рука об руку прихрамывающий князь и молодая женщина медленно пошли по дороге, оставив пруду общество уток и голубей.
     11 часов пробило на башне Кикангронь, когда кучер Талейрана пустил лошадей на штурм дороги в Париж. Едва карета тронулась с места, как Марианна подняла глаза к окну своей комнаты. Из-за закрытых ставней пробивался желтый свет ночника, как и все вечера после ее приезда. Никто не мог себе представить, что он освещает нетронутую кровать посреди опустевшей комнаты. Агата и особенно Гракх получили строгие указания, и было, кстати, довольно трудно усмирить пылкого юношу, не желавшего отпускать свою дорогую хозяйку одну в опасную авантюру без помощи его могучей особы. Марианне пришлось пообещать позволить ему приехать в самый кратчайший срок и в любом случае вызвать при малейшем признаке опасности.
     Ночные поля начали проплывать за окнами кареты, чье покачивание вскоре восторжествовало над молодой женщиной. Она заснула, положив голову на плечо Талейрана, и ей приснилось, что она совершенно одна, голыми руками открывает перед Язоном двери тюрьмы...

ГЛАВА IV

ПОКЛОННИК КОРОЛЕВ

     Когда Марианна в сопровождении Талейрана проникла в дом, там было темно и тихо. Вооруженный канделябром невозмутимый лакей в строгой коричневой ливрее довел их по широкой мраморной лестнице с очень красивыми позолоченными перилами из кованого железа до площадки второго этажа, с которой открывался большой кабинет, до того заполненный мебелью, картинами, книгами и всевозможными произведениями искусства, что Марианна и ее спутник с трудом обнаружили там тяжеловесную фигуру плешивого шотландца Кроуфорда.
     - Во времена, когда я жил в этом доме, - заметил князь тоном, которому он старался придать немного веселости, - здесь была моя библиотека. Кроуфорд превратил ее в святилище совсем другого порядка.
     В неярком свете нескольких канделябров изумленная Марианна смогла разобрать, что почти все картины и скульптуры представляли одно и то же лицо. В бронзе, на холсте, в мраморе - повсюду было очаровательное гордое лицо Марии-Антуанетты, смотревшее на новоприбыпших. Мебель тоже должна была составлять часть обстановки Малого Трианона и почти все предметы, заполнявшие комнату: табакерки, веера, платки, переплеты - носили или герб, или монограмму государыни. В золотых рамках несколько записок, начертанных ее рукой, чередовались на обтянутых серым шелком стенах с портретами и миниатюрами.
     В то время как Талейран по-американски пожимал руку Квентину Кроуфорду, тот грустно улыбнулся, заметив явное удивление, с которым Марианна осматривалась вокруг. Его резкий голос со следами шотландского акцента с силой подтвердил:
     - С того дня, как я имел честь быть ей представленным, я боготворю королеву-мученицу. Я сделал все возможное, чтобы вырвать ее у врагов и вернуть ей счастье. Теперь я чту ее память!
     Затем, поскольку Марианна, озадаченная удивительной страстью, дрожавшей в голосе старого человека, не знала, что сказать, он добавил:
     - Ваши родители умерли за нее, и к тому же ваша мать была англичанка. Мой дом будет для вас неприкосновенным убежищем, ибо всякий, кто попытается забрать вас отсюда или повредить вам, не успеет этим похвалиться!
     Он показал на стол с громадными пистолетами и лежавший поперек кресла тяжелый старинный мушкет, чья сияющая сталь подтверждала тщательный уход за ним и готовность в любой момент к действию. Правда, было что-то мелодраматическое и театральное в приеме Кроуфорда, но Марианна не могла не найти в нем некое величие и неоспоримую искренность: этот человек скорее даст убить себя" чем предаст свою гостью.
     Взволнованная и растроганная, она смогла все-таки найти несколько учтивых слов благодарности, но он оборвал ее.
     - Не за что! Кровь ваших родителей и дружба князя вдвойне подтверждают, что вы находитесь у себя. Прошу, моя жена ждет вас.
     По правде говоря, Марианна не была в восторге, когда, приближаясь к Парижу, Талейран сказал ей, что рассчитывает на гостеприимство Кроуфорда. У нее осталось странное и немного смущающее впечатление от увиденной в ложе князя в тот вечер необычной пары. Особенно от женщины, одновременно интриговавшей ее и немного пугавшей. Ей было известно, что, прежде чем вступить в брак, морганатический, с герцогом Вюртембергским, затем англичанином Сюливеном и, наконец, Кроуфордом, она провела первые годы своей жизни в Лукке и не могла не знать семью Сант'Анна... Но особенно на нее подействовала тяжесть мрачного взгляда Элеоноры Кроуфорд, долго не отпускавшего ее в зале "Комеди Франсез". Взгляда, несомненно, оценивающего и полного любопытства, который трудно было посчитать дружеским. Именно из-за этого взгляда она испытывала невольную робость, когда 14 августа вечером карета Талейрана остановилась во дворе старого особняка Креки на улице Анжу-Сент-Оноре, очаровательного жилища прошлого века, которое двумя годами раньше было еще резиденцией Талейрана, тогда как богач Кроуфорд жил с 1806 года в особняке Матиньон. Обмен был совершен отчасти по личным мотивам - Матиньон был слишком велик для семьи Кроуфорда, - отчасти в связи с приказом императора, который хотел видеть своего министра внешних сношений в соответствующем его положению доме, по всем пунктам, кстати, отвечавшем вкусам вышеупомянутого министра.
     Однако Талейран сохранил некоторую нежность к своему бывшему жилищу на улице Анжу, и он не смог бы понять внутреннее сопротивление Марианны необходимости остановиться здесь, под присмотром людей, являвшихся одними из его самых старых и самых верных друзей. Он объявил, что Элеонора, некогда бывшая его любовницей, прежде чем стать любовницей несчастного графа де Ферсана, представляла квинтэссенцию очарования XVIII века, в котором для него воплощалась прелесть навсегда невозвратимой жизни. И это несмотря на то что она начала свою бурную карьеру на подмостках театра, где она проявила талант танцовщицы. Правда, надо признать, что дипломат всегда обожал танцовщиц.
     Послушно стараясь думать только о постели, которую ей сейчас предложат и в которой она чувствовала острую необходимость, Марианна проследовала за хозяином в соседний салон, где, освещенная целым пучком длинных розовых свечей, миссис Кроуфорд вышивала ковер. В черном муаровом платье, в белом муслиновом чепчике, гармонировавшем с завязанной по старинной моде косынкой на еще красивой груди, на которую спускались локоны высоко зачесанных серебристых волос, хозяйка дома настолько напоминала портрет королевы, что Марианна замерла на пороге, захваченная этим видением, словно она оказалась перед призраком.
     Но сходство закончилось на этом первом впечатлении, ибо обратившиеся к вошедшей черные глаза и красная дуга немного Жесткого рта не принадлежали Марии-Антуанетте, равно как и значительно более хрупкая, короткая талия и руки, казавшиеся худыми и костлявыми, несмотря на черные кружевные митенки и покрывавшие их великолепные бриллианты.
     - А вот и наша беглянка! - сказала Элеонора Кроуфорд, вставая и подходя к Марианне. - Я счастлива увидеть вас, дорогая, и хочу, чтобы вы считали этот дом своим.
     Вы можете уходить и приходить, когда вам заблагорассудится, и, хотя у нас и мало слуг, мы полностью доверяем каждому.
     Ее голос, великолепное контральто, в котором еще слышался тосканский акцент, был низкий и теплый, удивительно проникновенный. Он звучал как у настоящей артистки.
     - Вы очень добры, сударыня, - сказала Марианна, не зная, как поздороваться, и ограничиваясь улыбкой и легким поклоном. - Я только сожалею, что приношу вам беспокойство и, возможно, подвергаю риску...
     - Но, но, но! Кто говорит здесь о риске? Мы подвергались риску всю нашу жизнь, Квентин и я, а этот, если он существует, слишком ничтожный, чтобы сравнивать. Я надеюсь, впрочем, что ваши неприятности не продлятся долго и вы вскоре вернетесь в свое жилище. Ведь вы же должны были провести только лето на водах? А осенью вы будете уже у себя. В ожидании поживете у нас, а сейчас поужинайте с дорогим князем. Вы в этом очень Нуждаетесь. Затем я покажу вам вашу комнату.
     Ужин, сервированный ввиду позднего времени на месте, состоял из великолепной рыбы, молочных блюд и любимого Талейраном превосходного сыра бри, орошенных умело подогретым старым бургундским.
     Но усталость обоих гостей, довольно заметная, не способствовала поддержанию разговора. Он оживился, только когда Кроуфорд заявил, словно речь шла о чем-то незначительном:
     - Похоже, что Шампаньи передал послание Армстронгу.
     Талейран поднял бровь, тогда как Марианна сразу вырвалась из своей полудремоты при одном имени американского дипломата.
     - Послание, э? - сказал князь. - И о чем в нем говорится?
     - Откуда же я могу знать? Все, что стало мне известно, - это существование письма из министерства внешних сношений.., и также, что лоб посла стал не такой хмурый после этого письма, посланного... 5 августа, мне кажется.
     - Не такой хмурый? Что вы имеете в виду под этим, Кроуфорд? Не значит ли это, что император решил проявить снисходительность в отношении дела Бофора? Возможно, он будет просто-напросто отпущен...
     - Не рассчитывайте на это! Дело невозможно приглушить. Матрос Перес, откровенно говоря, слишком осведомленный в высокой политике для невежественного моряка, заявляет, что Бофор решил сделать остановку в Портсмуте, чтобы продать часть шампанского, и на основании Миланского декрета он требует, как награду за свой донос, треть груза. Достойно, кстати, удивления констатировать, какой широкий отклик получило среди заинтересованных служб это дело, которое в принципе должно храниться в тайне. И я спрашиваю себя, что думает об этом император.
     - Именно это и следовало бы узнать! - воскликнул Талейран, вставая из-за стола и нетерпеливо хлопая ладонью по скатерти. - По правде говоря, все это смахивает на басню, и слишком много говорят о матросе Пересе! Не бойтесь, Марианна, - добавил он, заметив, что молодая женщина побледнела и в ее внезапно расширившихся глазах засверкали слезы, - я попытаюсь увидеть его величество, а если это не удастся, напишу ему. Пришло время услышать голос и порядочных людей! А пока идите спать, дитя мое, ибо вы уже не держитесь на ногах. Хозяйка позаботится о вас, а я завтра утром предупрежу ваших о вашем присутствии здесь.
     Это было подлинно так. Марианна держалась из последних сил. И в то время как князь Беневентский направился домой, она покорно позволила Элеоноре Кроуфорд отвести себя в прелестную, обтянутую розовым комнату на третьем этаже. Два окна выходили в сад, красотой напоминавший сад Марианны.
     Миссис Кроуфорд ловко постелила постель и зажгла ночник с ароматным маслом на столике у изголовья.
     - Немного ромашки вам будет кстати, - сказала она. - Помочь вам раздеться?
     Марианна сделала отрицательный знак и поблагодарила усталой улыбкой. Теперь ей хотелось поскорее остаться одной, но хозяйка, похоже, не торопилась ее оставить. Она прошлась по комнате, поправила цветы в вазе, убедилась, что занавеси легко скользят, переставила с места на место кресло, словно хотела бесконечно продлить их тет-а-тет. Чувствуя, что ее нервы на пределе, Марианна уже готовилась проявить величайшую невежливость и попросту попросить ее уйти, когда миссис Кроуфорд внезапно повернулась к своей гостье и посмотрела на нее с замешательством и состраданием.
     - Бедное, бедное дитя! - сказала она тоном, в котором сочувствие показалось Марианне несколько неестественным. - Мне бы так хотелось, чтобы вы смогли обрести счастье... хотя бы вы!
     - Почему "хотя бы я"?
     - Потому что вы очаровательны, так свежи, так прекрасны, так.., о! Бог мне свидетель, что, узнав о вашем браке, я молилась, молилась от всего сердца, чтобы проклятие, преследовавшее всех княгинь Сант'Анна, пощадило вас!
     - Про-кля-тие? - проговорила Марианна с трудом, ибо даже в состоянии депрессии, в котором она находилась, слово показалось ей слишком грозным. - Какое проклятие?
     Если вы имеете в виду донну Люсинду, которая...
     - О! Бабушка вашего несчастного супруга только подтвердила в некотором роде то печальное положение вещей, которое восходит к XV веку. С тех пор как один из Сант'Анна зверски убил свою жену за прелюбодеяние, все женщины этой семьи, или почти все, умирали насильственной смертью!
     Требуется большое мужество или великая любовь, чтобы согласиться носить это знатное имя... Но неужели вы не знали об этом?
     - Нет! Я не знала! - подтвердила Марианна, забыв о сне и невольно спрашивая себя, чего добивается ее хозяйка, ибо было совершенно удивительным, что кардинал де Шазей мог скрыть от нее такую трагическую легенду, если только, ненавидя всякие суеверия, он не счел ее глупой выдумкой. И поскольку последнее предположение было, без сомнения, верным, Марианна добавила:
     - Впрочем, если бы я и знала, это ничего не могло изменить. Я верю в привидения, но.., не в проклятия, которые преследуют невинных. А я даже ни разу не встретила призрака на вилле князя! - заявила она, не стесняясь сказать правду, настолько она нашла странным этот внезапный разговор в момент, когда она хотела только спать.
     Это была попытка перевести разговор на другую тему.
     Но миссис Кроуфорд не была женщиной, легко оставляющей цель, кстати, совершенно неясную, которой она добивалась, настойчиво затрагивая вопрос о Сант'Анна.
     - Ни одного призрака? - спросила она с недоверчивой улыбкой. - Вы удивляете меня! Неужели даже призрака...
     - Кого?
     - Никого! - внезапно отрезала Элеонора, подходя к гостье и целуя ее в лоб. - Мы поговорим обо всем этом позже.., времени у нас хватит, а сейчас вам надо спать.
     - Уверяю вас, нет! - - на этот раз вполне искренне сказала Марианна, теперь буквально умиравшая от желания узнать дальнейшее. - У меня будет достаточно времени потом, чтобы выспаться. Расскажите...
     - Больше ничего, дитя мое! Это длинная история, и.., я тоже хочу спать. Я совершила ошибку, затронув эту тему, но не пытайтесь меня убедить, что вы не знали, как после рождения князя Коррадо, вашего супруга, его отец, дон Уголино, убил его мать...
     И так же беззвучно, как один из тех призраков, в которых она, похоже, тоже верила. Элеонора Кроуфорд покинула комнату и осторожно закрыла дверь, оставив Марианну в полном замешательстве и без малейшего желания спать. Она все меньше и меньше понимала эту женщину. Для чего было затевать такой странный разговор, если она не собиралась объясниться до конца? Если она хотела этим отвлечь внимание Марианны от печальных забот, вызванных судьбой Язона, то это едва ли ей удалось, ибо никакая история, самая захватывающая, не могла избавить молодую женщину от тоски по любимому. Как можно думать о проклятии над женщинами ее фамилии и забыть о том, кого она любит? И какая связь между убийством донны Адрианы, матери Коррадо, и странной участью, постигшей князя?
     Отныне неспособный обрести покой ее возбужденный разум снова и снова