быть, как я? Ты забываешься, Фьора!.. - Мать-настоятельница в возмущении всплеснула руками.
     - Оставьте это, сестра моя. Покончим с этим делом! - резко оборвал мать Маддалену фра Игнасио. - Я нахожусь здесь, чтобы спасти заблудшую душу, если это еще не поздно.
     Ты только что сказала, грешница, что боишься смерти, не так ли? Хотелось бы тебе верить... Ты действительно молода.., и красива, хотя, возможно, твоя красота - деяние дьявола. Так вот, я задам тебе простой вопрос: ты хочешь жить?
     - Я буду жить, если господь того пожелает и если река не поглотит меня, - ответила Фьора.
     - Ты смелая, я признаю это, если только ты не рассчитываешь на помощь.., другого...
     - Другого? Кого же?
     - Не строй из себя оскорбленную невинность, твои глаза порочны! Я говорю о том, к чьей помощи прибегают колдуны и колдуньи, а ты похожа на колдунью. Я уже видел таких, как ты: они улыбались, стоя перед костром...
     - Вы приказали привести меня сюда, чтобы оскорблять? - воскликнула возмущенная Фьора. - Я не колдунья, и мои несчастные родители не занимались колдовством! Они совершили единственное преступление - они любили друг друга, несмотря на запрет!
     - Я не советую тебе часто упоминать их! Ну, хорошо, я тебе поверю, что ты не колдунья, - сказал вдруг монах совсем Другим тоном. Голос его стал мягким и приятным, совсем не похожим на его обычную речь - отрывистую и резкую. - Ты просто заблудшая овца. Поэтому я хочу тебя спасти.
     - Разве вы можете сделать теперь так, чтобы меня не бросили в воду, тогда как весь город сгорает от нетерпения присутствовать при этой сцене?
     - Так, значит, у тебя нет заблуждений относительно твоих прежних друзей? - сказал фра Игнасио с кривой усмешкой на тонких губах. - В таком случае мне не удастся избавить тебя от божьего суда. Единственный человек, который может сделать это, - ты сама.
     - Я?
     - А кто же еще? Достаточно самого малого: признаться передо мной, прямо здесь, что ты ложно обвинила... - возможно, причина тому твое глубокое горе - эту бедную женщину. Видишь, я стараюсь понять тебя! Вспомни, она ухватилась за мое предложение подвергнуть вас жестокому испытанию как за какой-то шанс. Значит, она, безусловно, невиновна... Признайся, что ты ошиблась, и я сделаю так, что все здесь успокоится...
     - Если я соглашусь, то что со мной станет потом? - Фьора даже не подумала о расставленной ловушке.
     - Сначала ты поживешь в монастыре, на попечении матери Маддалены. Это мера предосторожности, поскольку ты сама убедилась, что ты уже никто в глазах наших добрых флорентийцев. Тебе не удастся владеть состоянием твоего отца: это слишком большой лакомый кусок для Лоренцо Медичи. Ты будешь унижена, выброшена на улицу...
     - Разве я обязана здесь оставаться? Я уеду из Флоренции!
     - Да, ты покинешь Флоренцию. Когда горячие головы немного поостынут и страсти улягутся, я переправлю тебя в Рим, где, по моей просьбе, тебя примет Его Святейшество. Ты сможешь выбрать между хорошим монастырем и работой у какой-нибудь благородной дамы. У племянницы папы, например, - Катарины Сфорца... Она, безусловно, по-доброму отнесется к молодой особе, которую Медичи обобрали и бросили на произвол судьбы.
     Дружеский тон испанского монаха сначала сбил Фьору с толку. Она не сразу поняла, почему он так старается, чтобы она отказалась от своего обвинения. Но вдруг ей все стало ясно!
     Брат Игнасио прибыл во Флоренцию, чтобы следить за Лоренцо и Джулиано де Медичи. Ему нужно было выдвинуть против них обвинения, и в этой игре он решил использовать ее как пешку.
     Фьора была далека от политики. Однако она знала, что Сикст IV был заклятым врагом Медичи. Он хотел отдать Флоренцию своему племяннику Джироламо Риарио, мужу Катарины Сфорца. Поэтому папа собирал вокруг себя всех врагов господина вожделенного города. Фьора, безусловно, встретит в Риме Франческо Пацци. Говорили, что папа интересуется его денежными делами. Франческо переправил в Рим, с благословения старого Джакопо, большую часть семейного состояния.
     Иеронима будет публично объявлена чистой и невиновной и явится живым укором для Лоренцо, пытавшегося защищать Фьору. Так ему будет нанесено еще одно оскорбление. Безусловно, эта коварная женщина добьется от Сеньории присуждения ей значительной части богатства Бельтрами.
     Фра Игнасио беспокоило молчание Фьоры.
     - Ну как? Что скажешь? - не выдержал он. - Разве мое предложение не великодушно?
     - Думаю, что это весьма великодушно, - вмешалась настоятельница. - Со своей стороны, я согласна оставить тебя Здесь. Ты будешь под защитой церкви...
     Фьора разглядывала их обоих; у настоятельницы глаза были влажными от умиления, а у монаха отвратительно дергался рот, он то прикусывал губу, то облизывал ее языком. Оба были одинаково неприятны Фьоре.
     - Я искренне благодарю вас обоих за участие в моей судьбе, но я хочу предстать перед судом божьим. Я надеюсь, он поможет мне доказать, что я права!
     Фра Игнасио резко вскочил с места, будто его подбросила отпущенная пружина.
     - Ты безумна, несчастная! Ты подписываешь этим свой смертный приговор! - прорычал монах, а настоятельница подняла глаза и руки к небу.
     - Вы не можете знать, чем закончится испытание, преподобный отец! Я могу не утонуть и остаться жить!
     - Но от костра ты не спасешься! Я был прав: ты - колдунья! Если, к несчастью, река не поглотит тебя и ты останешься в живых, тогда я пошлю тебя на костер! Придет день, и я отправлю на костер и Медичи с его компанией. Мне известно, что он держит при себе врача-грека. Он провидец и маг, а значит - слуга сатаны! Когда папа доберется наконец до этого проклятого города, они все будут сожжены на костре, все! Но, к великой радости господа, тебя сожгут раньше всех!
     Монах больше не владел собой. Искривленный злобой рот пенился слюной, глаза горели, как раскаленные угли. В дрожащем свете свечей Фьора видела перед собой маску дьявола.
     - Будет так, как захочет господь! - твердо заявила она. - Он сам должен все решить. Думаю, он рассудит лучше, чем вы.
     - Это твое последнее слово? Ты отказываешься?
     - Да, отказываюсь. Но теперь, с вашего разрешения, я желала бы вернуться в келью. Уже поздно... Я хотела бы спокойно помолиться.
     - Какое святотатство! После костра, на который тебя отправит церковь, тебя ждет костер ада!
     Монах кричал так громко, что мать Маддалена забеспокоилась, не услышит ли его весь монастырь. Она хлопнула в ладоши, и тут же появилась сестра Приска: очевидно, она ждала где-то поблизости. Она отвела Фьору обратно в келью, не обмолвившись по дороге ни словом.
     В это время из часовни начали выходить монахини. Фьора различила за окном их неслышные шаги, до нее донесся шепот; всех интересовало, почему мать-настоятельница не присутствовала на вечерней молитве. Потом все стихло. Только время от времени где-то по соседству зло лаяла собака да слышалась перекличка солдат на сторожевом валу.
     Фьора заметила, что в ее отсутствие ей принесли ужин: лепешки с сыром, политые соусом. Все уже остыло, но Фьора решила подкрепиться. Лепешки были плохо пропечены, и она съела только хлеб, запив его водой. Несмотря на то, что она целый день ничего не делала, она чувствовала себя совершенно разбитой.
     Время текло неумолимо, и сердце Фьоры сжималось при мысли о том, что до испытания осталось всего два дня. Ее жизнь началась в тюрьме. Неужели она должна закончиться тоже в заточении? Фьора подумала о своей матери, о всем том, что ей пришлось перенести. Как же она страдала и душой, и телом! Муки родов она пережила в тюрьме, под надзором безжалостных тюремщиков. Она сознавала, что ее дитя так же, как и она сама, обречено на смерть! Дни и ночи без всякой надежды, когда рука палача уже была поднята над ее головой...
     Но ее поддерживала любовь. В свой последний час Мария могла взять любимого за руку. А она, Фьора, была как в пустыне... Все было бы иначе, если бы Филипп по-настоящему любил ее, так, как Жан - Жан, в котором ей никак не удавалось представить отца, - любил Марию!
     Фьоре так и не удалось помолиться в этот вечер. Господь был так далеко от нее и так к ней безразличен, если он допускал, чтобы над невинной душой нависла опасность незаслуженного проклятия. Он послал по следам своей жертвы двух своих слуг с ужасными дьявольскими лицами... Фьора заснула в слезах.
     Наступил следующий день, такой же безрадостный, как и предыдущий. Рано утром пришла новая послушница, убрала миску с нетронутой едой и начала мыть пол в келье. Она не поднимала глаз на Фьору и не отвечала на ее вопросы.
     Днем никто к ней не зашел. Ей не принесли еду, и Фьора подумала, что ее решили строго наказать за неповиновение "трибуналу", состоявшему из настоятельницы монастыря и испанского монаха. Она смирилась, только сожалела, что силы ее ослабнут к тому времени, когда пробьет час суда божьего!
     Укутавшись в одеяло, Фьора лежала на кровати. С самого утра моросил дождь, сад был весь мокрый, и птицы в нем не пели. Время шло, и на сердце у нее становилось все тяжелее.
     Совсем поздно вечером в келью вошла та же послушница, что заходила к Фьоре утром. Она принесла хлеб, воду и большую миску густого супа, вкусно пахнувшего свежими овощами.
     Фьора немало этому удивилась и еще больше была поражена тем, что послушница с ней заговорила.
     - Суп горячий, кушай скорее!
     Она сказала это почти дружеским тоном, и сердце Фьоры дрогнуло. Впервые в этих стенах к ней обратились по-человечески.
     - Спасибо, - сказала Фьора, улыбнувшись.
     В ответ улыбки не последовало, но Фьора не обратила на это внимания. Она набросилась на еду с большим аппетитом; свойственным ее возрасту. Суп был очень вкусный, но Фьора почувствовала в нем что-то странное.
     Однако ей не пришлось над этим задуматься, так как, проглотив последнюю ложку, она выронила миску из рук, глаза закрылись, и она впала в глубокий сон...

Глава 2

ВИРАГО



     Фьора открыла глаза в совершенно иной, странной обстановке. Она тотчас снова их закрыла, решив, что все это - сон.
     Она испытывала боль и тяжесть в голове, сухость во рту, тошноту. Фьора вновь открыла глаза, попыталась сесть, но все вокруг закружилось, и она со стоном упала на подушку. Стараясь не двигаться, она разглядывала все по сторонам.
     Комната напоминала ванную, так как Фьора увидела громадную деревянную лохань, стоявшую на выложенном плитами полу, в котором был сделан желоб для стока воды, уходящей в дыру, проделанную в стене. В комнате был очаг - сейчас он не горел. Помещение было похоже и на тюрьму, так как слабый свет проникал сюда только через маленькое окошко где-то наверху, и на обычную комнату, поскольку кровать, на которой лежала Фьора, была удобной и большой, на ней могли поместиться три-четыре человека. Простыни и покрывало были чистыми, но полог из материи в крупных желто-красных разводах висел как-то небрежно. На нем виднелись обрывки блестящих нитей, свидетельствовавших о его более богатом прошлом.
     Фьора увидела большой сундук: зеленая краска на нем облупилась. На сундуке стоял массивный железный подсвечник, весь в восковых подтеках. Шесть свечей ярко освещали стену напротив кровати.
     А стена была грубо расписана самыми яркими красками.
     Конечно, эта картина не принадлежала кисти ни одного из юных гениев, составлявших славу Флоренции.
     Неизвестный художник с большим реализмом изобразил сцены любви дородной нимфы и сатира крепкого телосложения.
     Фьора покраснела и закрыла глаза, плотно сомкнув веки, чтобы не видеть эту мерзость.
     - Ты что, хочешь сделать вид, что спишь? - раздался над Фьорой хриплый голос.
     Осторожно открыв глаза, Фьора больше не увидела картину на стене. Вместо нее перед ней предстало какое-то чудовище: нечто грубо высеченное из камня с громовым голосом, с мощными, как у носильщиков, плечами, мускулистыми руками и широкими, как лопата, ладонями. Из того лежачего положения, в каком находилась Фьора, это создание казалось необъятных размеров и почти одинаковым в высоту и ширину. Удивительнее всего, что это была женщина! Ярко-зеленое платье обтягивало мощную грудь: казалось, шелк скрывал два пушечных ядра. Длинные рыжие спутанные волосы обрамляли мясистое лицо. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы с него смыть толстый слой краски и если бы глаза были чуть больше. Они походили на два зеленых круглых камешка, но светились некоторой теплотой. На груди у великанши висела масса украшений. Они побрякивали при каждом ее движении, блестели и переливались разными огнями.
     - Я не притворяюсь, что я сплю, - сказала Фьора, - но где я?
     - У меня.
     - Где это: у тебя? И кто ты?
     Женщина оперлась о кровать. Постель вся затряслась, что доставило Фьоре новые болезненные ощущения.
     - Тебе не обязательно знать, что значит "у меня". А меня" зовут Пиппа, Пиппа-великанша, или Вираго. Поскольку мы с тобой принадлежим разным мирам, то мое имя, я думаю, ничего тебе не говорит...
     - Нет, абсолютно ничего. Но как я сюда попала? Я заснула вчера вечером в монастыре.
     - Не вчера вечером, а позавчера. Я уж подумала, что ты никогда не проснешься... Кажется, монахини перестарались со своим снадобьем...
     - Со.., снадобьем? Но зачем?
     Пиппа расхохоталась. Ее смех напоминал ржание лошади.
     Фьора увидела зубы, которыми можно было бы перемалывать зерно.
     - Только из добрых чувств! Это святые женщины, не так ли? Они, должно быть, решили, что незачем портить хороший товар и просто выбросить его в реку.
     - Ты хочешь сказать.., что это они меня сюда принесли?
     - Ну что ты?! Разве добродетельные сестры придут сюда?
     И она заржала еще громче!
     - Ради бога, - простонала Фьора, - замолчи! Меня тошнит.., и страшно болит голова! Мне кажется, у меня весь рот забит какой-то паклей.
     Пиппа мгновенно смолкла, нахмурила брови и положила свою лапу на лоб Фьоры:
     - Так оно и есть: они перестарались. Сейчас все устроим!
     Великанша удалилась, но вскоре вернулась с большой глиняной чашкой, наполненной горячей ароматной жидкостью. Она взяла Фьору за плечи, посадила ее на кровати и протянула ей чашку.
     - Выпей все сразу! Это очень горячо, но тебе станет легче!
     Фьора обжигалась, но послушно пила... Несмотря на добавленный мед, питье имело горький вкус. Оно содержало лимон, мяту и еще что-то, что Фьора не различила. Когда она все выпила, ее обдало жаром и она стала красной как рак. Ей казалось, что внутри у нее все горит. Не обращая внимания на ее протесты, Пиппа снова уложила ее и набросила на нее все, что было в сундуке.
     - Ну вот! - воскликнула она с удовлетворением. - Через час я приду посмотреть, как ты. И не вздумай шевелиться!
     Через час простыни сделались мокрыми от пота, но у Фьоры больше не болела голова, и тошнота тоже прошла. Зато она умирала от голода.
     Когда великанша вошла в комнату с сухими простынями, Фьора попросила ее принести ей что-нибудь поесть.
     Пиппа захохотала:
     - Ну что, стало лучше? Это мне уже нравится! Не люблю, когда у меня болеют. Сейчас тебе принесут поесть. А пока встань-ка! Надо все поменять...
     Фьора поднялась с постели и увидела, что на ней все та же рубашка, которую ей дали в монастыре. Рубашка, как и простыни, была совершенно мокрая.
     - Сними все! - приказала Пиппа.
     Она мгновенно разожгла огонь в очаге и бросила туда несколько пахучих трав и принялась перестилать постель. Вираго двигалась по комнате быстро и порывисто, все вокруг дрожало, как при землетрясении.
     - Во что мне переодеться? - спросила Фьора, оглядываясь вокруг в поисках какой-нибудь одежды.
     - Раздевайся! Потом найдем что-нибудь. Живее!
     Фьора сняла рубашку и протянула руку к простыне, но Пиппа грубо остановила ее:
     - Стой спокойно! Хочу рассмотреть тебя как следует.
     Красивая мордашка - это хорошо, но надо, чтобы все остальное было не хуже... Стой спокойно, я тебе сказала! Не заставляй меня взяться за плетку!
     - За плетку! - вскрикнула Фьора в возмущении. - Я запрещаю тебе касаться меня! Ты воображаешь, что я разрешу тебе командовать мной?! Я тебя не знаю и хочу уйти отсюда!
     Забыв про свой вид, Фьора бросилась к двери, но Пиппа схватила ее и зажала, как в тисках.
     - А ну-ка, спокойно! - прогремела она. - Здесь делают только то, что я хочу, и идут только туда, куда я пошлю! Понятно?
     Фьора извивалась в этих железных объятиях, но от движения ей становилось еще больнее. Пришлось подчиниться и встать прямо, сдерживая слезы ярости. Отпустив ее, Пиппа отступила на несколько шагов, чтобы рассмотреть Фьору всю целиком. Затем она вновь приблизилась к ней, потрогала ее грудь, чтобы убедиться в ее упругости, провела рукой по животу, ягодицам, бедрам... Удовлетворенно вздохнув, она бросила Фьоре красную, уже ношенную рубашку.
     - Если я не сколочу на тебе состояния, то я буду дурой из дур! Ты лакомый кусочек! Клиент будет доволен, но тебя надо беречь...
     - Клиент? - повторила совершенно ошеломленная Фьора. - Какой клиент? И что это за дом? Что тебе от меня нужно?
     Пиппа, как гора, встала перед Фьорой, упершись руками в мощные бедра.
     - Клиент - это тот, кто поместил тебя сюда, к Пиппе - самой знаменитой сводне от Тирренского до Адриатического моря! Он хочет лишить тебя невинности, а потом спать с тобой, пока ты ему не надоешь! Или пока у него хватит денег! Я думаю, что это случится скоро. Теперь, когда я тебя рассмотрела, я решила не продавать тебя всякому... У меня даже появилась мысль...
     Вопреки ожиданию Пиппы, Фьора, узнав, где она находится, почувствовала необыкновенный прилив сил и храбрости.
     - Ты думаешь, что я так просто дамся тебе в руки? - крикнула она. - Ты не знаешь, кто я...
     - Кем ты была, ты хочешь сказать? Потому что теперь ты никто и ничто, Фьора Бельтрами! Ты сбежавшая преступница, колдунья, которую разыскивает церковь и люди барджелло! Ты хочешь, чтобы я тебе рассказала все подробнее?
     - Да, хочу!
     - Тогда слушай! Вчера утром сестры из монастыря Санта-Лючия обнаружили твой побег. Ты убежала через хозяйственный двор и перебралась через стену по веревочной лестнице.
     Твое покрывало нашли там. Все думают, что ты удрала, спасаясь от суда божьего, и что, значит, у тебя рыльце в пуху. Сеньория вынесла тебе приговор. Настоятель монастыря Сан-Марко и испанский монах потребовали, чтобы, когда тебя найдут, тебя заперли бы в тюремную камеру, где ты бы содержалась до... сожжения на костре! Теперь ты поняла?
     У Фьоры подкосились ноги, и она упала на кучу тряпья на полу. Да, теперь она поняла, какие адские козни строили против нее враги. Это было, конечно, дело рук Пацци, старого Джакопо и его подлой невестки. Фьоре стало ясно, почему Иеронима так настоятельно требовала суда божьего. Все было продумано и решено еще до позорной сцены. Помогли и могущественные сообщники, начиная от настоятеля монастыря Сан-Марко и фра Игнасио Ортеги. Разве он не прибыл из Рима, где Франческо Пацци занимал видное положение?
     Фьора с горечью пришла к выводу, что могущество Медичи покоилось на глиняных ногах, что его легко разрушить, воздействуя на народ, - это многоголовое чудовище с изменчивыми взглядами, и даже на Сеньорию, несмотря на то, что Лоренцо имел там, как ему казалось, преданных людей. Фьору снесло внезапным ураганом. Другой такой же ураган мог уничтожить и самих Медичи. Пацци держались как бы в стороне и были почти разорены, но они еще были способны действовать и побеждать...
     Возвышаясь над Фьорой во весь свой гигантский рост и скрестив руки на груди, Вираго наслаждалась победой, которую, как ей казалось, она одержала над этой красоткой. Но она плохо ее знала, а в сущности, не знала вовсе.
     Фьора быстро поднялась и встала перед ней.
     - Если все думают, что я колдунья, то разве ты не боишься прятать меня здесь? - спросила она ледяным голосом.
     - Не думаю, чтобы риск был так уж велик. Кому придет в голову искать дочь Бельтрами в таком доме, как мое заведение?
     Во всяком случае, игра стои