почти дружелюбным по отношению к тому, кто лечил его капитана.
     - Я даже не знаю, сможет ли он перенести это. Он так слаб...
     Продолжая говорить, Готье промыл раны вином. Рана в плече не вызывала опасения, и, осторожно дотронувшись до стрелы, молодой человек почувствовал, что ему не составит большого труда ее извлечь. Но страшная рана на лице ужасала, так как наконечник стрелы застрял в ней прочно, как в камне. Кровь больше не шла, однако вымытая кожа приобретала синеватый оттенок.
     Готье поднял полный тревоги взгляд:
     - Я не могу ее вынуть, - пробормотал он. - Стрела, наверное, застряла в кости.
     - Если ты не можешь ее вынуть, - сказал Дворянчик, который мрачно наблюдал за ним, поставив ногу на табурет и скрестив руки, - не пройдет и часа, как он умрет. Никто не может жить с арбалетным наконечником в лице, и это чудо, что он еще дышит. Не искушай Бога!
     - Что знаете вы о Боге? - проговорила мрачно Катрин. - И как вы осмеливаетесь произносить его имя? Готье, я прошу вас, попытайтесь...
     - Мне почти не за что ухватиться.., и я не знаю, не ускорю ли я его смерть.
     - В любом случае он умрет. Попытайтесь... Молодой человек перекрестился, потом, обернув оперение тряпкой, крепко ухватился за стрелу и потянул сначала легко, потом сильнее. Но ничто не сдвинулось с места; раненый издал долгий стон.
     Пот стекал крупными каплями по худым щекам юноши.
     - Я не могу, - жалобно сказал он. - Я не могу... Мне, нужно было...
     Внезапно он оставил раненого и повернулся к Дворянчику:
     - Ведь у вас здесь есть кузница! Скажите, чтобы мне принесли щипцы, самые длинные, какие только найдутся.
     - Щипцы? - сказал Буате.
     - Да. Самые длинные, по возможности. Скорее! Человек быстро ушел. Он вернулся через несколько минут, вооруженный парой щипцов, которые были не меньше трех футов длиной. Готье осмотрел их оценивающим взглядом, вытер Тряпочкой, смоченной в теплой воде, потом протер маслом, чтобы снять металлические опилки и пыль, которые к ним прилипли. Затем вернулся к раненому и взял его за плечи.
     - Помоги мне! - приказал он Буате. - Надо его положить на пол.
     Без промедления живодер бросился исполнять приказание. Вдвоем они подняли Арно и уложили его перед огнем, там, где был теплый камень. Большое, наполовину обнаженное тело, казалось, лишилось всей крови и было похоже на каменное изваяние, подобное тем, что встречаются на гробницах.
     Готье осторожно повернул его так, чтобы он лежал на здоровой щеке.
     - Хочешь, я его подержу? - предложил Буате.
     - Нет. Мне нужна вся сила, какая только возможна. Отвернитесь, госпожа Катрин: то, что я буду сейчас делать, вам не понравится!
     - О чем вы говорите, ведь вы спасаете его! Забудьте, что я здесь!
     Он не стал настаивать, схватил щипцы твердой рукой и решительно уперся ногой в челюсть раненого.
     Катрин, не ожидавшая этого, подавила восклицание, вцепившись зубами в кулак. Щипцы впились в железо стрелы.
     - Молитесь! - выдохнул Готье. - Я тащу... Время, казалось, остановилось. Катрин упала на колени у ног своего мужа и шептала молитвы. Все присутствующие задержали дыхание. От усилия на висках молодого человека вздулись вены.
     - Пошло! - задохнулся Готье.
     Смертельное оружие вышло с одного раза вместе со струей крови, и одновременно из груди каждого вырвался вздох. Но Готье уже бросился на колени, чтобы послушать биение сердца.
     - Оно медленное и слабое, - сказал он, просветлев от радости, - но все еще бьется.
     - Ты ловкий хирург, - сказал Дворянчик. - Отныне ты на моей службе.
     - Я на службе у госпожи де Монсальви! Красавец Роберт улыбнулся, и улыбка эта делала его лицо более страшным, чем в гневе.
     - У тебя нет выбора. И через минуту госпожа не будет больше в тебе нуждаться!
     - Что вы хотите сказать?
     - Ничего существенного! Продолжай. Теперь ты сделаешь прижигание, я полагаю?
     - Нет. Он не вынесет ожога. Я сделал все, что было возможно. Но его жизнь все еще держится на волоске. Я только сделаю ему перевязку с маслом и зверобоем, пузырек с которым есть в багаже у госпожи Катрин, а потом наложу шины на сломанную ногу... Затем нужен хороший уход. Если Богу угодно, он будет спасен., но только если Богу угодно!
     По его тону Катрин поняла, что он совсем не рассчитывает на божественную снисходительность по отношению к человеку, который только что его так серьезно оскорбил, и что он не верит в выздоровление Арно, несмотря на все приложенные им усилия.
     Они опять перенесли раненого на стол, где студент принялся перевязывать рану. Его ловкие руки легко и нежно летали вокруг истерзанного тела, почти бездыханного.
     Катрин села на край скамьи возле неподвижного Арно и осторожно, с бесконечной нежностью гладила короткие черные пряди, которые выбивались из-под белой повязки.
     Теперь, когда он был так далеко от нее, она не вспоминала больше ни о чем, кроме его любви. Она хотела помнить только о ней! Она все простила, все забыла, даже ужасную картину, которую видела вчера ночью. Не был ли он всего лишь миражом, который рассеется, как только она коснется его? А ведь до этого дня было столько сладких моментов, столько прекрасных ночей! Она не представляла себе жизнь без него. Тень смерти похоронила трагические воспоминания и ужасы вчерашнего дня...
     Она чуть не умерла от боли, когда его у нее вырвали, чтобы отвести в лепрозорий. Больной, но живой! И в этом было все отличие. Потому что, если через час или этой ночью он угаснет, как только небольшой земельный холмик поднимется над кладбищенской травой или плита скроет его навеки в часовне, не будет больше никакого спасения, не за что будет уцепиться в часы отчаяния. Что стоит жизнь за пределами бытия, если здесь, на земле, она не сможет больше держать его в объятиях? Обещания священников стали вдруг пустыми и лишенными смысла.
     Счастье для Катрин воплощалось в образе мужчины, полного сил, с развевающимися на ветру волосами, сидящего на своей вороной лошади и смеющегося над усилиями маленького Мишеля, который, сморщив от напряжения нос, пытался взобраться на серого ослика, мирно объедающего маргаритки в фруктовом саду. И вот это сладкое видение кончалось здесь, на залитом кровью столе, где того же самого человека оставляли последние жизненные силы.
     Как верить в то, что небо над Монсальви будет таким же синим, весна такой же торжествующей, когда от его хозяина останутся каска и пустые железные перчатки, золотые шпоры на черной подушке и большой меч, который вечно будет висеть в оружейном зале рядом с мечом покойного сеньора Амори. Готье кончил свою работу. Стоя над неподвижным телом, которое распространяло запахи ароматических масел, уничтожившие запах крови, он попытался улыбнуться Катрин, но так и не смог. Вид этого изможденного лица, которое, казалось, состояло только из глаз, задушил улыбку.
     Вытерев руки куском материи, Готье отбросил рыжие пряди, падавшие ему на глаза. Он заметил, что его руки дрожат от ужасного нервного напряжения.
     Он был доволен своей работой и вместе с тем взбешен своим бессилием, так как в эту минуту он хотел знать все, чем владеет наука, чтобы вырвать у Бога секрет жизни и смерти. Конечно, он сделал для этого человека, которого возненавидел с первого же взгляда, все, что было возможно, но для этой подавленной женщины, чья немая боль была похожа на боль кроткого лесного зверя, надо было сделать невозможное.
     - Унесите его! - вздохнул он, отступая. - Положите в кровать, если таковая имеется. Там ему все-таки будет лучше.
     Потом, уже тише, он попросил, чтобы пошли в соседний монастырь и постарались привести священника. Он следил, какой эффект произведут его слова на Катрин, но она даже не вздрогнула. Ее рука продолжала гладить волосы мужа.
     Когда подняли раненого, чтобы отнести его наверх в комнату, Катрин встала и направилась следом. Но Дворянчик воспротивился.
     - Останьтесь, мадам! Нам надо поговорить. Глаза Катрин остановились на его лице.
     - Мне нечего вам сказать, и я до конца хочу быть возле моего мужа.
     - Он в вас больше не нуждается. Ему приведут какого-нибудь долгополого, по собственной воле или силой, а дальше этот юноша, который постарался его починить, будет дежурить возле него ночью. Во всяком случае, он не переживет ночь.
     - Вот именно! Я хочу быть там...
     Он преградил ей путь. Она попыталась вырваться. Вокруг нее стояли люди Дворянчика. Она чувствовала угрозу, исходившую от них.
     Услышав, как скрипит лестница под тяжестью солдат и тела, она также поняла, что не может бороться, и села, смирившись, по крайней мере, внешне.
     - Чего вы хотите?
     - Только напомнить вам, что эта драма заставила вас забыть другую. Где же эта страшная спешка, с которой вы пытались увидеть вашу умирающую мать?
     Катрин ответила не сразу. Она взяла небольшой тампон от корпии, смоченной в воде, и приложила к пылающему лицу. Этот человек был прав: вид умирающего мужа заставил ее забыть о бедной матери. К тому же, когда появились плащи с гербами Бургундии, она отказалась от мысли войти в ворота Шатовилена.
     - Я не могу туда идти, - сказала она наконец. - Арно был прав, и вы тоже, господин граф: действительно, может так случиться, что герцог Филипп здесь. Из-за этого я не смогу попрощаться с матерью и похоронить ее. Я закажу для нее мессу в нашем аббатстве в Монсальви.
     Дворянчик покачал головой, и Катрин подумала, что он согласен. Он вышел и тотчас же вернулся с куском пергамента, пером и чернильницей, который поставил на стол перед молодой женщиной.
     - Пишите! - сказал он, полируя лист ладонью.
     - Мне писать? Но кому?
     - Вашей подруге, госпоже де Шатовилен. Вы ей скажете, что только что прибыли в ее деревню и были удивлены приемом, который вам оказали, когда БЫ направились к замку. Сообщите также, что вы путешествуете вместе с вашим оруженосцем и капелланом.., и что вы хотите, чтобы вам открыли ворота...
     - Я вам сказала, что не хочу больше туда идти! Что все это значит? Мой оруженосец, мой капеллан? Вы же не думаете, что...
     Она внезапно остановилась. То, что хотел этот демон, пронеслось в мозгу как вспышка молнии: этим оруженосцем и этим капелланом будут его люди, которых он таким образом проведет в замок вместе с ней.
     Впрочем, он сам это подтвердил с насмешливой улыбкой.
     - Именно так, - сказал он вкрадчиво. - Именно об этом я и подумал. Когда Дьявол показывает мне ключ от этого замка, вы не думайте, что я его отвергну. Пишите, милая дама, а потом мы подумаем, как доставить ваше послание.
     - Никогда!
     Катрин резко поднялась, так что за ней упала скамья. Она рукой оттолкнула пергамент, но Дворянчик схватил ее руку и удержал на столе. Его тонкие пальцы стали вдруг твердыми как железо.
     - Я сказал - пишите!
     - А я сказала: никогда! Бесчестный вор! Вы думаете, что я из того же теста, что и вы? Вы хотите, чтобы я передала в ваши руки дом моей подруги, место, где умирает моя мать? Вам удалось заставить опуститься моего мужа, но никогда он не воспользовался бы таким подлым и гнусным средством, чтобы добраться до врага.
     - Возможно! Монсальви допускал иногда смешные церемонии, которые я никогда не понимал. Но он больше не имеет решающего голоса, и ваш аббат вскоре сможет отправить по нему мессу, какую только захочет. Однако оставим это! Вы ведь живы, вы здесь и поможете мне добраться до замка. Я выбираю этот способ.
     - Вы его выбираете"? Неужели? У меня столько же воли, сколько и у вас, и вы не заставите меня сделать то, что я не хочу.
     - Вы в этом уверены?
     - Совершенно уверена!
     - Хорошо!.. Но я думаю, что вы измените мнение! Он щелкнул пальцами, чтобы вызвать к себе одного из своих людей, которые держались у двери.
     - Приведи мне пажа! - приказал он, не повышая голоса.
     Только теперь Катрин заметила, что Беранже не было в зале, что она не видела его с тех пор, как подобрала Арно у реки.
     Однако паж, казалось, обладал способностью эльфов Появляться или исчезать, производя шума не больше, чем они. На сей раз он появился со связанными за спиной руками в сопровождении двух солдат. Она поняла, что над ними обоими нависло большое несчастье.
     Юноша был бледен, хотя и старался казаться спокойным, крепко сжимал губы, боясь показать, как они дрожат.
     - Почему вы его связали? - спросила Катрин. - Что вы собираетесь с ним делать?
     Дворянчик подошел к камину, взял длинную железную кочергу, чтобы помешать огонь, добавил два-три полена, охапку хвороста, которые тут же вспыхнули. Взвились длинные желтые языки пламени. Потом, встряхнув свою шелковую котту, к которой прицепились веточки, он любезно улыбнулся:
     - Да ничего!.. Абсолютно ничего, если вы будете себя разумно вести!
     В горле у Катрин вдруг пересохло и перехватило дыхание. Увидев Беранже, она почувствовала, что ее подвергнут чудовищному шантажу, но, несмотря на страшную репутацию Дворянчика, она все еще отказывалась верить, что человек, носящий золотые шпоры <Золотые, то есть позолоченные, шпоры вручались дворянину время его посвящения в рыцари. - Примеч. пер.>, может себя настолько обесчестить.
     - А если нет?.. - спросила она приглушенным голосом.
     - Ну что ж, тогда.., мы заменим этот котел на железную решетку, которая стоит вон там, положим на нее этого юнца после того, как польем его маслом, чтобы он хорошо поджарился!
     Вопль ужаса у Катрин перекрывался воплем несчастного Беранже. Обезумев от страха, паж бился и извивался в руках своих сторожей.
     - Вы этого не сделаете! Неужели вы совсем не боитесь Бога?
     - Бог далеко, а замок совсем рядом! Я договорюсь с Господом, когда настанет время. Несколько статуй, один или два арпана хорошей земли, подаренной какому-нибудь аббатству, и я стану чистым и незапятнанным, как новорожденный младенец, чтобы проникнуть в Небесное Царство. Что же касается моих угроз, знайте, что я их никогда не произношу впустую! Разденьте этого мальчика и смажьте маслом!
     Один из живодеров зажал рукой рот Беранже, но глаза бедного юноши безумно вертелись в орбитах.
     Катрин не могла вынести даже мысли о том, что должно, произойти, если она не подчинится. Пажу нечего было ждать, ни пощады, ни жалости от этих дьяволов. Она отказалась продолжить его агонию.
     - Освободите его! - сказала она. - Я напишу. И она села перед импровизированным письменным прибором. Беранже потерял сознание от страха, и его вынесли на улицу.

Глава четырнадцатая

БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК

     Послание было отправлено. Для этого протрубили рог, вызвали часового. Белая материя заметалась на конце копья, означая необходимость в переговорах, потом лучший лучник отряда положил на лук стрелу, обернутую письмом и обвязанную пеньковой веревкой.
     Человек был ловок. Стрела легко перелетела через стену упала на дозорную галерею. Люди Дворянчика стали оживать за мостом, когда замок ответит.
     Катрин было разрешено приблизиться к изголовью мужа. Получив от нее письмо, глава живодеров не имел больше оснований ей мешать.
     - Вы можете попрощаться с ним и помолиться за упокой его души! - сказал он ей в качестве утешения с преувеличенно почтительным поклоном.
     Она ему не отвечала, потрясенная отвратительной сценой. Она поднялась по узкой лестнице, пересекла комнату, похожую на кладовую торговца - так много в ней было свалено трофеев, и переступила порог другой, чья меблировка ограничивалась кроватью, достаточно широкой, чтобы на ней могли разместиться четыре человека, сундуком и тремя табуретами.
     Промасленный пергамент пропускал только слабый свет, и на одном из табуретов у изголовья кровати, где покоился Арно, горела свеча.
     Но первое, что увидела Катрин, был Готье, стоявший на коленях на маленьких плитах пола и занимавшийся тем, что приводил в чувство Беранже. Лицо юноши было покрыто восковой бледностью, и казалось, что ему трудно дышать. Когда дверь скрипнула под рукой Катрин, студент обернулся:
     - Дайте мне вашего сердечного! - сказал он. - Я не могу его привести в чувство. Что с ним сделали?
     Она ему рассказала, протягивая флакон, который он выхватил с гневом.
     - Если в мире есть справедливость, этот подлец должен умереть в страшнейших мучениях, но я не знаю таких, которые бы соответствовали его злодеяниям. У этого Дворянчика нет ничего человеческого. Заставить вас пойти на предательство ваших друзей, воспользоваться вашей беззащитностью в то время, как ваш муж при смерти! Ваш муж и его брат по оружию!
     - У этих людей не бывает братьев. Дворянчик содрал бы кожу с собственной матери, если бы имел от этого какую-нибудь выгоду.
     Катрин говорила спокойно, ровным голосом, который, казалось, шел издалека. Она испытывала такой ужас и страдание, что больше не чувствовала себя живой. Все доходило до нее как будто сквозь плотную материю, и ее мозг плохо воспринимал происходящее. Она осталась стоять посреди комнаты, ее глаза были прикованы к кровати, где на соломенном тюфяке был распростерт ее муж. Он был покрыт стеганым вышитым одеялом из шелка, взятым, без сомнения, из трофеев живодеров. Розовый цвет одеяла так не вязался с мрачной атмосферой, как маскарадный костюм на мертвеце. С головой, обвязанной полосками белой материи, с проступившей кровью, Арно был неподвижен. Катрин решила, что он умер. Даже судороги боли, которые еще недавно стягивали его подбородок, исчезли.
     Она устремила на Готье полный ужаса взгляд, и он кивнул головой.
     - Нет. Он еще не умер. Дыхание едва ощутимо, но он еще живет. Я думаю, он вошел в ту стадию бесчувственности, которую греки называют "кома".
     Тем временем паж приходил в себя. Узнав склонившегося над ним Готье, он слабо улыбнулся, и его мутный взгляд стал более осмысленным. К нему вернулась память, и он со стоном бросился на грудь своего друга и зарыдал.
     Старший друг даже не пытался его успокоить. Он знал, что иногда бывает нужно дать плотине прорваться после невыносимого напряжения. Он вернул Катрин флакон с сердечным снадобьем, продолжая поглаживать взлохмаченную голову Беранже.
     - Выпейте немного сами! - посоветовал он. - Вы в этом очень нуждаетесь.
     Она машинально повиновалась и поднесла флакон к губам. Крепкий напиток вызвал дрожь и заставил ее закашляться, но горячий ручеек побежал по всему телу. Она почувствовала себя ожившей, и разум стал яснее.
     - Что вы собираетесь делать? - спросил Готье, когда рыдания пажа стали слабее.
     Она пожала плечами.
     В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошел Дворянчик. На его ангельском лице с глазами лисы было написано удовлетворение.
     - Завтра с восходом солнца вы сможете подняться в замок, госпожа! Вас будут ждать! - объявил он.
     - Завтра?
     - Да. День пасмурный. Ночь наступит раньше обыкновенного, и, видимо, ваши друзья не хотят рисковать. Они хотят видеть вас при дневном свете. Я желаю вам доброй ночи. Вам сейчас принесут поесть...
     Потом, указав на длинный неподвижный силуэт под розовым одеялом, произнес:
     - Когда все будет кончено, предупредите одного из людей, которые будут дежурить ночью у двери, чтобы я мог отдать ему мой последний долг. Я занимаю соседнюю комнату. Ах да, чуть не забыл...
     Он снова открыл дверь. На пороге показалась черная тень монаха-бенедиктинца в траурном. - облачении, с опущенным на лицо капюшоном, с руками, засунутыми в широкие рукава. Его большие голые ступни, серые от пыли, виднелись между ремнями его сандалий из грубой кожи.
     - Вот настоятель братства Добрых Людей из леса. Их скит находился в одном лье отсюда... Он.., охотно согласился помочь нашему другу и подготовить его в последний путь! Я вас оставляю...
     Монах вышел вперед и, не глядя ни на кого, направился к кровати. В капюшоне, скрывавшем его лицо, он имел достаточно устрашающий вид, и Катрин, хотя ее трудно было удивить, перекрестилась и отступила в тень занавесок. Ей показалось, что она видит тень смерти, которая пришла, чтобы унести Арно.
     Подойдя к подножию кровати, бенедиктинец мгновение смотрел на умирающего, затем по