е супруга, хотя и не могла еще измерить ее глубину. Впрочем, на ее людей рассказ Жерве произвел тоже ошеломляющее впечатление. Наконец, Николя Барраль задал следующий вопрос:
     - На что надеется бастард, сказав мессиру Арно о том, что здесь происходит?
     - Что он покинет армию, чтобы вернуться сюда. Гонне, конечно, последует за ним, чтобы "насладиться местью". И вот когда с ним не будет всех его капитанов, солдат, тогда на пути домой, на опасных дорогах...
     - Если он вернется, он вернется не один, представляю себе! - вскричал Кудерк. - С ним не будет его доблестных друзей и войска коннетабля, но на этих "опасных дорогах" у него будут его рыцари и наши молодцы, которые не откажутся задать хорошую трепку одному из Апшье, настоящему или фальшивому. Ты думаешь, они дадут твоему Гонне его спокойно убить?
     - Гонне повез с собой яд.., яд, который действует не очень быстро и не меняет вкуса вина. Во время вечерней остановки, когда рыцари осушают не одну флягу, чтобы снять усталость после дороги, бастард без особого труда сможет дать его мессиру Арно и потом спокойно успеет исчезнуть.
     Гневный ропот раздался в нижнем зале, но он был только эхом тревожного крика Катрин.
     Одним движением несколько человек бросились на Жерве, чтобы задушить его. Аббат едва успел встать между ними и пленником, чтобы не дать его убить на месте.
     - Успокойтесь! - приказал он. - Этот человек еще не кончил говорить. Ну-ка, расступитесь! Не надо ему мешать. Скажи мне, Жерве, - обратился он к парню, прячущемуся за его черной одеждой. - Если у Гонне д'Апшье имеется в распоряжении такой сильный и такого медленного действия яд, почему бы не использовать его сразу, как только он найдет мессира Арно? Из Парижа он успеет - Конечно, ваше преподобие! Но то, чего добивается Гонне д'Апшье, это не только смерть мессира Арно.., а и лишение прав.
     - Что?
     - Если сеньор Монсальви бросит осаду Парижа, покинет армию, чтобы вернуться домой, как к нему отнесутся его пэры? Я не знаю, как Гонне все это устроит, но проследит за тем, чтобы отъезд имел вид бегства.., или измены. "Всегда можно, - сказал он, - оставить компрометирующий след, и я постараюсь не упустить подходящего случая". А так как мессир Арно вскоре совсем исчезнет, Беро д'Апшье не составит труда заполучить в свою полную собственность и законным путем наследство изменника. Королю Карлу VII не впервой наказывать дом Монсальви.
     На этот раз не было ни гневных восклицаний, ни комментариев. Отвращение и всеобщее презрение заставило всех онеметь.
     Но Катрин встала и гордым взглядом обвела всех присутствующих. "
     - Тогда нам нечего бояться! У монсеньора слишком велико чувство долга и.., доверие ко всем нам, его вассалам, ко мне, его жене, чтобы дезертировать с поля боя, перед лицом врага только для того, чтобы примчаться нам на помощь. Даже если он узнает, что Монсальви в огне, он не покинет армию, пока кампания не будет завершена, а в этот раз тем более, так как речь идет о Париже, главном городе королевства, который надо, наконец, вырвать у англичан и вернуть нашему королю! Твой Гонне потеряет время, - добавила она, поворачиваясь к Жерве, - сеньор Монсальви не покинет армию, не дезертирует даже ради нашего спасения. Самое большее, он пошлет с разрешения коннетабля какую-то часть своего личного войска.
     Слова молодой женщины произвели эффект масла, брошенного в кипящую воду. Напряжение спало, лица разгладились, и некоторые даже стали обмениваться улыбками, Довольными и торжествующими.
     - Конечно же! Мессир Арно будет знать, как нам помочь, не рискуя своей репутацией рыцаря, и эта собака Петард останется в дураках, - сказал Гийом Бастард.
     - Мы еще посмотрим! - проворчал Николя, пожимая речами. - Он не вчера на свет родился, и уловки этих Апщье слишком просты для него.
     Тогда Жерве пришел в ярость. Самым необъяснимым и непредвиденным образом этот связанный по рукам и нога человек, который знал, что его ждет виселица, вдруг счел для себя невыносимым, что его словам не верят. Даже думая о том, чтобы повыгоднее продать свои сведения он прорычал одержимый слепой яростью:
     - Банда ослов! Нечего вам тут надуваться индюками изображать умников и поздравлять друг друга с победой! Говорю вам, что он последует за Гонне. Иначе он поступить не может. А как будет реагировать ваш мессир Арно когда узнает от Гонне, что его жена - любовница Жана д'Апшье и что именно она вызвала сюда своего любовника чтобы отдать ему город?.. Гонне представит доказательства что они проводят вместе ночи!
     Ответом было гробовое молчание. Никто не мог верить своим ушам, все смотрели друг на друга, а Катрин, с лицом серее платья и с дико расширенными глазами осталась прикованной к своему месту...
     - Доказательство?.. Какое доказательство? В страхе от эффекта, произведенного своими словами, Жерве не решался пошевелиться и замолчал. Тогда она, очнувшись от оцепенения, бросилась на него и, вцепившись руками в ворот его грязной куртки, начала бешено трясти.
     - Какое доказательство? - кричала она. - Будешь говорить? Какое доказательство?.. Говори, или я прикажу содрать с тебя шкуру!
     С испуганным стоном Жерве выскользнул из ее рук и упал к ее ногам лицом на пол. Он пробормотал:
     - Одну из ваших рубашек.., а также письмо.., любовное письмо.., или даже обрывок письма.
     Но молодая женщина переоценила свои силы. Она была доведена до полного изнеможения, а резкое движение, с каким она бросилась на Жерве, разбудило боль в плече. Она открыла рот для того, чтобы что-то сказать, но не издала ни единого звука. Ее глаза широко открылись, и, взмахнув руками, она упала на пол без сознания рядом с пленником.
     К ней немедленно бросились. Беранже, который все время, пока длилась эта сцена, был неподвижен и нем как статуя, опустился на колени, чтобы поднять ее голову, но уже Николя Барраль нагнулся к ней и; просунув одну руку под плечи Катрин, а другую - под колени, поднял ее с пола с такой легкостью, как будто бы она ничего не весила.
     - Только этого недоставало! - проворчал он сердито ни в коем случае не следовало присутствовать при этом допросе. Этот удар может ее убить, - добавил он, жалостью рассматривая бескровное лицо с синевой под глазами.
     Аббат Бернар покачал головой.
     - В любом случае пришлось бы все ей рассказать! Отнеси ее в комнаты, Николя, и поручи Саре. Расскажи ей что произошло, и возвращайся. Ты мне еще нужен.
     - А его куда денем? - спросил Кудерк, кивком головы показывая на Жерве. - Сразу повесим?
     Аббат, в свою очередь, посмотрел на пленника. И в его обычно мягком и таком благожелательном взгляде не оставалось ни следа пощады. Этот человек вызывал в нем такой же ужас, как и тот дьявольский план, в котором он только что признался.
     - Нет, - сказал он холодно. - Продолжим! Жерве еще может очень многое нам сообщить. Например, имя того, кто нас предает. Опасность, угрожающая мессиру Арно, заставила об этом временно забыть, но это надо срочно выяснить.
     Совладелец Монсальви сел на скамеечку, оставленную Катрин, посмотрел предыдущие записи показаний пленника и вздохнул:
     - Теперь, Жерве, ты будешь отвечать мне. Но не питай иллюзий: мои условия те же, что и у госпожи Катрин. С той только разницей, что я присоединю к этому отпущение твоих грехов, если ты искренне раскаешься.., перед тем, как тебя повесят!

***

     Час спустя, в то время как Катрин под присмотром Сары спала глубоким сном под действием успокоительного снадобья, когда закованный в цепи Жерве был водворен в одну из камер донжона, из которой перед этим спешно убрали соления, и когда аббат Бернар с озабоченным лицом возвращался в монастырь, чтобы ждать там дальнейшего развития событий, Николя Барраль в сопровождении четырех солдат стучал в дверь Огюстена Фабра, плотника. Не получив ответа, он высадил вышеозначенную дверь. Услышав шум, из соседних окон и на пороге домов показались напуганные люди в ночных колпаках, заблестела сталь топоров и ножей ввиду непредвиденной, как им показалось, атаки противника.
     Действительно, с самого начала осады люди Монсальви засыпали, положив оружие на расстоянии вытянутой руки даже у Гоберты Керу целыми днями работал точильный круг. Правда, пока на нем заострялось не более чем веретено, превратившееся в наконечник копья, но в снах торговка полотном видела себя Орлеанской Девой, своей любимой героиней.
     Начал заниматься день. Повсюду раздавались хриплые Крики петухов. Впервые за последнее время небо было безоблачно, и утренняя звезда сверкала на нем, как крупный голубой алмаз.
     И первое, что увидели горожане, была именно эта звезда. По крайней мере, с этой стороны их беспокойство было развеяно. Вторым был развороченный дом Фабра, откуда Николя и его солдаты выходили ни с чем. Дом был пуст, Огюстен и Азалаис необъяснимым образом скрылись.
     Тут же сержанта и его людей окружили кольцом любопытные, желающие узнать, что произошло. Вскоре к ним присоединилась и Гоберта, которая жила дальше остальных и прибежала в накинутой на рубашку овечьей шкуре, потрясая веретеном.
     Вскоре маленькая площадь была заполнена полуодетыми людьми, разом говорившими и потрясавшими всевозможным оружием, не зная толком, что случилось.
     Николя понял, что надо дать объяснения, иначе сборище превратится в бунт.
     Взобравшись на край фонтана, он вытянутыми руками, как дирижер, попытался утихомирить толпу. Это оказалось не легко, так как все кричали гораздо громче его. Но еще сильнее оказалось любопытство Гоберты. Вскарабкавшись на фонтан рядом с ним, она испустила такой зычный рев, что спокойствие и тишина восстановились как по волшебству. Тогда она обвела общество удовлетворенным взглядом.
     - Давай, Николя! Скажи, что произошло!
     Чувствуя себя в роли оратора, что давалось ему не без труда, сержант передал события этой ночи, стараясь ничего не упустить. Он рассказал о признаниях, вырванных у Жерве, о ловушке, расставленной для Арно де Монсальви, о приступе слабости у Катрин и, наконец, как Жерве раскрыл сообщников, которыми оказались плотник с дочерью и местная колдунья Ратапеннада, изготовившая яд, которым и должен воспользоваться Гонне д'Апшье. Он рассказал, как Огюстен Фабр, жертва далеко не отцовских чувств, которые внушала дочь его покойной жены, полностью попал под чары Азалаис. Если верить Жерве, вызывающая красота кружевницы сделала из этого когда-то мирного и честного человека раба чудовищной страсти, которой красотка умела управлять, впрочем, чтобы потом над ним посмеяться, так как давно начала встречаться с Жерве за мельницей. Разжигая честолюбие девушки, рассказывая о возможностях, которые она может использовать в жизни, Жерве Мальфра сумел польстить ее тщеславию, и поэтому ему, искушенному в подобных делах, не составило большого труда добиться от нее того, в чем она с таким презрением отказывала другим парням.
     Конечно, Фабр не знал, что Азалаис стала любовницей негодяя, и именно плотник попытался убить госпожу де Монсальви по наущению своей странной дочери. В обмен она обещала полностью отдать себя в его власть! Эта мысль свела с ума несчастного. Для того чтобы завладеть ее телом, о котором мечтал ночами, он согласился бы заколоть аббата Бернара во время праздничной мессы.
     Что же касается Азалаис, то она не только отдала Жерве одну из рубашек Катрин, на которой она чинила кружево, но и собственноручно написала пресловутое "любовное письмо", подделав почерк сеньоры. Обладая всевозможными талантами, она умела не только писать, но и рисовать, благодаря чему легко изготовила фальшивку. Все это было спущено Фабром на веревке ночью в установленное время и в условленном месте во время его дежурства на стене...
     Возгласы, сопровождавшие речь Николя, донеслись до крепостных стен, дозорные стали свешиваться со стен в город. Теперь маленькая площадь стала похожей на какой-то ведьмин котел с орущими головами, пылающими глазами и бешено жестикулирующими руками - невероятное собрание, имеющее огромную смертоносную силу.
     Несколько раз Гоберта высказывала общую мысль, подводя итог:
     - Нам нужны Огюстен и Азалаис! - горланила она. Потрясая своим веретеном, как Жанна д'Арк усеянным королевскими лилиями штандартом, она спрыгнула с фонтана и устремилась к дому плотника, увлекая за собой Бушующее людское море, затопившее мастерскую, несмотря на категорические протесты сержанта, призывавшего на помощь всех святых и молившего небеса о том, чтобы все обошлось малой кровью. Кроме этого, он приказал подтянуть людей к готовому взорваться дому и помешать Гоберте и ее сторонникам поджечь его, так как огонь неминуемо перекинется на другие дома.
     Однако нельзя было не признать, что плотник и его дочь исчезли. Таинственным образом предупрежденные об опасности, которая им грозила при пленении Жерве Мальфра Азалаис и ее отец предпочли бегство и исчезли словно по волшебству, не оставив не только ни малейшего следа своего пребывания, но и доказательств поспешности сборов. Дом плотника в тот момент, когда в него ворвались Николя и его солдаты, был в безукоризненном порядке. Постели не были разобраны, посуда была на месте. Исчезли только одежда и какие-то личные вещи...
     Когда Гоберта и ее свита вернулись на площадь, порядок возобновился. Каждый пытался понять, каким образом Фабру и Азалаис удалось бесследно исчезнуть и кто мог предупредить их о решении Совета, членом которого плотник не состоял...
     - Необходимо узнать, кто их осведомил, - заключил Николя. - У кого-то из нас слишком длинный язык, это уж точно...
     Он повернул свою голову в каске в поисках тех из Совета, кто мог оказаться в этой толпе, а также тех, кто был участником ночной вылазки. Но никто не пошевелился.
     - Ладно! - сказал он. - Тогда будем искать. Вы обыщите все, что можно! - крикнул он солдатам. - Не забудьте ничего: ни погреба, ни чердаки, ни амбары, и даже курятники и хлевы, надо их найти!..
     - Мы тебе поможем, - заявила Гоберта. - Это касается нас всех. Давай, ребята! Несколько добровольцев в помощь солдатам...
     Добровольцев можно было грести лопатой. Все готовы были броситься на поимку предателя, который оказался к тому же и убийцей.
     Не успел еще Николя разбить на небольшие группы и отряды подходивших добровольцев, как розовое от утренней зари небо огласилось криками часового:
     - Эй! Идите скорее сюда!
     Толпа бросилась на штурм стены. Звал Мартиал, один из сыновей Мальвезена. Стоя на коленях у зубца, прислонив к зубцу алебарду, он высматривал что-то под самыми стенами и показывал на это рукой. Немедленно все пространство между зубцами заполнилось до отказа. Все свешивались вниз, и у всех вырывался один и тот же вопль страшного удивления. На обочине рва, распластавшись и повернув к небу широко открытые глаза, лежал Огюстен Фабр с арбалетной стрелой в груди...
     Скорее по привычке, нежели из истинного уважения, ночные колпаки были моментально сорваны.
     - Как он здесь оказался? - проронил кто-то, - И где его дочь?
     Ответ на первый вопрос был тут же найден: около башни вдоль стены свешивалась веревка.
     - Он, должно быть, упал! - выдохнул взволнованный голос. - Спускаться таким образом с укреплений - упражнение вовсе не подходящее для человека его возраста...
     - А стрела? - возразил Мартиал Мальвезен. - Где он ее подцепил?
     - Он был, наверное, убит еще наверху. Те люди могли не знать, что он работал на них.
     Все были взволнованы смертью Фабра. Еще совсем недавно они считали его своим, не зная, что он предатель. Чувствовалось такое смирение и почтение к его смерти, что Гоберта взорвалась:
     - Эге! - воскликнула она. - Так он же один там на обочине рва, наш Огюстен! А вроде бы должны быть вдвоем. Что с ней приключилось, с красоткой Азалаис? Трудно предположить, что она воспользовалась той же дорогой...
     - А почему бы и нет? Эта девица настоящая кошка! Она - сам дьявол во плоти и, должно быть, способна проходить через игольное ушко так же ловко, как съезжать с отвесной горы, не поранившись. Я всегда говорил, что она немного колдунья, - закончил мрачно Мартиал.
     Действительно, он долгое время вздыхал по красивой кружевнице, и не добившись от нее ничего, кроме насмешек и издевательств, затаил обиду.
     Не отрывая глаз от разбитого тела, которое, казалось, его заворожило, Николя Барраль сдвинул железную каску на затылок и со вздохом почесал голову.
     - Мартиал прав. Что-то подсказывает мне, что мы ее не найдем. В любом случае здесь лежит этот несчастный Фабр, и никто не позаботится о том, чтобы честно его похоронить.
     - Труп и правда имел жалкий вид. Он лежал на грязной обочине рва, на полдороге от города, где в руках дьяволицы затерялась его душа, и от притихшего в этот ранний час лагеря, откуда он вправе был ожидать совершенно другого, нежели смертельной раны. Но, безразличные к его бренным останкам, бандиты спокойно занимались своими утренними делами - разжигали костры для приготовления пищи и, пользуясь хорошей погодой, сушили снаряжение и чистили одежду.
     Солнце, только что прорезавшее горизонт, разливало над опустошенной местностью теплые тучи. Ничто, кроме этого распростертого окровавленного тела, не говорило, что между этим лагерем и городом ненависть, злоба и страх опустили стальной заслон.
     Но оставалось это тело с зияющей раной, с лицом, перекошенным последним спазмом, - и все сразу вставало на свое место.
     - Будем надеяться, что эти псы его похоронят, - вздохнула Гоберта вместо заключения. - В конечном счете он был предан так же, как и мы, и заплатил дорогую цену. Надо будет попросить аббата о скромном молебне, потому что все-таки не он самый виновный из всех.
     И, плотнее завернувшись в свою баранью шкуру, не обращая ни на кого внимания, отправилась домой кормить свою ораву.
     Дозорная галерея быстро освободилась, за исключением часовых, вернувшихся к своим монотонным обязанностям.
     В это время в замке Катрин возвращалась к горькой действительности, которую не могло скрасить даже солнце, освещавшее комнату через цветные стекла. От Сары она узнала, что ее только спрашивал аббат Бернар.
     - Я могу его попросить прийти позже, если тебе еще не лучше, - предложила Сара. - Ты всех нас здорово перепугала.
     - Нет. Это ни к чему. Мне тоже надо с ним говорить. Если бы он не пришел, я бы сама его об этом попросила.
     - Но скажи мне, по крайней мере, как ты себя чувствуешь?
     Молодая женщина невесело улыбнулась:
     - Уверяю тебя, лучше. Твое лекарство пошло мне на пользу. И потом, знаешь, сейчас вовсе не время жаловаться на судьбу и нежиться в постели. Если Гонне д'Апшье доберется до своей цели, мне лучше сразу умереть.
     - Позволь мне судить об этом иначе. Я схожу за аббатом.
     - Нет. Проводи меня в мою часовню. Мы будем говорить одни, свидетелем должен быть только Бог, потому что никогда я так не нуждалась в его поддержке. Только принеси мне что-нибудь теплое. Мне нужно восстановить силы.
     Сара предпочла, чтобы Катрин осталась в кровати, но не стала настаивать. Она знала, что это бесполезно. Безусловно, молодая женщина выглядела ужасно, она была бледна и черты лица вытянулись, но в углу рта пролегла упрямая складка, которая была хорошо знакома старой цыганке.
     Когда эта складка появлялась, Сара знала, что надо представить Катрин самой себе, дать ей идти до конца.
     Итак, она вышла, чтобы проводить аббата Бернара в часовню, и скоро вернулась с большой чашкой молока с медом которую молча протянула Катрин.
     За время ее короткого отсутствия Катрин не без труда встала с кровати. Ее шаги по выложенному черными и красными плитами полу были нетвердыми. Кружилась голова, и начиналась та самая мигрень, которая так беспокоила Сару. Для ее спасения, для спасения Арно и особенно для спасения их общего счастья ей надо было взять себя в руки и победить слабость, победить свое тело, обычно такое ловкое и послушное, которое сейчас, в самый трудный момент, отказывалось ей подчиняться. Жизнь их обоих зависела только от нее, и надо было сражаться. Позднее она смож