ся из этого проклятого замка! Я поползла бы отсюда даже на коленях!
     Катрин, не говоря ни слова, зажала ей рот. Разговаривая с Сарой, она не выпускала из виду старого Краона: видела, как он открыл дверь конюшни, а потом появился во дворе, сидя на лошади и держа вторую на поводу. Теперь он приближался к ним. Копыта звонко стучали по булыжнику. Вскоре он оказался между ними и караулкой, откуда сразу же выскочил стражник.
     - Открывай! - повелительно крикнул старик. - У меня дела в аббатстве.
     - Слушаюсь, монсеньор!
     Ворота открылись со страшным скрипом, но маленький мост опустился беззвучно. Без колебаний Катрин, увлекая за собой Сару, пристроилась прямо перед лошадьми, чтобы стражник не увидал их, когда станет запирать ворота. Впрочем, в этом непроглядном мраке ничего нельзя было разглядеть. Вскоре они миновали ров и вступили на постоянный мост. Стражник крикнул вдогонку:
     - Не прикажете ли сопровождать вас, монсеньор? Уж очень темная нынче ночь!
     - Ты же знаешь. Мартен, я люблю темные ночи, - ответил старый сир.
     С Луары задувал ветер, и Катрин полной грудью вдыхала холодный воздух. В ограде замка было теплее, но здесь все пронизывал запах мокрой травы. Это был сладкий запах свободы! Поддерживая Сару, которая все не могла унять дрожь, Катрин двинулась по дороге, ведущей в деревню. Сзади слышался мерный стук копыт, внушая надежду на благополучный исход. Обе женщины остановились за аркбутаном, в тени церкви. Вскоре старый сеньор нагнал их и спрыгнул на землю.
     - Нельзя терять ни секунды. Кто-нибудь мог нас увидеть. Я привел для вас Морган, госпожа Катрин. Говорят, вы с ней нашли общий язык... Пусть это будет моим прощальным подарком. Это славная кобыла, выносливая м надежная. Езжайте, и да хранит вас Господь!
     В сумраке ночи его угловатое лицо казалось мертвенно-бледным. Он стоял, возвышаясь над ней на целую голову, и ветер трепал концы его капюшона. Она прошептала:
     - Мне страшно за вас, сеньор. Если он узнает...
     - Я уже сказал вам, что мне можно его не опасаться. Да и... даже если бы он осмелился, что с того? Теперь у меня осталось только одно желание - обрести вечный докой. Может быть, в нем я найду забвение.
     В голосе его прозвучала такая горечь, что Катрин забыла все старые обиды.
     - Я не знаю, что случилось этой ночью, мессир, - сказала она мягко, - но, может быть, я могу что-нибудь сделать...
     - Ничего! Помочь мне никто не может. Увиденное мной а покоях Жиля превосходит по ужасу все, что может представить себе человеческое воображение. Я старый солдат, госпожа Катрин, и навидался всякого. Разжалобить меня трудно. Но это дьявольское пиршество... эти упившиеся разнузданные подонки, эта оргия вокруг...
     Он остановился, словно ошарашенный самими этими словами, которые срывались с его губ, а затем, сделав над собой усилие, договорил:
     - ...вокруг ребенка... мальчика с распоротым животом, чьей кровью упивался Жиль, утоляя свою чудовищную страсть! Вот во что превратился человек, из которого я, как мне казалось, вырастил истинного воина! Вот кем стал Жиль де Рэ, обладающий правом въезжать верхом в Реймсский собор, сопровождая священный сосуд с елеем для помазания на царство французских королей! Вот он, мой внук... чудовище, порожденное самим адом и обреченное на вечное проклятие! Мой внук... последний из моего рода!
     Из груди старого сира вырвалось рыдание, а Катрин, потрясенная до глубины души, застыв от ужаса, слушала, как стихает в ее душе эхо этих страшных слов. Она понимала, что старик, чьим единственным преступлением была безумная любовь к внуку, никогда не оправится от потрясения. Чудовищная тайна Жиля раздавила его. Он поднес руку к глазам и вытер слезы тыльной стороной ладони, однако, прежде чем Катрин успела пролепетать слова ненужного утешения, заговорил сам, хриплым, но твердым голосом:
     - Теперь вы понимаете, почему я не хочу, чтобы ваш ребенок появился на свет в этом проклятом, обесчещенном месте. Сын Монсальви не должен родиться в мерзостном замке Шантосе! Уезжайте, мадам, уезжайте как можно скорее... Но поклянитесь мне, что никому не откроете тайну, которую я узнал себе на горе!
     Катрин схватила морщинистую руку старика и прильнула к ней губами. Рука, мокрая от слез дрожала.
     - Клянусь! - произнесла она. - Никто никогда не узнает! Благодарю вас за себя, за Сару и за мое дитя, которое благодаря вам родится свободным. Я не забуду...
     Он прервал ее жестом.
     - Нет, нет, забудьте! Вам надо забыть... забыть всех нас, и как можно быстрее. Отныне наш род проклят и клонится к своему упадку. А вам, госпожа Катрин, нужно идти своим путем, который навсегда расходится с нашим. Постарайтесь обрести счастье!
     Прежде чем она смогла ответить, Жан де Краон исчез в кромешной тьме. Женщины, дрожа, слышали, как его легкие шаги удаляются по направлению к лесу. Стоявшие рядом лошади в нетерпении били землю копытом. Катрин сжала в кулак руку с надетым на указательный палец кольцом, словно пытаясь обрести мужество перед опасной встречей со стражниками, охраняющими мост. Подняв голову, она посмотрела на бегущие по небу облака. Зловещий крик козодоя разбудил дремавшее эхо. Приладив свой узел к луке седла, она потрепала гриву Морган, которая ответила ржанием на ее ласку.
     - Ну... ну, красавица моя! Сейчас поедем... Стой спокойно!
     Для Сары старый сир выбрал крепкого добродушного жеребца, способного без труда нести на себе обладавшую внушительным весом цыганку. Это был не слишком резвый, но надежный корь, получивший довольно неблагозвучную кличку Рюсто-Мужлан. Старый Краон хромал, и конюхи, очевидно, не удивились, когда он выбрал эту лошадь - сильную, но не склонную к бешеным скачкам во весь опор.
     Катрин, сама начинавшая уставать, не без труда помогла Саре взгромоздиться на Рюсто, а затем вскочила в седло Морган, которая сегодня ночью демонстрировала необыкновенно благодушное настроение.
     - Все в порядке? - тихонько окликнула она Сару.
     - Да, да, - ответила та, - но поедем скорей... я успокоюсь, когда мы окажемся на другом берегу реки...
     Медленным шагом они направились к воде, оставив за спиной церковь. Ночь подходила к концу, и, хотя до света было еще далеко, вскоре должна была начаться ночная месса, знаменующая День поминовения мертвых. Задолго до рассвета зазвучит колокол, призывая верных христиан к молитвенному таинству в церкви. Однако они уже подъезжали к башенке, стоящей у моста. Катрин придержала Морган перед цепью, перегораживающей его на ночь, и смело позвала:
     - Эй! Стража!
     Послышалось недовольное ворчание, потом отворилась дверь, и на пороге возник заспанный солдат, который, держа в руке толстую свечу, воззрился на Катрин.
     - Открывай! - приказала молодая женщина. - Велено пропустить! Распоряжение монсеньора де Красна!
     Холодный воздух быстро привел часового в чувство, и он стал всматриваться в Катрин и Сару внимательнее.
     - С чего это монсеньор Жан станет отпускать ночью женщин из замка? Кто вы такая? Ту, что с вами, тоже надо пропустить?
     - Не твое дело, хам! Тебе сказано: открывай! Посмотри сюда, если не веришь, и знай, что каждая лишняя секунда ожидания отзовется на твоей спине ударами кнута.
     Высокомерным жестом она сунула правую руку под нос часовому, чтобы он мог разглядеть печатку на перстне. Солдат смущенно отступил, поклонился и тут же кинулся поднимать цепь.
     - Простите, благородная госпожа, я не имею права верить на слово! Мой долг - бдительно охранять замок и...
     - Я знаю! Иди досыпай!
     Они двинулась через мост, за ней следовала Сара. Доски заскрипели под копытами Морган и Рюсто, но приток Луары был совсем нешироким, и вскоре кони с радостью ступили на твердую землю. Из груди Катрин вырвался вздох облегчения.
     - Быстрее! - сказала она, пустив кобылу рысью. - Нам надо спешить!
     Они быстро миновали насыпь между двумя рукавами реки и поскакали к парому, на котором только и можно было добраться до порта Монжан. Перевозчик жил в деревянной хижине, стоявшей на высоком берегу, заросшем травой. Катрин перекрестилась, увидев, что плоский плот стоит у этого берега реки. Войти в хижину и разбудить добродушного паромщика было делом одной минуты.
     - Скорей! - сказала Катрин. - Перевезешь меня со служанкой и наших лошадей. Мне нужно как можно быстрее увидеть сенешаля Монжана Мартена Берло.
     - Но, госпожа... в этот час замок закрыт. Вам не удастся войти в Монжан.
     Едва он произнес эти слова, как зазвонил колокол в церкви Шантосе. Погребальные звуки заупокойной мессы зловещим эхом отдавались во влажном воздухе ночи. Через мгновение из-за глади черной воды ответил собрату колокол Монжана - пронзительный и звонкий. Нервы Катрин, натянутые до предела, не выдержали. Она с трудом сдержала крик ужаса. Это означало, что уже пять часов утра: в замке Жиля де Рэ вскоре все проснутся, и их бегство будет обнаружено. А они все еще не перебрались через Луару, и их в любой момент могут схватить. Здесь они по-прежнему находились во владениях своего палача. Перед глазами Катрин вспыхнуло угрожающее пламя костра.
     - Уже пять часов, - сказала она. - И в Шантосе и в Монжане добрые люди отправляются к мессе. Перевези нас, друг. Сегодня утром все ворота открываются рано. Ведь это День поминовения мертвых. Вот, возьми...
     Порывшись в кармане, она вытащила золотую монету, сверкнувшую в дымном свете масляной лампы, стоявшей на столе.
     - Возьми, - повторила она, вкладывая золотой в мозолистую ладонь. - Это тебе за труды. Только не мешкай, Богом молю!
     Паромщик, конечно, знал о существовании золотых монет, но впервые ему довелось увидеть ее так близко. На подобное вознаграждение он не рассчитывал, а потому без лишних разговоров завернулся в накидку из овчины и стал спускаться к реке.
     - Лошади ваши не испугаются?
     - Не беспокойся за них... Поехали быстрее! - ответила Катрин, не сводя глаз со сторожевой башни замка.
     Через несколько секунд перевозчик оттолкнул паром от берега, а Катрин, намотав на руку поводья обеих лошадей, смотрела, как постепенно увеличивается черная полоса между плотом и берегом. Река в этом месте была широка и полноводна, но волна была небольшая, и паромщик уверенно орудовал своим длинным шестом. Сара, державшаяся из последних сил, теперь свернулась комочком у ног лошадей.
     Это был предрассветный час, и туман еще более сгустился, став почти непроницаемым. В первое мгновение Катрин показалось, что паромщик собьется с верного пути, однако за долгие годы тот изучил реку как свои пять пальцев. Время текло невыносимо медленно для обеих женщин, и они вздохнули с облегчением, только увидев, как выступили из тумана силуэты кораблей, мачты со свернутыми парусами, остроконечные марсели и приземистая башня церкви. Доступ к порту охранял небольшой замок с зубчатыми стенами. Уже стали видны изогнутые крыши Монжана, и где-то пропел петух. Потом они услышали плеск воды, бьющейся о каменный парапет. Из темноты показалась лестница и огромное проржавевшее кольцо, за которое привязывали плот.
     - Приехали, - сказал паромщик.
     Час спустя в покоях сенешаля Монжана Катрин и Готье держали совет, сидя за накрытым столом. Сара, измученная лишениями и страхами последних дней, устроилась на скамье у камина и провалилась в тяжелый сон. Иногда о ее присутствии напоминал легкий храп. Гостям подали холодное мясо, хлеб и сыр. В светлых глазах Готье застыло тревожно-радостное выражение. Он неотрывно смотрел на Катрин. На лице молодой женщины лежала тень безмерной усталости: под глазами синели круги, в уголках рта собрались морщины, бледное лицо казалось восково-прозрачным в неверном свете свечей. За окном начинало светлеть, и небо на востоке стало грязно-серым. Сенешаль Мартен Берло, поставив ногу на табурет, молча слушал своих гостей. Маленького роста, круглый и румяный, он больше походил на зажиточного горожанина, чем на рыцаря. Лицо было добродушным и на первый взгляд глуповатым. Самым заметным у него был нос - столь обильно покрытый прыщами, что казался вдвое больше, чем на самом деле. Однако глаза у сенешаля были живые и хитрые.
     С самого появления Катрин он помалкивал и в разговор не вмешивался. Но видя, что Катрин, разбитая усталостью, колеблется, не зная, какое решение принять, он пробормотал, взглянув на окно:
     - На вашем месте, благородная дама, я бы покинул Монжан... и тотчас же. Когда в замке узнают, что вы прошли через мост, - а узнают об этом очень скоро, - за вами вышлют погоню. Здесь защищаться невозможно... и. если монсеньор Жиль решит захватить вас силой, то...
     - Но он же не решился прийти сюда за Готье, - возразила Катрин.
     - Потому что считал его погибшим. В любом случае, он не знал, что Готье здесь. Никто не видел нормандца, когда он пришел сюда. С вами дело обстоит иначе. Стража, охранявшая мост, все расскажет. И мессир Жан ничем не сможет помочь вам. Бегите, мадам, пока еще есть время! Я не отказываюсь приютить вас, но я отвечаю за сохранность деревни и замка. У меня нет войск, чтобы оказать сопротивление. Вам следует быть как можно дальше отсюда, когда люди Жиля явятся требовать у меня отчета. Я понимаю, что вы измучены - и вы сами, и эта женщина. Не думайте, что я этого не вижу, однако вам надо проскакать всего два лье. Вверх по Луаре расположен Шалон, а это уже владения герцогини Анжуйской.
     - Герцогиня в Провансе, и рассчитывать на нее нечего. В ее отсутствие никто не станет защищать меня в Анжу.
     В отчаянии она закрыла лицо ладонями. Только что, опьянев от радости после удачного бегства, она была полна надежд. Она забыла об угрозах Жиля, но теперь ясно видела опасность. На королевских землях и, возможно, даже во владениях королевы Иоланды она была вне закона. Может быть, за ее голову объявят награду, и она превратится в зверя, за которым идет охота. Арно томился в подземелье Ла Тремуйля, и этот всемогущий вельможа мог раздавить ее одним мановением руки.
     - В любом случае, - продолжал Берло торопливо, все чаще поглядывая в сторону Луары, - в Шалоне вы можете попросить приюта у приора Сен-Мориля. Он не откажется принять вас, и там вы сможете немного отдохнуть. Вы знаете, что владения церкви неприкосновенны.
     - Церковь! - произнес Готье сквозь зубы. - Опять церковь!
     Но Катрин, опершись о стол двумя руками, тяжело поднялась с места. В голосе Берло все сильнее звучали истерические нотки. Сенешалю было страшно, и думал он только об одном: как заставить незваных гостей убраться до того, как в Монжане появятся люди Жиля де Рэ. Тогда он сумел бы встретить их как подобает хлебосольному, радушному соседу.
     - Хорошо, - сказала она со вздохом, - мы едем. Разбуди Сару, друг Готье, если, конечно, сможешь.
     Она прошлась по комнате, поглядев, как и сенешаль, в окно, за которым небо светлело с угрожающей быстротой, потом потянулась, чтобы хоть немного стряхнуть усталость. Нормандцу никак не удавалось разбудить Сару, и он решил дело попросту: завернул цыганку в плащ и взвалил себе на плечо. Затем, повернувшись к Берло, смерил того холодным взглядом.
     - Найдется у тебя лошадь для меня? Глаза Мартена Берло забегали.
     - У меня есть только одна лошадь, - ответил он, - моя собственная. Я не могу ее отдать... это вызовет подозрения у монсеньера Жиля.
     - Знаешь, что меня удивляет? - сказал нормандец, и губы его презрительно скривились. - Почему ты не уйдешь жить на ту сторону реки? Кого ты больше боишься: Жиля де Рэ или госпожу де Монжан, которая ненавидит своего зятя?.. А может, тебя пугает госпожа де Краон?
     - Больше всего я боюсь дьявола! - произнес задетый Берло. - Но буду ему признателен, когда он утащит тебя в пекло.
     - Аминь! - отозвался Готье, который постепенно приобщался к христианской религии. - Нам пора, госпожа Катрин! Лошадь у Сары крепкая и, пожалуй, выдержит нас двоих. Впрочем, бедняга сейчас вряд ли способна удержаться в седле. Чтобы ее разбудить, нужно проломить ей голову об стену.
     Перед воротами замка они обнаружили уже оседланных Морган и Рюсто. Лошадей покормили и напоили. Маленькая кобыла издала радостное ржание при виде своей хозяйки и стала гарцевать от нетерпения. Пристроив спящую Сару на спину Рюсто, Готье с величайшими предосторожностями помог Катрин сесть в седло, а затем сам взгромоздился на лошадь. Славный Рюсто стоически вынес это новое испытание и не выказал ни малейшего неудовольствия, ощутив на себе двойную тяжесть.
     - Дело пойдет, - одобрительно промолвил нормандец. Набрав полную грудь воздуха, он радостно воскликнул:
     - Клянусь священными рунами! Я доволен, что мы покидаем это проклятое место. Куда бы нас ни занесло, госпожа Катрин, такой дурной компании у нас больше не будет. В путь!
     В эту же секунду они услышали вопль Берло, в котором звучал ужас:
     - Люди Жиля де Рэ! Вон они! Уезжайте! Скорее! Да скорее же!
     В самом деле, паром, заполненный солдатами, уже приближался к середине реки. Рядом двигались всадники, которые предпочли пересечь Луару вплавь. Катрин, оцепенев от страха, узнала фиолетовый султан сира де Рэ... Если их заметили, они погибли. Однако сенешаль, позеленев от испуга, выдохнул:
     - Скачите этим переулком. Вас не увидят, и вы покинете Монжан незамеченными. Я постараюсь задержать их, насколько возможно.
     - Если бы ты не трясся так за свою шкуру, - насмешливо бросил Готье, - то я бы сказал, что ты славный парень. Прощай, Мартен! Может, когда и увидимся.
     Между тем Катрин уже всадила шпоры в бока Морган, и кобыла помчалась галопом по идущему вниз переулку. Катрин рисковала сломать себе шею, но ни за какие блага мира не согласилась бы придержать лошадь в такую отчаянную минуту. Копыта Морган весело стучали по жесткой земле, а сзади молодая женщина слышала тяжелую поступь Рюсто. Вскоре они оказались в рощице, откуда Монжан был уже не виден. Дорога уходила в сторону от Луары, углубляясь в лес и превращаясь постепенно в тропу. Копыта лошадей стали вязнуть в грязи. Готье нагнал Катрин, и они поехали рядом.
     - Я вот что подумал, - сказал он на ходу, - не вернуться ли нам в Орлеан? Мэтр Жак Буше, конечно, примет вас. У вас там надежные, верные друзья.
     - Не отрицаю, - отозвалась Катрин, - однако казначей Жак Буше прежде всего верный и надежный подданный короля Карла. Это человек строгих правил, он непреклонен, как клинок шпаги. Как бы ни любил он меня, приказ короля для него святыня. Но если я правильно поняла, правит нами теперь Ла Тремуйль, хотя Буше, боюсь, этого не знает.
     - Куда же мы поедем? Надеюсь, вы больше не помышляете броситься очертя голову в Сюлли-сюр-Луар? В вашем состоянии это было бы безумием. Вам нужно жить, мадам, если вы хотите справиться с врагами.
     - Мне безразлично, сумею я их одолеть или нет, - сказала Катрин, и губы ее дрогнули. - Если бы не Арно... И не мое дитя... Я могла бы вернуться в Бургундию, где у меня есть родные и друзья. Там я могла бы быть в относительной безопасности. Но это означало бы навсегда расстаться с Арно. Я должна остаться на землях короля Карла, невзирая на опасность угодить в лапы его фаворита. Нужно, чтобы кто-нибудь нас приютил и спрятал, чтобы мы дождались тех, кто нам поможет тем или иным способом, а это могут сделать товарищи по оружию мессира де Монсальви, капитаны короля, которые все, как один, ненавидят Ла Тремуйля.
     - И вы знаете, где обрести такое убежище? Катрин на секунду закрыла глаза, словно желая лучше разглядеть лицо, всплывшее из глубин памяти.
     - Мне кажется, я знаю человека, который не побоится помочь нам. Если же я ошиблась, если даже такой друг способен предать, то, стало быть, нет на этой земле для меня ни опоры, ни защиты. Но я уверена, что не ошибаюсь.
     - Так куда же мы едем?
     - В Бурж. К мэтру Жаку Керу.
     Всадники выехали из леса. Перед ними расстилалась широкая равнина, поросшая травой. Над ней нависало уныло серое небо, а вдали, слева от них, серебрилась река. Катрин и Готье пустили лошадей в галоп.
     В глубине души Катрин иногда сомневалась, что положение ее настолько безнадежно, как уверял Жиль де