онечно, но и потому, что мне этого захотелось самому. Этот узник - человек северный, как и я сам, как вы. И потом, он начинает меня интересовать, у меня нет желания отдавать его здешним кровожадным скотам, ведь они разделают его, как тушу в мясной лавке. Я тоже думаю, что потом не смогу спать спокойно. В конце концов, я терпеть не могу сеньора алькальда, он приказал отрубить руку одному из моих людей, ложно обвинив его в воровстве. Я был бы в восторге, если бы мне удалось сыграть с ним шутку.
     Он отошел в глубину кухни, взял в углу свернутый матрас и развернул его недалеко от огня.
     - Прилягте здесь и постарайтесь немного соснуть, - сказал он, обернувшись к Катрин. - В самые темные часы после полуночи мы поднимемся на башни и попробуем добраться до клетки.
     - Вы думаете, мы сможем его освободить? - спросила Катрин с сияющими надеждой глазами.
     - Этой ночью? Не думаю! Нужно посмотреть, как это все выглядит сверху. Нужно также подготовить побег. Но, может быть, нам удастся передать ему еду и питье.
     Голос ночного сторожа уже давно прокричал полночь, когда дверь дома строительных рабочих бесшумно открылась и в нее скользнули три тени, две высокие и одна маленькая. Кроме солдат, что охраняли башни, на площади не было ни одной живой души. Только кошка проскочила перед ночным прохожими.
     Катрин, Жосс и Ганс прошмыгнули в тень от обводной стены вокруг собора в сторону бокового входа Дель Серменталь, от малой дверки которого у Ганса был ключ. Он строил часовню у этого портала собора. Задерживая дыхание, они медленно шли вперед, остерегаясь споткнуться о камни под ногами. Под мышкой Жосс нес кувшин с водой, а Ганс припас хороший ломоть сала и маленькую круглую буханку хлеба. Только Катрин ничего не несла. Она шла, устремив глаза к земле, не осмеливаясь поднять голову к клетке, которая выделялась на ясном ночном небе.
     - Внимание! - предупредил Ганс, когда, поднявшись по лестничному маршу, они добрались до входа. - В церкви - ни слова! Там любой звук гремит как барабан, кроме того, там всегда ночью молятся два монаха. Они остаются на всю ночь. Дайте мне руку, мадам Катрин, я вас поведу.
     Она вложила руку в шершавую лапу смотрителя строительных работ и послушно пошла за ним, а Жосс тем временем ухватился за полу ее плаща. Вырезанная в огромном боковом входе дверка не скрипнула под осторожной рукой Ганса. Все трое заметили на клиросе двух монахов - те стояли на коленях и молились на плитах, а их выбритые головы блестели в свете единственной лампады. Четко слышался усердный шепот двух голосов, которые в монотонном ритме вторили друг другу.
     Ганс поспешно перекрестился. Быстро-быстро он увлек своих спутников вдоль придела и потом в густую тень от опорных столбов. Они, словно призраки, проскользнули к лестнице, ведущей в башни, и пошли по ней. Но там было черным-черно, как в печке. Ганс заботливо призакрыл дверь, потом высек огонь. Поставленные на пол факелы стояли в ожидании. Он зажег один из них и поднял его над головой, чтобы осветить каменную лестницу.
     - Наверху я погашу его, - сказал он. - Теперь быстро... Один за другим они помчались по узкой лестнице и, не останавливаясь, добрались до самого верха. Ганс погасил факел, затоптав пламя ногой. Все трое запыхались, настолько поспешен был подъем. Свежий воздух ударил Катрин в лицо. Они будто выскочили в самое небо. И хотя ночь была светлой, со звездами, ей потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте.
     - Берегитесь, можно упасть, - предупредил Ганс. - Здесь повсюду разбросаны камни и бруски.
     И на самом деле, они вышли на главное место строительных работ Ганса: он с помощью своих знаний и таланта воздвигал над квадратными башнями украшенные цветами шпицы. Огромный ворот высился на фоне неба - большие колеса из сердцевины дуба, скрепленные металлом. Катрин посмотрела на него с омерзением, какое вызывает у человека вид инструмента для пыток. Вслед за Гансом она прошла до ажурной балюстрады на башне и наклонилась. Подвешенная на огромном канате клетка медленно вращалась вокруг каната прямо под ними. Сквозь деревянные доски Катрин увидела узника. Подняв голову, он смотрел на небо. Они расслышали непрекращающийся стон, и был он таким слабым что Катрин глубоко встревожилась. Она повернула к Гансу умоляющие глаза:
     - Нужно поднять его, выпустить из клетки... немедленно! Он же ранен.
     - Я знаю, но в эту ночь поднять его нет возможности. Ворот жутко скрипит. Если я только попробую до него дотронуться, солдаты тут же заметят. И тогда далеко нам не уйти.
     - Не можете ли вы сделать так, чтобы он не скрипел?
     - Конечно могу. Его нужно смазать жиром и растительным маслом, но такую работу не делают среди ночи. Более того, я уже вам сказал, нужно подготовить побег. На сей момент мы только попытаемся ему помочь. Позовите его... но тихо, чтобы солдаты не услышали.
     Жосс ухватился за ее пояс, Катрин наклонилась как можно ниже, едва удерживая равновесие, и тихо позвала:
     - Готье!.. Готье!... Это я! Катрин...
     Узник медленно поднял голову, и в этом его движении не было ничего, что указывало бы, что он сколько-нибудь удивился.
     - Ка...трин?.. - произнес он словно зовущим во сне голосом.
     Потом, через какой-то момент, в течение которого молодая женщина могла бы сосчитать удары собственного сердца, он прошептал:
     - Пить хочется!..
     Сердце Катрин сжалось от тревожного чувства. Может быть, он был уже настолько слаб, что слова до него не доходили, что он больше не мог их понять? У нее вырвался отчаянный порыв:
     - Готье! Умоляю тебя! Ответь мне! Посмотри на меня! Я же Катрин де Монсальви!
     - Подождите минуту, - прошептал Ганс, принуждая ее выпрямиться. - Дайте ему сначала попить. Потом посмотрим.
     Быстро он привязал тонкое горлышко кувшина к длинному деревянному шесту, который валялся на строительной площадке, и опустил сосуд к клетке, продел его сквозь планки и приблизил к рукам узника, а тот, все еще глядя в небо, видно, ничего и не заметил.
     - Смотри, дружок, - сказал Ганс. - Пей!
     Но вот прикосновение запотевшего глиняного кувшина, казалось, вызвало у узника настоящее потрясение. Он схватил его с глухим рычанием и принялся жадно пить большими глотками, словно зверь на водопое. Кувшин был опустошен до последней капли. Когда там больше ничего не осталось, Готье отбросил его и, видимо, опять впал в оцепенение. Со сжавшимся сердцем Катрин прошептала:
     - Он меня не узнает. Наверное, он даже едва слышит.
     - Это, конечно, лихорадка, - ответил Ганс. - Он ранен в голову. Попробуем теперь дать ему что-нибудь поесть.
     Еда возымела то же действие, что и свежая вода, но узник оставался так же глух к зовам и мольбам Катрин. Он поднял к ней глаза, смотрел на нее, словно она была прозрачной, потом отворачивался. С его губ сорвалось нечто вроде монотонной и медленной песни, неопределенной и бессознательной мелодии, которая вконец ужаснула Катрин.
     - Бог мой!.. Он сошел с ума, что ли?
     - Не думаю, - сказал Ганс подбадривающим тоном, - но я вам сказал уже: видно, он в бреду. Пойдемте, мадам Катрин, сейчас мы ничего не можем больше для него сделать. Вернемся домой. Завтра днем я устрою так, чтобы смазать ворот, и он больше не скрипнет. А следующей ночью, может быть, нам удастся его оттуда вытащить.
     - Но удастся ли нам устроить так, чтобы он вышел из города? Ворота здесь, видно, крепкие и хорошо охраняются.
     - Всему свое время. На этот счет у меня тоже имеется одно соображение...
     - При помощи хорошей веревки, - сказал Жосс, который не произнес ни словечка с тех пор, как они вошли в церковь, - всегда можно улизнуть через крепостные стены.
     - Да... на крайний случай. Но у меня, может быть, и получше найдется мысль. Смотритель и мастер на строительных работах узнает много полезного, даже просто пользуясь собственными глазами. Теперь нам пора спуститься.
     Посмотрев напоследок на человека в клетке, Катрин дала увести себя. В темном нефе, в церкви, монахи продолжали свои молитвы, даже не заподозрив, что мимо них проходили три человека. Дверь закрылась без шума. Катрин и двое мужчин оказались на улице.
     Когда они добрались до дома строителей, Ганс дал несколько советов своим гостям:
     - Для всех здешних вы будете моими двоюродными братом и сестрой, отправившимися в паломничество к Иакову Компостелскому, но все же не заводите разговоров с моими рабочими. Некоторые из них - из моей страны и удивятся, что вы не знаете нашего языка. А так ходите где хотите.
     - Спасибо, - ответила Катрин, - но у меня нет на эти никакого желания. Один вид этой гнусной клетки делает меня больной. Я останусь дома.
     - А я нет! - сказал Жосс. - Когда нужно подготовить побег, лучше пошире открыть глаза и уши.

***

     Следующий день был ужасен для Катрин. Закрывшись в доме у Ганса, она пыталась не смотреть на улицу, чтобы не видеть дождя, начавшегося с утра, и не слышать раздававшихся то и дело криков ненависти и проклятий, о назначении которых ей не приходилось гадать. Она просидела одна в течение всего дня, и единственной ее собеседницей была старая Уррака, а это никак не поддерживало ее. С впалых губ старухи слетали слова, которых Катрин не могла понять. Уррака ходила по кухне, разговаривая сама с собой, как это часто случается с теми, кто не слышит. Во время обеда она дала Катрин полную миску супа, несколько подгорелых сухарей и кувшинчик прозрачной воды, потом возвратилась к своей бочке, села там и принялась изучать молодую женщину с таким вниманием, что вскоре это вывело Катрин из себя. В конце концов ей пришлось сесть спиной к старухе, а потом и вовсе уйти под навес во внутреннем дворе и там дожидаться возвращения мужчин. Жосс ушел одновременно с Гансом. Он решил, как сам сказал, обойти город и исследовать местность.
     Когда Жосс вернулся, лицо его было мрачным. На тревожный вопрос Катрин он ответил не сразу.
     - Побег будет нелегким, - наконец произнес он. - Думаю, мы рискуем устроить им здесь переворот. Здешние люди - как сорвавшиеся с цепи свирепые хищники. Они испытывают такую кровожадную ненависть по отношению к разбойникам из Ока, что не могут опомниться от радости, что один из них все-таки попался. Вырви у них добычу, они все разнесут!
     - Эх! Да пусть разносят! - воскликнула Катрин. - Что мне до этого! Единственное, что важно, - это жизнь Готье...
     Жосс бросил на нее беглый взгляд.
     - Вы, значит, так его любите? - спросил он с оттенком сарказма, который не ускользнул от нее.
     Она пристально посмотрела в глаза недавнего нищего бродяги и надменно отпарировала:
     - Конечно, я люблю его как собственного брата и, может быть, даже больше. Он всего лишь крестьянин, но сердце его, храбрость, верность и преданность таковы, что он более достоин носить золотые шпоры, чем многие знатные люди. И, если вы надеетесь уговорить меня уйти из этого города, оставив его в руках этих кровожадных скотов, вы попросту теряете время и силы. Пусть это угрожает моей жизни, но все же я постараюсь сделать все, чтобы его спасти.
     Губы Жосса растянулись в широкой улыбке, а в глазах затанцевали искры.
     - Кто же с вами спорит, мадам Катрин? Я просто заметил, что нам будет трудновато, что здесь разразится целая буря, - только это я и хотел сказать. Вот, пожалуйста, послушайте!
     И на самом деле, там, снаружи, в свете гаснувшего дня, поднялся новый взрыв улюлюканий и криков о смерти.
     - Алькальд, видно, удвоил количество охранников у башни. Они все там столпились на площади, на них льет дождь, но они все равно воют как волки.
     - Удвоил охрану? - бледнея, повторила Катрин.
     - Меня беспокоит не охрана, - вмешался Ганс; он вошел, весь промокший, и услышал их разговор, - а сама толпа. Если даже дождь их не гонит, они способны простоять здесь всю ночь, задрав носы кверху. Тогда прощай наш план!
     Во взгляде, который он устремил на Катрин, светилось сострадание. Молодая женщина побелела как мел и делала заметные усилия, чтобы сохранить спокойствие. Она продолжала молчать еще какое-то время, пока Ганс снимал ботинки, на которых налипла грязь. Наконец Катрин спросила:
     - Ворот? Вы смогли им заняться?
     - Конечно. Под предлогом того, что там возникло что-то неладное, я смазал его таким количеством жира, что его теперь можно зажарить. Но что можно сделать при таком количестве людей? Они толкутся здесь, чтобы глазеть на него, выть и ругаться. Мы даже не сможем дать узнику напиться и поесть.
     - Нужно, чтобы они ушли, - проговорила Катрин сквозь зубы. - Надо...
     - Да, - произнес Жосс, - но как? Если даже дождю не удается с ними справиться...
     Как раз в этот самый момент разразился мощный удар грома, настолько неожиданный, что все три собеседника вздрогнули. И небо словно разверзлось. Дождь превратился в наводнение. Мощные потоки дождя обрушились на землю с такой ураганной силой, что в мгновение ока площадь, кишевшая людьми, опустела.
     Стараясь защититься от ливня, люди беспорядочно кинулись к домам. Солдаты прижались к стене собора, ища более подходящего укрытия. С башен исчезли рабочие. Только клетка осталась под бурей, а ветер дул так резко, что эта висячая тюрьма стала раскачиваться.
     Подойдя к выходившему на площадь окошку, Катрин, Ганс и Жосс смотрели на происходящее.
     - Если бы это продлилось подольше... - прошептала Катрин. - Но буря налетела и...
     - Случается, что бури длятся долго... - произнес Ганс подбадривающим тоном. - Во всяком случае, становится темно, и ночь будет черной. Пойдемте, мои люди возвращаются. Нам нужно поужинать и немного отдохнуть. Дел у нас хватит на ночь...
     Вечер показался Катрин длиннее дня. Дождь все лил. Слышен был его яростный и бесконечный барабанный бой по крыше. Люди ели молча, потом один за другим, согнувшись от усталости, стали расходиться по своим убогим спальным местам. Только два-три человека вместе с Гансом задержались, попивая пиво, которое они брали из большой бочки. Сидя на камне очага, напротив Жосса, который, надвинув на глаза свой колпак и скрестив руки, видимо, спал, Катрин ждала.
     Она тоже закрыла глаза, но сон не приходил. Слишком много мыслей путалось в ее голове. И все вокруг человека, который там, наверху, был предоставлен разбушевавшейся стихии. Катрин печально подумала, что само Небо, видно, умножало мучения того, кто в него не верил. Потом она стала с тревогой и нетерпением думать о том, что им скоро предстояло решить. Удастся ли довести дело до конца? И еще, если Готье выйдет из омерзительной клетки, как же сделать так, чтобы он вышел и из города? Ведь и мужественный Ганс может пострадать от ужасных последствий бегства Готье. Вопросы, вопросы - на них Катрин не удавалось найти ответов, и от этого она раздражалась.
     Наконец люди ушли, огонь спал. Старая Уррака уже давно исчезла в какой-то дыре. Мало-помалу в закопченной кухне тьма стала глубже. Дом наполнился храпом, Катрин единственная не спала, оставаясь с открытыми глазами и прислушиваясь к стуку своего сердца. Она даже не захотела лечь и, когда в темноте увидела, как к ней подходит Ганс, быстро встала. В тот же момент и Жосс был на ногах.
     - Пойдемте! - прошептал Ганс. - Теперь или никогда...
     Все трое оказались у колодца во дворе. Дождь прекратился, но ночь была черным-черна, как сажа.
     - Минутку, - прошептал Ганс. - Нужно захватить некоторые вещи.
     Он протянул Катрин сверток с грубой тканью, а Жоссу что-то вроде переметной сумы из грубой холстины. Сам Ганс нагрузился большим мешком, который тоже казался достаточно увесистым.
     - Что здесь? - тихо спросила Катрин.
     - Наверху поймете. Пойдем быстро!
     В глубокой темноте, ибо ночь была и впрямь очень темная, они пробирались по дороге, по которой шли прошлой ночью. Было так темно, что в трех шагах уже ничего не было видно, и Катрин ухватилась за пояс Ганса, чтобы не упасть, Без помех они добрались до двери, проникли в церковь. Как и накануне, два монаха молились у могилы Сида, но Катрин едва взглянула на них. Ее с такой силой снедало нетерпение, что она была готова уничтожить все препоны, какие только встанут на ее пути. Время от времени она нащупывала у пояса свой верный кинжал, решив воспользоваться им, если будет нужно.
     На верхушке башни резкий ветер принудил ее согнуться, но глаза уже немного привыкли к темноте. По правде говоря видела она очень мало и дважды чуть не упала, подойдя к балюстрадам. Клетка виднелась как пятно, чуть темнее, чем океан мрака вокруг них. Крыши города и окрестности потонули в нем.
     - Нечего не видно! - прошептала она. - Как мы все сделаем?
     - Я-то вижу достаточно хорошо, - отозвался Ганс. - Это главное. Внимание, Жосс, я начинаю поднимать клетку.
     Закатав рукава, смотритель строительных работ поплевал на ладони и взялся за огромное колесо ворота, на которое Катрин смотрела в испуге, думая про себя, что один человек никогда не сможет его повернуть.
     - Я буду вам помогать! - заявила она.
     - Нет... оставьте! Лучше помогите Жоссу притянуть клетку, когда она будет на уровне площадки. Это тоже нелегкое дело, будьте спокойны, я-то знаю.
     И, глубоко вздохнув, Ганс повис на толстой ручке ворота. Клетка качнулась, потом медленно, очень медленно и бесшумно начала подниматься. Смазка была отличная. Они скорее догадывались, чем различали, что тяжелая масса клетки приближалась.
     - Только бы он не умер! - прошептала Катрин, которую пугала неподвижность Готье.
     - Только бы Гансу удалось! - ответил Жосс с беспокойством. - Поднять такое одному - это же работа для титана!
     По короткому и напряженному дыханию каменотеса чувствовалось, с каким усилием он поднимал клетку. До самых глубин своего существа Катрин чувствовала борьбу, ужасное напряжение человеческих мускулов. А она поднималась совсем понемногу, незаметно.
     - Боже! Помоги ему! - простонала Катрин.
     Она уже хотела броситься к Гансу на помощь, но вдруг у нее перехватило дыхание. На лестнице показалась тень. Катрин не успела вскрикнуть. Вновь прибывший произнес три слова на незнакомом языке и стал налегать на ворот вместе с Гансом.
     - Кто этот человек? - спросила пораженная Катрин.
     - Не бойтесь. Это Гатто, мой старший мастер... Он догадался о том, что мы задумали, и хочет нам помочь.
     - А по какой причине?
     - Готлиб, человек, которому дон Мартин приказал отрезать кисть, - его брат. Ему можно доверять.
     - И потом, у нас же нет выбора... помощь всегда кстати.
     - Кому вы это говорите? Я уже подумал, что сейчас все брошу. Эта клетка такая тяжелая, что мускулы разрываются.
     Не ответив, Катрин подошла к Жоссу. Клетка теперь поднималась быстрее. Ее верх уже оказался вровень с площадкой, поднялся выше, выше... Вооружившись багром, Жосс зацепил одну из перекладин и потянул на себя.
     - Тихо! - шептал Ганс. - Тихо! Ее нужно поставить без шума.
     Маневр был трудным, нужно было умело его выполнить. Катрин задерживала дыхание и, несмотря на ночной холод, чувствовала, что ей стало жарко. Ухватившись за деревянную перекладину клетки, она испытала острое чувство победы. Какое-то мгновение гнусная тюрьма поворачивалась в нескольких сантиметрах от площадки, потом медленно, что усилило биение сердца Катрин, клетка наконец встала. Люди, трудившиеся над воротом, с облегчением вздохнули. Катрин скорее догадалась, чем увидела, как они рукавами обтирали пот.
     - Ночь прямо как чернила! - пробормотал Ганс. - Приходится действовать почти на ощупь... Вы дверь нашли?
     - Да, - прошептал Жосс. - Вот она!
     Большой железный замок, на который была заперта клетка, был на самом деле настолько прост и бесхитростен, что не создал никакой трудности. Как только дверь открылась, Катрин устремилась туда, нетерпеливыми руками ощупывая неподвижную и намокшую фигуру, лежавшую внутри.
     - Он не двигается! - прошептала она с тревогой. - Видно, мертвый...
     - Это мы еще посмотрим! - ответил Жосс. - Пустите нас, мадам Катрин, дайте нам заняться им...
     - Поспешим! - проворчал Ганс. - Посмотрите на неб