к. Теперь между ними  всегда  будет  незримо
стоять Патрик Батлер, даже если Жан никогда ни о чем не догадается, и ее
ложь. Гортензия знала, что это отравит ее счастье... А что  будет,  если
этот негодяй, преследуя ее, доберется до Комбера?..
   Гортензия с ужасом прогнала от себя эту мысль. Не  надо  и  думать  о
таких вещах. Если ей  удастся  замести  следы,  Батлеру  никогда  ее  не
отыскать. Слава богу, Овернь велика и умеет хранить тайны,  она  найдет,
где укрыться. В любом случае завтра она поговорит с Фелисией и убедит ее
уехать как можно скорее...
   На  следующий  день,   попрощавшись   с   мадам   Моризе,   Гортензия
рассчитывала   увидеть   Фелисию   возлежащей   в    кресле,    медленно
возвращающейся к привычной жизни. Но, войдя в комнату к подруге,  она  с
удивлением увидела ее стоящей перед огромным зеркалом. Одетая в  длинную
черную  амазонку,  Фелисия  примеряла  элегантный  цилиндр,   украшенный
длинным шарфом из белого муслина.
   - Я жду вас с нетерпением! - крикнула она отражению подруги. - Как  я
вам нравлюсь?
   - Потрясающе! - искренне отвечала Гортензия.  -  Но  вы  ведь  должны
оставаться в постели?
   - В постели я провела долгую ночь, теперь  чувствую  себя  совершенно
здоровой. Ах, дорогая моя Гортензия! Как чудесно чувствовать себя  вновь
свободной,  полной  жизни!  Я  не  хочу  терять  ни  минуты,  предаваясь
бесполезному отдыху.
   Повернувшись, Фелисия обняла Гортензию и с жаром ее расцеловала.
   - И все это благодаря вам, прилетевшей мне на помощь.
   - А разве не меня вы спасали, когда попали в тюрьму? Я знаю, что этот
негодяй приходил к вам в камеру,  чтобы  вырвать  мое  имя  и  адрес.  О
Фелисия, разве я могла поступить иначе, не предприняв всего, что в  моих
силах, чтобы выручить вас.
   Фелисия сняла шляпу  и  положила  ее  на  стул.  Радостное  выражение
исчезло с ее лица.
   - Но ведь только для того, чтобы помочь нам,  для  -  спасения  моего
брата вы разожгли безумную любовь этого человека. Я не могла  допустить,
чтобы он нашел вас и причинил вам зло. Я обязана была так поступить.
   - И вы могли навсегда потерять свободу, а может быть, и жизнь?
   - Долг есть долг. Мой долг по отношению к вам  для  меня  священен...
Ладно, хватит об этом. Мне  надо  оплатить  кое-какие  счета,  и  я  это
сделаю. Но сейчас у  нас  есть  дела  поинтереснее.  Расскажите-ка,  как
сложились ваши отношения с дядей маркизом?
   Гортензия в недоумении взглянула на Фелисию.
   Она  забыла,  что  подруга  в  действительности  ничего  не  знала  о
трагических событиях, произошедших в Лозарге.
   - Думаю, - с улыбкой покачала она головой, - мне не хватит дня, чтобы
рассказать вам о своей жизни в Оверни.
   - Я говорила вам вчера, что нам надо о многом поговорить, - отвечала,
смеясь, Фелисия. - Сейчас я переоденусь, и мы начнем. Кстати, скоро  уже
позовут к завтраку.
   При помощи Гортензии она принялась расстегивать  узкий  закрытый  лиф
платья.
   - А почему вы в амазонке? - спросила Гортензия. - Вы собрались ездить
верхом?
   - Может быть. Я же собираюсь путешествовать.
   Во всяком случае, мужской костюм я больше не надену. Он надоел мне до
отвращения...
   - Я рада, что вам хочется уехать из Парижа. Думаю, это очень разумно.
Я буду счастлива показать вам Овернь.
   Фелисия обернулась так резко, что ткань платья чуть не разорвалась  в
руках Гортензии.
   - Овернь? - переспросила она в недоумении. - Это  так  мило  с  вашей
стороны предложить мне укрыться у вас, ангел мой... Но мне нечего делать
в Оверни в то время, когда меня ожидает столько дел в других краях.  Вам
давно известно, куда устремлены все мои  помыслы.  Пребывание  в  тюрьме
лишь  укрепило  мою  решимость.  Франции  нужен  не   король-торгаш,   а
император. Я отправлюсь в Вену. Я и так слишком задержалась...
   Фелисия освободилась от амазонки и надевала теперь красное  шерстяное
платье, которое было на ней накануне. Впрочем,  она  его  очень  любила,
потому что оно шло к смуглому цвету лица и черным волосам.
   Гортензия растерянно и восхищенно смотрела на подругу. Как она  могла
подумать,  что  Фелисия,  даже  измученная  месяцами  заключения,  могла
похоронить себя в дикой горной деревушке, притом что  она  считала  весь
мир ареной своей борьбы.
   - Делакруа не рассказал вам всего, говоря о нашем свидании с королем,
-  вздохнула  она.  -  Мне  пришлось   взять   на   себя   обязательство
присматривать за вами, и я головой отвечаю за ваши действия.
   От внезапного гнева лицо Фелисии залил румянец.
   Она выронила гребень, с помощью которого поправляла прическу.
   - Головой? Тысяча чертей, до каких пределов может дойти  человеческая
глупость!  Сделать  из  вас  заложницу!   Отравить   вам   существование
постоянным страхом, что я  совершу  роковую  ошибку!  Как  же  вы  могли
согласиться на это? - У меня не было выбора. Иначе...
   - Иначе я бы осталась гнить в тюрьме? Эта история  с  бомбой,  должно
быть,  здорово  испугала  бедного  Луи-Филиппа!..  Пойдемте,  Гортензия.
Завтрак ждет нас. За столом мы выясним множество вещей, которых  я  пока
не понимаю... Пора, как говорится, настроить наши скрипки.
   Когда завтрак, а с ним и рассказ Гортензии  были  закончены,  Фелисия
взяла тонкую длинную сигару из коробки розового дерева, прикурила ее  от
свечи, стоящей на столе, и какое-то время молчала, задумчиво пуская дым.
Уже привычная к запаху табака. Гортензия  вдыхала  не  без  удовольствия
тонкий аромат гавайской сигары, голубой дымок которой обволакивал  узкое
лицо подруги, придавая ему таинственное выражение.
   - Хорошо, что вы избавились от маркиза, - произнесла наконец Фелисия.
-  Но  нынешнее  общество  так  устроено,  что  вам  придется  неизбежно
сталкиваться с огромными трудностями, если решитесь не прятать больше от
окружающих вашу любовь.
   - Общество мало волнует меня, а сплетни еще меньше. Для  счастья  мне
нужны только Жан и мой сын...
   - Но Жан, насколько я его знаю (а я знаю его совсем мало), не из тех,
кто согласен жить в клетке. И он абсолютно прав, что отказывается жить с
вами открыто. И вы не должны были ему лгать...
   - Я уже пожалела об этом. Как только вернусь, расскажу ему правду.
   - Тогда не надо медлить. Убирайтесь поскорее восвояси и  не  говорите
мне больше о ваших обязательствах  перед  королем.  Я  даю  вам  честное
слово, что никогда не  подниму  на  него  оружие.  Кроме  того,  клянусь
никогда ничего не предпринимать, что могло бы навлечь на вас его гнев.
   - И вы совсем не будете участвовать ни в каких заговорах?
   - Только для того, чтобы вызволить  Орленка  из  австрийской  клетки.
Пусть другие добывают ему трон.
   Но  я  спокойна:  когда  он  вернется,  все  произойдет  без  единого
выстрела. Армия, все французы потянутся к  нему,  как  цветы  к  солнцу.
Луи-Филиппу останется только собрать пожитки и потихоньку  исчезнуть  из
Тюильри, куда он, возможно, и не успеет переселиться. Он уйдет, как ушел
Карл Десятый: на цыпочках.  Итак,  поверьте  мне  и  спокойно  уезжайте.
Благодарение богу, вам удалось  опередить  Батлера.  Он  не  успеет  вас
отыскать.
   - К несчастью.., это уже случилось. Он нашел меня...
   - Что? Он... Где? Когда? Как?
   Гортензия отвернулась, вдруг почувствовав  себя  крайне  неловко.  Ей
хотелось запрятать это страшное воспоминание в самые  глубинные  тайники
своей памяти, но нельзя было скрывать от Фелисии  приключение  на  улице
Сен-Луи. Кроме того, ей был необходим совет подруги.
   - Этот рассказ будет для меня самым трудным..,  из  всех,  какие  мне
выпадали. Прошу вас, не смотрите на меня, Фелисия.
   - Да разве вы можете чего-нибудь стыдиться со мной? Говорите все  без
утайки, умоляю вас!
   Тогда,  торопясь  и  только  мельком   касаясь   моментов,   особенно
оскорбляющих ее стыдливость, Гортензия рассказала, что  произошло  между
ней  и  Патриком  Батлером.  По  мере  того  как  она  говорила,  к  ней
возвращалось самообладание, и  она  смогла  наконец  поднять  взгляд  на
Фелисию. Черные глаза подруги пылали яростью.  Швырнув  сигару,  Фелисия
встала, подбежала к Гортензии, поцеловала  ее  и  крепко  с  материнской
нежностью прижала к себе.
   - Бедняжка! - проговорила она. - Значит, было суждено, чтобы  мы  обе
пострадали от этого подлеца!
   Но не будем терять времени, оплакивая наши  несчастья.  Мы  объявляем
войну, и, чтобы победить, нам надо хорошенько подготовиться.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что мы начнем боевые действия против Батлера.
   Он сгорает от страсти к вам, значит, вы должны  уяснить,  что  он  не
оставит вас в покое. Он сам об этом написал.
   - И что же мне делать?
   - Ответьте  сначала  на  один  вопрос.  Вам  хочется,  чтобы  в  один
прекрасный день он объявился в вашем доме в Оверни?
   - Не думаю, что  он  вообще  найдет  меня  там,  это  такое  укромное
место...
   - Не такое уж укромное, а вы просто наивны! Сумев поймать нас обеих в
свои  сети,  этот  человек  доказал,  что  у  него  большие  связи.   Не
сомневайтесь, он вас найдет, тем более что ему теперь известно ваше имя.
За каким чертом вы ему открылись?
   - Я по своей глупости понадеялась, что такое древнее имя  внушит  ему
хоть какое-то уважение. Он обращался со мной как с девкой. Это вырвалось
у меня само собой.
   - Если  я  вас  правильно  поняла,  это  ничего  не  изменило  в  его
поведении. Мой  дом,  конечно,  тоже  под  наблюдением.  Как  только  вы
отправитесь в Сен-Флу, будьте уверены, через час он будет это знать.  Не
представляю себе, как воспримет ваш Жан визит Батлера...
   - Об этом я боюсь и думать. Он может убить его.
   - К сожалению, не так быстро, и эта скотина успеет рассказать о вашей
ночи. У вас один выход, Гортензия: ехать со мной в Австрию.
   - В Австрию? Но, Фелисия...
   Графиня Морозини улыбнулась подруге.
   -  Знаю,  риск  есть,  но  его  не  сравнить  с  опасностью,  которой
подвергается ваша любовь.  Под  ударами  этого  безумца  она  разлетится
вдребезги. Отсюда до Вены путь долгий. На нем многое может случиться.
   - Но что мы будем там делать? Позволить этому человеку  пуститься  по
нашему следу - значит многократно умножить опасность,  с  самого  начала
поставить под угрозу осуществление вашего плана.
   - Я не уверена! Не забывайте моего верного Тимура. Он не любит, когда
за мной таскаются всякие подозрительные личности.  Поверьте,  Гортензия!
Это  единственный  выход.  К  тому  же   вы   сдержите   слово,   данное
Луи-Филиппу...
   - Вы никогда не сможете называть его королем?
   - Нет. Для меня он не король. В  июле  этот  глупец  Карл  Десятый  в
панике  назначил   его   генерал-лейтенантом   королевства.   Луи-Филипп
воспользовался этим, чтобы завладеть короной.  Он  такой  же  бесчестный
человек. А если наконец у нас будет император, нам уже нечего бояться ни
Луи-Филиппа, ни всех Батлеров на свете. Итак?
   Несмотря  на  первоначальное  изумление,  в   которое   ее   повергло
предложение Фелисии, Гортензия  колебалась.  Подруга  права,  надо  было
любой ценой избавиться от Батлера, или ей никогда не знать покоя. А  для
этого австрийская авантюра, о  которой  она,  впрочем,  не  раз  думала,
подходила как нельзя лучше...
   - Сколько времени вы собираетесь там пробыть? - спросила она.
   - Несколько недель, а может, месяцев, не знаю.
   Пока не организую побег принца. Убедить его будет нетрудно.  Говорят,
что он грезит  о  Франции,  о  славе  своего  отца.  Вас  пугает  долгое
отсутствие?
   - Вы забыли, что на Пасху  у  меня  свадьба?  -  с  грустной  улыбкой
спросила Гортензия.
   -  Полагаю,  что  вам  все  равно  пришлось  бы  отсрочить  венчание.
Послушайтесь меня, Гортензия, напишите, что вас здесь  задержали  важные
дела, чтобы они не волновались.
   - Еще один обман? Боюсь, я скоро привыкну лгать.
   - Не стоит упрекать себя, если  это  пойдет  всем  на  пользу.  И  не
бойтесь, вы никогда к этому не привыкнете.
   - Сначала я избавлюсь от того, что больше всего меня  гнетет.  Напишу
Жану, что не  жду  ребенка..,  и  постараюсь  объяснить,  почему  я  его
обманула.
   - Будет удивительно, если он не поймет. А  потом,  когда  дело  будет
сделано, я сама отвезу вас в Комбер.
   Золотистые глаза Гортензии вспыхнули от радости.
   Она знала,  что  подруга  всегда  найдет  выход  из  самого  трудного
положения.
   - Итак? - спросила графиня Морозини. - Едем вместе?
   Гортензия быстро наклонилась, взяла со стола графин с вином, плеснула
немного  в  свой  бокал  и  с   горячностью,   свойственной   молодости,
бросающейся в увлекательное приключение, провозгласила:
   - Мы уезжаем вместе, Фелисия! И да поможет нам  бог!  Да  здравствует
император!
   - Да здравствует Наполеон Второй! - подхватила Фелисия. -  Вы  должны
всегда помнить, что он молод, прекрасен и несчастен, но  он  сын  вашего
крестного, и его тоже зовут Наполеон. Мы уезжаем через неделю.
   - Но вы действительно считаете, что мы на  что-нибудь  сгодимся?  Вот
уже полгода, как Луи-Филипп взял власть. Если бы  Римский  король  хотел
вернуться, он давно бы уже был здесь.
   - Приходится считаться с австрийским канцлером. Меттерних не  намерен
выпускать добычу, а император  Франц  II  прислушивается  только  к  его
советам.
   Конечно, принц уже  должен  был  быть  здесь,  но  страх  увидеть  на
французском троне нового Наполеона  одержал  верх  над  вполне  разумной
идеей возвести на престол сына  эрцгерцогини,  ребенка,  воспитанного  в
общем-то в австрийских традициях. Никто из тех, кому хорошо знакома  эта
проблема, и не  рассчитывал  на  скорое  возвращение,  поскольку  клетка
сейчас закрыта плотнее, чем когда-либо. Придется взломать ее и выпустить
Орленка.
   - Но что можем мы, женщины? Чем мы можем помочь?
   Фелисия оперлась локтями о стол, устремив на подругу сияющий взор.
   - А мой неприкосновенный запас? Или по меньшей мере  его  часть?  Как
вам известно, у меня изумительной красоты драгоценности. Дюшан тоже  это
знает, поскольку я ему говорила, и ждет меня. Там мы будем  не  одни.  У
принца много сторонников в его окружении. А Дюшана вы  знаете,  он  один
стоит целой армии.
   Он уже, наверное, волнуется, что я не приехала. Значит, нас  ждут.  Я
теперь при всем желании не могла бы отступить.
   - Вы хотите пожертвовать своими драгоценностями? Но в них  почти  все
ваше состояние!
   - Император вернет все сторицей!  -  с  лучезарной  улыбкой  отвечала
Фелисия. - Не беспокойтесь, Гортензия. Нам  все  удастся,  вот  увидите.
Франция слишком прекрасная страна, чтобы отдать ее  в  руки  человека  с
зонтиком. Нам нужен орел, поэтому мы должны помочь  Орленку  улететь  из
австрийского гнезда.
   Пыл  Фелисии  передался  и  Гортензии.  Ей  казалось,  что  вернулись
времена, когда они  вместе  воспитывались  в  монастыре  Святого  Сердца
Иисусова. Она чувствовала себя такой же, как тогда:  дочерью  одного  из
гениальных авантюристов, которых в изобилии  породила  эпоха  Наполеона;
девочкой, мечтавшей, засыпая в своей постели в пансионе, о юном  принце,
родившемся в один с ней день, о Римском короле, личность которого хотели
скрыть под смешным австрийским титулом  герцога  Рейхштадтского.  Помочь
ему вернуть  трон  отца  значило  оживить  прошлое  и  в  какой-то  мере
заплатить долг ее собственного отца перед великим императором, оказавшим
ему свое покровительство.
   Это значило стать на мгновение прежней Гортензией  Гранье  де  Берни,
какой она была до того, как Лозарг, ее мечты и несчастья превратили ее в
другую женщину.
   Однако когда она поздно вечером поднялась к  себе  и  положила  перед
собой лист белой бумаги  и  взялась  за  перо,  героическое  возбуждение
последних часов покинуло ее. Она написала несколько строчек Франсуа Деве
с просьбой передать ее письмо Жану. Теперь предстояло самое трудное, а у
нее не хватало храбрости. По сравнению с любовью, которую она испытывала
к своему отшельнику - Князю Ночи, восстановление Империи казалось  таким
пустяком. Да она и не имела права об этом писать.  Надо  было  написать,
что Фелисия нуждалась в ней, что ей  придется  задержаться.  Потом  надо
было признаться в обмане, что было самым трудным.
   Достаточно ли крепко любил ее Жан,  чтобы  понять  и  простить?  Или,
проще говоря, любил ли он ее? Его неудержимо  влекли  к  себе  развалины
Лозарга. Там он мог вести вольную жизнь  среди  дикой  природы,  там  он
пользовался полной свободой,  которую  олицетворяли  его  верные  волки.
Сблизит ли их разлука или еще больше увеличит трещину, которая  возникла
в их отношениях из-за противоположности устремлений?
   Она уже обмакнула перо в чернила, как страшная мысль  пронзила  мозг.
Эта ужасная ночь с Батлером.., а вдруг она не  пройдет  ей  даром?  Что,
если судьбе будет угодно сыграть с ней такую жестокую шутку? Мысль,  что
ей придется вернуться в Комбер беременной от своего палача,  вызывала  у
нее дурноту... Фелисия была права: сейчас нельзя было возвращаться. Надо
подождать,  убедиться..,  а  также  окончательно  устранить  смертельную
опасность, какую несла с собой разрушительная страсть Батлера... Значит,
ничего не оставалось, как отправляться  в  Вену  и  попытаться  хотя  бы
привезти оттуда, к великой радости Фелисии, императора,  который  сумеет
завоевать сердца всех французов...
   Молодая  женщина  устремила  задумчивый   взор   на   пламя,   весело
потрескивающее в камине, потом, вновь обмакнув перо в чернила, вывела:
   "Любовь моя, наша разлука продлится еще некоторое время..."
   После этих первых слов перо быстрее  побежало  по  бумаге.  Гортензия
изливала в письме всю свою любовь и умоляла о прощении за обман, который
в конечном счете был проявлением той же самой любви.
   Не зная, проверяет ли полиция письма, она воздержалась от сообщения о
предстоящей поездке в Вену. По мнению Фелисии, их  отсутствие  продлится
всего несколько недель. Но, запечатав  письмо,  Гортензия  почувствовала
смутную тревогу. После всех недоразумений между ней и любимым пролег еще
и долгий путь, который приведет ее в  самое  сердце  Европы,  а  ей  так
хотелось домой. Было от чего заболеть сердцу...
   Тогда, уронив  голову  на  руки,  Гортензия  расплакалась.  И  только
усталость остановила этот поток слез...

Часть II

САДЫ ШЕНБРУННА

Глава VI

ГОСПОДИН ГРЮНФЕЛЬД, УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ

   Окруженная крепостными стенами и бастионами, превращенными горожанами
в прогулочные аллеи, усеянная жемчужинами  дворцов  в  стиле  барокко  и
итальянского Возрождения, увенчанная серо-зелеными  куполами  и  легкими
шпилями, среди которых  выделялся  купол  собора  Святого  Этьена,  Вена
показалась  Гортензии  сказочным  городом.  Она  увидела  ее  с   высоты
Винервальда,  раскинувшейся  под  низким  небом  и  прорезанной  широкой
желтоватой лентой Дуная. Было сухо, дымка не  скрывала  ни  силуэты,  ни
цветовую гамму столицы империи, словно нарисованной тушью  точной  рукой
Дюрера.
   - Вы полюбите Вену, - сказала ей Фелисия.  -  Город  суров  только  с
виду. А на самом деле здесь очень весело. Венцы просто влюблены в музыку
и пирожные, они только танцуют и едят.
   И действительно, пока их покрытая пылью, забрызганная дорожной грязью
карета пробиралась по узким улицам, в воздухе, казалось, витала  мелодия
вальса, придавая воздушность серым камням домов.
   Царившее на улицах веселье красок сразу напоминало о том, что Вена  -
это ворота на Восток. Перед высокими  порталами  или  резными  решетками
дворцов  стояли  привратники  в  великолепных  ливреях  с  золотыми  или
серебряными позументами. Роскошные экипажи -  а  Вена  всегда  славилась
экипажами и лошадьми -  не  раз  встречались  подругам.  Впереди  бежали
скороходы, размахивая  длинными  палками  из  черного  дерева,  за  ними
следовали гайдуки в венгерских  костюмах.  Женщины  спешили  в  церковь,
закутавшись  в  широкие  накидки,  отороченные  куницей  или  песцом,  с
золотыми кистями и на красной атласной подкладке. За  ними  лакеи  несли
подушечку и мол