жется, в этом не было бы ничего удивительного, не так ли?
     - Ко мне это не относится. Ответь сначала на один вопрос: что ты испытываешь, когда думаешь о своих родителях? Стыд?
     - Нет.., о, нет! Огромную жалость и.., нежность. Мне сейчас почти столько же лет, сколько было моей бедной матери, когда ее казнили. Мне трудно представить себе, что я ее дочь.
     Я чувствую, что мои родители где-то рядом со мной, совсем близко, как мои брат и сестра. А те, кто отправил их на эшафот, они вызывают у меня гнев; отвратительный нелюбимый муж, отец, который не только отдал свою дочь такому человеку, но и не осмелился воспротивиться публичной казни. А эти безжалостные принцы, этот герцог Карл, которому так верно служил Жан де Бревай и которого он любил так же, как...
     Она запнулась, чуть было не сказав "как его любит Филипп". Ей не хотелось говорить о человеке, связавшем ее с собой тайным браком. Фьора торопливо продолжила:
     - Ко всем этим людям я испытываю ненависть и острое желание отомстить...
     - Отомстить? - переспросила Кьяра. - Но каким образом? Герцог Филипп умер, и ты не знаешь, живы ли еще сеньор дю Амель и твой дед...
     - Не говори так! У них нет никаких прав на меня. Пока я жива, моим отцом останется Франческо Бельтрами. Я знаю только его и люблю только его. Но когда-нибудь, может быть, и очень скоро, я отправлюсь в Бургундию и сведу счеты со всеми. Если господь еще не распорядился их жизнями, то я сама наведу там порядок. Впрочем, один виновник трагедии здравствует и поныне. Это герцог Карл.
     - Ты что, сошла с ума? - Кьяра даже понизила голос. - Ты хочешь бороться с самым могущественным герцогом? Тебе очень хочется умереть так же, как твоя мать?
     - Оставим пока это... Сначала я должна отомстить за смерть отца, найти подлого убийцу. Кровь отца взывает к отмщению! Но наступит очередь и других.
     Кьяра вздрогнула, ей показалось, что холод смерти вдруг ворвался в эту уютную, красиво обставленную комнату.
     - Горе ослепило тебя, Фьора! Пусть правосудием займутся те, кому это положено! Лоренцо де Медичи совсем не хочет оставить безнаказанным убийцу мессира Бельтрами. Ты можешь в этом на него положиться. Что до этой печальной истории, которую хранил в своем сердце твой отец в течение семнадцати лет, тебе лучше как можно реже о ней вспоминать. Я уверена, что если бы твой отец был жив...
     - Но подумай, что ты говоришь! Ты что, забыла Иерониму? Ты полагаешь, что, имея такое оружие против меня, она не воспользуется им? Я отказалась, как это сделал и мой отец, от брака с ее сыном... Ты все это сама видела и слышала.
     - Действительно, я забыла об этом. Тогда остается один выход. Надо сделать так, как хотел твой отец: все рассказать Лоренцо! Может быть, я глубоко ошибаюсь, но мне кажется, он тебе поможет!
     Фьора подошла к портрету и тщательно закрыла его материей.
     - Я последую твоему совету. Сразу после похорон я попрошу Лоренцо выслушать меня...

***

     Вся Флоренция вышла на улицы, когда через два дня Франческо Бельтрами покинул дворец и отправился в свой последний путь. Шесть человек несли покрытые белой тканью носилки с его телом. Похоронный кортеж, согласно закону, отличался скромностью: перед носилками шли четыре монаха со свечами, а за телом покойного - двадцать плакальщиков в черных одеждах.
     - Затем следовала Фьора, вся в черном, в сопровождении Леонарды и Кьяры. Они возглавляли процессию из слуг и всех тех, кто работал в многочисленных конторах великого негоцианта. Ни музыки, ни пения... Но с серого облачного неба, где высоко парили ласточки, спускался на землю стройный звон всех колоколов Флоренции. Такова была воля Лоренцо Великолепного...
     Он распорядился отслужить панихиду в соборе, с тем чтобы все могли на ней присутствовать, затем тело перенесут в канонику Ор-Сан-Микеле, где состоится погребение.
     По всему пути следования траурной процессии стояла толпа горожан, а у собора собрались представители различных цехов - торговцы, производители шелка, банкиры, судьи и нотариусы, аптекари и меховщики. Затем шли "младшие" цеха: дровосеки, кузнецы, сапожники, плотники, хозяева харчевен и гостиниц, красильщики, торговцы маслом, солью и сыром, оружейники и, наконец, булочники... Сеньория присутствовала в полном составе.
     У самых дверей собора, облаченные в одежды из черного бархата, стояли Лоренцо и Джулиано де Медичи вместе со своими семьями и друзьями. Здесь собрались также поэты, философы и художники города! Пришел, конечно, Сандро Боттичелли и Верроккьо со своими учениками - Перуджино и Леонардо да Винчи, и подмастерьями, которые занимались тем, что смешивали краски и отмывали кисти и т, д. Невозможно перечислить всех присутствовавших.
     Внутри собора все блистало великолепием, горело множество свечей. У открытых дверей стояли священнослужители в пурпурных одеяниях и высоких головных уборах, сияли золотом митры епископа и аббатов... Все это как бы составляло сказочную фреску, напоминавшую о невиданном великолепии рая, куда должна была устремиться душа Франческо Бельтрами.
     Удары колокола доносились с высокой колокольни, а внутри собора слышался низкий голос органа. Когда тело внесут в храм, к органу присоединится хор из тридцати юных голосов.
     Носильщики приближались. Они должны были последовать за духовенством, которое уже начало входить в собор.
     Но внезапно перед процессией возникла женщина, закутанная в черное. Распростертыми руками она загородила путь.
     - Назад! Человек, которого вы несете к святому месту, умер грешником. Он не должен быть там, пока правда не станет известна всем!
     - Иеронима! - простонала Фьора. - Бог мой, что она задумала?
     - Страшно и подумать, - прошептала Леонарда. - У нее хватит наглости на все! Она, конечно, приложила руку к тому, что мессир Франческо умер, не причастившись!
     - Я в этом не сомневаюсь! К сожалению, у нас нет никаких доказательств ее вины, и она это знает...
     А между тем в толпе началось волнение, слышался ропот.
     Шум нарастал... Капитан Савальо, сопровождавший Фьору, попытался оттолкнуть возмутительницу спокойствия, но та энергично отбивалась и выкрикивала:
     - Меня не заставить замолчать! Справедливость должна восторжествовать, а позор - прекратиться!
     - Веди себя спокойно, женщина, и уйди отсюда! - крикнул капитан. - Твое скандальное поведение - это святотатство! Уж кто здесь имеет право требовать справедливости, так это так подло убитый сеньор Бельтрами...
     Он жестом позвал своих солдат на помощь, но тут к нему подошел гонфалоньер:
     - Не трогайте ее! По закону и к чести нашего города любой гражданин может свободно говорить то, что он хочет!
     - Свободно, да, но не всюду и не всегда!
     - Я тоже такого же мнения, - грозно сказал Лоренцо де Медичи, вмешиваясь в разговор. - Мы собрались здесь, чтобы проститься с одним из лучших граждан Флоренции. Все, что здесь сейчас происходит, - непристойно! Уйди, Иеронима Пацци! Если у тебя есть жалоба, она будет выслушана, но позже! Нельзя заставлять покойника ждать перед храмом божьим!
     Но Иеронима прекрасно знала. Что среди собравшихся найдутся такие, которые питали ненависть и зависть к Франческо Бельтрами. Кроме того, упомянув о позоре, она возбудила нездоровое любопытство толпы. Она крикнула изо всех сил:
     - Покойник - одной крови со мной! Однако я требую суда народа, поскольку он прибег ко лжи и подлогу! Он не заслужил тех почестей, которые ему оказывают сегодня. Он предал Флоренцию и унизил достоинство гражданина нашей республики, выдав за свою дочь создание, появившееся на свет при самых позорных обстоятельствах!
     - Да замолчишь ли ты, наконец?! - прогремел Лоренцо. - Твое негодование кажется мне несколько запоздалым, ведь Фьора Бельтрами была младенцем, когда Франческо привез ее сюда. Не вызвано ли оно желанием присвоить себе его внушительное состояние?
     - Я узнала об обмане только недавно и...
     - Чепуха! Всем известно, что донна Фьора - дитя любви Франческо и знатной французской дамы!
     - Ты говоришь - чепуха, а я заявляю, что это ложь! Мой кузен Бельтрами подобрал новорожденную в луже крови на эшафоте, где были казнены ее отец и мать за двойное преступление: кровосмешение и прелюбодеяние!
     Изо рта Иеронимы вырывалось нечто вроде злобного рычания. Лоренцо непроизвольно отшатнулся, будто на него повеяло дыханием ада. Гонфалоньер Петруччи воспользовался этой заминкой, тем более что он уловил еле заметные изменения в настроении толпы.
     Надо сказать, что флорентийская толпа отличалась эмоциональностью и непостоянством. Быстрая смена настроений могла привести к тому, что того, кого она обожала утром, она же вечером отправляла на эшафот.
     - Донна Иеронима, - сказал гонфалоньер, - сказанное тобой весьма значительно, но ты понимаешь, что Сеньории требуются доказательства. У тебя они есть?
     - Да. Мне рассказал об этом человек, который присутствовал на казни в Дижоне, в Бургундии, и видел, как мой кузен подобрал это.., это отродье! Впрочем, сейчас здесь присутствует еще один свидетель - вот эта женщина, - добавила она, указывая пальцем на Леонарду. - Франческо взял ее с собой, чтобы она ухаживала за этим существом, которое надо было бы бросить в сточную яму, а не давать имя флорентийки. Теперь она стоит здесь, у тела моего несчастного кузена, и называет себя его дочерью... Не иначе как все это проделки дьявола...
     На этот раз толпа взревела. Иеронима знала, что делает, упоминая о колдовстве. Сердце ее наполнилось черной радостью, ибо она почувствовала, что победа близка. Еще чуть-чуть, и вспыхнет пламя, толпа бросится на ненавистную Фьору и разорвет ее на куски...
     А Фьора стояла, закрыв лицо руками, стараясь ничего не видеть и не слышать вокруг. Ошеломленный происходящим, Лоренцо наконец пришел в себя. Он не мог позволить, чтобы какая-то истеричка взяла над ним верх или чтобы народ указывал ему, что он должен делать. Лоренцо всегда терпеть не мог это семейство Пацци, от которого он старался быть подальше, как от чумы.
     - Хватит! - вскричал он. - Я повторяю еще раз: эта сцена перед храмом позорна. Похороны человека, достойного любви и уважения, не должны служить поводом для сведения счетов. Мы выясним позже, нарушил ли Франческо Бельтрами, повинуясь сердечному порыву, законы нашего города... Сейчас же...
     - Прошу меня извинить, - перебил его Петруччи, - но что ты имеешь в виду, говоря "позже"?
     - Я имею в виду, когда Франческо Бельтрами будет покоиться в могиле, которая для него уже готова.
     - Значит, ты согласен с тем, чтобы сразу после похорон та, которую мы считали его дочерью, ее воспитательница, обвинительница и свидетель, о котором она упоминала, будут препровождены в Сеньорию для выяснения обстоятельств дела?
     Охваченный сомнениями, Лоренцо Великолепный медлил с ответом. Он скользил взглядом по лицам своих друзей, стражников, всех тех, кто его окружал. Все напряженно ждали. Он увидел залитое слезами лицо Фьоры. Ее поддерживали с двух сторон бледная Леонарда и Кьяра Альбицци с горящими от гнева глазами. Лоренцо слышал выкрики: "К правосудию!
     Надо поступать по праву!" и даже, к сожалению: "Смерть колдунье!"
     И Лоренцо понял, что, если он воспротивится требованию гонфалоньера, он не выиграет ничего. Он хорошо знал, что он обладает властью, потому что его поддерживает большинство, а такое дело, как это, может послужить прекрасным предлогом к бунту.
     - Пусть будет так! - сказал он наконец. - Все будет сделано по законам нашего города.
     - В таком случае, стража Сеньории, отведите этих женщин во дворец, где они будут ждать решения своей судьбы!
     Поняв, что ее лишают права проводить ее любимого отца в последний путь, Фьора возмутилась.
     - Я хочу, - крикнула она, - присутствовать при похоронах отца! Дороже его у меня не было никого на свете...
     - А если он тебе не отец, - усмехнулся Петруччи, - то тебе там нечего делать!
     - Я была удочерена по закону перед этой же самой Сеньорией!
     - Но, видимо, по ложному заявлению. А мы не любим не правду!
     - Возможно. Однако вы верите, как словам Евангелия, обвинениям, брошенным этой женщиной, которая еще вчера просила моего отца выдать меня замуж за ее сына. Позор моего рождения, видимо, не очень ее смущал в сравнении с богатством, которое она надеялась.., и продолжает надеяться заполучить!
     - Это правда? - строго спросил Лоренцо, обращаясь к Иерониме.
     - Ложь! - взвизгнула она. - Нет ничего более лживого, чем эти слова! Чтобы я, из благородной семьи...
     - Да, именно ты хотела, чтобы я вошла в твой дом как невестка. Есть свидетели твоего последнего визита к моему отцу как раз накануне его смерти. Несмотря на все твои угрозы, он отказался выдать меня замуж за твоего Пьетро, а на следующее утро он был заколот!
     - Ты смеешь еще меня обвинять, ты, презренное ничтожество! Скоро ты снова окажешься в грязи, откуда ты явилась!
     - Я не обвиняю никого, - с трудом сдерживая клокотавшую в ней ярость, сказала Фьора. - Но ты сама себя выдала, и это не моя вина! Что до твоего свидетеля, пойди поищи его!
     Я знаю, кто это: Марино Бетти, управляющий нашего поместья. Отец облагодетельствовал его и поверил в его преданность, но, по слухам, он стал твоим любовником.
     Потеряв самообладание, Фьора была готова наброситься с кулаками на ту, которая бросила грязь на незапятнанное имя ее отца. Она, как кошка, выпустила когти, но тут ее схватил в охапку Лоренцо и попытался успокоить:
     - Гнев ослепляет тебя, Фьора. Ты должна понять, что все, что здесь было сказано сегодня, чрезвычайно важно. При всем желании нельзя повернуть события вспять и сделать вид, что ничего не произошло. Смирись и положись на волю господню! Я буду с тобой, не сомневайся в этом.
     - Значит, и ты тоже отказываешь мне в праве остаться возле отца до самого конца? - горестно произнесла Фьора, показывая на носилки с телом Бельтрами, которые, словно каменные изваяния, держали на своих плечах шесть носильщиков.
     - Позволь мне заменить тебя. Когда жизнь войдет в свою колею, ты сможешь молиться на его могиле сколько тебе будет угодно...
     Фьора посмотрела ему прямо в глаза, и легкая усмешка появилась на ее губах.
     - После всего, что ты услышал, сеньор Лоренцо, ты по-прежнему хочешь, чтобы я вышла замуж за твоего родственника? - спросила она тихо, так, чтобы ее мог слышать только он. - Возможно, Лука и любит меня.., однако он не вмешивается, и я одна веду битву, от которой зависит моя жизнь...
     Фьора говорила так не без оснований. Только что, приблизившись к собору, она заметила Луку Торнабуони, стоящего слева от Джулиано де Медичи. Он не сводил с нее влюбленных г газ. Но вдруг он исчез. Лоренцо тоже искал глазами молодого человека и, не найдя его, покраснел.
     - Прости меня, - сказал он глухим голосом. - Возможно, я ошибся... А он был здесь?
     - Ты неудачно лжешь, сеньор Лоренцо...
     - Да, он был здесь, - раздался спокойный голос Деметриоса, вдруг появившегося рядом с Лоренцо Великолепным. - Но я видел, как он ушел, как только эта женщина заговорила о твоем рождении, донна Фьора. По всей вероятности, он внезапно вспомнил, что одна из его лошадей занемогла и нуждается в его помощи...
     - Итак, как мы поступим? - заволновался Петруччи.
     Фьора жестом подозвала Леонарду и обернулась к нему.
     - Пусть нас отведут в Сеньорию.., сеньор! Я буду ждать там решения благородных приоров... Но не забудь потребовать от этой женщины, чтобы она представила своего свидетеля!
     Свидетель, о котором шла речь, находился, конечно, неподалеку. Он вышел из толпы и, не поднимая глаз, встал рядом с той, которая слыла его любовницей.
     Фьора язвительно сказала, обращаясь к нему:
     - Ты не боишься, преданный Марино, что тень моего отца будет являться к тебе по ночам? На твоем месте мне нечем было бы гордиться...
     Марино ничего не ответил и стоял как истукан. Стражники Сеньории окружили его и Иерониму, так же как Фьору и Леонарду. Духовенство, пришедшее в замешательство от всего того, что произошло, снова появилось перед входом в собор и возглавило процессию. Явно обессилевшие носильщики продолжили свой путь. Фьора, поддерживаемая Леонардой, осталась стоять на месте в окружении четырех стражников. Она смотрела, как за мраморным порталом исчезает тело ее отца.
     Сержант, командовавший солдатами, ждал, пока все войдут в храм. Но собор не мог вместить огромную толпу собравшихся, и двери пришлось оставить открытыми. Фьоре с большим трудом удалось отослать от себя Кьяру, которая хотела, чтобы ее тоже проводили в Сеньорию как свидетеля. Возможно, Фьоре так и не удалось бы отослать ее от себя, если бы не явился дядя Кьяры, Джордже Альбицци. Он взял Кьяру за руку и строго сказал:
     - Пойдем! Тебе здесь не место!
     Несмотря на все свое самообладание, Фьора почувствовала, что слезы навертываются у нее на глаза при таком проявлении презрения к ней. Альбицци был другом Франческо, однако он сразу отступил от него и отнял у Фьоры ее преданнейшего Друга, лишив ее надежной опоры. Словно в густом тумане, Фьора видела, как исчезает в толпе заплаканное личико ее верной подруги.
     А толпа смотрела теперь на Фьору с нескрываемым любопытством, так, как разглядывают зверя в клетке.
     Фьора отвернулась от бесцеремонных взглядов и строго обратилась к сержанту:
     - Так что? Чего ты ждешь? Веди нас!
     Во всем ее облике было столько достоинства и твердости, что, растерявшись, сержант ответил:
     - К вашим услугам! Как прикажете!
     После минутного колебания большая часть присутствующих, решив, что похороны не так интересны, как то, что должно произойти в Сеньории, последовала за Фьорой. Путь от собора к старому дворцу, построенному почти двести лет назад, - там помещалась Сеньория - был не так уж далек: надо было только пройти по улице Чулочников.
     Фьора шла, опираясь на руку Леонарды. В ее сердце нарастало странное чувство. Ей казалось, что она навсегда покинула милый, добрый, разумно устроенный мир и вступила в новую жизнь, незнакомую ей и полную опасности, в мир со страшными, враждебными лицами, где из широко раскрытых глоток рвутся проклятия и оскорбления. Все эти люди, которые еще вчера, здороваясь с ней, старались сказать ей что-то приятное, улыбались ей и даже посвящали ей стихи, сразу смолкли под влиянием злобных слов Иеронимы и превратились во врагов. Если бы она была без охраны, они забросали бы ее камнями.
     - Почему, - прошептала Леонарда, старавшаяся не слышать оскорблений, которые сыпались на них со всех сторон, - почему вы им не скажете, что вы уже не принадлежите этому городу, что вы после вашего замужества - знатная дама нашей Бургундии?
     - Потому что у меня нет никакого тому доказательства.
     Я не знаю, куда мой отец положил документы, подтверждающие мой брак...
     - А я знаю. Ночью перед смертью ваш отец поведал мне многое...
     - Возможно, вы не сможете всем этим воспользоваться.
     Мы не знаем, что с нами произойдет дальше, и больше всего я боюсь за вас...
     - Потому, что я могу рассказать эту историю иначе, чем Иеронима! Не бойтесь за меня, я умею защищаться. К тому же я совершенно уверена, что вы можете рассчитывать на помощь сеньора Лоренцо. Мне кажется, он решил поддержать вас и защитить память вашего отца...
     - Поэтому-то я и не могу рассказать, что я вышла замуж за Филиппа. Я рискую потерять моего последнего и самого могущественного защитника. Вот что меня еще беспокоит: вы не знаете, где Хатун? Я ее не видела с тех пор, как мы вышли из дома...
     - Хатун должна была остаться там. Она не хотела присутствовать на погребении мессира Франческо.
     - Хотелось бы надеяться, что с ней ничего не случилось.
     Эта отвратительная Иеронима никогда не была достаточно богата для того, чтобы позволить себе иметь рабыню. Она способна уже завтра продать Хатун на торгах.
     Они подошли к старому дворцу. Слуги в зеленых ливреях открыли перед ними двери. Фьора и Леонарда начали подниматься по узкой лестнице, ведущей в зал Совета,