лоренции, человеком благородного происхождения.
     Вздох облегчения, вырвавшийся у Оливье ле Дема, вызвал у окружающих сдержанный смех. Но Селонже остался серьезен:
     - Если он оскорбил мою даму, то заслуживает наказания, и я перережу ему горло. Для этого будет достаточно кинжала, а шпагу я не стану об него пачкать!
     - Потише, потише! - осадил его король. - Мы понимаем ваш гнев, граф, но не лишайте же нас нашего брадобрея! Однако после того, - добавил он с внезапным ожесточением, - как будет доказана вина мэтра Оливье, его заключат в замок Лош, и, надеюсь, надолго. Уведите его, Мортимер, и пусть им займется наш прево.
     - С удовольствием, сир! А теперь не желает ли король приказать начать поединок?
     Король небрежно взмахнул рукой, даже не взглянув на поникшего цирюльника, радость которого была кратковременной. Тем временем Филипп подошел к Фьоре и протянул ей свою шпагу, держа ее за кончик клинка, а она по издревле принятой традиции положила на рукоятку пальцы. Эту традицию почти никогда не соблюдали, но Филипп был верен себе.
     - Мадам, - произнес он громко, чтобы слышали все. - Согласны ли вы, чтобы я бился за вашу честь?
     Она снова коснулась оружия и сквозь слезы обратила на своего супруга взор, в котором светилась любовь.
     - Да, но, ради бога, берегите себя. Ведь если с вами что-нибудь случится, то жизнь для меня потеряет смысл.
     Селонже коротко улыбнулся и тихо сказал:
     - Умоляю вас не рисковать собой, как вы уже сделали однажды...
     И он пошел на сближение со своим противником, а барабаны торжественно отбивали дробь, отчего у Фьоры кровь застыла в жилах. Она знала, что Торнабуони был серьезным противником. Во Флоренции от безделья он подолгу практиковался в фехтовании, а Филипп уже многие месяцы не держал в руках шпаги. Из глубины сердца вознеслась ее молчаливая молитва:
     - Господи, ради всего святого, помоги ему!
     Как раз в это самое время смолкли барабаны, и прево провозгласил:
     - Начинайте бой, и пусть вас рассудит бог!
     Противники сошлись и стали биться с крайним ожесточением, не проведя никакой разведки, каждый думал лишь о том, чтобы сразить противника. Лука Торнабуони был искусным фехтовальщиком, но стало очевидно, что у Филиппа преимущество в росте и хладнокровном ведении боя. Он умело отразил коварный удар, направленный в грудь, и обрушил на Торнабуони град ударов. Лука стал отступать и уже не думал об ответной атаке, а только о том, как уберечь свою голову от мощных ударов. Его спасло то, что он коснулся заградительного шнура, и прево приказал Филиппу отойти и дать тому пространство для маневра. Филипп быстро отошел, но противник воспользовался моментом и как молния бросился на него, стараясь повторить тот первый удар, направленный в незащищенную грудь. Это было настолько внезапно, что Фьора не смогла сдержать испуганного возгласа, но Филипп был слишком опытен, и противнику не удалось застать его врасплох. Он отбил удар с изяществом танцора, а флорентиец продолжал нападение и чуть не пронзил Тристана Отшельника, который с силой оттолкнул его прочь.
     Лука извинился и снова повернулся лицом к Филиппу, но тот неожиданно отбросил шпагу и кулаком свалил соперника на землю, придавил коленом и, выхватив кинжал, уже хотел перерезать тому горло.
     - Я тебя предупреждал, что итальянец ничего не стоит по сравнению с бургундским рыцарем, - насмешливо сказал он. - Молись!
     - Сжалься, будь милосерден! Да, я солгал, чтобы король поверил, будто ты и Фьора составили против него заговор. Но;..
     - Если у тебя есть еще что сказать, поторопись, потому что я не могу больше терпеть!
     - Ребенок действительно существует, но его отец - Лоренцо Великолепный! Смилуйся!
     Филипп уже поднял кинжал, но тут раздался крик короля:
     - Стой!
     Не отпуская поверженного врага, Филипп повернулся в сторону трибуны:
     - Поединок должен закончиться смертью одного из противников, сир, я вам это напоминаю. Жизнь этого человека принадлежит мне!
     - Тогда отдайте ее нам! Он - негодяй, и господь все верно рассудил; но он все-таки посол, который находится слишком близко к дому Медичи! Мы не хотим слишком обижать сеньора Медичи, который пользуется нашим расположением.
     Селонже поднялся, но не убрал кинжал в ножны, а продолжал смотреть на поверженного врага.
     - Воля короля для меня закон! Но могу я спросить, что вы намерены с ним делать?
     - Он вернется во Флоренцию под конвоем и с сопроводительным письмом, в котором будет сказано обо всем, что здесь случилось, - сказал Людовик. - Надеюсь, сеньор Лоренцо сам решит, как с ним поступить. Стража! Отведите его в комнату, и пусть он останется там под охраной до самого отъезда!
     А в это время, видя, что его услуги больше не понадобятся, палач поклонился Фьоре и направился к башне Справедливости.
     Фьора больше всего на свете хотела броситься к Филиппу, но без позволения короля не смела сдвинуться с места. Филипп подошел к королевской трибуне, но не опустился на колени, как этого требовал обычай:
     - Жизнь и честь донны Фьоры спасены, чего и хотел бог, сир. А я становлюсь пленником вашего величества.
     - Это как раз то, чего нам хотелось бы, но, прежде чем мы вынесем окончательное решение, ответьте на один вопрос. Если мы теперь дадим вам свободу, что вы с ней сделаете?
     - Я возвращусь туда, откуда пришел, сир! - твердо сказал Филипп.
     - 01 Вздох Фьоры был слишком слабым, но король все-таки его услышал и жестом приказал ей молчать.
     - Вы хотите сказать, что вернетесь в монастырь? - уточнил он.
     - Да, сир. Я не хочу больше служить никакому хозяину, кроме бога. И пусть король меня простит.
     - Мы не можем вас упрекать за такое высокое устремление, но ваша свобода все еще находится под вопросом. Итак, мы предлагаем вам выбор: либо вы уезжаете с вашей супругой и сыном в свои бургундские земли, которые за вами сохранены, и живете там, либо вы проведете несколько невеселых лет в нашем замке Лош, в одной из его темниц! Подойдите сюда, донна Фьора!
     Молодая женщина подошла к своему супругу, на которого не осмеливалась взглянуть.
     - Сир! - произнесла она и подняла на короля свои полные слез глаза. - Я умоляю ваше величество не ставить мессира де Селонже перед таким трудным для него выбором. Разрешите ему вернуться в монастырь, если он этого желает.
     - А что будет с вами, мадам?
     - Все, что будет угодно королю, - тихо сказала Фьора. - Я подчиняюсь вашей воле. Я страшно устала...
     - Надо думать! - кивнул король с сочувствием. - Как бы то ни было, за вами остается Рабодьер, который я вам дарю пожизненно с правом наследования вашими потомками. Однако посмотрите, что там?
     К ним приближалась принцесса Жанна, которая покинула трибуну после того, как окончился поединок, и отец ей что-то прошептал на ухо. Она вела за руку маленького Филиппа, а следом шла Леонарда.
     Как и все собравшиеся, Филипп тоже повернул голову туда, куда смотрел король. При виде принцессы и очаровательного малыша он замер. Жанна наклонилась к Филиппу:
     - Не хотите ли обнять вашего отца?
     Малыш с восторгом смотрел на высокого рыцаря в полном вооружении. Именно таким он представлял своего отца. Мальчик бросился к Филиппу, который встал на колено и раскрыл объятия, но не мог прижать сына к груди, потому что стальные доспехи могли причинить ему боль. Но он обнял его с такой нежностью, что это вызвало довольную улыбку на лице короля.
     - Я думаю, - вздохнул он, - что тут все ясно!
     С трудом поднявшись, он спустился по ступенькам трона.
     - Мы не собираемся требовать от вас клятвы верности, - сурово произнес он, обращаясь к Филиппу. - Однако настаиваем на официальном признании того, что отныне вы не станете никаким образом вредить нам и не будете прививать своим сыновьям ненависть к Франции, а, напротив, разрешите им поступить на нашу службу. Не забывайте, что Селонже находится в Бургундии, а сама Бургундия снова принадлежит французской короне.
     Филипп поднялся с колен, а мальчик подбежал к матери. Селонже некоторое время смотрел на этого невысокого роста человека, над которым возвышался на целую голову и который внешне так мало походил на настоящего короля, хотя временами от него исходила властная сила. Филипп опустился на колено и поднял руку, как это принято в момент принесения клятвы:
     - Клянусь своей честью и именем, которое ношу, сир. Отныне никто из рода де Селонже не поднимет оружие против короля Франции.
     - Мы благодарим вас! Вот, донна Фьора, вы и обрели семью!
     Именно вам мы поручаем этого бунтовщика. Теперь вы будете его охранять, и мы не сомневаемся, что...
     - Нет, сир, ради бога! Сжальтесь, я не вынесу такой ответственности!
     - Делайте с ним все, что вам угодно! - благодушно махнул рукой король. - А мы хотим пожелать вам доброй ночи. Ну, как, дочь моя, - обратился он к герцогине Орлеанской, - довольны ли вы своим отцом?
     - Да, сир! Я никогда не сомневалась в вашей справедливости! - улыбнулась Жанна. - Но зачем надо было подвергать донну Фьору такому жестокому испытанию? Неужели вам и вправду было необходимо обращаться к божественному правосудию?
     Так, продолжая беседу, они направились к дворцу. Король улыбнулся, а затем наклонил голову и сказал, чтобы все могли это слышать:
     - Конечно же, нет! Я почти сразу понял, что мадам Селонже стала жертвой заговора, но было необходимо, чтобы все подумали, что ее жизнь в опасности, и таким образом я смог добиться от ее упрямого супруга, чтобы он вышел из своей норы.
     - Но как же она сама? Почему нельзя было предупредить ее?
     - Потому что она тем не менее совершила очень много глупостей и заслуживала небольшого урока. Но ей не стоит знать об этом. Я не люблю посвящать окружающих в ход моих мыслей. А теперь, дочь моя, нам пора пообедать. По правде сказать, все это очень возбудило мой аппетит!
     Фьора вместе с Филиппом, сыном и Леонардой возвращались верхом в свой дом с барвинками, но оба супруга еще не обменялись ни единым словом. Селонже посадил сына перед собой в седло и бережно поддерживал его. А Фьора чувствовала, как в ней нарастает печаль, потому что супруг не сделал ни единого движения ей навстречу.
     Когда они въехали в тенистую аллею, обсаженную дубами, Фьора приблизилась к нему.
     - Филипп, - с трудом начала она, - пока ты еще не вошел в этот дом, я напомню о том, что король вручил твою судьбу в мои руки, и хочу тебе сказать...
     - Что?
     - Я хочу тебе сказать, что ты свободен, совершенно свободен! Если ты захочешь вернуться в Нанси, ты волен это сделать.
     - Если я тебя правильно понял, ты не собираешься предложить мне свое гостеприимство? - с удивлением взглянул на нее Филипп.
     - Ты с ума сошел! - воскликнула Фьора. - Это мое самое большое желание!
     - И ты хочешь наслаждаться всем одна: и Селонже, и этим очаровательным маленьким человечком! Ты собираешься меня прогнать? Ты права, потому что я вполне этого заслужил, и ты можешь отказаться жить вместе со мной!
     Он спешился, отдал ребенка Леонарде, а сам помог Фьоре сойти с лошади. Она боялась поверить своим глазам. Филипп смотрел на нее совсем как раньше, и в его светло-карих глазах мелькала легкая усмешка, которую она так любила, но больше всего поразило ее то, что он ей улыбался!
., - Я все время только и мечтала, чтобы жить рядом с тобой, Филипп!
     Он не выпустил ее руку, а притянул жену к себе:
     - Ты ведь знаешь, что я невозможный человек.
     - Я это знаю, но я и сама тоже не образец кротости.
     - Я это давно заметил. Давай попробуем снова жить вместе до тех пор.., пока смерть не разлучит нас?
     Вместо ответа она прижалась к нему, а в это время обитатели Рабодьера спешили им навстречу, чтобы поздравить с возвращением.
     - До тех пор, пока смерть не разлучит... - тихо повторила она. - А ты думаешь - это возможно?
     - Я только что тебе сказал; давай попробуем. Тесно прижавшись друг к другу, они вошли в дом, увитый нежными голубыми цветами, в котором пахло праздничным пирогом, испеченным Перонеллой...





ЛЮБОВЬ, ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ

Жюльетта БЕНЦОНИ






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Действие историко-авантюрного романа "Катрин" разворачивается на фоне реальных исторических событий, происходивших во Франции в XV веке. Судьба главной героини, чья красота сделала ее игрушкой в руках сильных мира сего, - драматична. Но всепоглощающая любовь к бесстрашному рыцарю де Монсальви поддерживает ее жизненные силы и веру в их счастье...

Пролог

     DIES IRAE (1413 г.)
     <"Dies Irae" (лат.) - "День Гнева" - начальные слова средневекового церковного гимна, второй части реквиема (заупокойной мессы).>

Глава первая. ПЛЕННИК

     Двадцать сильных мужчин взвалили на плечи таран - огромное дубовое бревно, которое они взяли с ближайшего дровяного склада. Они отступили на несколько шагов и, бросившись вперед, изо всех сил ударили им в железные ворота, отозвавшиеся на эту атаку подобно гигантскому барабану; их хриплые возгласы сопровождались ритмичными ударами. Подгоняемые яростью толпы, они удвоили силы, и ворота, не выдержав напора, дрогнули, заскрипели. Одна трещина, несмотря на тяжелые железные полосы из крученого железа, укрепляющие двери, была уже хорошо видна.
     Ворота состояли из высоких двойных створок массивного дуба, увенчанных каменным стрельчатым сводом, охраняемым двумя коленопреклоненными ангелами с молитвенно сложенными руками по обеим сторонам французского королевского герба, чьи золотые лилии на голубом фоне мягко мерцали в лучах апрельского солнца: Еще выше, за зубчатыми стенами, где лучники королевской гвардии нацелились в толпу, шпили и высокие крыши дворца Сен-Поль вычерчивали на небе свой пламенеющий причудливый контур. Среди вершин деревьев развевались расшитые щелком знамена.
     Над всем этим царила тишина весеннего дня, солнечный свет играл на расписных, ярких, как страницы иллюстрированного требника, стенах, небо прочерчивали ласточки... а там, внизу, текла кровь, бушевала ярость, и пыль от сотен ног поднималась вверх душными облаками.
     Просвистела стрела. Рядом с Ландри и Катрин тяжело упал человек, его горло было пробито, страшный крик, который он издал, вдруг перешел в странное бульканье. Девочка закрыла лицо руками и прильнула к Ландри, его рука успокаивающе обняла ее за плечи.
     - Не смотри туда, - посоветовал Ландри. - Бедная малютка, не надо было брать тебя с собой. И это не последняя смерть, которую ты сегодня увидишь.
     Они забрались на каменную тумбу, которая стояла как раз у входа в темный, пыльный и продуваемый проход между домом портного и лавкой аптекаря, сегодня тщательно закрытой на тяжелый висячий замок. С этой тумбы они могли лучше все видеть и с интересом следили за каждым ударом тарана. Неожиданно с каким-то остервенением лучники открыли стрельбу. Смертельный град стрел и более тяжелых арбалетных дротиков посыпался на толпу, образуя в ее рядах огромные бреши, которые тотчас же заполнялись. Вполне благоразумно Ландри заставил Катрин слезть с тумбы, и они смешались с толпой в поисках места, где бы стрелы не могли их достать.
     Они стали уставать. Всю эту авантюру они затеяли, пока их родители, охваченные той же лихорадкой возбуждения, которая в последние двадцать четыре часа сотрясала весь Париж, разошлись в разные стороны... один в ратушу, другая помогать соседке при родах, а еще один на дежурство в городскую милицию.
     Воспользовавшись отсутствием родителей, они ускользнули из своих домов на мосту Менял еще рано утром. Ни Ландри, ни Катрин не узнавали Париж в этом взрывоопасном городе, где необдуманное слово или случайная песенка могли вызвать кровавую резню у соседнего угла.
     Их привычным местом был мост Менял - узкий и беспокойный. Мост - улица с выстроившимися в ряд старинными домами с остроконечными крышами - связывал старый королевский дворец с замком Гран-Шатле. Гоше Легуа, отец Катрин, был золотых дел мастер, чью мастерскую узнавали по вывеске над дверью, изображавшей дарохранительницу. Дени Пигасс, отец Ландри, тоже имел дело с металлом, и их лавки стояли рядом, дверь в дверь, напротив заведений ростовщиков Нормана и Ломбарда, которые занимали другую сторону моста.
     До сих пор Катрин в своих прогулках с Ландри никогда не покидала района Нотр-Дам с его сетью зловонных закоулков вокруг больших боен. Она никогда не осмеливалась перейти за подъемный мост, который вел к Лувру. Ландри же, которому было пятнадцать лет, знал о городских кварталах с сомнительной репутацией гораздо больше, и к этому времени каждый уголок Парижа изучил как свои пять пальцев.
     Это была его идея взять с собой свою маленькую подружку в пятницу утром 27 апреля 1413 года ко дворцу Сен-Поль.
     - Пошли со мной, - настаивал он. - Кабош грозился сегодня взять дворец и арестовать злых советников дофина. Мы пойдем с ним и сможем не спеша осмотреть дворец.
     Симон Кожевник, по прозвищу Кабош-Мясник, занимался освежевыванием туш на бойне. Сын торговки требухой на рынке Нотр-Дам, он смог в одиночку поднять народ Парижа на восстание против иллюзорной власти сумасшедшего короля Карла VI и зловещей силы Изабеллы Баварской.
     Французское королевство действительно находилось в плачевном состоянии. Король был безумен, королева безрассудна и порочна, страна со времени убийства герцога Орлеанского герцогом Бургундским находилась в плену дикой анархии. Пренебрегая все еще существующей угрозой со стороны Англии, сторонники этих двух принцев, "арманьяки" с одной стороны и "бургундцы" с другой, безжалостно убивали друг друга по всей Франции, беспрепятственно грабя и опустошая страну.
     Сейчас арманьяки окружили Париж. В осажденном городе жители горланили о своей вечной верности опасному демагогу Жану, герцогу Бургундскому. Именно он, поддерживаемый гильдией мясников, теперь раздувал мятеж и сеял беспорядки. Формально власть была в руках семнадцатилетнего дофина Людовика, герцога Гиэньского, но события явно вышли из-под его контроля. На самом деле королем Парижа был Кабош-Мясник, поддерживаемый ректором мятежного университета Пьером Кошоном.
     Оба, Кабош и Кошон, были в первых рядах атакующих дворец. Кабош находился там, где несколько здоровенных подмастерьев мясника, еще не снявших своих окровавленных передников, охраняли дворцовых гвардейцев, которых они схватили и связали, как подготовленных к насадке на вертел птиц. Отсюда он отдавал команды, направляя неистовые удары тарана.
     Когда Ландри тащил Катрин в поисках места, откуда они могли бы видеть все происходящее вне досягаемости стрел, девочка видела впечатляющую фигуру Кабоша, маячившую над массой раскачивающихся голов. Зеленый плащ с нашитой эмблемой Бургундии - белым андреевским крестом - обтягивал его могучие плечи. Потное, искаженное яростью лицо Мясника, было багровым от напряжения. Он грозно размахивал белым знаменем - символом Парижа.
     - Сильней! - ревел он. - Раскачивайте таран сильнее! Разбейте это поганое гнездо, смерть им!.. Еще сильнее! Они уже трещат!
     Пока он выкрикивал это, страшный треск, идущий от ворот, возвестил, что они готовы поддаться. Осаждавшие собрались с силами и отступили назад в толпу, чтобы увеличить разбег. Едва Ландри успел оттолкнуть Катрин за колонну часовни, чтобы ее не смяла толпа, как люди снова навалились на ворота. Катрин послушно спряталась, не теряя из виду Кабоша, чьи команды из-за все возраставшей ярости стали неразборчивыми. Она увидела, как он рывком расстегнул куртку, обнажив мощные мускулы, покрытые рыжими волосами. Он засучил рукава, воткнул древко знамени в землю и кинулся вперед, схватившись за бок тарана.
     - Вперед! - заорал он. - Вперед, и пусть святой Яков благословит нас!
     - Ура святому Якову! Ура гильдии мясников! - возбужденно заорал Ландри. Катрин гневно взглянула на него.
     - Если ты будешь кричать "ура" Кабошу, я уйду домой и брошу тебя!
     - Почему? - спросил пораженный Ландри. - Он великий человек.
     - Нет, он грубиян. Мой отец ненавидит его, как и