не слышала, чтобы посол, будь он хоть принцем, отклонил бы справедливое вознаграждение от своего повелителя за труд. А потом, шевалье, не обольщайтесь. Это дело не такое уж простое, как может показаться отсюда. Насколько я знаю Марию-Луизу, ее посланник сделает все возможное на этом свете, буквально все, чтобы доставить ей эту игрушку. У нее просто болезненное желание владеть ею. Вам следует очень серьезно остерегаться, быть чрезвычайно осторожным, ведь вы рискуете жизнью.
     - Ну что же, это мне нравится больше, - сказал Жиль с облегчением, так что Баз заулыбался. - Опасность придаст этой сделке занимательности.
     - Это не единственная опасность. У вас, очень возможно, будут неприятности с министром внешних сношений. Напоминаю, что д'Окариз - генеральный консул, и с той минуты, как он узнает о вас как о сопернике, он откроет огонь. И вы будете рисковать лишиться жизни или попасть в Бастилию.
     - Это я тоже понимаю. Если мир не перевернется, это колье будет у вас.
     - Не сомневаюсь в этом. Ну что же, поскольку мы все согласны, давайте расстанемся. Но оба вы можете быть уверены в моей благодарности.
     Баз приветствовал герцогиню с нескрываемой радостью. Он был в восхищении, что завязал отношения с герцогиней д'Альба. Затем он радостно обнял своего друга.
     - Еще одно слово, - шепнул он ему. - Никаких новостей от графа Буленвилье и от лейтенанта полиции?
     - Никаких. Но это ничего не значит. Такие дела редко делаются быстро, кроме разве чуда.
     До свиданья, и да хранит тебя Бог!

***

     Дон Игнасио желал всеми силами войти в более тесные отношения с герцогиней д'Альба, и для этого он хотел сопровождать с эскортом весь кортеж. Чтобы избежать такой настойчивости, Каэтана решила выехать из Сеговии до рассвета и поспешить. При проезде мимо Арандо-де-Дуэро, где они не остановились даже в принадлежащем ей замке, их обогнал какой-то экипаж, в котором ехал лишь один человек, и тот явно спешил. Это был генеральный консул, возвращающийся в Париж. С этого момента медлить было нельзя. Поехали так быстро, как позволяли лошади. Даже на ночь остановились под открытым небом. Проехали Бургос, где д'Окариз сделал остановку, и через четыре дня после выезда из Сеговии вдали появилась Бидассоа, маленькая речушка, по которой проходила граница между Испанией и Францией.
     Жиль всем сердцем желал снова стать нормальным мужчиной. Было до тошноты утомительно поддерживать этот маскарад, может и спасительный, но так сильно его раздражавший. Натягивая по утрам эти юбки, он чувствовал себя приговоренным к позорному столбу.
     И, кроме того, страстное желание, испытываемое им к прекрасной махе, начинало исчезать.
     Его ночная роль все более походила на прикованного на галере раба, но прикованного чувственными капризами женщины, которая без устали ищет новых ощущений. Она их искала среди простого люда, на улице, повсюду. Любой новый мужчина, лишь бы с огнем в глазах, с крепким телосложением вызывал ее любопытство, пробуждая в ней инстинкт.
     Часто, например, на протяжении долгого дня путешествия, в пыли и жаре он обнаруживал, что мысли и разговоры герцогини постоянно обращались к Гойе. Художник с его резкостью и прямотой, с его страстью к жизни откровенно интересовал Каэтану. Она постоянно требовала новых подробностей о тайной жизни этого человека, в котором она видела, как, впрочем, и Жиль, будущего гиганта искусства.
     Отчасти шутя, отчасти с беспокойством Жиль думал: "Если я однажды возвращусь в Испанию, готов поклясться, что найду его ее любовником.
     А тому только этого и надо. Какой же у него тогда был взгляд, в тот день, когда она летала по мастерской! Только что Пако получит от этой любви? Или еще большее вдохновение, или же катастрофу? "
     Что же до него самого, то теперь он жадно вглядывался в дорогу, бегущую вдаль, во Францию.
     Иногда его взгляд останавливался на Понго, мирно скачущем на великолепном Мерлине. Тогда он задыхался от дикого желания сорвать с себя это тряпье, вскочить на своего любимого коня, ощутить его теплоту, его мощную жизненную силу и улететь на нем к самому горизонту в поисках своей собственной жизни, своей огненной мечты, которая была там, за теми облаками.
     При появлении древних стен Фонтараби, отражаемых зеленоватыми водами Бидассоа, у Жиля невольно вырвался радостный возглас, заставивший Каэтану нахмурить прекрасные брови.
     - Ты так спешишь расстаться со мной? - прошептала она.
     Он любезно улыбнулся ей с выражением раскаяния.
     - Мне не терпится стать вновь самим собой, Каэтана, и пуститься в предложенную вами авантюру. Таким уж меня создал Господь, для драк и сражений, а не для мотания шерсти под женским взглядом, будь эти глаза самыми прекрасными в мире, - добавил он, ласково целуя руку своей любовницы.
     Но когда он отпустил эту руку, она нервно уцепилась за него.
     - Посмотри! Что это?
     Появился большой мост, построенный когда-то римлянами. Его мощные арки выдерживали толпы паломников, веками ходивших по дороге в Компостель. Но на этот раз эта древняя дорога была пустынной. На высоте каменного креста с атрибутами Святого Якова стояли рядами солдаты, перекрыв дорогу от парапета до другого парапета. Дорога была закрыта.
     Карета остановилась. С уверенностью слуги знатного дома Диего уперся грудью коня в солдата.
     - Дорогу! Дорогу ее светлости герцогине д'Альба!
     Офицер, который стоял прислонившись к кресту, снял шляпу и спокойно ответил:
     - Мы откроем дорогу ее светлости, как только она предъявит пропуск.
     Диего вытащил из кармана целую кипу бумаг.
     - Вот паспорта ее светлости и свиты. Мы отправляемся к источникам Лушона, там доктор де Баррье ожидает госпожу герцогиню.
     Офицер покачал головой.
     - Я говорю о пропусках, друг мой, а не о паспортах. Уже неделю никто не может пересечь французскую границу без специального пропуска, подписанного лично королем или же маркизом Флорида Бланка. И это до нового приказа.
     - Но, в конце-то концов, это не может касаться самой знатной дамы Испании и...
     - Это касается всех, даже членов королевской семьи, если им взбредет в голову предстать перед нами.
     Каэтана все слышала, она побледнела, но, овладев собой, приспустила стекло и, высунув голову, подозвала офицера:
     - Подойдите сюда, лейтенант. Хоть, по крайней мере, сообщите мотивы такого странного приказа.
     Офицер подошел к карете, почтительно поприветствовал герцогиню.
     - Бежал преступник, ваша светлость, его ищут полиция и святейшая инквизиция. А поскольку это француз, то естественно преградить ему дорогу в его страну. Мы имеем его приметы, и если он появится здесь, то ее светлость могут быть уверены, что он от нас не уйдет.
     - Я в этом нисколько не сомневаюсь. Но скажите же мне, как мне тогда проехать в Лушон?
     Я никогда и ни у кого не испрашивала разрешения, даже у короля. Кроме того, я больна, я должна лечиться. Вы же, я надеюсь, не хотите, чтобы я отправилась в Аранхуэс и ждала бы в приемной у Флорида Бланка? Ну же, лейтенант, сделайте же одно лишь движение. Никто никогда вас не упрекнет в том, что вы открыли границу герцогине д'Альба. Меня же не ищет инквизиция! Ни меня, ни кого-то из моей свиты! Я готова поклясться в этом.
     Видно было, что офицер мучается сомнениями. Он предпочел бы быть скорее подвешенным на дыбу, чем стоять перед разгневанным взором этой женщины. Он знал силу ее власти, и если ей взбредет в голову идея сломать его карьеру, она смогла бы сделать это, пошевелив одним лишь пальцем.
     - Ваша светлость! Я умоляю вас простить меня. Я знаю, что по сравнению с вашей светлостью я ничто. У меня есть лишь моя честь солдата, но, будь вы хоть сама принцесса, без пропуска я не смог бы освободить проход.
     - Ну и сравнения же у вас! - взбешенно пробормотала Каэтана. - Надеюсь, что вы не командуете всем полком. Где-то же есть еще полковник, генерал, кто-то там еще? Пошлите за ними!
     - Я бы сделал это охотно, но это невозможно.
     Дон Гарсиа Моралес, наш полковник, уехал сегодня утром в Бургос, его вызвал губернатор. Но там, в Фонтараби, напротив старого замка, есть приличный постоялый двор. Я уже отослал туда экипаж с двумя дамами, они очутились точно в такой же ситуации. Ваша светлость сможет там устроиться на несколько дней, послать курьера в Мадрид за разрешением.
     Рука Жиля нашла руку Каэтаны, пожала ее, привлекая ее внимание.
     - Не упрямьтесь, - прошептал он, - надо уступить. Поедем туда и посмотрим, что можно сделать.
     Герцогиня тяжело и устало вздохнула.
     - Хорошо. У меня нет выбора. Последую вашему совету, лейтенант. Успокойтесь, - сказала она, видя его обеспокоенный взгляд, - я на вас нисколько не сержусь. Вы исполняете свой долг и делаете это хорошо. Это делает вам честь. Педро! В Фонтараби, - прокричала она кучеру.
     Тяжелая карета развернулась, подняв тучу пыли в тот самый момент, когда другой экипаж приближался к последнему повороту. Это был элегантный двухколесный кабриолет, запряженный парой дымящихся лошадей, закрытый спереди кожаной завесой. Сидящие в карете сразу узнали его. Неподвижная от негодования Каэтана увидела, как после кратких объяснений и предъявления бумаги строй солдат раздвинулся перед шевалье д'Окаризом, тот спокойно пересек Бидассоа и поехал по дороге, ведущей в Париж.
     - Конечно, у него есть этот проклятый пропуск. Ну же, Мария-Луиза заплатит мне и за это тоже!
     Несмотря на свое разочарование. Жиль рассмеялся.
     - Ну, дорогая моя, это же не конец света. Ничего еще не потеряно. Ваш Окариз получил небольшую фору, но я надеюсь все-таки его догнать и даже перегнать.
     - Правда? Вы думаете догнать его, томясь целыми днями в старых стенах Фонтараби. Эти стены в свое время доставили много хлопот моему предку герцогу Бервику.
     - Посмотрим.
     Через некоторое время карета и ее эскорт из мулов и всадников въехали в древнее укрепление XV века через ворота Святой Марии, украшенные гербами с ангелами в честь Божьей Матери Гваделупской. Постоялый двор нашли без труда.
     Перед ним уже стояли два отличных друг от друга экипажа. Один - тяжелая удобная карета для дальних путешествий знатного сеньора с покрытыми толстым слоем пыли дверцами, так что невозможно было разглядеть украшавшие его гербы. Другой - распряженный, с поднятыми вверх оглоблями большой дилижанс с отстегнутым верхом. На сиденье сидел сколь грязный, столь и величественный кучер в штанах из бараньей кожи, в короткой куртке и в красном платке на голове.
     Он курил длинную черную сигару и созерцал королевским взглядом сутолоку на площади.
     Большая толпа толкалась вокруг театра. Строили его прямо перед бывшим королевским дворцом. Работа шла под звуки музыки. Три гитариста бренчали на своих инструментах, в то время как большая группа мужчин и женщин в ярких разноцветных костюмах весело устанавливала подмостки.
     - Я думаю, что пробуду здесь несколько часов, но не более. Завтра же, до наступления зари, я вступлю на землю Франции, донья Каэтана. Даю вам слово!
     - И как же это вы сделаете?
     Турнемин показал рукой на реку. Вода в ней была голубая, течение быстрое, берега покрыты кустарниками, выделялся посреди реки Фазаний остров, затем река расширялась и переходила в широкое устье, где вдали вспенивались волны на месте возникшей гряды скал.
     - Это же вода, - сказал он спокойно, - а я бретонец, то есть немного водоплавающий. Понго плавает не хуже бобра, это его тотем, и Мерлин тоже чувствует себя хорошо в водной стихии.
     - Вы с ума сошли! Здесь же добрых четверть лье отделяет Фонтараби от французского берега.
     - У меня дома мне часто приходилось проплывать целых два лье. Может быть, только будет трудно выйти из города, если ворота охраняются.
     - За это будьте спокойны. Стены здесь старые. Они серьезно пострадали во время осады тысяча семьсот девятнадцатого года, никто не позаботился о том, чтобы их восстановить.
     - А охрана?
     - Зачем? Ведь Франция и Испания связаны Семейным договором. У Фонтараби нет врагов.
     Но вдоль реки могут быть патрули. Странствующие комедианты! - вздохнула Каэтана, меняя предмет разговора, как это часто с ней случалось. - Нам только этого не хватало!
     - Вы должны быть им благодарны, - ответил Жиль. - Я смогу спокойно переплыть реку во время представления. Весь город будет на площади.
     Хозяин постоялого двора был уже здесь. Приезд целого каравана герцогини д'Альба поверг его в отчаяние. Многословно источая почтение и страх, он объяснил, что его гостиница полным-полна, что она забита этими чертовыми комедиантами, но он их всех выбросит вон куда-нибудь в сарай или даже в преисподнюю, что он предоставит весь постоялый двор в распоряжение ее светлости.
     - А нас вы же не выбросите вон? - простонал откуда-то с неба нежный голосок. - Мы с почтением относимся к госпоже герцогине д'Альба, но мы умоляем оставить нас. Мы же не просто женщины, а женщины из высшего общества.
     Две женщины стояли на деревянном балконе, опоясывающем весь фасад дома. Жиль с трудом сдержал едва не вырвавшееся ругательство. Это были не кто иные, как сеньора Кабаррус и Терезия.
     - Мы сейчас спустимся, - закричала Антуанетта. - Может быть, ваша светлость соблаговолит подождать нас.
     - Боже мой, - прошептала Каэтана. - Кто это может быть?
     - Супруга вашего банкира графиня "де" Кабаррус со своей дочерью. Мои хорошие друзья, но именно сейчас я предпочел бы с ними не встречаться и поэтому останусь в карете. Что же они здесь делают?
     Спрятавшись за опущенными занавесками, он мог наблюдать встречу этих трех женщин. Каэтана была сама любезность. Антуанетта Кабаррус, словоохотливая по обыкновению, рассыпалась в любезностях. Она без умолку говорила о своей радости от встречи с "самой знатной дамой Испании", уверяла эту знатную даму в своей преданности, умоляла ее оставить ей "самую маленькую комнатку" для нее и для "бедного ребенка". А ее двое сыновей, Франсуа и Доменик, будут, конечно, довольствоваться сараем вместе с их католическим наставником доном Бартоломео. Не только сараем, но даже курятником.
     Узкая щель в занавеске давала возможность Жилю видеть и Терезию. Девочка ничего не говорила. Она поприветствовала герцогиню д'Альба, выказав знание светских приличий, затем отдалилась от этой шумной компании. Любопытно, но она казалась равнодушной ко всему, что ее окружало.
     За прошедший месяц маленькая королева Мая заметно изменилась. Казалось, что на ее прелестное личико надета маска. Какой-то туман меланхолии заставил потускнеть все краски лица. Голубоватые пятна под глазами говорили о бессонных ночах. Что же она и ее семья делали здесь, в пограничной деревне? Чем был вызван такой внезапный отъезд во Францию, ведь в день ее коронации в семье Кабаррусов об этом не было даже речи? Дружеское чувство, которое молодой человек испытывал к девочке, заставило его задуматься о причинах такой грусти Терезии. Грусть и огорчение - это было несомненно - явно ей не подходили.
     Она еще дальше отошла от болтающих женщин.
     Разговор явно был ей скучен. Все в ней говорило о праздном безделии и в то же время о желании находящегося под постоянным надзором ребенка ускользнуть. Ее движение к карете заставило Жиля покинуть свой наблюдательный пункт, она направилась было к комедиантам, но потом сразу же вернулась к карете. Через ее раскрытые двери были видны пышные бархатные подушки.
     Вдруг она наклонилась и заглянула в карету.
     Ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от коленей псевдодуэньи, которая никак этого не ожидала и не успела даже откинуться назад. На какое-то мгновение беглец и девочка очутились носом к носу, но.., ничего не произошло.
     - Терезия! - позвала Антуанетта. - О чем вы думаете? Как нехорошо! Ах, это любопытство!
     Простите ее, ваша светлость, она еще ребенок.
     - Как я вижу, восхитительный ребенок. Ну-ка, подойдите, покажите ваше личико, - сказала Каэтана.
     Головка Терезии исчезла, оставив Жиля в полууверенности, что она его узнала. Но у него не было никакого беспокойства. Даже если она и верила, что он виновен в каком-то преступлении, Терезия не могла бы его выдать. Она была его другом.
     Женщины любезно согласились поделить комнаты. Комедианты, получившие щедрое вознаграждение от герцогини, которая к тому же обещала присутствовать (с балкона) на их представлении, с легким сердцем согласились поселиться в сарае. Началось устройство в комнатах. "Донья Консепсион", которую герцогиня объявила больной, торопливо, скрываясь под своим капюшоном, прошла в соседнюю от герцогини комнату.
     Первоначально она предназначалась горничной Антуанетты, и та сразу же ее освободила.
     - Она больна, и ей будет лучше одной. При такой жаре нездоровые люди распространяют неприятные запахи. Утонченной женщине это ни к чему.
     Жиль готов был обнять ее за такую едкую фразу. Мысль побыть одному хоть в платяном шкафу те несколько часов, которые отделяли его от ночного приключения, была очень привлекательной. Постоянное и тесное общение с женщиной, хоть и такой соблазнительной, как Каэтана, стало для него невыносимым.
     С огромным наслаждением он разулся, закинул в угол это отвратительное одеяние, решив никогда больше его не надевать, завернулся в свой плащ, бросился на узкую кушетку с подозрительными простынями и заснул сном человека, которому ничего не остается лучшего.
     Когда он проснулся, день уже шел к закату.
     Кто-то тихо, но настойчиво стучал в дверь.
     - Кто там? - спросил он, стараясь изменить свой охрипший ото сна голос.
     - Это я, Терезия! Прошу вас, откройте. Мне нужно с вами поговорить.
     Он отодвинул задвижку, и девочка в белом платье, скрытым под накинутым плащом, проскользнула в полуоткрытую дверь, без всяких предисловий бросилась к нему на шею и расцеловала в обе щеки.
     - Терезия! Какая неосторожность! А если бы вас видели или слышали?
     - Никакой опасности нет. Моя мать и герцогиня д'Альба, я должна была бы сказать - герцогиня д'Альба и моя мать, которую распирает от гордости, ужинают вместе в зале. А я сказала, что не хочу есть, что у меня болит голова. О Жиль!
     Эта женщина, она ваша любовница?
     - Что за вопрос? Ты же благовоспитанная девочка! Ты пришла сюда, чтобы спросить именно об этом?
     - Конечно, нет. Но, во-первых, я уже не маленькая девочка, и потом, если она вас прячет, значит, она вас любит. Она красивая, хотя мне она не нравится. Все в ней говорит, что в мире есть только Бог, она и некоторые дополнения.
     - Терезия! - упрекнул он ее. - Еще раз...
     - Зачем я пришла? Помочь вам. Ах, мой друг, как же я была счастлива, когда узнала вас!
     Люди говорили о вас ужасные вещи. А я даже не знала, живы ли вы.
     Непосредственность ребенка освежающе подействовала на Жиля. Он смягчился.
     - Как я понимаю, вы поверили этому?
     Она смерила его негодующим и в то же время сострадательным взглядом, каким дети смотрят на взрослых, делающих глупости.
     - Вы что, с ума сошли? Я знаю вас и умею разбираться в людях. Родители тоже, впрочем, не поверили этому. В нашей семье все вас любят.
     Папа говорил, что это какая-то несусветно глупая история, что она связана с принцессой Астурийской. А что, правда, что женщины играют в вашей жизни большую роль?
     Жиль рассмеялся.
     - Они играют большую роль в жизни каждого мужчины, Терезия. Вы немного позже тоже, может быть, будете играть большую роль в жизни многих мужчин.
     Она опустилась на край кушетки и испустила вздох, в котором содержался весь опыт мира.
     - Ах, я это уже знаю.
     - Правда?
     - Правда! Вы вот не спрашиваете, почему вы обнаружили нас здесь, на пути во Францию, как будто загорелась вся Испания. Это же из-за меня.
     - Да? Из-за вас?
     - Из-за меня и из-за дяди Максимилиана. Он влюбился в меня и попросил у отца моей руки.
     Был ужасный скандал.
     Жиль ошеломленно смотрел на нее. Однако она говорила не шутя.
     - Ваш дядя! Брат вашей матери!
     - Да, дядя Галабер, конечно. Вы его знаете.
     Он о