открыть рот. Туда влили какой-то приторный ликер, приятный на" вкус. Это, конечно, был не яд, как он думал поначалу. Его снова положили на постель.
     - Сопротивляться было ни к чему! - со смехом сказала мадам де Бальби. - Я вовсе не намереваюсь тебя отравить. Это вовсе не мой стиль. А потом, не говорила ли я тебе, что мы расстанемся окончательно только тогда, когда я потеряю всякий к тебе вкус? Это время еще не пришло.
     Теперь ты будешь спать. Завтра тебе вновь дадут этого превосходного ликера. И послезавтра тоже.
     Не бойся, ничего вредного он тебе не сделает. Ты будешь просто спать. Спать, и все. Бедная госпожа де Турнемин! Ей предстоит сохранить свою девственность еще на какое-то время!
     Она ушла, посмеиваясь. Ее смех постепенно стихал в глубинах подвала. В какое-то мгновение в Жиле вспыхнуло желание закричать ей, что ее месть бессмысленна, что Жюдит - его жена, но он сдержался, чтобы не навлечь бед на его прекрасную малышку со стороны этой фурии. А затем последовал сон, глубокий сон.
     Когда он выплыл из этой глубины, он открыл глаза, увидел эту серость своей тюрьмы и долго приходил в себя. Туманы снотворного расходились медленно, к нему с трудом приходила память.
     Когда к нему вернулось зрение, он увидел, что руки и ноги его больше не связаны, что он лежит на каком-то матрасе, покрытом бараньими шкурами. Сквозь узкое окошко пробивался лучик света. Вокруг никого не было.
     Сначала он сел, голова пошла кругом, потом постепенно головокружение прошло. Около себя он увидел поднос с жареной курицей, хлебом и бутылкой вина.
     Жиль почувствовал сильный голод. Кажется, никогда его желудок не был так пуст. Эта Анна решительно очень внимательна к своим пленникам. Без церемоний он принялся утолять свой голод. Затем встал, почувствовал возвращающуюся гибкость рук и ног и пошел к двери. Может быть, была какая-то возможность убежать отсюда. Но, к его великому удивлению, дверь оказалась открытой.
     Не теряя ни секунды, он устремился к лестнице с шаткими ступеньками, выбежал в коридор с покрытыми плитами полом. Там увидел открытую дверь, а за дверью был залитый солнцем луг.
     Хрупкие ветки виноградника шевелились под солнцем. Стояла полная тишина. Дом был совершенно пустынен. Он вышел из этой двери на солнечный луг и должен был закрыть глаза, чтобы привыкнуть к ослепительному утреннему солнцу.
     Это казалось счастливым пробуждением после кошмарного сна.
     Совсем близко раздалось лошадиное ржание. Он открыл глаза и увидел привязанного к тополю оседланного коня.
     Жиль взглянул на дом. Это была полуразрушенная мельница. Ручеек падал на старое колесо, почти без лопаток. Он освежился водой, побежал к лошади, отвязал ее, вскочил в седло и поскакал по лугу по направлению к дороге. Им владела лишь одна мысль - вернуться к Жюдит.
     - Вы?! Боже мой! Где вы были? - воскликнула Берта, открывшая ему дверь.
     Прибежала мадемуазель Маржон. Она бросилась к Жилю, вглядываясь в него с каким-то ужасом, как будто тот вернулся, по крайней мере, из ада. Он увидел ее покрасневшие заплаканные глаза.
     - Я сам не знаю! Меня похитили. Где Жюдит?
     Я хочу ее видеть.
     Он бросился вверх по лестнице, крича во всю мощь своих легких:
     - Жюдит! Жюдит! Где ты, сердце мое?
     На пороге появился один Понго. Понго с впалыми глазами, посеревшим лицом, как после долгой болезни. У него был такой трагический вид, что ужас охватил Жиля. Он бросился к индейцу, схватил его за плечи.
     - Где она? Где моя жена?
     - Она уехала вчера вечером, - произнесла у него за спиной потухшим голосом мадемуазель Маржон.
     - Уехала? Куда? Как уехала?
     - Я не знаю. Она казалась спокойной, потом уснула. Я ушла в церковь. Берта готовила ужин.
     Понго был в конюшне. Когда мы пришли, постель была пуста, а она исчезла. Жиль! Как вы могли сделать такое!
     - Что сделать? Вы мне можете сказать, что я ей сделал? Я же вам сказал, что я оказался жертвой интриги.
     Мадемуазель Маржон отвела взгляд, ее глаза снова наполнились слезами.
     - Я не знаю, но это трехдневное отсутствие без всяких известий! Три дня! Бедная малышка!
     Даже королева не имеет права сделать такое. Это низко!
     - Королева здесь совершенно ни при чем. Это была ловушка, западня. У меня очень опасные враги, вам это следовало бы знать.
     Она пожала плечами.
     - И друзья, которым вы не имеете права ничего сказать? Святая Дева! Бог свидетель, что я никогда не обращала внимания на разные слухи о том, что говорят о королеве.
     - Еще раз королева? - в ярости вскричал Жиль. - Я же вам толкую, что она здесь ни при чем.
     - А это что такое?
     Она вынула из своего шейного платка смятую бесформенную бумажку, положила ее в руку Жиля.
     - Вот. Посланец принес это письмо вашей жене на следующий день после вашего исчезновения. Жюдит всю ночь простояла у окна, ожидая вас. Она прочитала письмо, страшно закричала и без сознания упала на руки Понго. Вам, наверное, будет трудно его прочитать. Она так долго над ним плакала.
     Разгладив на колене дрожащей рукой письмо, он с трудом смог прочитать несколько строк, написанных женским почерком.
     "Потерпите, дорогая, вы вскорости не увидите вашего соблазнительного супруга. Надо быть такой наивной, такой глухой, такой провинциалочкой, какая вы, впрочем, и есть, чтобы не знать, что ваш прекрасный шевалье - любовник королевы. А у Марии-Антуанетты никто еще ничего не брал, когда она этого не хочет.
     Утешьтесь. Вы так молоды! Придет и ваша очередь. Искренняя подруга!"
     Жиль сжал в кулаке это ядовитое послание.
     Он с трудом сдерживал слезы.
     - Она это прочитала! Как она могла этому по-. верить? Она же знает, что я люблю только ее.
     Боже мой! Я так ее люблю!
     - Она нашла портрет. Тогда она поверила.
     Понго протянул своему хозяину шкатулку, в которую он положил миниатюру кардинала. Шкатулка была пуста.
     Жиль схватил ее. Он никогда не думал, что однажды эта шкатулка сможет причинить ему столько зла. Он в отчаянии швырнул ее в окно, брызнули разбитые стекла. Затем тяжело рухнул на кровать и зарыдал. Никто не осмелился перестелить кровать. Она хранила следы его жены. Он прерывал рыдания, звал Жюдит и снова рыдал.
     Когда к концу дня сад заполнился солдатами, он ничего не слышал. И только когда властная рука легла на его плечо, он вышел из этой пропасти своего отчаяния.
     Подняв голову, он без всякого удивления увидел стоявшего у кровати знакомого ему офицера.
     Тот смотрел на него с большой жалостью. Но тем не менее твердым официальным голосом он произнес зловещие слова:
     - Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, именем короля, я вас арестую.
     Напрасно стараясь понять смысл этих невероятных слов, Жиль поднялся, прошептал:
     - Вы меня арестовываете? Меня?
     - Вы подозреваетесь в соучастии и в сговоре с кардиналом принцем де Роганом, обвиняемым в краже, и в оскорблении королевского достоинства. Извольте следовать за мной.
     Глаза Жиля почти ослепли от слез. Он обвел взором комнату, увидел стоящую на коленях и плачущую мадемуазель Маржон, только что вошедшего Винклерида, который стоял в углу и кусал себе кулаки, Понго, торопливо собирающего ему мешок, готового идти вслед за своим хозяином. Затем взор его вернулся к нетерпеливо ожидающему его офицеру.
     Тогда он пожал плечами и прошептал:
     - Я иду. В конце-то концов, почему бы и нет.
     Ничто уже не имело никакого значения!


    Жюльетта БЕНЦОНИ
    КРЕЧЕТ
    КНИГА III

Перевод с французского И. Кудряковой и Е. Сорокина




Анонс

     Знаменитые исторические романы Ж. Бенцони покорили весь мир.
     Миллионы читателей не устают восхищаться ее захватывающими произведениями - произведениями, в которых смешаны история и вымысел, приключения и страсть.
     Такова история Жиля Гоэло по прозванию Кречет, бесстрашного искателя приключений, рожденного в нищете и своим мужеством и отвагой добившегося всего, о чем можно мечтать, история странствий и опасностей, заговоров и интриг, история великой любви Кречета к прекрасной аристократке, ради которой он ставил на карту жизнь и совершал невозможное...

ПРОЛОГ

     Жиль Гоэло, бедняк, воспитанный сельским священником, попадает в Америку, участвует в Американской революции и своими подвигами заслуживает себе имя и звание. Так "Кречет" индейцев Ононгалезы становится офицером драгунского полка королевы, шевалье де Турнемином.
     Любовь к красавице Жюдит де Сен-Мелэн, исчезнувшей после ужасного приключения у замка Тресессон, делает его честолюбивым, он решает вернуть свое потерянное наследство и в первую очередь крепость Лаюнондэ. Для этого нужны деньги, и Жиль вместе со своим другом Жаном де Базом едет в Испанию и поступает на службу к королю.
     При дворе Карла III Испанского Жиль де Турнемин находит и врагов и друзей. Врагами его становятся Инквизиция и ее слуги, а друзьями великий художник Гойя и очаровательная герцогиня Альба. Она просит Жиля купить ей во Франции, куда шевалье де Турнемин наконец возвращается, самое прекрасное бриллиантовое колье, какое знаменитые ювелиры королевы, Бемер и Бассанж, предложат для свободной продажи.
     Вернувшись во Францию и став лейтенантом королевской гвардии. Жиль оказывается втянутым в интриги графа Прованского, брата короля Людовика XVI, и известной авантюристки графини Валуа де Ла Мотт. Каждый из них преследует свои цели: граф хочет стать королем, а графиня - завладеть знаменитым ожерельем королевы. И они оба губят Францию. В этой афере замешаны и кардинал де Роган, тайно влюбленный в королеву, и таинственный маг и чародей Калиостро, в окружении которого Жиль неожиданно встречает Жюдит де Сен-Мелэн.
     Когда интрига, которую впоследствии назовут делом о колье королевы, была раскрыта. Жилю поручают арестовать самого кардинала де Рогана. По просьбе несчастного прелата шевалье де Турнемин прячет у себя красный мешочек с портретом и письмом королевы.
     Жюдит убегает от Калиостро, возвращается к Жилю, признается в любви к нему и соглашается стать его женой. Казалось бы, счастье ждет влюбленных, но этому противится графиня де Бальби, любовница Жиля. Из-за ее происков в самый день свадьбы он неожиданно уезжает, а вернувшись через три дня, не находит своей жены: графиня де Бальби уверила Жюдит, что Турнемин влюблен в королеву и отправился к ней на свидание. Жиль клянется найти Жюдит, но тут входят солдаты и уводят его в Бастилию как пособника кардинала де Рогана.

Часть первая

РВЫ БАСТИЛИИ

Сентябрь 1785

САЛОННЫЙ АСТРОЛОГ

     Лязгнул замок - и дверь распахнулась. В дверном проеме показался тюремный сторож, пошатывавшийся под тяжестью целой горы блюд и тарелок, прикрытых оловянными крышками.
     Лязг и звон металла заполнил восьмиугольную комнату, она гудела, как барабан, но весь этот шум не отвлек арестанта от горьких и смутных мечтаний, охвативших его с того момента, как за ним закрылись ворота Бастилии.
     Жиль не отвел взгляда от пыльных складок балдахина, натянутого над кроватью, он лежал так часами, пытаясь заглушить свое горе, и вставал только для того, чтобы слегка освежиться и проглотить без аппетита ложку тюремной пищи.
     Но и это он делал, лишь чтобы порадовать Понго - ирокезского колдуна. Вот уже четыре года прошло с их первой встречи на реке Делавэр, за это время они ни разу не расставались. От испанских сьерр и двора Карла III до сверкающих паркетов Версаля и рощ Трианона Понго повсюду следовал за своим хозяином, вот и теперь, не раздумывая, он пошел за Жилем в Бастилию, хотя ему, сыну бескрайних просторов, заключение было особенно тягостно. Понго был не только слугой, оруженосцем и поваром, но и другом, а при случае и кормильцем Жиля.
     Отчаявшись в настоящем, потеряв надежду на будущее, Жиль давно опустился бы и превратился в настоящего каторжника или уморил бы себя голодом, но присутствие Понго, всегда внимательного и молчаливого, поддерживало его.
     Его мучили воспоминания: те несколько радостных дней, когда Жюдит была с ним, ее голос, улыбка и, наконец, свадьба, обещавшая столько счастья и так грустно закончившаяся.
     Но даже боль разлуки и позор заточения не смогли разжечь в душе Жиля ненависти к той, что была причиной свалившегося на него горя. Он прекрасно знал Анну де Бальби, ее жестокий, ревнивый и эгоистичный нрав, но не смог защитить от нее свою любовь. Как он не понял, что женщина ее положения не позволит оттолкнуть себя на обочину и отомстит со всем жаром уязвленного самолюбия!
     Только это и мучило его. Все же, что касалось предполагаемой связи между ним, простым гвардейцем короля, и принцем - кардиналом де Роганом, которого королева не уставала обвинять в краже бриллиантового колье, представлялось ему совершенно недостойным внимания. Он считал, что поступил милосердно, согласившись сжечь письмо и сохранить маленький портрет, возможно, компрометирующий королеву. Свою роль сыграли в этом и древние феодальные узы, с незапамятных времен связывающие сыновей Кречета и принцев де Роган, узы настолько крепкие, что бросили вызов власти короля Франции.
     Он не боялся смерти. Ему было совершенно все равно - на Гревской площади или во внутреннем дворе Бастилии окончатся его приключения. В любом случае это будет избавлением от страданий. Жизнь без Жюдит была для него настолько невыносимой, что только вера в Бога удерживала нашего героя от самоубийства. Он слишком хорошо знал свою жену, ее чисто бретонское упрямство, и не надеялся, что однажды она выслушает его и поверит. Нет, они оба попались в искусную западню госпожи де Бальби. Жюдит убеждена в его измене и никогда не вернется. Так зачем ему жить!
     Тем временем Гийо, тюремный сторож, накрывал на стол. Делал он это молча, ни разу не взглянув на узника: сначала Постелил на стол еще довольно свежую скатерть и заменил в подсвечниках свечи, потом расставил на столе блюда и с довольным видом снял с них крышки.
     - Сударь, повар отлично поработал, - сказал он, - у вас сегодня раковый суп, пирожки, рагу, фрукты и пышки.
     - Я не голоден.
     - Вы не правы, но если вам действительно не хочется, то унесу...
     - Мой все съест сам, - решительно заявил Понго и стал вежливо подталкивать тюремщика к двери. - Твой уходить.
     - Вместо того чтобы откармливать меня, как гуся на Рождество, - проворчал де Турнемин, - лучше бы сказали, когда меня будут судить и, возможно, казнят...
     Таких вопросов Гийо боялся больше всего, во-первых, потому, что он ничего не знал, а во-вторых, ему строжайше запрещалось сообщать заключенным дату и час допроса или казни. Но все равно узники умудрялись по еле уловимому знаку, случайному слову, жесту, вздоху или взгляду узнавать ответы на эти, такие важные для них, вопросы. Поэтому Гийо предпочитал молчать и в камерах заключенных не задерживаться. Вот и теперь он ничего не ответил на вопрос Турнемина и быстро пошел к двери.
     Этого Жиль уже не мог стерпеть. Резко вскочив, он схватил тюремщика за куртку и стал так его трясти, что тяжелая связка ключей на его поясе (иногда для одного замка требовалось четыре или пять ключей) зазвенела, а зубы несчастного Гийо застучали от страха.
     - Будешь мне отвечать, негодяй?! - вскричал шевалье. - Я хочу знать час своей смерти!
     - Я.., я, сударь, верьте, с радостью бы вам сказал, но я ничего не знаю, клянусь, ничего не знаю!
     - Это правда?
     - Истинная правда! Вам надо было это спросить у господина коменданта, когда он вас принимал, а не нападать на бедного сторожа...
     - Когда он меня принимал?..
     Брезгливо отряхнув руки. Жиль отпустил Гийо и тут же забыл о нем. За окном, из-за толщины стен больше похожим на отверстие туннеля, догорал закат. Жиль смотрел на него, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
     Исчезновение Жюдит настолько потрясло Жиля, что все последующие события почти не остались в его памяти. Он помнил момент ареста, залитое слезами доброе лицо мадемуазель Маржон... А дальше... Дальше давящий мрак наглухо закрытой кареты, которую сильные лошади крупной рысью уносили в вечную ночь - в королевскую крепость Бастилию.
     Видел ли он тогда кого-нибудь? Долго память отказывалась служить ему. Наконец из ее глубины выплыло красное лицо, шляпа с золотым галуном, желтые зубы, мерзкая улыбка и скрипучий голос, поздравляющий с благополучным прибытием в тюрьму. А дальше звон цепей, лязганье засовов, скрип закрываемой двери и огромное пустое пространство сводчатой камеры, грязной и сырой, про которую Понго сказал с присущей ему откровенностью:
     - Гадость!
     Однако в силу своей природы индеец быстро освоился с новым положением. И пока его хозяин, безучастный и безразличный ко всему, оплакивал свое разбитое счастье, Понго действовал, пытаясь даже в Бастилии устроиться с наибольшим удобством.
     Онондагеец очень быстро понял, какое сильное впечатление производит он на тюремщиков - людей простых и необразованных. С удивлением и ужасом смотрели они на его бритый череп с одной длинной свисающей прядью, спрятанной, правда, теперь под париком, на поразительную подвижность его смуглого лица. Глухой голос и необычный язык дополняли картину. Пользуясь этим, Понго сумел получить для своего хозяина вполне приличную мебель, свечи и даже несколько книг, к которым, впрочем, заключенный не прикоснулся.
     Так Понго заботился с хозяине, а Жиль оплакивал свое счастье, но во вторник 5 сентября 1785 года Понго решил, что его хозяин достаточно долго предавался бесполезным сожалениям и наступило время поговорить с ним серьезно. Когда, тяжело вздохнув и даже не взглянув на аппетитные блюда, расставленные на столе, Жиль снова направился к кровати, индеец преградил ему дорогу.
     - Хватит слез! - бросил он сердито. - Твой кушать.
     - Оставь меня, Понго! Я хочу только покоя!
     - Покой еще никого не кормил, а пустой живот плох для духа воина...
     - Воина! Не смеши меня! Где ты видишь воина? Я теперь пленник...
     - Пленный воин все равно воин. Никогда нельзя терять мужества или поддаться отчаянью, словно ребенок или женщина!
     Жиль пожал плечами.
     - Если ты хочешь разозлить меня, то тебе это не удастся. Тюрьма одинакова и для мужчины, и для женщины. Безнадежность...
     Вдруг во дворе кто-то запел. Звонкий женский голос выводил слова модной песенки. Понго подбежал к амбразуре окна, прислушался и улыбнулся, показав два острых желтых передних зуба, делавших его удивительно похожим на кролика.
     - Женщина лучше переносить тюрьма, чем знаменитый Кречет, - сказал он насмешливо.
     - Ну и что, - проворчал в ответ Турнемин, - есть женщины, которые могут к чему угодно привыкнуть. Может, она сумасшедшая. Я слышал, что здесь есть и такие.
     Но он хитрил, он узнал этот голос, он слышал его раньше, исполнявшим тот же самый романс "Нина, или Безумие любви" на улице Нев-Сен-Жиль на вечерних играх, так печально для него закончившихся. Это была госпожа де Ла Мотт.
     Неудивительно, что ее голос раздавался в тюремном дворе, ведь ее арестовали еще 18 августа, удивительным было то, что она сохраняла желание петь...
     Самообладание этой женщины, поймавшей в паутину интриги короля, королеву, кардинала, не считая бриллиантового колье, и теперь, казалось, беззаботно распевающей песенки в самой страшной тюрьме королевства, несказанно поразило Жиля. Впервые с момента исчезновения Жюдит он думал не только о своем горе, но и о той огромной беде, что разразилась над всем государством.
     Жиль как бы очнулся от долгого сна, он понял, что для него время сожалений закончилось, пришло время действий.
     - Ну что ж, - сказал он Понго, - говори, великий чародей, какое лекарство ты мне прописал, что я теперь должен делать?
     - Ты кушать, - ответил довольный Понго, - кушать, чтобы вернуть вкус борьбы и чистоту мыслям.
     - Хорошо, давай покушаем!
     Жиль сел за стол, указав Понго место напротив себя. Еще вчера, обессилевший и печальный, он с трудом заставлял себя проглотить кусок хлеба и стакан вина, но сегодня аромат расставленных на столе яств пробудил его аппетит. Он почувствовал страшный голод.