ена жизнью другого их человека. Перед тем как вас покинуть и если вы мне разрешите, я бы хотел сказать, мадам, что я счастлив тем, что узнал вас.., и горд, что парижская девочка стала такой знатной и прекрасной дамой! Могу я попросить вашу руку?
     Поддавшись внезапному порыву, Катрин подставила щеку и горячо обняла старика.
     - Спасибо, сеньор прево! Спасибо от всего сердца! Я вас не забуду и буду молить за вас Бога.
     Мишель де Лаллье удалился по тенистой аллее сада, сопровождаемый овернцами, Жаром де Ротренаном и двумя бургундскими сеньорами, приветствовавшими ее столь же почтительно, как если бы она еще царила в сердце великого герцога Запада. Ришмон осторожно оторвал руку Катрин от руки Бастарда и привлек к себе на каменную скамью.
     - А теперь сядьте подле меня, теперь, когда вы победили, моя прекрасная воительница, и дайте мне на вас насмотреться. Боже, как вы красивы, Катрин! Более блистательны, чем дроки моей Бретани, когда под ласковыми лучами солнца они усеивают равнину. Честное слово, если бы я не любил так сильно мою нежную супругу, я бы влюбился в вас!
     И он чистосердечно улыбнулся ей. Его светлые голубые глаза без гнева и затаенной злобы смотрели на нее. Он был искренне счастлив от того, что может наконец поддаться чистому дружескому чувству.
     Но у Катрин еще остались в памяти слова о "клиентах" Монсальви, и ей хотелось воспользоваться этим для маленькой мести.
     - Как же это, монсеньер? Вы усаживаете подле себя дочь золотых дел мастера.., чьими клиентами, возможно, были члены и вашей семьи?
     Он разразился смехом.
     - Попали! Я это заслужил! Простите меня, Катрин, но я был так раздражен. Вы прекрасно знаете, что вы из тех достаточно редко встречающихся людей, для которых происхождение мало значит. Вы были достойны родиться на ступенях трона, и, поднимая вас до ранга, который вы теперь занимаете, судьба оказала вам небольшую милость. Расскажите теперь о себе, о моей крестнице Изабелле и о вашей прекрасной стране, для помощи и освобождения которой, боюсь, не хватит вашего дикого эскорта...
     - Я пойду, если хотите! - предложил Дюнуа. - Монсальви и я быстро научим уму-разуму банду сеньоров-грабителей!
     - Об этом вопрос не стоит. Вы мне нужны, сир Бастард! Не отнимайте у меня всех моих людей. И потом, пролить кровь Орлеана, чтобы проучить горстку грязных разбойников, это было бы слишком. Я улажу это в самом скором времени, как только к нам присоединится сир де Монсальви.
     - Он скоро будет здесь? - вскричала Катрин, внезапно залившись краской, которая вызвала улыбку бретонского принца.
     - Естественно. Ротренан ушел за ним, а Бастилия недалеко. Бедняжка, да у меня не хватило бы духа вас здесь удерживать, заставлять терпеть мои ухаживания, когда я знаю, что вы дрожите от нетерпения видеть "его". Но я хочу доставить себе удовольствие соединить вас. Мне кажется, у меня есть полное право на вознаграждение...
     - На все возможные вознаграждения и на всю нашу благодарность! Благодаря вам я наконец снова обрету мир, счастье и спокойствие души...
     - Но по-настоящему вы их обретете только с появлением вашего супруга, - проговорил коннетабль, заметив, что взгляд Катрин скользил уже в глубинах сада, высматривая знакомую высокую фигуру.
     Она улыбнулась ему немного сконфуженно. - Да, правда! Мне не терпится его увидеть.
     - Наберитесь терпения! Он скоро появится здесь. И в самом деле через минуту появился Ротренан, но один и такой взволнованный, что, пока он бегом пересекал сад, Катрин встала, охваченная зловещим предчувствием.
     За ней следом поднялся и Ришмон, удивленный ее внезапной бледностью.
     - Ну и где же Монсальви? - бросил он с раздражением.
     - Сбежал... Скрылся! - бросил ему в ответ Ротренан, переводя дух, так как бежал от самой Бастилии. - Ему помог неизвестный монах.., и они убили пятерых людей.
     Цветущий сад и весеннее солнце померкло, Катрин охватила волна отчаяния. Боль, которую она испытала, была почти физической, и у нее перехватило дыхание. Она закрыла глаза, страстно желая умереть в следующую минуту, но Небо не снизошло и не подарило даже жалкого обморока. Ей надо было все вынести до конца...

Глава восьмая

ШАЗЕЙ ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ

     Закрывшись в комнате, обхватив голову руками, Катрин плакала уже добрый час. Удар, который она получила в саду отеля Дикобраза, удар, последовавший так быстро за волшебным ощущением близкого свидания с Арно, ее добил, и с тех пор как Тристан Эрмит спешно отвел ее в отель, посоветовав не двигаться с места и ждать от него известий, она чувствовала себя мертвой, только острая мысль, навязчивая и жестокая, вспыхивала в мозгу; "Все погибло.., все погибло!.."
     Эти слова танцевали у нее в голове какой-то изматывающий балет, скручивая и раскручивая спирали. Но в их повторении она находила для себя какое-то горькое удовлетворение.
     Как раненый зверь, ищущий убежища, она не приняла приглашения Бастарда, который, растроганный ее горем, Предложил поселиться в Турнельском отеле, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой.
     Но не следовало ли ей теперь привыкать быть одной? После этого безумства с бегством, стоившим жизни стольким людям, разве Арно не станет изгнанником, лишенным дворянства и преследуемым повсюду?
     Что станет с ней, его женой, его детьми?! Ришмон добьется у короля указа о лишении привилегий и земли, которые отдадут другому или просто забудут забрать у Апшье. Где они найдут убежище, если волк Жеводан преградит им дорогу в Монсальви?
     Сквозь завесу печали Катрин еще слышала голос коннетабля, такой теплый несколько мгновений назад и ставший вдруг таким холодным и тяжелым:
     - Глупец! Только безумие могло толкнуть его на этот шаг! Убиты наши люди. Я обязан объявить охоту за этим сумасшедшим и доставить его живого или мертвого.
     Живого или мертвого! Эти слова обрушились на Катрин, как удары мечей: она ничего не могла найти в оправдание Арно.
     И если бы не Дюнуа, не Тристан, она бы, наверное, умерла прямо в этом саду, потому что у нее не было больше ни сил, ни мужества, чтобы дышать.
     Но двое мужчин ее поддержали, осторожно отвели домой, доверили заботам жены Ренодо, которая помогла ей добраться до комнаты и собиралась ее раздеть и уложить в постель.
     Но Катрин не хотела больше ничего. Ей нужно было остаться одной, совершенно одной с этим проклятием. Да, это ее судьба - только она завоюет свое счастье, как вторгается что-то жестокое и разрушает все.
     Чья-то рука осторожно приподняла ее голову, и она вдохнула горячий и терпкий аромат.
     - Выпейте это, бедная госпожа! - услышала она дружелюбный голос хозяйки. - Вам это пойдет на пользу. - Катрин хотела отказаться, но у нее не было сил. Горячее вино, сладкое и приправленное корицей, согрело горло. Она не сопротивлялась, взяла высокий кубок обеими руками и, не открывая глаз, принялась пить маленькими осторожными глотками обжигающий напиток.
     - Боже правый! - простонала госпожа Ренодо, видя измученное лицо молодой женщины. - Можно ли доходить до такого состояния!..
     Славная женщина, привыкшая ко всякого рода клиентам, она не задавала вопросов, но с легкостью, удивительной для ее комплекции, суетилась, ходила за чистой водой, тонким бельем и с какой-то нежностью вымыла распухшее от слез лицо своей постоялицы.
     С закрытыми глазами Катрин позволяла ухаживать за собой и, поглощая вино, стала воображать, что это Сара с ее материнской заботой, в которой она так остро нуждалась.
     Никогда еще она не испытывала такого чудовищного ощущения заброшенности. Все исчезло! Она осталась совсем - одна в окружении враждебного мира, который не мог ей Дать ни убежища, ни отдыха. Из всей реальности оставался только этот пахучий огонь, который струился по ее горлу, горячий и дружеский, пробуждающий ее закоченевшее тело.
     Опустошив кубок, она открыла глаза, оглядела госпожу Ренодо и отчаянным голосом объявила:
     - Еще!
     - Еще? - удивилась добрая госпожа. - Вы не боитесь, что это будет лишним? Вино быстро ударяет в голову.
     - Это именно то, чего я хочу: чтобы оно ударило.., и как можно скорее.., чтобы кружилась голова.., чтобы я больше не знала, кто я такая!
     - Вы не хотите знать, кто вы такая? Почему?.. Вам это настолько тяжело?
     - Очень! - подтвердила Катрин. - У меня было три имени! А когда имени нет совсем, должно быть, чувствуешь себя намного лучше... Принесите мне еще вина! Оно очень хорошее!
     После кубка, который она осушила, последовало состояние легкого опьянения.
     Когда хозяйка ушла за вином, Катрин открыла глаза и посмотрела вокруг. Ей вдруг показалось, что комнату внезапно заполнил странный туман, в котором постепенно исчезали очертания предметов, стены, покрытые белой известью, массивные бурые балки, маленькие зеленоватые квадратики окон, а кровать с ярким красным покрывалом стала похожа на огромную спелую клубнику.
     Катрин вдруг захотелось свернуться клубком, погрузиться в мягкую глубину ее пуховиков. Эта кровать была самой лучшей вещью на земле для тех, кто страдает душой и телом. В ней можно было обливаться потом во время жара или стонать от боли, дать выход радости или болезни, забыть во сне весь мир, войну, несправедливость и людское безумие, произвести на свет детей, любить...
     Не выдержав крайней усталости, отуманенная выпитым вином, Катрин разразилась новым приступом конвульсивных рыданий и зарылась в подушки.
     Любить.., любовь для нее был Арно! И эта любовь кончалась злом. Почему должно было так случиться, чтобы только один этот человек, эгоистичный и жестокий, именно он должен был воплотиться в Любовь для Катрин? Она столько выстрадала из-за него! От его ненависти и презрения, когда он видел в ней только одну из этих Легуа, которых ненавидел; от его гордости, доходящей до преступного самоотречения, когда, думая, что поражен проказой, он отказал ей в счастье быть рядом с ним; от его жестокой чувственности, когда она нашла его в объятиях опасной красавицы Зобейды; от его страсти к сражениям и крови, ради чего он опять покинул ее после стольких обещаний и устремился навстречу приключениям, которые любил больше всего на свете. А теперь? Разве подумал он о ней, своей жене, годами разыскивавшей его, следовавшей за ним на край света из последних сил? Подумал ли он о ней, когда, пренебрегая полученными приказами, слушал только голос мести? Подумал ли он об этом в Бастилии, в эти последние часы, когда, вместо того чтобы ждать суда, который дружба его братьев по оружию обязательно сделала бы более милостивым, он сам себя обрек на изгнание и скрылся, оставив после себя кровавый след?
     Где теперь, после осажденного Орлеана, после подземной тюрьмы Сюлли, после цветущих ловушек Альгамбры нужно его искать? В каком-нибудь недоступном гроте у подножия вулканов Оверни или на эшафоте, задрапированном черной материей?
     Но даже в эту минуту, когда поглощенная отчаянием и усталостью, она из всех сил отталкивала саму мысль о том, чтобы продолжать эти вечные изматывающие поиски, она уже знала, что наступит день, час, мгновение и она встанет с этой кровати и потащится вперед и будет искать его до тех пор, пока не упадет и не сможет подняться. Пока в ней еще будет теплиться жизнь, она будет искать, звать сердце Арно, руки Арно, тело Арно, потому что ради одной ночи любви она готова поставить на карту свою жизнь!
     Когда через несколько минут вернулся Тристан Эрмит, он увидел стоявшую посреди комнату хозяйку с дымящимся кувшином и с ужасом смотревшую на развороченную постель, какой-то красный хаос, из которого то здесь, то там выныривал то черный бархат, подбитый горностаем, то кончик белого кружева, то длинная расплетенная светлая коса.
     Он обратил к хозяйке вопросительный взгляд.
     - Что вы ей там принесли?
     - Горячего вина с корицей! Она уже выпила кубок, но допросила принести ей еще один, и я вот спрашиваю себя, не повредит ли это ее здоровью?
     - Понимаю. Дайте мне кувшин и уходите. Ах да. Я забыл. Сейчас могут опять прийти овернские рыцари, которые были здесь утром. Скажите им, чтобы подождали, и зайдите за мной.
     Когда она закрыла дверь, Тристан для начала проглотил половину содержимого кувшина, растерянно посматривая на кровать, откуда еще доносились стоны и всхлипывания.
     Потом, решив, что у Катрин было достаточно времени Для рыданий и пора переходить к суровым мерам, поставил кубок на стол, подошел к кровати и извлек Катрин, растрепанную и красную от слез и от кошенили, которой была выкрашена подушка. Широкое декольте ее платья соскользнуло, и плечо и грудь обнажились настолько вызывающе, что прево покраснел и поспешил ее закрыть. Это был не тот момент, чтобы поддаться искушению этой дьяволицы с фиолетовыми глазами, которая, даже растрепанная и измазанная, как девочка, упавшая в варенье, умудрялась заставлять сильнее пульсировать кровь.
     Тем не менее она обвела его несчастным и обиженным взглядом и попросила, протягивая слабую руку к кубку:
     - Дайте мне вина, друг Тристан!
     - Вы и так уже достаточно выпили. Взгляните на себя - вы почти совершенно пьяны!
     - Может быть!.. И тем лучше! Мне кажется, что я не так несчастна. Вино пошло мне на пользу. Оно помогает забыться немного... Дайте мне еще вина, друг Тристан!
     - Что бы вы хотели, Катрин, и почему?.. Еще не время'... Вы же знаете, что ваш супруг теперь больше, чем когда бы то ни было, нуждается в вас.
     Она отчаянно потрясла головой, и кончики ее кос затанцевали и сплелись вокруг головы, как золотые лианы.
     - Арно всегда нуждается во мне! - воскликнула она. - Всегда! Но никто и никогда еще не спрашивал у меня, нужен ли мне Арно. Я - его добро, его отдых, его развлечение, хозяйка его дома и его первый вассал, его любовница и служанка; все находят нормальным, справедливым, что я без устали выполняю эти обязанности. Без устали.., и никогда не испытываю при этом ни малейшего желания играть другую роль. Он взял меня в плен, Арно, приковал меня к себе своим именем, своей землей, своими детьми.., своими ласками! Я его жена.., а он меня просто забывает и послушен только своему безумного эгоизму! Вы пришли напомнить, что он - мой муж? Он принадлежит войне, и все...
     Внезапно она упала на грудь Тристана, обвила руки вокруг его шеи и, приподнявшись на цыпочки, прижалась к нему.
     - Такая любовь - рабство, друг Тристан, и даже хуже этого. Бывают моменты, когда я так хочу, ужасно хочу все это разбить, освободиться. Вы не хотите мне помочь?
     Бесстрастный фламандец задрожал. Он был уверен, что найдет угнетенную, подавленную женщину, опустошенную и окончательно сломленную болью, но только не такую Катрин, полупьяную от вина и теза, в безумном отчаянии перемешивающую свою злобу, гнев и потребность любви.
     Взволнованный ароматом женственности, которым она его окружала, и взбешенный от ощущения того, что его собственное тело волнуется от прикосновения этого слишком нежного тела больше, чем допускал разум, он попытался отстраниться от нее, но она с новой силой уцепилась за его шею...
     Страдая, он прошептал хриплым голосом:
     - Катрин, вы бредите! Время уходит!
     - Ну и пусть! Я не хочу ничего знать, я не хочу больше бороться.., я не хочу командовать, вести войну. Я хочу быть женщиной.., только женщиной.., и я хочу, чтобы меня любили.
     - Катрин, опомнитесь! Отпустите меня...
     - Нет! Я знаю, что вы меня любите.., уже давно, и я устала быть одна! Мне нужно, чтобы мной занимались, чтобы жили для меня, со мной. На что мне мужчина, который мечтает только о том, чтобы убивать или дать убить себя во имя славы?
     - На что он вам? Пока что вы должны попытаться спасти его от худшего, продолжая то, что уже делали, сохранить отца детям и себе самой... Что же касается меня, Катрин, вы ошибаетесь, пытаясь меня искушать. Я вас люблю, это правда, но я сделан из того же теста, что и Монсальви, я такой же, как и он. Даже, может быть, хуже, потому что я мечтаю о власти. Придите в себя и вернитесь на землю. Что бы он подумал о вас, если бы видел в эту минуту? Что вы поступаете как знатная дама?
     Она запрокинула голову, посмотрела на него, ее глаза были затуманены, а приоткрытый влажный рот обнажал маленькие блестящие зубы.
     - Я не знатная дама, - пробормотала она, ласкаясь к нему как кошка, - я девушка с Моста Менял... Самая простая девушка, как и ты простой человек, Тристан! Мы не рождены на вершинах! Тогда почему бы нам немного не любить друг друга? Может быть, ты поможешь мне забыть моего безжалостного сеньора...
     С частым дыханием и бьющимся как большой церковный колокол сердцем Тристан чувствовал, что еще мгновение, и он дойдет до того момента, когда уже невозможно будет вернуться назад.
     Она заставила его играть гротескную роль Иосифа, надменного и полного предрассудков перед лицом очаровательной жены Потифара, которая, однако, даже не осознавала своей наивной испорченности <Имеется в виду один из эпизодов Библии из истории Иосифа Прекрасного. - Примеч. пер.>.
     Еще несколько секунд, и он сорвет это платье, которое открывало его взгляду столько завораживающих вещей, бросит Катрин на кровать, чтобы найти секрет ее женственности и забыть все, пользуясь минутным душевным расстройством, о котором она будет жалеть. Но танталовы муки все же подошли к концу, и Тристан почувствовал, что восхитительно идет на дно...
     Скромное царапанье в двери спасло как раз вовремя. Его лоб был покрыт потом, волосы слиплись, и он дрожал как в лихорадке.
     Отчаянным усилием воли он освободился наконец от ее рук.
     - Довольно! - проворчал ом. - Вы не слышите, что стучат?
     Через дверь приглушенный голос хозяйки сообщал, что внизу ждут рыцари из Оверни и что они очень спешат.
     Тогда, не желая больше слушать протестов Катрин, Тристан бросился к кувшину с водой, наполнил Таз и принялся при помощи салфетки вытирать лицо и шею Катрин, одновременно крича хозяйке:
     - Дайте им вашего лучшего вина и заставьте подождать еще минуту! Мадам потеряла сознание. Я привожу ее в чувство!
     - Вам не нужна помощь?
     - Нет. Все будет хорошо.
     Продолжая говорить, фламандец превратился в камеристку. Сжав зубы, с ловкостью, на которую никто бы не счел его способным, он привел в порядок платье Катрин, потряс его, чтобы расправить складки, и, приступив к ее шевелюре, причесал ее с силой, вызвавшей протесты жертвы. Быстро поправив косы и схватив соскочившую с кеннена вуаль, обернул плечи и шею молодой женщины.
     Потом, держа ее на вытянутых руках, объявил:
     - Ну вот, так лучше! Теперь вас можно представить. Катрин позволяла вертеть себя совершенно безропотно, и по мере того, как Тристан приводил ее в чувство, взгляд становился менее туманным и обретал прежнюю ясность. Опьянение, которое на самом деле было легким, улетучилось, чтобы уступить место глубокому смущению, весьма походившему на стыд.
     Она сознавала теперь, что вела себя как девица, жаждущая любви, а не как женщина, чей муж в опасности. Но у нее был прямой характер, чтобы не признать свою вину. Когда ее спутник увлек к двери, она остановилась:
     - Нет, друг Тристан, я не хочу пока спускаться.., не сказав вам.., что мне стыдно! Вино.., гнев... Я потеряла голову, мне кажется. И даже не решаюсь представить, что вы могли обо мне подумать.
     Он рассмеялся, взял ее за плечи и по-братски поцеловал в лоб.
     - Я думаю, что у вас нет никаких причин стыдиться.., и то, что вы сказали, сами того не ведая, - великая правда, мое сердце. Это правда, что я вас люблю.., и уже давно! С Амбуаза, я уверен. И если вы хотите все знать, если бы госпожа Ренодо не постучала в дверь, я уверен, что в эту минуту именно я просил бы у вас прощения. Теперь.., надо это забыть. Ничего не произошло.., и мы друзья, как и прежде. Пойдемте! Надо к ним выйти, так как действительно время уходит и нам надо принимать решение.
     В зале гостиницы, в одно мгновение ставшем недоступным для обычных посетителей из-за скопления солдат, Тристан Эрмит, тесно окруженный плотным кругом рыцарей, рассказал о расследовании, которое