- И я горжусь этим! - крикнул русский, устремив на молодую женщину недвусмысленный взгляд. - Одни дикари умеют говорить правду и не стыдятся своих желаний. Самое пылкое мое желание - добиться танца с самой прекрасной дамой из всех, кого я видел в жизни, и, если возможно, улыбки! Я готов просить об этом на коленях, здесь и немедленно, если так надо.
     На этот раз гнев Марианны слегка смягчился неожиданностью. Она ни минуты не сомневалась, что этот странный человек готов немедленно привести в исполнение свой замысел и упасть перед ней на" колени в разгар бала, не стесняясь учинить этим новый скандал. Она угадывала в нем одну из тех бешеных натур, непредсказуемых и своенравных, которых она всегда инстинктивно опасалась. Со своей стороны, Талейран должен был ощущать то же самое, раз он снова поспешил вмешаться. Не переставая улыбаться, он чуть покрепче сжал руку Марианны.
     - Вы получите ваш танец, дорогой граф. По меньшей мере я надеюсь на это, если княгиня Сант'Анна соизволит простить ваши татарские штучки, но не торопитесь и оставьте ее еще немного со мной. Здесь есть много желающих поздороваться с княгиней, прежде чем она отдастся танцам.
     Чернышев тотчас отступил с дороги и согнулся вдвое в приветствии, которое Марианна сочла несколько угрожающим.
     - Я согласен, - сказал он кратко, - но я вернусь. До скорого свидания, сударыня.
     Продолжив наконец свой путь к бальному залу, Марианна позволила себе легкий вздох облегчения и подарила своему кавалеру полную признательности улыбку.
     - Благодарю вас за избавление, князь! Этот русский чересчур навязчивый!
     - Именно так утверждает большинство женщин. Правда, говорят они это со вздохами и совсем другим тоном. Может быть, и вы когда-нибудь вздохнете, вы тоже! В нем много очарования, э?
     - Не рассчитывайте на это. Я имею слабость предпочитать цивилизованных людей.
     Он окинул ее полным искреннего удивления взглядом.
     - Ах! - сказал он только. - Я не думал...
     Замечательный бальный зал, сооруженный только для Одной ночи, был подлинным чудом изящного искусства. Хрупкие стены из синего полотна покрывали волны сверкающего газа с гирляндами разнообразных цветов из тюля и тонкого шелка. Изобилие деревянных позолоченных люстр с бесчисленными свечами создавало сказочное освещение. Ведущая к нему галерея была украшена таким же образом. В открытом пролете высокой арки виднелся иллюминованный парк. Снаружи этот зал, возведенный, кстати, на дне большого высохшего бассейна, освещался масляными фонариками в оригинальных торшерах.
     Когда Марианна вошла туда об руку с Талейраном, многочисленные пары двигались под звуки венского оркестра, смешивая сверкающие платья и мундиры в волшебном вихре вальса, чья популярность за несколько лет покорила Европу.
     - Я не приглашу вас танцевать, ибо для такого упражнения я не пригоден, - сказал Талейран, - но я думаю, что у вас не будет недостатка в кавалерах.
     В самом деле, несколько молодых офицеров, толкая друг друга, устремились к молодой женщине, охваченные жаждой увлечь ее в ритм, так благоприятствующий попыткам обольщения. Она всем вежливо отказала, опасаясь скандала, который способен был учинить русский, чей упорный взгляд она все время ощущала на себе. Она заметила свою подругу, Доротею де Перигор, между графиней Зичи и герцогиней Дальберг, и хотела присоединиться к ней, когда объявление о прибытии их величеств заставило ее застыть на месте, оркестр умолкнуть, а танцующих покорно выстроиться по обеим сторонам зала.
     - Мы приехали как раз вовремя, - смеясь заметил Талейран. - Чуть позже император оказался бы перед нами.
     Не думаю, что это ему понравилось бы, э?
     Но Марианна не слушала его. Ее внимание внезапно приковалось к одному мужчине, чья голова возвышалась над другими в толпе приглашенных, сгрудившихся с другой стороны широкого пустого пространства, оставленного для прохода державной четы. На мгновение ей показалось, что она стала жертвой невероятного сходства, галлюцинации, рожденной желанием, может быть, так глубоко скрытым в тайниках ее сердца, что она этого даже не сознавала. Но нет... этот острый профиль, это чуть дерзкое худощавое лицо с отпечатком отваги, загоревшее, темное, как у араба, эти сверкающие, глубоко запавшие глаза, волевые, немного насмешливые складки у рта, резко очерченные губы, густые черные волосы в слегка беспорядочной прическе, всегда казавшиеся вышедшими из бури, наконец, эти широкие плечи под темной одеждой, носимой с такой непринужденностью.., может ли существовать на земле человек, так похожий на этого? И совершенно неожиданно, прежде чем колеблющиеся губы решились произнести его имя, само охваченное трепетом сердце Марианны воскликнуло:
     - Язон!
     - Э, а ведь верно! - раздался рядом с ней спокойный голос Талейрана. - Вот и наш друг Бофор! Я знал, что он должен приехать, но не думал увидеть его здесь.
     На мгновение Марианна отвела глаза от американца и с удивлением посмотрела на старого дипломата.
     - Вы знали?
     - А разве есть что-нибудь, чего не знаю я? Я слышал, что некий посланец, впрочем, более официозный, чем официальный, должен на этих днях прибыть в Париж под предлогом передачи пожеланий счастья от правительства Соединенных Штатов, и я узнал, кто это будет.
     - Язон посол? В это трудно поверить!
     - Я же не сказал - посол, я сказал: посланец - и добавил: более официозный, чем официальный. Суть дела легко понять. С тех пор как брат его стал королем Испании, император желает присвоить себе испанские колонии в Америке и ведет там усиленную агитацию, на что с надеждой посматривает президент Медисон. Прежде всего он не питает никакого уважения к свергнутому королю, слабоумному Фердинанду VII, а с другой стороны, считает, что благоразумный нейтралитет сможет принести ему в виде компенсации Флориду, испанское владение, которое, по логике, должно стать американским, поскольку в 1803 году Бонапарт уже продал Луизиану американцам. Но тихо! Вот император...
     Действительно, появился Наполеон в своем любимом зеленом мундире гвардейских егерей, ведя за руку Марию-Луизу в розовом, усыпанном бриллиантами атласном платье.
     Его сопровождала блестящая свита, в которой, помимо сестер императора и его военачальников, находились вице-король Италии, очаровательный принц Евгений, и его жена, принцесса Августа Баварская, герцог Вюрцбургский, королева Испании и вся плеяда сановников.
     Как и другие, Марианна склонилась в реверансе, но не могла удержаться, чтобы не повернуть голову. Взгляд ее зеленых глаз упорно не отрывался от лица Язона, который тоже склонил свой высокий стан. Он не видел ее. Он не смотрел в эту сторону. Все его внимание было устремлено к дверям, откуда появилась императорская пара, затем к императору. Его прямой взгляд приковался к бледному лицу корсиканского Цезаря с необычной настойчивостью. Он словно искал ответ на что-то, вглядываясь в эту римскую маску.
     Но Наполеон, улыбавшийся то молодой жене, то хозяину, князю Шварценбергу, проходил, не говоря никому ни слова, довольствуясь приветливыми, но торопливыми кивками то одному, то другому из приглашенных. Казалось, что он спешит выйти в парк, где был приготовлен большой фейерверк. Возможно, к этому его вынуждала с каждой минутой все более давящая жара, царившая под вощеной крышей, несмотря на многочисленные фонтаны, бившие повсюду в парке.
     Он даже не взглянул на приготовленный для него трон.
     За императорской парой и ее свитой толпа гостей смыкалась, как Красное море за израильтянами, со стремительностью, которая выдавала низкопоклонническое желание по возможности приблизиться к властителям и более естественную потребность ничего не пропустить из интересного зрелища. В одно мгновение Марианна утонула в потоке кружев и шелка, который разлучил ее с ее спутником, и оказалась в центре кудахчущего и стрекочущего птичника, неумолимо увлекавшего ее наружу. Язон исчез в сутолоке, и все попытки снова увидеть его оказались бесплодными. Что касается Талейрана, то она о нем просто забыла. Очевидно, он тоже затерялся в толпе.
     Она испытывала странное лихорадочное возбуждение, нетерпеливую неприязнь ко всем этим людям, которые вторглись между ними, когда она собралась бежать к своему Другу. И только позже она сообразила, что с полным безразличием наблюдала за проходом императора, человека, еще недавно заполнявшего все ее помыслы, и удивилась этому. Даже присутствие Марии-Луизы, оглядывавшей собрание полным удовлетворенного тщеславия взглядом тусклых глаз, не произвело обычного раздражающего впечатления. Фактически она почти не видела августейших новобрачных, настолько ее сознание и сердце были наполнены радостью, столь неожиданной и удивительно живительной: вновь увидеть Язона, Язона, которого она напрасно ожидала столько дней! Она даже не испытывала гнева при мысли, что он тут, но тем не менее не примчался к ней, что он, безусловно, получил ее письмо, однако не пришел. Она бессознательно и легко находила для него всевозможные извинения. Она уже давно узнала, что Язон Бофор живет и действует не так, как все!
     И только когда первая ракета рассыпала в черном небе сноп розовых искр, тихо опускавшихся к цветникам, где драгоценности женщин зажгли другой Млечный Путь, когда под этим сверкающим дождем каждая мелочь, каждая фигура внезапно возникли среди цветущих картин, Марианна снова увидела Язона. Он стоял в группе мужчин, несколько поодаль, возле балюстрады террасы, ведущей в мягко освещенный грот, внутри которого переливались перламутровые отблески. Сложив руки на груди, моряк смотрел на сияющие вверху свечи, чье изготовление потребовало огромного труда братьев Руджиери, с таким же спокойствием, словно он находился на палубе своего корабля, наблюдая движение звезд.
     Быстрым движением набросив синий шлейф своего платья на руку, Марианна, проскальзывая между группами, направилась к нему.
     Это было нелегко. Толпа гостей сгрудилась вокруг устланной коврами террасы, где в креслах сидели Наполеон и Мария-Луиза, преграждая путь к Язону. Ей пришлось изрядно потолкаться среди тех, кто, задрав нос вверх, не обращал на нее никакого внимания, наслаждаясь бесспорно удавшимся спектаклем. Но, не отдавая себе толком отчета почему, она переживала такое ощущение, как изнеможенный пловец, внезапно коснувшийся кончиком ноги прибрежного песка. Она хотела добраться до Язона, и добраться немедленно! Может быть, потому что она слишком долго ждала его!..
     Когда она наконец взошла на ведущие к гроту ступени, небо запылало от множества ракет, окружив Марианну таким ярким ореолом, что все находившиеся на маленькой террасе невольно опустили глаза к этой настолько красивой женщине, что казалось, будто она сконцентрировала в своем платье и сказочных драгоценностях все сияние праздника.
     Язон Бофор, который стоял немного в стороне и мечтал, опершись на огромную вазу с цветами, тоже увидел ее. В одно мгновение по его бесстрастному лицу прошла целая гамма чувств: удивление, недоверие, восхищение, радость... Но это было подобно сейчас же потухшей молнии. И когда он подошел к молодой женщине и учтиво поклонился, он был уже абсолютно спокоен.
     - Добрый вечер, сударыня! Должен признаться, что, возвращаясь в Париж, я надеялся испытать радость встречи с вами, но никак не думал, что это произойдет здесь. Примите мои искренние пожелания! Вы восхитительны сегодня!
     - Но ведь я...
     Сбитая с толку, Марианна смотрела на него, ничего не понимая. Этот холодный тон, церемонный, почти официальный, тогда как она шла к нему с протянутыми руками, с сердцем, полным радости, почти готовая броситься в его объятия... Но что могло произойти, чтобы до такой степени изменить Язона, ее друга, единственного человека, кроме Жоливаля, которому она доверяла в этом низменном мире? Как же так!
     Он даже не улыбнулся? Ничего, кроме полагающихся банальных слов? Ценой мучительного усилия, ибо ее гордость возмутилась, ей удалось побороть разочарование и встретить лицом к лицу эту внезапную гримасу судьбы. Подняв голову и начав быстро обмахиваться веером, чтобы скрыть дрожь пальцев, она смогла вооружить лицо улыбкой, а голос - обязательной светской легкостью.
     - Благодарю, - сказала она мягко, - но для меня ваше присутствие здесь - полная неожиданность, - добавила она, сделав ударение на слове "ваше". - Вы давно в Париже?
     - Два дня.
     - Ах вот как!
     Пустые слова, обычные фразы, которыми обмениваются малознакомые люди... Неожиданно Марианне захотелось плакать от бессилия понять, что произошло с ее другом. Было ли что-нибудь общее у этого изысканного, вежливого, холодного иностранца с человеком, который в павильоне особняка Магиньон умолял ее уехать с ним в Америку, освободил ее из каменоломен Шайо, наконец, поклялся никогда не забывать ее и обязал Гракха заботиться о ней...
     В то время как она тщетно искала подходящую тему для разговора, Марианну не покидало ощущение скрупулезного осмотра, которому подверг ее американец, и это угнетало ее.
     Находясь такое короткое время в Париже, он, пожалуй, еще не мог услышать о ее новом браке и, без сомнения, считал, что это Наполеон содержит в такой роскоши свою возлюбленную. Его блестящие глаза перебегали с изумрудов на золото платья и обратно.., беспощадные, обвиняющие.., Его молчание становилось тягостным, несмотря на треск фейерверка. Марианна не решалась поднять глаза на Язона из боязни, что он увидит в них слезы. С горечью подумав, что им больше нечего сказать друг другу, она медленно повернулась, чтобы возвратиться в зал, когда он остановил ее.
     - Вы не позволите мне, сударыня?..
     - Да? - откликнулась она, охваченная невольной надеждой, внушенной этими пятью остановившими ее краткими словами.
     - Я хотел бы представить вам мою жену.
     - Вашу...
     Марианна запнулась. Внезапно силы полностью оставили ее. Она почувствовала себя слабой, растерянной, безвольной и лихорадочно искала что-нибудь, чтобы обуздать свое волнение. Ее руки непроизвольно сложили веер и с такой силой сжали его, что тонкие пластинки слоновой кости затрещали.
     Однако Язон, не замечая ее состояния, протянул руку, приглашая женщину, чье присутствие в тени американца Марианна в своем смятении не заметила. С таким ужасом, словно дело шло о призраке, она увидела возникшую из этой тени молодую женщину, невысокую и худощавую, в серебристом платье с черными кружевами. По испанской моде ее темные волосы были заколоты сзади высоким гребнем, с которого спускалась мантилья из таких же кружев, что и на платье, а бледная роза над гребнем и несколько роз в вырезе декольте завершали ее туалет. Под мантильей перед Марианной предстало юное серьезное лицо с чеканными чертами, с тонкими изящными губами, отмеченными странной у существа такого возраста печалью, с большими темными задумчивыми глазами и четко прочерченными на светлой коже бровями. Все вместе оставляло впечатление физической слабости, хрупкости, но выражение лица обнаруживало гордость и упорство.
     Была ли она красива, эта женщина, возникшая внезапно летней ночью, чтобы лишить радости Марианну? Даже под угрозой смерти она не способна была сказать это. Ее душу, сердце, глаза захватило жестокое разочарование, начавшее мало-помалу причинять ей боль. Это напоминало будничное серое ноябрьское утро при пробуждении от полного тепла, радости и света сна, и у Марианны мгновенно возникло желание закрыть глаза, уснуть и вновь оказаться среди грез...
     Словно из густого тумана доносились обращенные к незнакомке слова Язона, и, несмотря на ее смятение, она отметила, что он говорит по-испански.
     - Я хочу познакомить вас с одним старым другом. Вы не возражаете?
     - Конечно, если только это настоящий друг!
     Ее тон, заметно пренебрежительный и недоверчивый, возмутил Марианну. Внезапный гнев прогнал боль и вернул ей самообладание. С насмешливой улыбкой, которая ответила презрением на пренебрежение, она спросила на чистейшем кастильском:
     - Почему я не могу быть "настоящим" другом?
     Красивые брови соперницы поползли вверх, но она ответила очень серьезно:
     - Потому что мне кажется, что в этой стране в слово "дружба" не вкладывают такой глубокий смысл, как у нас.
     - У вас?.. Вы испанка, без сомнения?
     С инстинктивной способностью людей моря предугадывать приближение малейшей бури Язон взял руку жены и крепко сжал ее.
     - Пилар родом из Флориды, - сказал он мягко. - Ее отец, дон Агостино Эрнандес де Кинтана, владел обширными землями возле Фернандины у нашей границы. Хотя город и небольшой, но страна громадная и более чем наполовину дикая. Пилар в первый раз видит Европу.
     Испанка бросила на него недовольный взгляд.
     - И последний, надеюсь! Я не собираюсь снова приехать сюда, а тем более остаться, потому что мне здесь не нравится. Только Испания привлекает меня, но, увы, не может быть и речи о возвращении туда из-за ужасной войны, которая ее опустошает! А теперь, друг мой, вы назовете мне имя этой дамы?
     "Дикарка! - внутренне взорвалась Марианна. - Примитивная, погрязшая в религии и чванстве! И враг императора, готова поклясться! Неужели мне суждено встречать сегодня вечером только дикарей? После монгола эта.., девка!"
     Она дошла до исступления и едва удерживала гнев, заставляющий трепетать все фибры ее души. И когда Язон собрался представить ее и, не зная о ее браке, понес бы несусветную чепуху, она сухо предварила его:
     - Не утруждайте себя. Судя по вашим собственным словам, миссис Бофор заслуживает извинения за незнание света. Примиритесь с тем, что я осведомлю ее сама. Я - княгиня Сант'Анна, сударыня, и, если я снова буду иметь удовольствие видеть вас, знайте же, что я имею право на обращение "светлейшее сиятельство"!
     Удовлетворившись вспыхнувшим в синих глазах Язона изумлением, она слегка поклонилась и решительно повернулась к ним спиной, чтобы удалиться и, возможно, найти Талейрана. К тому же под гром аплодисментов фейерверк уже заканчивался пышной многоцветной аллегорией, изображавшей двух орлов, французского и австрийского, соединенных волшебством господ Руджиери. Но это примечательное творение пиротехники удостоилось лишь презрительного взгляда Марианны.
     "Нелепо, - подумала она, - нелепо и напыщенно! Так же как и то, как я вывалила свой титул на голову этой простушке! Но это только ее вина. Как бы я хотела, чтобы она провалилась сквозь землю!.. Мертвой бы ее увидеть, мертвой! Подумать только, она его жена, его жена!"
     Три буквы притяжательного местоимения, отныне связывавшего Язона с Пилар, причиняли Марианне мучительное раздражение, как укусы пчел. Ее охватило знакомое желание бежать куда глаза глядят. Это примитивная потребность, пришедшая, возможно, из глубины веков от каких-то предковкочевников, овладевавшая ею всякий раз, когда страдание поражало ее сердце, но не от трусости или боязни противостоять, а из-за необходимости скрыть от чужих глаз собственные чувства и обрести в отдалении и одиночестве необходимое спокойствие.
     Она машинально последовала за толпой к бальному залу, где снова запели скрипки в ожидании начала ужина, с единственной целью - продолжить свой путь к карете, к спокойствию своего дома и комнаты. Это посольство и все заполнявшие его люди вызывали у нее теперь отвращение.
     Даже присутствие Наполеона, сидящего на красном с золотом троне, установленном для него и Марии-Луизы в глубине зала, не могло остановить Марианну. Она хотела уйти. Но вдруг она увидела направляющуюся к ней группу дам с Доротеей и графиней Кильманзег во главе, и это зрелище вызвало у нее возглас недовольства. Теперь она должна будет болтать о пустяках, обмениваться никчемными фразами, когда ей так необходима тишина, чтобы услышать странные крики, которые испускало ее сердце, и попытаться хоть что-нибудь понять. Нет, это невозможно, она не сможет вынести...
     Почти одновременно она увидела рядом с собой Чернышева и, не раздумывая больше, повернулась к нему.
     - Вы просили у меня танец, граф. Этот - ваш, если вы желаете.
     - Как жестоко, сударыня! У верующего не