ть,  и  легко  переносит  все  лишения.  У  него
широкое цветущее лицо с мощным подбородком,  темные  властные  глаза,  а
волосы жесткие и черные. Он редко улыбается, реже,  чем  раньше,  а  это
досадно, ибо улыбка красит его.
   - Поговаривают, что его отец очень любил женщин. Похож ли он  в  этом
на него? - продолжала допытываться Фьора.
   - Ничуть! Потому что он больше взял от своей матери и любит говорить:
"Мы, португальцы...", что  в  свое  время  приводило  в  ярость  герцога
Филиппа. У этого-то было бесчисленное множество любовниц, что заставляло
сильно страдать его супругу. Карл очень любил Изабеллу де  Бурбон,  свою
ныне покойную жену, которая родила ему принцессу Мари,  и  мне  кажется,
что он привязался к Маргарите Йоркской, сегодняшней герцогине, но сердце
его осталось с  женою,  и  он  никогда  не  позволяет  себе  предаваться
чувствам. Монсеньор Карл не  доверяет  женщинам,  предпочитая  им  своих
боевых соратников, он отдает предпочтение войне,  а  не  праздникам.  Он
самый богатый герцог в Европе,  но  ненавидит  пышные  банкеты  и  балы,
которые так любил его отец.
   - Значит, он не любит развлечений?
   - Да нет, по-своему любит. Он любит читать, а музыку просто  обожает,
он  часами  может  слушать  певцов  своей  капеллы,  руководимой  мэтром
Антуаном Бюснуа.
   Они следуют за ним повсюду, а иногда он  даже  поет  вместе  с  ними.
Наверное, вам трудно понять из моего описания,  что  он  за  человек,  -
завершила свой рассказ мадам Симона.
   - Отчего же? Я полагаю, что привилегия владык - быть не  такими,  как
все. А народ любит своего герцога?
   - Я  в  этом  не  уверена.  Его  скорее  боятся.  Однажды  он  сказал
фламандцам: "Я предпочитаю вашу  ненависть  презрению".  Монсеньор  Карл
может быть и безжалостно жестоким. Люди  из  Дивена  и  Льежа,  городов,
которые он стер с лица земли, знают об этом, во всяком  случае  те,  кто
остался жив.
   На башне прозвонили четыре раза, и мадам Симона сразу же поднялась.
   - Неужели вы уже уходите? - воскликнула Фьора.
   - Да, уже поздно, и у меня дела.  Значит,  вы  действительно  желаете
остаться здесь, чтобы смотреть на  Сюзон  и  на  этот  дом  с  закрытыми
ставнями?
   - Да. Хотя действительно, вид у него несколько печальный...
   - Скажите лучше, мрачный.  А  когда-то  он  выглядел  таким  милым  и
веселым! Летом в саду было столько цветов! Его хозяйка была  кастеляншей
Маргариты Баварской,  бабушки  нашего  герцога.  Она  обожала  разводить
цветы, и у нее был лучший сад во всем городе.
   - Говорят, что его хозяин в отъезде?
   - Дома он или нет, это ничего не меняет. Если моя болтовня еще вас не
утомила, я расскажу вам о нем, когда приду в  следующий  раз.  Поверьте,
это очень скверный человек.
   Говоря это, мадам Симона подошла к окну и  машинально  посмотрела  на
дом напротив. Вдруг взгляд ее оживился:
   - Вы сами, моя милая, сможете судить о нем. Видите, он возвращается.
   Фьора вскочила со  своих  подушек  с  такой  живостью,  которая,  без
сомнения, удивила бы посетительницу, если бы она не стояла к ней спиной.
Действительно, какой-то мужчина с трудом  спускался  с  мула,  стоявшего
перед дверью дома, из которой только что выскочил один из слуг.
   Прячась за занавеской, Фьора  пожирала  глазами  прибывшего  Рене  дю
Амеля с такой ненавистью, сила которой удивила ее саму.  Это  был  тощий
старик,  который,  казалось,  сгибался  под  тяжестью  богатого  пальто,
отороченного мехом, надетого несмотря на жару.  Седые  волосы,  падающие
из-под бархатного капюшона, не скрывали длинное лицо  цвета  пожелтевшей
слоновой кости, острый нос, реденькую бородку, густые черные брови.
   - Господи, какой же он страшный! - искренне воскликнула Фьора.
   - Душа его не намного красивее, поверьте мне!
   - И.., он живет один в этом доме?
   - С двумя слугами, братьями, похожими больше  на  грубых  солдафонов,
чем на честных слуг.
   - А в доме нет никакой женщины? Однако мне рассказывали, что  однажды
из него доносились стоны и плач.
   Мадам Симона засмеялась:
   - Это уж точно Шретьеннота вам рассказала. Она убеждена, что  в  доме
дю Амеля живут привидения, и всем рассказывает эту историю. Знаете, она,
как все деревенские женщины, видит повсюду нечто сверхъестественное.
   - Она действительно верит, что в этот мрачный дом  приходит  призрак.
Призрак...
   - Несчастной,  которая  когда-то  была  замужем  за  этим  уродом?  -
спросила мадам Симона уже без всякой улыбки. - В  конце  концов,  может,
это и правда, потому что у нее  были  для  того  веские  причины.  Ну  я
заболталась! Староста церкви Богоматери, наверное, меня заждался,  чтобы
поговорить о воскресном шествии. Желаю вам доброго вечера!
   Она  удалилась,  шурша  своим  шелковым  платьем,  оставив  за  собой
приятный запах ириса.
   Улица Лясе тем временем опустела. Дю Амель, его мул и слуга  исчезли.
Фьора села в свое кресло с подушечками  и  долго  раздумывала,  подперев
подбородок рукой. Наступало время действовать.

Глава 3

МАРГАРИТА

   С наступлением полночи сердце  Фьоры  забилось  намного  сильнее.  Ей
казалось, что она просто задыхается. Целый  день  стояла  жара,  и  даже
сумерки  не  принесли   прохлады.   Ночь   была   какая-то   давящая   и
непроницаемая,  но  раскаты  грома,   доходившие   откуда-то   издалека,
позволяли надеяться, что до рассвета пройдет  дождь,  принеся  некоторое
облегчение. Однако Фьора надеялась,  что  гроза  не  разразится  слишком
рано.  Эти  наэлектризованные  сумерки  прекрасно   подходили   ей   для
выполнения своего решения: для Рено дю Амеля наступил  час  расплаты  за
свои преступления..
   Стоя перед зеркалом, которое специально  повесили  в  ее  комнате  по
указанию мадам  Симоны,  Фьора  не  узнавала  себя:  бледное,  благодаря
белилам,  лицо,  светлый  парик,  который  Деметриос  купил   у   одного
парикмахера. Она узнавала только головной  убор  из  кружев,  с  пятнами
крови, который Леонарда спасла вместе с несколькими другими драгоценными
предметами от несчастья во дворце Бельтрами.
   Трясущимися руками Леонарда  приколола  этот  убор  на  голову  своей
голубки. Платье из серого бархата было тяжелым, и в  нем  было  душно  в
такую погоду. Но Фьора даже не заметила этого. Казалось,  душа  Мари  де
Бревай вселилась в нее, чтобы отомстить своему обидчику.
   Фьора услышала, как Леонарда застонала за ее спиной. Старая дева была
в ужасе от того, что она видела, и, может быть, еще больше от того,  что
должно было произойти. Она боролась изо всех сил, чтобы Фьора отказалась
от своего опасного плана.
   - Ненависть этого человека с годами не угасла.
   А вдруг он вас убьет или ранит?
   - Призраков не убивают и не ранят! - возразила Фьора. -  И  потом,  я
буду не одна. Деметриос хочет войти в этот дом  вместе  со  мной,  чтобы
заняться слугой, несущим караул.
   - Неужели вам так хочется отомстить? Этот человек уже стар, он и  так
долго не протянет.
   - Во всяком случае, слишком долго  для  той  несчастной,  которую  он
держит в плену. У одного я отберу жизнь, зато верну ее другой!
   Деметриос  постучал  в  дверь  и  вошел,  не  дожидаясь  ответа,   но
остановился как вкопанный при виде молодой женщины, которая  повернулась
к нему.
   - Ну, как я выгляжу?
   - Впечатляюще.., даже для меня! Не забудь белую  вуаль,  а  до  этого
позволь мне усовершенствовать наше  произведение  Подойдя  к  Фьоре,  он
накинул ей на шею тонкую красную ленточку, затем взял у Леонарды большой
кусок белого муслина и набросил его на голову Фьоры, лицо которой  стало
еле различимым, но вполне узнаваемым.
   - Вы должны мне дать свободу  действий,  -  сказала  она,  указав  на
кинжал, подвешенный к поясу, скрываемому складками платья.
   Окно было открыто, и они услышали крик ночной птицы, повторенный  три
раза.
   - Это Эстебан, - сказал Деметриос, - он ждет нас.
   Теперь пойдем, если ты не передумала.
   - Никогда!
   Она завернулась в черную шелковую накидку, широкую и легкую,  которая
делала ее незаметной в темноте, и  последовала  за  Деметриосом.  Хорошо
смазанная дверь бесшумно открылась, и  через  несколько  минут  Фьора  и
Деметриос присоединились к Эстебану.
   - Ключ у тебя? - спросил грек.
   - Иначе я не подал бы сигнала, но надо действовать поскорее: один  из
братьев, который хорошенько накануне напился, спит в объятиях  девицы  с
улицы Гриффона, но он может в любой момент проснуться.
   - Во всяком случае, если он не обнаружит ключа,  это  будет  неважно,
ведь дом уже будет открыт.
   - И все же я хочу вернуть ключ на место. Будет  лучше,  чтобы  завтра
утром люди городского судьи, обнаружив труп, не задавали  слишком  много
вопросов.
   Три широких шага - и кастилец был уже у двери, которую он открыл  без
малейшего  скрипа.  Темнота  дома  поглотила  друзей,  которые  постояли
немного, чтобы глаза привыкли  к  темноте.  Отсутствие  окон  затрудняло
дело, но они заметили наконец горящий уголь,  возможно,  в  каком-нибудь
камине, и Эстебан пошел туда, чтобы зажечь от него свечу, которая была у
него в кармане.
   Они увидели, что находились на кухне,  в  глубине  которой  виднелась
винтовая лестница и дверь, выходящая в сад. Никого не было.
   Фьора сняла накидку и поправила сбившуюся вуаль.
   Эстебан шел впереди, и, следуя за ним, они направились к лестнице, по
которой поднялись, ступая как можно тише. Они дошли до большой залы. Там
тоже не было ни души.
   - Вероятно, они наверху, - шепотом сказал Эстебан.
   И действительно, когда  его  голова  поднялась  над  уровнем  второго
этажа, он увидел Матье, второго слугу, который крепко спал, растянувшись
перед дверью на простом одеяле. Нетрудно было догадаться,  кто  спал  за
этой дверью...
   - Стой здесь! - прошептал Деметриос на ухо  Фьоре.  -  Надо  от  него
избавиться Эстебан, гибкий и опасный, как хищник,  уже  подкрадывался  к
спящему, но тот даже во сне почувствовал его  приближение:  заворочался,
проворчал что-то и сменил положение. Стоя на коленях  в  двух  шагах  от
спящего, кастилец едва сдерживал дыхание. Но,  удовлетворенно  вздохнув,
Матье снова заснул. И тогда  Эстебан  оглушил  его  с  быстротой  молнии
мастерским ударом кулака. Затем с помощью Деметриоса он оттащил  его  от
двери, потянув за одеяло, служившее слуге подстилкой.
   Дорога была свободной для Фьоры, которая увидела под дверью, где спал
слуга, тонкую полоску света.
   Оставив Эстебана, который связывал Матье и затыкал  ему  кляпом  рот,
Деметриос вернулся к Фьоре и тихо  приоткрыл  дверь.  Стало  светлее,  и
Фьора увидела наконец своего врага.
   Полулежа на кровати, как это делают астматики, Рено  дю  Амель  читал
при свете свечи, поставленной  у  изголовья.  В  ночном  колпаке,  низко
надвинутом на уши, с очками на длинном носу, он был так уродлив,  что  у
Фьоры возникло желание подскочить к нему и тут же нанести удар.  Но  она
сдержалась. Ей хотелось увидеть страх на этом пожелтевшем лице.
   Она медленно, словно скользя, продвигалась по спальне,  надеясь,  что
половицы  не  скрипнут.  Почувствовав  под  ногами  ковер,   она   пошла
увереннее. Дю Амель ее еще не заметил. Он продолжал читать.
   Тогда она издала слабый жалобный стон, затем  второй.  Старик  поднял
глаза и увидел белую тень в нескольких шагах от себя.  Книга  выпала  из
его рук прямо на пол. Тень  продолжала  приближаться.  Теперь  Рено  мог
различить лицо, светлые волосы, шею, на которой виднелось  что-то  вроде
кровавого следа, который оставляет меч палача. Выражение ужаса появилось
на его лице. Он попытался отодвинуться и хотел было закричать, но, как в
кошмарном сне, его рот с посиневшими губами не смог  издать  ни  единого
звука.
   Рено дю Амель вытянул руки вперед, чтобы оттолкнуть видение,  и  смог
только произнести:
   - Нет.., нет!
   - Сейчас ты умрешь... - прошептал призрак. - Умрешь от моей руки.
   Фьора уже поднесла руку к кинжалу, когда дю Амель схватился руками за
горло. Он пытался вздохнуть, захрипел, и казалось, что его глаза вылезут
из орбит. Судорога сотрясла все его худое тело,  которое  завалилось  на
бок и застыло. Лицо его посинело, словно невидимая рука задушила его.
   Потрясенная Фьора стояла как вкопанная,  затем  она  сняла  вуаль  и,
наклонившись над неподвижным телом, позвала:
   - Деметриос! Взгляни!
   Греческий врач подскочил, взял руку, неподвижно  лежащую  на  одеяле,
приложил ухо к  сердцу,  затем  посмотрел  на  рот,  открытый  в  крике,
которого он никогда не издаст,  на  глаза,  которые  больше  никогда  не
увидят света, и сказал со вздохом:
   - Он умер, Фьора.., умер от страха.
   - Разве такое возможно?
   - Доказательство  перед  тобой!  У  него,  наверное,  было  не  очень
здоровое  сердце.  Теперь  пойдем!  И  самое  главное,  ни  к  чему   не
прикасайся.   Можно   сказать,   само   небо   помогло   тебе   избежать
кровопролития. Надо, чтобы тело обнаружили в таком же положении. Эстебан
освободит слугу и отнесет ключ другому.
   Он взял ее за руку, чтобы увести, но Фьора запротестовала:
   - Ты забыл кое-что, Деметриос. Этот человек мертв, и я удовлетворена,
но здесь есть еще кое-кто, кто нуждается в нашей  помощи.  Это  женщина,
плач которой я слышала, и я не уйду без нее.
   Подобрав подол платья, Фьора взяла у  грека  свечу  и  направилась  к
лестнице. Она открыла дверь, ведущую в сад,  в  надежде  разглядеть  все
получше, но тотчас же захлопнула ее. На  дворе  разбушевалась  непогода,
поднялся ветер, гром гремел уже  совсем  рядом.  Фьора  все  еще  искала
дверь, ведущую в подвал, когда Эстебан и Деметриос присоединились к ней.
   - Нам надо искать не дверь, а люк, - сказал кастилец. -  Вы  как  раз
стоите на нем.
   И действительно, вместо плит здесь были толстые доски, но из-за  пыли
Фьора не заметила разницы. Сильный Эстебан легко приподнял крышку, и все
увидели каменную лестницу, ведущую в подземелье.
   Когда Фьора встала на первую ступеньку, она чуть  не  задохнулась  от
резкого запаха гнили. Деметриос удержал ее:
   - Разреши, я спущусь первым. Я смогу посветить тебе.
   Он стал спускаться, затем протянул Фьоре руку:
   - Осторожнее! Ступеньки скользкие. Здесь воняет сыростью.
   - Но, во всяком случае, не душно, - сказал  Эстебан,  следовавший  за
ними. - Здесь гораздо холоднее, чем во всем доме.
   Спустившись до конца, они оказались в подвале с круглым  сводом  и  с
двумя дверями из старых трухлявых досок.
   - Надо открыть вот эту, - указала рукой Фьора. -  Окно,  выходящее  в
сад, должно находиться с этой стороны. Но у нас нет ключа.
   - Не надо никакого ключа, чтобы это открыть, - сказал Эстебан.
   Сильным ударом ноги он вышиб дверь, запертую на  плохонький  замочек.
Жалобный  стон  был  ответом  на  грохот  вышибленной   двери.   Видимо,
заключенная боялась новых издевательств.
   Фьора вошла первой, пригнувшись, чтобы не удариться головой. То,  что
она увидела при свете свечи Деметриоса, следующего за ней, потрясло  ее:
в глубине камеры, где нельзя было стоять во весь рост, женщина, одетая в
какие-то лохмотья, лежала на подстилке из полусгнившей соломы. Ее руки и
ноги были скованы железными цепями, прикрепленными к большому  кольцу  в
стене. Фьоре не видно было ее  лица,  а  только  очень  длинные  светлые
волосы, грязные, как и лохмотья этой несчастной женщины.
   Услышав, что кто-то вошел в ее  темницу,  она  испуганно  обернулась,
показав маленькое худое лицо со следами царапин и побоев. Такими же были
ее руки и ноги и, видимо, все тело. Со слезами на глазах Фьора бросилась
на колени рядом с ней, не боясь запачкать свое платье, думая лишь о том,
как снять с несчастной цепи.
   - Не бойтесь, - сказала она с нежностью. - Мы пришли освободить  вас.
Ваш палач мертв. Скажите нам только, кто вы?
   Пленница открыла рот, но смогла произнести лишь  какие-то  непонятные
звуки, несмотря на огромное усилие, от которого  слезы  появились  в  ее
бесцветных глазах.
   - Боже мой! - вздохнула Фьора. - Может, она немая?
   - Может быть, - сказал Деметриос. - Отойди-ка в  сторонку  и  позволь
мне заняться  ею.  Не  утруждайте  себя  словами,  -  мягко  сказал  он,
обращаясь к пленнице. - Мы уведем вас отсюда, будем ухаживать за вами.
   Мы ваши друзья. Надо  разорвать  или  как-то  отпереть  эти  цепи,  -
обратился он к Эстебану. - Ключ должен быть где-то в доме.
   Эстебан ушел, но  быстро  вернулся,  держа  ключ,  который  обнаружил
вместе  с  другими  ключами  в  комнате  покойника.  Он  снял   железные
наручники, и все увидели страшные кровоподтеки на запястьях пленницы.
   Не говоря ни слова, Эстебан наклонился, взял ее на руки и  направился
к двери, не забыв пригнуть голову.
   Фьора и Деметриос последовали  за  ним.  Они  поднялись  в  кухню,  и
Деметриос опустил крышку люка. Стук падающей крышки смешался  с  сильным
ударом грома.
   Деметриос открыл дверь с осторожностью, чтобы убедиться  в  том,  что
улица безлюдна. Удары молнии следовали  один  за  другим,  и  оставалось
надеяться, что в такую непогоду им не встретится ни одна живая душа.
   Фьора подняла  свою  накидку  и  накрылась  ею.  Они  собирались  уже
выходить, когда Деметриос обратился к Эстебану, несшему, словно перышко,
легкую пленницу:
   - Дай ее мне! - сказал он. - А  сам  пойди  проверь,  не  очнулся  ли
слуга.
   - Это неважно, ведь он связан и ничего не видел.
   - Как хочешь. Я думаю, что бесполезно возвращать ключ его брату.  Дай
его лучше мне. Я его выброшу в реку.
   Когда они дошли до угла улицы Форш, пошел такой  сильный  дождь,  что
они мгновенно промокли до нитки. хотя им оставалось  сделать  всего  три
шага. Хляби небесные разверзлись,  выливая  потоки  воды.  За  несколько
секунд  образовалось  множество  ручьев,  а  мирный   и   мелкий   Сюзон
превратился в бушующую реку. Беспрестанно гремел гром и сверкали молнии.
Под этот грохот они вернулись домой, все же соблюдая осторожность.
   Фьора сразу же заявила, чтобы незнакомку отнесли  в  ее  комнату,  но
Деметриос любезно решил разделить свою постель с "секретарем".  В  конце
концов  спасенную  поместили  в  комнату  Эстебана,  где  Леонарда   уже
суетилась вокруг нее. Она отправила кастильца на кухню разогреть воды  и
с помощью Фьоры освободила несчастную от ее грязных лохмотьев.  Ее  тело
было худым, со следами побоев.
   - Ей около двадцати лет, - предположила Леонарда и добавила, осмотрев
слегка вздутый живот:
   - Уж не беременна ли она?
   - В этом не будет ничего удивительного, учитывая то, что я услышала в
прошлый раз, - сказала Фьора. - Один из этих скотов развлекался с ней, а
может быть, и оба.
   Деметриос, который выходил к себе взять  все,  что  ему  понадобится,
появился в этот момент и опроверг диагноз Леонарды:
   - Я не думаю. Но я задаюсь вопросом, кто она и  почему  эти  мерзавцы
лишили ее свободы?
   Незнакомка  продолжала  молчать.  Она  закрыла  глаза   и   позволяла
ухаживать за собой, словно у нее не было сил сделать хоть одно движение.
В руках осматривающего ее Деметриоса она была  вялой,  словно  тряпичная
кукла.
   - Ее, видимо, часто били, потому что некоторые следы побоев были  уже
старые, и, без сомнения, ей почти не давали пищи, но у  нее  от  природы
было хорошее здоровье.
   - Она вроде бы немая? - спросила Фьора. -  Может  быть,  ей  отрезали
язык?
   Деметриос тотчас же убедился, что это было не так, затем сказал,  что
люди могут лишиться дара  речи  от  страха  и  от  зверского  обращения,
временно или навсегда.
   - Когда ей будет получше, мы попробуем это выяснить, - добавил он.  -
А пока еще слишком рано.
   Леонарда и Фьора тщательно вымыли молодую женщину,  затем  надели  на
нее одну из рубашек Фьоры. Они смазали мазью ее  запястья,  кровоточащие
от наручников, и забинтовали их тонкой тканью.  Потом  они  занялись  ее
лицом. Смыли с него всю грязь и следы крови.
   - Какие прекрасные волосы! -  воскликнула  Фьора,  проведя  рукой  по
спутавшимся прядям. - Как жаль,  что  они  такие  грязные!  Надо  бы  их
вымы