и живущих ныне, занявших места ушедших. Они клялись каждый жить и умереть на почетном посту.
     В кажущейся бесконечности ночи и Жилем овладело обостренное осознание своего долга по отношению к королю, которому он добровольно стал преданным защитником, его мечом и крепостью. На груди его хранилось письмо де Ферсена, и он все больше и больше ощущал его тяжесть.
     Оно давило угрозой чести королевы и более широко - угрозой всей королевской фамилии. В это мгновение, когда он еще мог сопоставить ничтожные слова о человеческой любви с величием трона. Жиль возненавидел Марию-Антуанетту, которая позволила себе быть прежде женщиной, а лишь потом королевой, забыв о своей громадной ответственности.
     Он долго размышлял о том, что ему надобно сделать. Когда же в семь часов утра придворная стража пришла на смену роте шотландцев, его решение было принято. Надо было вернуть письмо де Ферсену, но заставить его посмотреть в лицо всем возможным последствиям своего поведения. Надо было его заставить любыми средствами понять всю подлость его действий по отношению к той, кому он хотел служить и которая по своей щедрости даже давала ему на это средства.
     - Сто тысяч ливров, - пробурчал Жиль, кипя от гнева, - сто тысяч да еще двадцать тысяч пенсиона ежегодно. А что же господин граф де Ферсен дает взамен Его Величеству королю Людовику Шестнадцатому? Преданность? Восхищение? Пару рогов! И после этого еще смеет называться дворянином!
     Переживая это всю ночь, он был так взбешен, что, когда подъехал к своему жилищу, не чувствовал никакой усталости.
     В квартире он увидел Понго в большом белом фартуке, свежего, как будто не он проскакал полночи. Тот стелил на стол белую скатерть и ставил завтрак, принесенный им из соседнего трактира, - телятину, артишоки и пышки с орехами.
     Он встретил своего хозяина широкой улыбкой человека, довольного своей работой. Однако тот смерил стол суровым взглядом.
     - Почему ты не поставил прибора себе? Когда мы вдвоем, то едим вместе. Ты мой товарищ по оружию, а не слуга.
     Каждый раз, когда Жиль напоминал ему об их боевом прошлом и о том, что он воин, Понго был счастлив. Он быстро принес еще один прибор, и оба уселись за стол.
     - Ну что? - спросил Жиль, накидываясь на телятину, в то время как Понго наполнял бокалы красно-рубиновой жидкостью с той щедростью, которая явно говорила о том, что французские вина пришлись ему по вкусу. - Ты нашел экипаж с номером двенадцать?
     Понго кивнул и добавил:
     - Желтый экипаж, въехав в Париж, поехал по дороге, где строится стена, затем долго ехал до маленькой улицы, выходящей на большую дорогу.
     - Ты смог узнать название улицы?
     Лицо индейца расплылось в улыбке.
     - Понго знать все. Это улица Нев-Сен-Жиль в квартале Маре, номер десять, - сказал он, прочитав это по бумажке, исписанной детским почерком. - Даму же звать графиня де Ла Мотт-Валуа. Живет с супругом, старой кухаркой и человеком со смешным пером на черной шляпе.
     - Ты хочешь сказать, что этот молодой человек, который был с ней в экипаже, - писатель?
     - Нет, не писатель. Он пишет письма для дамы.
     - А, так он ее секретарь. Вот это странно. Дама не может позволить себе личный экипаж, но держит секретаря. Да, кстати, а как ты смог все это узнать?
     - Говорил с человеком, который зажигает и тушит фонари на улице. Этот человек очень любит белое вино, а кабаре недалеко.
     Жиль засмеялся и наполнил бокал своего бесценного слуги.
     - И ты повел его выпить по стаканчику. Он тебя не боялся?
     Густые черные брови ирокеза округлились, принимая форму глаз, похожих на агатовые шарики.
     - Бояться? Почему? Понго сказал, что он слуга знатного испанского господина, влюбленного в одну женщину. Дал ему денег, и человек-фонарь был доволен. Он даже сказал Понго имя ее красивой камеристки Розали Бриссо.
     - А как ты узнал, что она красивая? Ты ее видел?
     - Да, когда она выходила из церкви. Очень, очень красивая.
     Руками Понго обрисовал пышные формы женского тела, и лицо его приобрело блаженное выражение.
     - Понимаю! Это именно то, что ты любишь. Ну хорошо, мой друг. Я не буду мешать твоей попытке. Даже наоборот. Если ты сможешь при помощи этой женщины проникнуть в дом графини, ты окажешь мне большую услугу. Но об этом мы поговорим вечером. А теперь помоги мне помыться и переодеться. Мне надо ехать в Париж. А во время моего отсутствия погуляй по Версалю и постарайся подыскать подходящее жилье, но не очень дорогое. Мое жалованье две тысячи ливров, но я намерен тратить как можно меньше денег герцогини. Что-нибудь около пятидесяти ливров нам бы подошло.
     Некоторое время спустя голый Жиль в большом чане для стирки белья наслаждался холодным душем, а Понго, взгромоздясь на табурет, щедро поливал его из лейки.

ОЧЕНЬ НАСЫЩЕННОЕ УТРО

     Аксель де Ферсен, должно быть, не очень рано лег спать, потому что, когда Жиль вошел в комнату отеля "Йорк" к полудню, ставни были плотно закрыты, а граф крепко спал, скрестив руки на груди.
     В комнате стоял крепкий запах коньяка. Раскрытая бутылка и стаканы красноречиво говорили, что шведы испытывали сильную жажду после своего возвращения из Версаля, может быть, из-за дороги, а может, из-за утренней прохлады и свежести. Турнемин открыл ставни и все окна, чтобы проветрить помещение, заткнул бутылку, предварительно отпив из нее добрый глоток, а затем, перешагнув целый архипелаг одежды, разбросанный по роскошному красному ковру, несильно потряс своего друга за плечо.
     - Аксель! - позвал он. - Аксель, проснись, мне надо с тобой поговорить.
     Но тот даже не пошевелился. Жиль потряс его сильнее. Результат был прежним. Тогда он решил использовать более решительную меру. Пройдя за большую ширму, отгораживавшую место для туалета, он взял великолепный фаянсовый кувшин и стал поливать тонкой струйкой лицо спящего.
     На этот раз результат был достигнут.
     Кашляя и отплевываясь, Ферсен поднялся, вскочил на ноги, покачиваясь во все стороны, словно ища, куда снова упасть, взглянул на Жиля. Недоумение сменилось гневом.
     - Ты что, сумасшедший? Что это за манера будить людей? - выдавил он из себя хриплым ото сна и выпитого накануне голосом. - Это.., это...
     - Это дружеская манера. Мне надо с тобой поговорить, Аксель. Поговорить об очень серьезных делах, которые не могут ждать, для которых ты должен широко открыть глаза. А ты, я вижу, еще никак не можешь их открыть!
     Отставив в сторону кувшин, шевалье вышел в коридор и позвал Никола Картона, который не осмелился помешать его стремительному проникновению к спящему Ферсену и теперь находился неподалеку. Он приказал ему приготовить крепкого кофе и завтрак поплотнее. После этого, тщательно закрыв за собой дверь, он наполнил водой целый таз.
     - Пока будет готов кофе, окуни голову в воду, тебе будет лучше.
     Ферсен в расстегнутой ночной рубашке, из-под которой были видны его худые ноги, почесывал рукой голову, как человек, находящийся не в самой лучшей своей форме.
     - Который час? - спросил он наконец, направляясь к туалетному столику.
     - Полдень. Тебе что, сегодня нечего делать? Я-то полагал, что у короля очень насыщенные дни.
     - Это так, но праздник закончился очень поздно. Дорогой было совсем не жарко, и...
     - И вам потребовалось поднять дух. Это вполне естественно. Но пора тебе прийти в себя полностью. У тебя сегодня вечером есть встречи?
     - Встречи? Да, может быть! А с кем?
     - С королевой!
     Ферсен уже погрузил лицо в таз с водой, но после этих слов выпрямился с такой резкостью, что пролил полтаза на пол, но когда его полуиспуганный, полуразгневанный взгляд поймал непроницаемый взгляд Жиля, то он вмиг протрезвел.
     - Я правильно тебя понял? Что ты осмелился сказать?
     Турнемин схватил полотенце и бросил его Ферсену. Тот, не отрывая взгляда, ощупью нашел его.
     - Ты очень хорошо и правильно понял, Аксель. Сегодня вечером у тебя свидание с королевой Франции. Не говори мне ничего, я тебе не поверю. Или тогда скажи, что граф Эстергази не приезжал сюда вчера и ничего тебе не передал.
     Но я же знаю, что он приезжал.
     Решившись выяснить все до конца. Жиль еще раньше разумным образом навел справки у хорошенькой горничной отеля Луизон, к тому же ценившей диковатую прелесть Понго.
     Появление этой самой Луизон с кофе на подносе, за которой следовал слуга с другим подносом, уставленным блюдами с серебряными крышками, прервало на мгновение этот разговор. Ферсен воспользовался этим, чтобы быстро вытереться, сбросить мокрую рубашку, надеть штаны и шелковый халат с большими отворотами. Он появился из-за ширмы и гневно пролаял слугам:
     - Поставьте все на стол и вон отсюда! Да, найдите моего слугу Свена. Скажите ему, чтобы он согрел воду. И пусть не входит, пока я сам его не позову.
     Луизон и ее спутник исчезли. Швед проглотил подряд три чашки обжигающего кофе.
     Сидя в кресле перед окном, из которого видны были обозы и слышались мерные крики продавца рыбы: "Живые карпы! Покупайте живых карпов!" - Жиль был занят тем, что внимательно рассматривал безупречно вычищенные сапоги на своих длинных ногах, ожидая, когда Ферсен закончит свой кофе и полностью придет в себя. Что один, что другой, казалось, вовсе не торопились.
     Видно было, что по мере того, как Ферсен обретал форму, он все больше и больше мрачнел. Зная его цельный, горделивый, волевой и недоверчивый характер. Жиль начал думать, что будет не так-то легко высказать те соображения, какие он подготовил ранее.
     Внезапно швед оттолкнул от себя стол и вновь начал прерванный разговор:
     - Теперь ты можешь мне сказать, от кого ты получил такую не правдоподобную информацию.
     Меня удивляет, что едва удостоенный чести быть принятым в Трианоне, ты сразу присоединился к презренной партии сплетников.
     Жиль нахмурил брови. Ему вовсе не понравился взятый Акселем тон, даже приняв во внимание его мрачное похмельное настроение и головную боль, и он не мог перенести это спокойно.
     - Эта не правдоподобная, как ты говоришь, информация была перехвачена мной сегодня ночью в одной из рощ Трианона. Там два незнакомых мне человека, мужчина и женщина, очень заинтересованно обсуждали вопросы твоей частной жизни. Знаешь ли ты графиню де Ла Мотт-Валуа?
     - Никогда не видел и не слышал о ней.
     - Хорошо. Эта женщина очень предприимчива, очень хорошо владеет подобранными ключами, открывающими ящики секретеров, к которым не должна и близко приближаться. Во всяком случае, эта женщина тебя отлично знает и...
     - Ты принес доказательства того, о чем только что мне сказал? - сухо и нетерпеливо оборвал его Ферсен. - Это все россказни.
     - А это? Это тоже россказни?
     Мелькнувшее в руках молодого человека полураскрытое письмо подрагивало теперь на компотнице, словно жило собственной жизнью. Ферсен схватил его, судорожно взглянул. Внезапно его лицо побагровело. Он поднял на Жиля взгляд, пылающий бешенством.
     - Где ты это украл? - вскричал он.
     В тот же миг Жиль вскочил. Он был на целую голову выше Ферсена.
     - Если ты хочешь продолжать разговор, доставь мне удовольствие, возьми эти слова обратно! - холодным тоном приказал он.
     Но Аксель в порыве кипящего гнева был вне себя.
     - Почему это я должен брать их обратно? Ведь уже не впервые ты воруешь.
     На этот раз Жиль побледнел. Его ноздри раздулись, взгляд голубых глаз стал цвета ледника под лунным светом. В нем не было гнева. Лишь внутренний холод леденил его чувства. Он ощущал, что в этот момент их дружба умирает. Может, он позднее и будет от этого страдать, но сейчас он был не в силах остановиться.
     - В самом деле я украл это письмо, - заявил он спокойным голосом. - Я взял его у человека, которому это письмо передала его сообщница.
     Она передала его некоему принцу, в личности которого я не уверен до конца. Однако тот намеревался использовать его в губительных для короны целях. А так как целью этой кражи было возвращение письма его автору, то я не нахожу этот поступок предосудительным.
     Ферсен гневно пожал плечами.
     - Теперь уже принц, да еще неизвестный. Как это все не правдоподобно! Ты был более изобретателен.
     Жиль сжал кулаки, стараясь сохранить спокойствие до конца.
     - А я знавал тебя более умным. То, что ты отказываешься признать твои.., ненормальные отношения с королевой, отношения, оскорбляющие как королевское величие, так и честь человека, щедро осыпавшего тебя благодеяниями и продолжающего это делать, если принять во внимание последний дар для покупки королевского шведского полка; то, что ты отказываешься признать это, в конце концов, вполне естественно для тебя.
     Я думал, что ты поймешь мои намерения. То, что я сделал, я сделал из чувства дружбы, из чувства признательности тебе за все, что ты сделал для меня, а также из чувства долга перед королем. Ответь же мне, хочешь ты выслушать все, что я хочу сказать тебе и затем отказаться от сегодняшнего безумного свидания?
     - Нет, сотни раз нет. Не хочу больше ни единого слова слышать по этому поводу, - завизжал Ферсен в ярости, ослепленный гневом, в который его ввели слишком разумные слова Жиля. - Я не хочу больше слышать, как ты произносишь это слишком священное имя, как ты забрызгиваешь его грязью, проклятый бастард.
     Кулак Турнемина обрушился словно катапульта на лицо шведа. Он рухнул на пол, тихо охнув, и точно в этот момент дверь открылась и в ней появился человек, словно сошедший с последней модной гравюры.
     На нем был элегантный английский фрак тонкого драпа в синюю с серым полоску, серые штаны и шелковые чулки, также в полосочку в тон фраку, поверх высокого воротника был артистически завязан белый муслиновый галстук. Все это дополнялось девственно-чистыми батистовыми манжетами с плиссировкой, прической, походившей на фронтон дворца, и большой черной шляпой с полями, отогнутыми спереди и сзади.
     Одетые в перчатки руки держали длинную трость черного дерева с золотым шаром наверху, которой он толкнул плохо закрытую дверь.
     Арман де Гонто-Бирон, герцог де Лозен среагировал, как всегда, артистично. Однако на этот раз его величие было несколько подпорчено, поскольку швед рухнул прямо ему под ноги.
     Какое-то мгновение он смотрел на него, затем высвободил свои восхитительные туфли с серебряными застежками и перенес внимание на другого гостя, занятого тем, что поправлял свой костюм после размашистого жеста.
     - Очевидно, я помешал вам, - сказал он как обычно несколько напыщенно. - Счастлив вас видеть, Турнемин. В таком костюме! Лейтенант королевской гвардии. Говорят, вы в большом фаворе у короля. Я же вам предсказывал это, помните? Вас ожидает блестящая карьера.
     - Быстро же распространяются новости! - пробормотал Жиль.
     Приход Лозена при таких деликатных обстоятельствах не доставлял ему особого удовольствия.
     Тем не менее он поприветствовал его с большим изяществом. Лозен вынул из карманчика своего превосходного, плотного белого шелка жилета лорнет, водрузил его на нос, перед тем как согнуться над Ферсеном, не приходившим в сознание.
     - Прекрасная работа! Техника безупречна! Я и не знал, что вы это практикуете. Поправьте меня, если я не прав, но что произошло? Эта идеальная дружба, служившая примером для всего экспедиционного корпуса, она дала трещину?
     - А что вас заставляет это предполагать?
     - Боже мой! Когда я вижу, как Кастор посылает в нокаут Поллукса, у меня естественно возникают вопросы.
     - Вы ошибаетесь, - сказал Жиль самым серьезным тоном. - Я просто показывал нашему другу удар, которым часто пользовался, когда мы сражались под командованием генерала Вашингтона. Очевидно, я ударил чуть сильнее, чем следовало.
     - Чуть! Я-то у вас не буду брать уроков. Но что вы делаете? - воскликнул он, видя, как Жиль берет Ферсена в охапку и, как пушинку, несет его к кровати.
     - Вы же видите, я устраиваю его более приличным образом, чтобы встретить такого достойного гостя, как вы, дорогой герцог.
     Лозен пожал плечами, прошел к креслу, в котором только что сидел Турнемин, устроился в нем и принялся постукивать тростью по красным каблукам своих щегольских туфель.
     - Господин Ферсен меня нисколько не стеснял. Не буду скрывать от вас, я пришел, чтобы предложить ему прогуляться до зеленого местечка, спокойного и тенистого. Я хорошо знаю это местечко.
     Турнемин удивленно поднял брови и скрестил руки на груди.
     - Дуэль? Как так? Без свидетелей, без всякого шума? Тайком?
     - Что вы хотите, бывают случаи, когда реклама - это дурной вкус, тем не менее мне трудно принять тот факт, что ваш друг вчера в клубе Валуа при всех объявил меня лгуном.
     - Действительно, это трудно принять. Но если оскорбление было публичным, то я не понимаю, почему вы выбираете эту таинственность.
     - Раз вы здесь, это уже не тайна. Вы и будете нашим свидетелем, дорогой друг, но я все-таки надеюсь на ваше молчание, ведь причина ссоры - дама высокого положения, и ее необходимо избавить от такого рода приключений.
     Шевалье нахмурил брови, охваченный предчувствием того, что и на этот раз речь идет о королеве. Ведь Ноайль накануне поведал ему, что Лозену запрещен въезд в Версаль за то, что он ухаживал за Марией-Антуанеттой и даже хвастался перед окружающими своими успехами.
     Если такие слухи дошли до Ферсена, тот мог отреагировать только нарочитой ссорой с человеком, который мог быть в его глазах невыносимым хвастуном. Но если дуэль столкнет Лозена, который слыл за бывшего любовника королевы, и Ферсена, у которого были большие шансы стать ее сегодняшним любовником, то честь королевы останется запятнанной уже навсегда. А эта дуэль при таком положении вещей доставит много радости ядовитым памфлетистам, которыми кишел Париж. Да, было лишь одно средство предотвратить эту встречу. Это средство было не таким уж и приятным, но у Жиля не было выбора.
     - Дорогой герцог, - сказал он ласково, - вы легко поймете, что если я должен быть свидетелем, то мне надо знать причину ссоры. Почему же Ферсен полагает, что вы лгун?
     Лозен разразился неприятным для Жиля смехом.
     - Потому что, по его мнению, лгун - это тот, кто говорит не нравящуюся ему правду.
     Лежащий в кровати Ферсен зашевелился, приходя в сознание, а это и не устраивало в данный момент Жиля. Без всяких колебаний он нанес ему точный удар, что снова отправило шведа в страну грез.
     - Ну и ну! Что вы делаете? - воскликнул Лозен, следивший за Жилем с большим любопытством.
     - Я делаю это, чтобы он не вмешивался в наш разговор, - спокойно ответил шевалье, потирая кисть. - Мы остановились на правде, которая ему не нравится. Можете вы мне сказать, что это за правда?
     Теперь Лозен нахмурил брови.
     - Вы не находите, Турнемин, что это уже слишком и похоже на допрос?
     - Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы произнесли имя.., я его, впрочем, знаю, но хочу получить подтверждение. Имя дамы?
     Герцог разразился смехом, обнажая безупречно белые, острые, как у волка, зубы.
     - Отчего же вы этого не спросили раньше? Я не вижу в том никакой тайны. Его могли слышать все, кто присутствовал в клубе Валуа. Я действительно заявил, что перед тем, как упасть в объятия Ферсена, королева Мария-Антуанетта побывала в моих.
     - Мне тоже это не нравится. Вы, господин герцог де Лозен, самый отъявленный лгун на всей планете.
     Тот вскочил с кресла, словно ужаленный пчелой.
     - Вы что, теряете рассудок, шевалье? Я полагал, что мы друзья!
     - Может, именно потому, что я вам - Друг, мы будем драться с вами. Дуэль между вами и Ферсеном была бы губительной для репутации королевской персоны, которой принадлежит моя жизнь.
     - Правда? Вот и вы присоединились к полку влюбленных в королеву. Мне следовало бы это предположить.
     - Вовсе нет, сударь, но вы изволили только что заметить: я лейтенант гвардии короля. Я служу королю, господин Лозен, вашему королю. А вы втаптываете в грязь репутацию супруги короля, и эта грязь может достичь и самой короны. Вот почему я постараюсь не позволит