стояли, образовав широкий круг. На этот раз при появлении пленников никто не двинулся с места, но словно по команде послышался всеобщий вздох, в котором чувствовалось какое-то сладострастие...
     "Эти люди облизываются при одной лишь мысли о том, что сейчас увидят нашу смерть", - подумал Жиль, полный холодной ярости.
     Когда его привязали к столбу, ему на миг показалось, что он перенесся на несколько лет назад, в тот вечер, когда он в своих скитаниях по окрестностям города забрел в большой лес, простиравшийся на север от Эннебона, и заблудился там. В темноте наступившей ночи Жиль увидел сверкающие глаза волков и спасением своим был обязан большому дереву, на котором он нашел убежище. Наутро его обнаружили крестьяне, вышедшие на облаву под предводительством шевалье де Лангля. Они-то его и спасли... Но на этот раз никакой храбрый бретонец, никакой смелый охотник на волков не придет и не разгонит этих хищных зверей, которые со сверкающими глазами жадно ждут появления первой крови.
     Гордость заставила его выпрямиться во весь рост. Его синие глаза с ледяным презрением оглядели толпу, большею частью состоящую из стариков, женщин и детей. Очевидно, Тим был прав: основная часть воинов отсутствовала, в деревне остались лишь те немногие, что были необходимы для охраны лагеря. Он повернул голову к Тиму.
     - До чего ж им не терпится увидеть нашу смерть! - сказал он с горечью. - Они даже не дали нам дождаться утра...
     Лесной разведчик кивнул:
     - Я все же думаю, что смерть не наступит сразу. Боюсь, нам придется провести всю ночь в такой неудобной позе, чтобы усталость усугубила наш страх и уменьшила мужество...
     Его слова заглушил бешеный рокот множества барабанов. Несколько юношей сидели по обе стороны от входа в одну из самых больших хижин; между колен они держали маленькие барабаны, на которых выбивали яростный ритм. Почти тотчас же откинулась завеса из оленьих шкур, служившая хижине дверью, и появился Хиакин.
     Украшавшие его тело рисунки, нанесенные красной краской, корона из поредевшего оленьего меха, гладко выбритый череп, высокий рост и странное лицо, и вправду, смахивающее на медвежью морду, - все это делало его похожим на какое-то злобное божество. Торжественной поступью колдун приблизился к пленникам и стал перед ними, скрестив на груди руки.
     - Люди соли , - произнес он на отличном английском. - Вы пришли к нам с лживыми сердцами и пагубными намерениями...
     - Не правда! - перебил его Жиль. - Мы пришли к вам с миром и со словами дружбы от имени великого вождя, что командует американской армией.
     - Слова дружбы из уст врага не могут не быть лживыми! Мы заключили договор с нашими братьями - Красными Мундирами. Мы не можем говорить о мире с людьми побережья, их врагами!
     Рядом с Жилем раздался странный треск - что-то вроде звука, издаваемого трещоткой. Это Тим попытался сардонически рассмеяться.
     - Ты, Хиакин, Великий Колдун племени сенека, ты, человек, говорящий с Великим Духом, ты, для которого будущее - всего лишь прозрачная завеса, ты говоришь, что ты - раб Красных Мундиров, ты признаешь себя их слугой?! К тому же ты лжешь, как старая баба, верно сказал мой друг. Он не человек соли, он - солдат могущественного короля Франции, который правит по ту сторону воды, сидя в огромном дворце, по сравнению с великолепием которого дворцы твоих хозяев - всего лишь бобровые хатки! Или ты забыл, что мы совершили долгий путь, чтобы привести к вашим кострам младшего брата твоего вождя Сагоеваты, мудреца среди мудрецов, - " Того-кто-говорит-чтобы-другие-бодрствовали "... к которому мы посланы?
     Синеватые губы Хиакина растянулись в презрительной улыбке.
     - Взять в плен ребенка, думающего, что он мужчина, - дело легкое, но еще легче пленить его юное неискушенное сердце. Тогда двойное лицо лазутчика без труда наденет улыбку дружбы, чтобы пробраться к нашему Костру совета. Но нельзя обмануть Хиакина! Как ты сам сейчас сказал, он повинуется лишь Великому Духу.., и Великий Дух хочет крови тех, что осмелился убить его любимого вестника, большую белую птицу, летевшую ко мне. Теперь я, Хиакин, говорю: завтра, когда солнце встанет со своего сумрачного ложа, вы, люди соли, медленно войдете в царство смерти, так, как это подобает воинам, за которых себя выдаете!
     В холодных глазах Жиля мелькнула насмешка. Он в упор посмотрел на колдуна.
     - Твои доводы никуда не годятся. Лицо Медведя! Что же касается слова "воин", то, похоже, ты плохо понимаешь его значение. Законы войны благородны, но тебе они неведомы, раз ты не уважаешь даже посланников! С помощью моего Бога, рядом с которым твой Великий Дух всего лишь подмастерье, я смогу показать тебе, как умирает солдат короля Франции. Ты увидишь...
     Он внезапно осекся, задохнувшись. Индейская деревня, бурная река, шумящая поблизости, очертания гор, даже стена жестоких глаз, стоявшая между ним и жизнью, - все исчезло для Жиля, будто по мановению волшебной палочки... Рядом с Хиакином стояла, явившись из ночи, словно новый день, юная женщина сказочной красоты.
     Жиль даже и представить себе не мог, что подобная красота существует...
     Она была прекрасна: высокая, изящная, грациозная, с лицом, будто выплывшим из его юношеских грез, озаренным огромными глазами необычайного золотистого цвета. Опушенные густыми ресницами, глаза сверкали подобно двум озерам светлого золота, подчеркивая теплый оттенок кожи и кровавый цветок губ, немного полноватых, приоткрывающих в надменной улыбке ослепительно белые зубы. Она казалась воплощением чувственности. Белое платье, украшенное гирляндами черных и зеленых листьев, облегало ее тело, как нарисованное. Оно походило на намокшую ткань, на вторую кожу, бесстыдно выставляющую напоказ длинные стройные бедра, нежную тень в месте их соединения и дерзкое совершенство грудей. Удерживаемые тонкой белой лентой, блестящие косы, заплетенные на ночь, ниспадали до колен. У нее была стать королевы, но в малейшем движении слышался гимн сладострастию.
     Она молча разглядывала пленника, пожиравшего ее глазами. Это длилось лишь мгновение.
     Желание, которое она прочла на вдруг постаревшем лице Жиля, было столь явственным, что ее скулы окрасились теплым румянцем, и она как бы нехотя отвела глаза.
     - Зачем так торопиться, Хиакин? - также по-английски спросила она. - Эти люди совершили тяжкий проступок, но они хотели встретиться с Сагоеватой. Ты мог бы, по крайней мере, подождать его возвращения, чтобы предать их смерти.., или же ты позабыл о том, что ты не вождь?
     Голос ее был низким, торжественным, с горловыми переливами, придававшими ему странное очарование, но слова ее прозвучали насмешкой.
     - Я - единственный, кто может распоряжаться в его отсутствие! - парировал Хиакин. - Так провозгласил сам Сагоевата! А ты, Ситапаноки, его возлюбленная супруга, ты должна знать это лучше, чем кто-либо. Кроме того, бледнолицые убили птицу, удар которой подобен молнии... Никто здесь не поймет, почему их не предали смерти так скоро, как это позволяют наши обычаи.
     Белые зубы прекрасной индианки сверкнули в короткой ироничной улыбке.
     - Они бы все поняли, если бы ты объяснил им, Хиакин! Они верят каждому слову, что падает из твоего рта.., потому что думают, будто твоими устами говорит Великий Дух.., даже если это и не так! Мне же, во всяком случае, не нужен Великий Дух, чтобы предсказать тебе: мой доблестный супруг не будет доволен, найдя лишь сгоревшие кости вместо посланников...
     - Твой доблестный супруг имеет склонность слушать медовые речи своих врагов и потому слаб. Лучше будет, если эти двое умрут. И я не боюсь его гнева! Возвращайся в свой вигвам, женщина! Завтра, если пожелаешь, ты сможешь насладиться зрелищем их казни вместе с другими скво.
     Ее глаза, в которых будто кипело жидкое золото, вдруг осветились вспышкой гнева.
     - Я не такая скво, как другие, Хиакин! И я не позволю тебе забыть об этом. Этот человек - француз, а когда-то давно узы дружбы соединяли его предков с моими, пока ирокезы не истребили их. К тому же он привел к нам Играка! Если они умрут завтра, то мой супруг услышит мой голос, такой же громкий, как и твой, а может быть, и еще громче!
     Человек с лицом, как медвежья морда, и женщина с глазами, подобными солнцу, будто вступили в поединок. И хотя оба сохраняли достоинство, их ненависть друг к другу была почти осязаемой.
     Это было похоже на извечное противостояние сил света и власти тьмы, ангела и демона.., но у этого ангела было тело, воспламенявшее кровь Жиля. Бессознательно, словно пойманный волк, он натягивал связывавшие его ремни в невольном порыве, влекущем его к этой женщине, а она с грациозным движением плеч, выражающим презрение, удалилась своей покачивающейся походкой и исчезла в хижине вождя. Громкий голос Хиакина настиг ее, однако, до того, как за ней опустилась кожаная занавесь:
     - И все же он умрет, так же как и его спутник, потому, что этого требует Великий Дух и потому что я, Хиакин, так хочу...
     Но Ситапаноки не возвратилась. На сегодняшний вечер все закончилось... Снова зарокотали барабаны. Хиакин, адресовав пленникам еще один угрожающий жест, тоже направился к своему жилищу, а индейцы разошлись кто куда.
     Привязанные к столбам, пленники остались одни у костра, который постепенно угасал. Проходы в частоколе, окружающем лагерь, были забаррикадированы, и сенека принялись за вечернюю трапезу. Жиль, однако, не отрывал взгляда от большой хижины с кожаной завесой, закрывающей вход, как будто надеялся снова увидеть красавицу индианку.
     Веревки больно врезались в тело, усталость давала о себе знать, но Жиль ничего этого не чувствовал. Он даже не думал об ужасной смерти, ожидающей его с наступлением утра. Он нестерпимо страдал лишь от чувства одиночества, забвения, с тех пор как женщина исчезла из виду, и знал, что в тот момент, когда придет смерть, он не будет думать ни о своих несбывшихся мечтах о славе, ни о своих обманутых надеждах, ни о сражениях, участвовать в которых ему так хотелось и которых он никогда не увидит.., ни даже о Жюдит де Сен-Мелэн, что будет его напрасно ждать... Нет, лишь одно сожаление унесет он с собой в могилу - сожаление о том, что никогда не сожмет в своих объятиях эту индианку, о чьем существовании часом раньше он и не подозревал...
     Рядом с ним, прервав его размышления, вдруг прозвучал спокойный, но странно сдавленный голос Тима:
     - Какая женщина! Я слышал, что она красива, но никогда не думал, что настолько... Теперь я понимаю, почему Корнплэнтер сходит по ней с ума, почему он поклялся похитить ее у супруга! Генерал Вашингтон чертовски хорошо осведомлен.., но я думаю, что Хиакин избавит нас от обязанности исполнить наше поручение!
     Шесть племен останутся едиными, а Сагоевата никогда не узнает, что этот ирокез возжелал его жену... Троянской войны не будет!
     Но Жилю было совсем не до древнегреческой истории.
     - Ситапаноки! - прошептал он. - Какое странное имя!
     - Это означает "Ее-ноги-поют, - когда-она-идет".
     Да и не только ее ноги: всем мужчинам хочется петь рядом с ней, а женщинам - плакать...
     - Что она такое говорила о своих предках?
     - Еще до того, как Франция потеряла Канаду, ее предки были союзниками Франции. Ситапаноки - внучка последнего Великого Сагамора алгонкинов, полностью истребленных ирокезами. Она могла бы стать такой же пленницей, как та несчастная, которую ты спас от кречета, но ее необычайная красота сама пленила вождя сенека...
     Горевший рядом с ними костер уже превратился в пламенеющие уголья. Ночь постепенно окутывала их своим покрывалом. Все же она была достаточно светлой, и, подняв глаза, друзья могли видеть небо, усыпанное звездами. Ночной воздух принес с собой ароматы гор...
     - Как красива наша последняя ночь! - прошептал Жиль.
     - Угу, - буркнул в ответ Тим, - но я предпочел бы сильный дождь и хороший глоток рому...
     Больше друзья не разговаривали, каждый углубился в свои мысли, пытаясь слегка отдохнуть, опираясь на связывающие их ремни, но руки и ноги затекли и невыносимо болели...
     Время шло. Ветер посвежел. Один за другим затихли шумы индейского лагеря, и вскоре ничего не было слышно, кроме далеких вскриков ночных птиц.., потом раздался храп, и Жиль понял, что Тиму все же удалось заснуть.
     Внезапно Жиль почувствовал, что рядом кто-то есть. Звезды скрылись за облаками, и ночь стала непроницаемой, но он все же различил очертания склоненного человеческого тела, которое тотчас же распрямилось.
     - Я перережу ваши ремни, - шепнул голос, - а затем и ремни вашего друга.
     Голос был женский, но невозможно было понять, кто это: в ночной мгле смутно виднелось что-то, похожее на сверток темной материи. Руки нащупали ремни, просунули лезвие ножа под один из них, начали резать...
     - Кто вы? - прошептал Жиль. - Я и не надеялся получить помощь от этих жестоких людей...
     - Я та, кого вы спасли от птицы и из-за кого вы должны умереть. Я этого не стою... Я - рабыня...
     - Пленница! - поправил ее Жиль. - Вы женщина моей расы. Как ваше имя?
     - До того, как я стала хуже собаки, меня звали Гуниллой...

ЦИЦЕРОН И АТТИЛА

     Нож у Гуниллы был очень острый: через несколько мгновений Жиль и Тим были свободны, но им понадобилось еще немного времени, чтобы размять затекшие мышцы.
     - Что мы станем теперь делать? - шепнул следопыт. - Как перебраться через частокол?..
     - Один из столбов частокола подпилен, так что можно сдвинуть кусок... По крайней мере вам, мужчинам, это по силам, - ответила Гунилла. - Если бы я могла это сделать сама, то давно бы убежала отсюда.
     - Что ж, - прервал ее Жиль. - Значит, теперь вы бежите с нами! Показывайте дорогу.
     Идя цепочкой друг за другом, они бесшумно, как кошки, пересекли площадь. Впереди шел Тим, затем пленница индейцев, за ней следовал Жиль. Когда же они достигли хижин, дорога, указанная Гуниллой, привела их к жилищу вождя, и Жиль, движимый силой, более могучей, чем его собственная воля, замедлил шаги... Здесь, совсем рядом с ним, была женщина, одна мысль о которой обжигала его.
     В хижине было темно. Полог из оленьих шкур скрывал вход, но закреплен был плохо, и ночной ветер легонько раскачивал шкуры, будто просил, чтобы чья-нибудь рука подняла их... Сердце Жиля забилось в груди, подобно тяжкому молоту, бьющему по наковальне, им снова овладело пламя желания, властное, непреодолимое, как и то чувство, что охватило его совсем недавно, хотя он и был привязан к столбу пыток, заставило его даже тогда позабыть обо всем, вплоть до приближающейся смерти...
     Ситапаноки была тут, в двух шагах... Достаточно было поднять руку, чтобы приблизиться к ней, коснуться ее.., или просто взглянуть, как она спит...
     "Это безумие! - шепнул ему устрашенный его порывом голос рассудка. - Не искушай дьявола!
     Беги прочь!"
     Но ноги не слушались Жиля, они словно приросли к земле, налившись каменной тяжестью.
     Если он сейчас уйдет, то никогда больше не увидит эту красоту, делавшую из индианки ожившую богиню Любви... Мысль об этом была ему непереносима. Увидеть ее! Увидеть ее еще раз, пусть даже ценой жизни!
     Чья-то рука ухватилась за руку Жиля, пытаясь увлечь его за собой.
     - Что вы делаете? - прошептала Гунилла. - Время не ждет...
     - Только секунду еще... Оставьте меня...
     - Оставить вас? Вы с ума сошли!
     - Убирайтесь прочь! Идите к Тиму, через минуту я догоню вас. Помогите ему сдвинуть бревно и оставьте проход открытым.
     Она вцепилась в него еще крепче, и он увидел, как в темноте ее глаза гневно блеснули.
     - Вы что, спятили? Это же хижина вождя!
     Если вы войдете в нее, то никто и ничто не спасет вас.
     - Я знаю, - нетерпеливо ответил Жиль. - Идите же, говорю вам!
     Он собрался уже оторвать от себя ее крепко сжатые пальцы, но она застонала от страха и сама отпустила его. Кожаная завеса приподнялась, появилась какая-то белая фигура, и Жилю, несмотря на темноту, показалось, что это само солнце.
     Несколько мгновений Ситапаноки неподвижно стояла перед Жилем так близко, что он мог ощущать ветерок ее легкого дыхания. Не глядя на пленницу, индианка сделала ей знак уйти, и Гунилла исчезла в темноте.
     - Чего же ты ждешь? - яростным шепотом произнесла индианка. - Почему не бежишь отсюда? Я уже давно слежу за "каменной девушкой"... Я знала, что она попытается освободить тебя. Чего же ты ждешь? Беги!
     Но доводы рассудка уже не действовали на юношу. Схватив женщину за руку, он втолкнул ее в хижину, чтобы их не могли услышать. Внезапно безумная мысль возникла в его мозгу.
     - Я пришел за тобой, - сказал он. - Я знаю про тебя все. Эти люди.., они твои враги, так же, как и мои... Позволь мне увести тебя! Бежим со мной.
     В темноте он сжал ее в объятиях, и прикосновение к ее телу пробудило в нем всех демонов ада.
     Она не сопротивлялась, и он услышал ее нежный смех.
     - Ты так же безрассуден, как и молод, ты, чьи глаза подобны ледникам в лунном свете. Но у меня нет желания уходить отсюда, ведь Сагоевата любит меня.., а он великий вождь!
     - А ты, любишь ли ты его? О, умоляю тебя, пойдем со мной! Если ты пойдешь за мной, то я сумею любить тебя так, как никогда не сможет полюбить тебя никакой другой мужчина...
     - Любить меня? Ты меня любишь, однако еще вчера ты не знал обо мне...
     - Я не смогу тебе объяснить! Видишь, я мог бы бежать отсюда, счастливый - ведь я ускользнул от верной смерти, - но все же мне было невозможно уйти от тебя. Мне нужно было увидеть тебя, пусть даже один-единственный раз. Я знаю: ты принимаешь меня за безумца, но ты зажгла во мне огонь, Ситапаноки...
     - И тебе грозит огонь, если ты немедленно не уйдешь отсюда! Ты, который знает мое имя, - в ее голосе почувствовалось волнение, - знаешь ли ты, какие нескончаемые муки уготовил тебе Хиакин? Ты, может быть, будешь кричать от боли долгие дни, пока смерть не возьмет тебя, а я увижу, как ты медленно разрушаешься на моих глазах, и не смогу сделать пытку короче! Если бы "каменная девушка" не освободила тебя, то, клянусь Великим Духом, я сделала бы это сама...
     Теперь спасайся!
     - Только вместе с тобой!
     И не успела красавица индианка пошевелиться, Жиль обхватил ее обеими руками и вынес из хижины. Этот поступок был вне всякой логики, вне всякого разумения. В нем властно заговорила Древняя кровь его предков, унаследованная страсть к насилию потребовала своего! Какова бы ни была опасность, он страстно желал эту женщину и не мог более снести мысль, что ему придется с ней расстаться.
     Ситапаноки не закричала, не издала ни звука, ни вздоха, но случилось то, что и должно было случиться. Жиль не сделал и трех шагов, как высокая фигура преградила ему дорогу. Появился факел, затем другой, третий. Жиль не видел, откуда они возникли... Внезапно вернувшись к действительности, он очутился прямо перед Хиакином и тремя воинами. Гибким змеиным движением индианка выскользнула из его объятий и исчезла в темноте.
     - Раз ты смог освободиться, то, должно быть, духи тьмы - твои друзья, - проворчал колдун. - И ты еще осмелился похитить одну из наших женщин! Но теперь ты не сможешь избежать уготованной тебе судьбы. Смотри: занимается заря...
     Действительно, на востоке над горными вершинами, небо посветлело, где-то пропел петух, и вдруг все обитатели лагеря высыпали из хижин будто пчелы из потревоженного улья. Десятки рук схватили Жиля, поволокли, сорвали одежду, и он, совершенно голый, снова встал у столба, а женщины принялись подносить сухие ветки, чтобы разжечь новый костер.
     Скрестив руки на груди, Хиакин разглядывал своего пленника с выражением жестокой радости.
     - Твой брат, человек с красными волосами, убежал. Но тем хуже для тебя: ты будешь мучиться за двоих.
     Хиакин с нескрываемым удовольствием стал во всех подробностях описывать испытания, что придется перенести Жилю с того момента, как первые лучи солнца падут на деревню. Его тело будут медленно прижигать с помощью раскаленных орудий, которые женщины станут во множестве подносить к огню, жечь до т