тик, всыпала в питье немного белого порошка и вышла. Она не заметила, что Анна Брен наблюдала за ней.
     Охваченная подозрениями, Анна встала и, несмотря на поздний час, побежала в спальню престарелой мадам Лафарж. Едва она успела войти туда, как Амена Бюфьер принесла пресловутый гоголь-моголь.
     - Шарль ничего не хочет пить! - произнесла она и уже собиралась вылить содержимое чашки в камин, но мать остановила ее.
     - Дай-ка мне это! - властно приказала она. - И послушай, о чем мне тут только что сообщила Анна.
     Все три женщины наклонились над вязкой жидкостью, на поверхности которой плавало несколько белых комочков. Гоголь-моголь перелили в стакан и поставили в шкаф; Амена успела заметить, что на дне стакана стал образовываться белесый осадок.
     Старому доктору Бардону и его коллеге Леспинасу болезнь Шарля до сих пор не казалась подозрительной. Разоблачения Анны Брен также не слишком убедили их, однако на всякий случай они выписали противоядие, и Шарля предупредили, что еду и питье следует брать только из рук матери. Услышав об этом, Мари только пожала плечами и сказала, что белый порошок был всего лишь содой, с помощью которой она хотела облегчить страдания больного.
     Настало утро 14 января. Весь прошедший день, когда Мари приближалась к кровати, Шарль отворачивался, и в его потухших глазах ясно читались страх и печаль. Что бы жена ни приносила, он от всего отказывался, однако она по-прежнему продолжала улыбаться.
     - Разве больные не похожи на капризных детей? - говорила Мари. Однако когда Шарль жестом подозвал ее, она бросилась к кровати.
     Дыхание больного участилось и стало затрудненным. Мари опустилась на колени у его изголовья.
     - Чего вы желаете, друг мой?
     - Надо... послать за...
     Лицо Шарля исказилось, рука, которую он пытался протянуть, упала на простыню. Смерть сделала свое дело.
     На следующее утро семья Лафарж подала жалобу на Мари. Сделали анализ содержимого стакана: в нем было обнаружено наличие соды и значительная доза мышьяка! 24 января Мари Капель, вдова Пуш-Лафарж, была арестована и заключена в тюрьму Брив.
     Дело Лафарж поделило Францию на "лафаржистов" и "антилафаржистов". Мари Лафарж защищали три адвоката: мэтр Бак, старшина сословия адвокатов города Лиможа, мэтр Пайе, старшина адвокатской коллегии города Парижа, и молодой талантливый стажер, мэтр Шарль Лашо, который тотчас влюбился в свою клиентку.
     Хотя многие считали, что процесс не затянется, дело тем не менее оказалось загадочным и запутанным. Чем дольше работало следствие, тем больше обнаруживалось странных обстоятельств. Так, например, никто не смог найти ту кругленькую сумму, которую Шарль занял в Париже. Тут мэтр Лашо взял дело в свои руки и, убежденный в невиновности Мари, стал пылко ее защищать.
     - Кто угодно мог отравить Лафаржа! - внушал он своим коллегам. - Стакан, в котором был обнаружен мышьяк, несколько дней простоял в шкафу, и ничего не стоило извлечь его оттуда и подсыпать яд. Наибольшие подозрения у меня вызывает Дени Барбье: именно этот человек как-то раз принес мадам Лафарж по ее просьбе шестьдесят четыре грамма мышьяка для травли крыс... но отраву он передал ей только через сутки, в течение которых крысы свободно разгуливали по дому.
     - Мышьяк был найден в комоде мадам Лафарж, - кротко заметил господин Пайе.
     - Разумеется! Она никогда не отрицала, что травила им крыс. Не забывайте, что там также нашли соду.
     Пылкие защитительные речи Лашо были весьма убедительны. Однако один факт необычайно усложнил задачу защитников: во время обыска в Гландье у Мари была обнаружена россыпь жемчужин и бриллиантов, вынутых из оправы. Вскоре было установлено, что это те самые драгоценности, которые два года назад были украдены у графини де Леото, подруги детства Мари Капель...
     4 сентября 1840 года в суде присяжных города Тюля при стечении огромного количества народа начался процесс по делу вдовы Лафарж. Однако адвокаты Мари, за исключением Лашо, не питали никаких надежд на победу. Даже председатель заявил, что процесс можно заранее считать проигранным: дело о драгоценностях мадам Леото произвело крайне негативное впечатление.
     Прения вылились в длительную дискуссию экспертов. По требованию обвинения была произведена эксгумация тела; несмотря на страшную жару, останки несчастного Шарля были подвергнуты экспертизе прямо в соседнем с залом суда помещении. Вонь была невыносимой. Однако четыре врача, проводившие вскрытие тела, разошлись во мнениях. Тогда из Парижа пригласили знаменитого Орфила, который повторил экспертизу... и пришел к заключению, что в организме присутствует мышьяк.
     Однако Шарль Лашо не желал сдаваться. Он помчался в Париж за знаменитым химиком Франсуа Рас-паем, признанным оппонентом Орфила, но опоздал. Когда адвокат вместе с ученым-химиком, не останавливаясь на подставах, примчались в Тюль, они узнали, что приговор уже оглашен два часа назад: Мари Лафарж была приговорена к пожизненным каторжным работам.
     - Мышьяк? - горько произнес Распай. - Уверен, что при желании его можно найти даже в кресле председателя суда!
     Так или иначе, приговор был вынесен. 11 ноября Мари препроводили в тюрьму города Монпелье, где ей предстояло искупать свое преступление...
     Страна, взбудораженная делом Лафарж, постепенно стала о нем забывать. И только Шарль Лашо, ставший со временем крупным адвокатом парижского суда присяжных, помнил об узнице. Он делал все, чтобы добиться пересмотра дела, но старания его увенчались успехом, только когда президентом республики стал Луи-Наполеон Бонапарт. Десять лет назад принц числился в стане "лафаржистов", и Лашо без труда добился у него помилования для Мари.
     Радостный, помчался он в Монпелье, чтобы сообщить об этом узнице. К нему из камеры вышла женщина с совершенно седыми волосами, преждевременно постаревшая, больная туберкулезом. Лашо отвез ее в Арьеж на воды, где она и поселилась, уже не надеясь на выздоровление. Верная Клементина, разделявшая во время суда заточение своей хозяйки, вновь вернулась к ней. А 7 сентября 1852 года владелица замка Гландье, давно уже принадлежавшая к миру теней, скончалась на руках двух своих преданных друзей.

ГОСПОДА БУРЖУА
БЕЗУМСТВА ДВУХ ТУЛУЗСКИХ НОТАБЛЕЙ

1.
О РАЗУМНОМ СОГЛАСИИ В ДЕЛАХ ЛЮБВИ

     Однажды осенним вечером 1607 года Франсуа де Гэро, судья Президиального суда города Тулузы, покинул Дворец правосудия позже обычного. Погода была теплая. Стояли те последние благодатные ноябрьские деньки, когда природа, смирившись с увяданием, все еще дарит нам свои поблекшие, однако по-прежнему волшебные краски, преображающие все вокруг. И мы инстинктивно испытываем потребность освободить немного времени, чтобы просто пожить для себя.
     Честно говоря, судья любил пожить для себя и делал это с большим вкусом. Чтобы убедиться в этом, достаточно было лишь взглянуть на него: высокого роста, краснолицый, с седыми волосами и довольной физиономией, он обладал округлым брюшком, которое красноречиво свидетельствовало о пристрастии его владельца к хорошему столу.
     Покинув свой кабинет, судья, помахивая тросточкой, неторопливо направился к мосту Комменж, пересек его и углубился в удаленный от центра города квартал Сен-Сиприан, который отнюдь не являлся подходящим местом для прогулок. Этот квартал пользовался дурной славой, и высокопоставленному чиновнику появляться здесь было небезопасно - тем более поздним вечером.
     Однако, судя по виду Франсуа де Гэро, сомнительная репутация этих мест ничуть его не смущала. Он уверенно шагал по темной улочке, вдоль которой тянулись сплошные развалюхи, и даже что-то напевал себе под нос. Впрочем, в глубине улочки можно было заметить небольшой, но опрятный двухэтажный дом, украшенный изящными балкончиками; именно в этот дом и направлялся судья. Но едва он взялся за дверной молоток, как дверь отворилась, и из нее вышел маленький худой человечек, весь в черном; не успев отскочить, судья так и остался стоять, сжимая в руке молоток.
     Столкнувшись буквально нос к носу, мужчины уставились друг на друга, и вдруг ошеломленный судья понял, что уже не раз видел этого человечка в черном. Более того, это был его давний приятель, занимавший не менее почтенную должность, нежели его собственная. Приятеля звали Пьер Бюрде, он возглавлял кафедру в Ту-лузском университете и носил звание доктора теологии. Бюрде слыл столь же добропорядочным человеком, как и Гэро, тем удивительнее было встретить его в подобном месте.
     Встреча, похоже, не доставила радости ни тому, ни другому; однако судья, будучи из них двоих более темпераментным, первым пошел в атаку.
     - Что я вижу! - воскликнул он. - Вы выходите из дома девицы дю Шато?
     - Что вижу я! - парировал собеседник. - Вы направляетесь в этот дом?
     Гэро с силой хлопнул себя по шляпе, словно желая убедиться, что она прочно сидит у него на голове.
     - Если я туда вхожу, значит, я имею на это право! Довожу до вашего сведения, что девица Виоланта почтила меня своей благосклонностью, и я имею обыкновение два раза в неделю ужинать у нее. Сегодня мой вечер, поэтому я и пришел сюда.
     Исполненным благородства жестом Бюрде запахнул плащ; увы, величия это движение ему не прибавило: достигнув почтенного возраста, доктор был тощ, сед и обладал землистым цветом лица, отчего вряд ли мог рассчитывать на бешеный успех у женщин.
     - Довожу до вашего сведения, - ответил он, подражая голосу приятеля, - что это я пользуюсь благосклонностью девицы Виоланты и ужинаю у нее два раза в неделю. А если сегодня я пришел сюда без предупреждения, то исключительно для того, чтобы доставить ей удовольствие и вручить одну из тех очаровательных безделушек, которые сегодня приобрел специально для нее.
     Воцарилась продолжительная тишина, за время которой нотабли успели успокоиться. Возраст обоих уже не позволял устраивать потасовку из-за прекрасных глаз красотки. Более того, оба были достаточно умны, чтобы сообразить, что эта юная и хорошенькая девица дарит им свое расположение отнюдь не из-за их внешности, и если бы не солидное состояние, они бы не имели никакого шанса ей понравиться.
     Гэро вновь первым нарушил молчание:
     - Да простит меня господь, друг мой, но я чуть не ударил вас, и теперь мне стыдно за подобный порыв. Нас явно провели, но если говорить начистоту, то люди, подобные нам, заслуживают такого отношения. У каждого из нас есть жена и дети, а мы волочимся за красоткой, которой годимся в дедушки!
     Радуясь тому, что дело явно кончится миром, Бюрде хлопнул приятеля по плечу:
     - Клянусь, вы правы! Не будем ссориться из-за девчонки, она этого не заслуживает. Надеюсь, вы сохраните нашу встречу в секрете?
     - Еще бы! И, полагаю, вы тоже?
     - Само собой разумеется. Кстати, не вижу смысла что-либо менять в распорядке, установленном для нас нашей очаровательной подружкой. Признаюсь вам, я имею слабость дорожить своими ужинами в этом доме.
     - А я - своими...
     - В таком случае, раз вас ждут, идите себе на свидание, друг мой. И простите мне, что сегодня вечером я изменил своим привычкам.
     Судья заключил приятеля в обьятия.
     - Честное слово, дорогой Бюрде, иметь такого соперника, как вы, одно удовольствие! Теперь, когда каждый из нас посвятил другого в свою маленькую тайну, все становится гораздо проще.
     На самом деле красавица, о которой шла речь, стоила того, чтобы ради нее пойти на некоторые неудобства. Лет восемнадцати от роду, она была высока ростом, великолепно сложена, с золотистой кожей и пламенным взором черных глаз, которыми она была обязана своему португальскому происхождению; черные и блестящие волосы были настоящим ее украшением.
     Доподлинно известно было только то, что родилась она в Португалии и звали ее Виоланта. Однако откуда взялась вторая часть ее имени - дю Шато, - которую она произносила с особой гордостью, не знал никто. По одним слухам, она была вдовой знатного испанца, который плохо кончил, по другим - дочерью богатых родителей, изгнанной отцом из родного дома из-за какой-то темной истории.
     Как бы там ни было, сейчас красавица Виоланта жила за счет своих прелестей, то есть была всего лишь куртизанкой - разумеется, начинающей, но уже подающей большие надежды. Ей хватило одного взгляда, чтобы вскружить голову спешившему по улице Тулузы солиднейшему Пьеру Бюрде, и одной улыбки, чтобы вышедший на прогулку Франсуа де Гэро забыл и о своей респектабельности, и о многолетней супружеской верности. С тех пор оба нотабля начали вкушать такие плотские радости, о возможности которых они даже не подозревали, прожив всю жизнь подле своих почтенных, но суровых супружеских половин.
     После знаменитой встречи перед дверью некоторое время все шло своим чередом и ко всеобщему удовольствию. Так, очевидно, могло бы продолжаться бесконечно долго, если бы вскоре оба приятеля, связанные теперь дружбой, можно сказать, "на жизнь и на смерть", к удивлению своему, не заметили, что не только они возложили на себя обязанность обеспечивать счастье девицы Виоланты. Однако, если они оба прежде всего заботились о хлебе насущном для знойной красавицы, то третий, судя по всему, угождал ее чувствам: это был очень красивый малый по имени Антуан Кальдела - студент мэтра Бюрде.
     Проведав про тайный роман Виоланты, оба почтенных мэтра изрядно огорчились. Однако жизненный опыт подсказал им, что принять наилучшее решение можно только после всестороннего его обдумывания. Чтобы хорошенько все обсудить, они решили встретиться спустя несколько дней после праздника Богоявления и, воспользовавшись отсутствием мадам Гэро, поужинать в доме судьи, расположенном на улице Филатье. За ужином они вначале мирно беседовали о посторонних вещах. Когда же настало время десерта и слуги, поставив на стол ликеры, удалились, Бюрде, перегнувшись через стол, обратился к своему приятелю:
     - А теперь поговорим о деле. Какие у вас предложения, друг мой? Я, признаюсь честно, пребываю в совершеннейшей растерянности.
     Судья, потихоньку смаковавший сладкий ликер, поставил бокал на стол:
     - Кажется, я нашел решение. Конечно, наличие этого хлыща не может нам нравиться, но попробуем быть выше подобных мелочей... и поведем себя как истинные друзья нашей прелестницы!
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Ничего особенного. Мы с вами уже не молоды, и как только мы отойдем в мир иной, наша красавица останется без средств к существованию. Хуже того, она тотчас станет жертвой клеветы и интриг и непременно окажется в лапах у какого-нибудь прощелыги, который будет использовать к своей выгоде ее красоту и мягкость характера. Если мы хотим обеспечить будущее Виоланты и оградить ее от проходимцев, подобных этому студенту, мы должны прибегнуть к лекарству, именуемому браком. Надо выдать ее замуж!
     - Выдать замуж?! И вы считаете такое решение правильным?
     - Поверьте мне, лучшего нам не придумать. Будучи замужем, Виоланта больше не сможет принимать прохвостов вроде вашего студента. Она станет почтенной женщиной и будет обязана соблюдать приличия...
     - Вы меня удивляете, мой друг. Разумеется, она не сможет больше принимать студентов. Но ведь также она не сможет... принимать и нас!
     Гэро снисходительно улыбнулся и наполнил бокал гостя ликером.
     - Какое заблуждение! Подумайте сами: выйдя замуж, Виоланта будет на всю жизнь обеспечена, ибо мы, разумеется, дадим ей приданое. А поскольку мужа также выберем мы, это будет человек, достойный нашего доверия, и мы сможем обговорить с ним все условия этого брака. Она будет принимать только нас! Кроме всего прочего, в лице ее мужа мы получим самого надежного сторожа. Ну, что вы на это скажете?
     Пока он говорил, хмурое лицо профессора теологии постепенно прояснялось. Когда же судья умолк, Бюрде, откинувшись на спинку кресла, поднял бокал за здоровье друга:
     - Да здравствуют наши судьи - богатство их воображения не поддается описанию! Друг мой, мне кажется, вы нашли превосходное решение!
     - Рад, что вы со мной согласны. Скажу больше: сейчас, когда мы наносим визиты этой очаровательной девице сомнительной добродетели, наша собственная репутация может пострадать в любую минуту. А в том, чтобы зайти в гости к замужней даме, нет ничего зазорного. Таким образом, выдав ее замуж, мы одним выстрелом убьем двух зайцев.
     - Остается только узнать, что об этом думает наша красавица...
     Красавица оказалась чрезвычайно покладистой, поскольку, узнав, что ее роман со студентом больше не является тайной, поначалу забеспокоилась, как бы почтенные мэтры не лишили ее своей поддержки.
     - Более всего мне хочется доставить вам удовольствие, - заявила она двум своим престарелым возлюбленным. - Но все же позвольте мне высказать одно небольшое пожелание: мне хотелось бы, чтобы мой будущий муж не слишком опекал меня и не препятствовал моим капризам.
     - Милое дитя, разумеется, мы сделаем все возможное, чтобы выбрать человека, подходящего вам во всех смыслах, - заверил ее судья. - Вы же знаете, что прежде всего мы печемся о вашем счастье.
     Виоланту его слова убедили. Она вообще была слабохарактерной и не слишком умной, любила только себя и, услышав, что ей готовы обеспечить безбедную жизнь со множеством платьев и дорогих безделушек, тут же поверила всем обещаниям.
     Довольные столь успешным началом исполнения задуманного плана, приятели пустились на поиски подходящего мужа.
     Среди знакомых красавицы-португалки была довольно любопытная супружеская пара: Франсуа Эсбальди с женой. Он был секретарем суда, а посему поддерживал тесные отношения с судьей Гэро, настолько тесные, что именно он был единственным доверенным лицом, кому судья рассказал о своей тайной связи с Ви-олантой. Между тем жена Эсбальди была наперсницей Виоланты и нередко давала красавице дельные советы, в благодарность за которые беспечная и щедрая девица часто делала своей поверенной небольшие подарки.
     Чтобы завершить картину взаимоотношений этой супружеской четы с Виолантой, следует сказать, что Франсуа Эсбальди также пользовался милостями прекрасной португалки, то есть, проще говоря, был ее любовником.
     Вот этого человека судья и посвятил в свои планы. Надо сказать, что секретарь суда обладал поистине феноменальной памятью: он помнил всех, с кем ему довелось встречаться на протяжении его жизни, а особенно хорошо тех, кто когда-либо был вовлечен в орбиту деятельности тулузского суда.
     Быстренько перебрав в уме всех известных ему мужчин, он вспомнил о некоем адвокате, который несколько лет назад стал вдовцом и влачил довольно жалкое существование в городке Жимон, что расположен в округе Жер. Адвокат этот страстно любил деньги - подобная любовь обычно свойственна людям, которым этих денег никогда не хватает. Правда, он был хром, безобразен, лишен всякого обаяния и не блистал ни на любовном поприще, ни на судебном, но заговорщиков это ничуть не смутило. За адвокатом, которого звали Пьер Сен-Ромэн, тут же послали, и когда он прибыл, Эсбальди без промедления втолкнул его в богато обставленный кабинет судьи.
     Прекрасно зная, что мухи липнут на мед, а не на уксус, Гэро обратился к Сен-Ромэну со следующей речью:
     - Человек, обладающий вашими талантами и достоинствами, не должен прозябать в провинции. Мне рассказывали о вас много лестного; люди, подобные вам, в наше время редкость. Почему бы вам не перебраться в Тулузу?
     - Потому что у меня нет для этого средств, - мрачно ответил Сен-Ромэн.
     - Мы могли бы найти для вас эти средства...
     И пока будущий жених пытался сообразить, отчего вдруг его персона вызвала такой живой интерес, судья рассказал ему печальную историю своей "воспитанницы", молодой и красивой особы, довольно состоятельной, у которой давно умерли родители. Гэро опасался, что если и с ним что-нибудь случится, девушка останется одна-одинешенька, без всякой поддержки.
     Рассказанная история повергла Сен-Ромэна в состояние задумчивости. Если девушка так хороша и вдобавок обладает недурным состоянием, то какого черта ей надо выходить замуж непременно за него? Почему она не может