ечера с такой же настойчивостью искал чисто мужской компании. К черту всех женщин с их причудами, жеманством, кознями и переменчивостью, хотя бы на час...
     Где найти мужскую компанию, он знал от Тима. У него был даже выбор: "Кофейный дом" Освего Маркета или "Таверна Француза" на углу набережной и Брод-стрит, ставшая за короткое время любимым местом отдыха нью-йоркской знати. Был, правда, еще "Кеннедиз", но там танцевали, а потому женщин собиралось не меньше, чем мужчин.
     Руководствуясь сразу несколькими соображениями, Турнемин выбрал "Таверну". Во-первых, между вылазками к индейцам туда непременно наведывался Тим Токер, чтобы съесть парочку печеных омаров и опорожнить кувшин-другой "Старой Мартиники", лучшего, по его мнению, рома во всем Нью-Йорке. Во-вторых, "Таверна" стала своеобразной морской биржей, и туда стекались все новости, и, наконец, если уж решаешься набраться, что с порядочным человеком случается нечасто, то лучше делать это красиво, в приличной компании, а не просто напиться, как свинья, в портовом кабаке или в пропахшей зловонием соседнего кожевенного заводика забегаловке среди охотников.
     Не так давно "Таверна Француза" вошла в историю: в 1788 году, сразу после отбытия экспедиционного корпуса Рошамбо и флота адмирала Грасса, Джордж Вашингтон и де Витт Клинтон устроили тут банкет по случаю победы, празднуя одновременно и расставание генерала из Виргинии со своим войском. Долго еще будут тут обсуждать вечерами знаменитое меню того ужина, а еще больше - марки вин, которые подавал Сэмюэль Француз, прозванный Черным Сэмом, негр с Антильских островов французского подданства, о чем свидетельствовало его имя, - весьма колоритная фигура, к которой сам Вашингтон испытывал своего рода уважение .
     Еще четверть века назад, приблизительно в 1762-м, Сэм Француз приобрел хорошенький кирпичный домик в джорджианском стиле, выстроенный лет за сорок до того французским гугенотом Юго де Лансеем - специально для таверны, так как у него был настоящий талант во всем, что касалось стола и приятной мужской компании.
     Когда Жиль вошел в заведение, там уже собралось полно народу и шум стоял невообразимый. В большом зале первого этажа за широкими столами сидели небольшими группками в большинстве своем хорошо одетые мужчины, пили масляный пунш, высасывали устриц - трое чернокожих слуг безостановочно открывали раковины - или закусывали большими ломтями виргинского окорока. Через широко распахнутые двери кухни в зал залетали запахи из большой печи и жаровень, в которых крутились на вертеле куски говядины, цыплята, индейки и те самые омары с приправами, которыми славилось заведение Черного Сэма.
     Сам хозяин в великолепном шелковом костюме цвета зеленого яблока руководил армией подавальщиц, прислуги и поварят, оком знатока следил за тем, чтобы обслуживание велось по всем дравилам и все желания клиентов вполне удовлетворялись: самых важных он встречал лично и провожал в зал, отделанный резной сосной, которая приобрела со временем теплый оттенок и блеск кленового сиропа, или в один из отдельных кабинетов.
     Жиль, одетый с небрежной элегантностью, не остался незамеченным: Черный Сэм, хоть и видел его впервые, устремился навстречу высокому молодому человеку, оказывая ему знаки внимания, составившие отчасти репутацию его заведению.
     - Какая честь для меня, господин шевалье, принимать в своем скромном доме столь важного гостя, - произнес он, отвесив Жилю поклон, не глубокий и не легкий, а такой, как нужно. - Осмелюсь, однако, сказать, что я надеялся увидеть вас здесь...
     Турнемин удивленно поднял брови.
     - Так вы меня знаете?
     - Нью-Йорк пока не слишком большой город, важных гостей замечают сразу и передают описание их внешности и характера из уст в уста, впрочем, оценки ведь могут быть разными. Поэтому я, заметив господина шевалье, когда тот сходил вчера с корабля, позволил себе лично расспросить мистера Тимоти Токера, нашего старого клиента. Так что сегодня я не боюсь ошибиться, приветствуя от всей души вас, сударь, в своей таверне.
     У Черного Сэма был бархатный низкий голос с легким напевным антильским акцентом. Жиль улыбнулся, слегка поклонился.
     - Что же, в таком случае разрешите в свою очередь поблагодарить вас за теплый прием. Я как раз надеялся застать господина Токера. Он тут?
     Словно боясь ошибиться, Сэмюэль обвел взглядом зал.
     - Сегодня я его еще не видел. Господин шевалье желает поужинать?
     - Лучше я немного подожду - может быть, появится мой приятель. Не люблю ужинать в одиночестве. У вас, мне рассказывали, играют?
     - Совершенно верно. В данную минуту господин Джон Вадел мечет банк "фараона". Если предпочитаете пока поиграть, пожалуйста, я предупрежу господина Токера. Сюда, прошу вас...
     Зал для игр находился на втором этаже. Просторная комната была отделана светлым деревом во французском стиле. Здесь народу собрат лось не меньше, чем в самой таверне. Несколько человек, стоя за спинами игроков в вист, наблюдали, как те священнодействовали в предписанной правилами полной тишине, однако большинство столпилось возле стола для игры в "фараона". Зрелище тут и в самом деле было увлекательным: перед каждым из участников аккуратными стопками лежали банкноты и высились горки золотых и серебряных монет.
     Банк метал крепко сколоченный, черноглазый мужчина с густыми бровями. Если б не передергивавший время от времени его лицо тик, оно казалось бы красивым. Кисти, выглядывавшие из безукоризненно белых плиссированных манжет, были костлявы, но ухожены. Они словно сами выбрасывали карту за картой с ловкостью, говорившей о большой практике, между тем как острый взгляд Джона Вадела двигался то направо, то налево, от одного игрока к другому.
     Жестом подозвав лакея. Жиль заказал первый пунш и, получив бокал, приблизился к столу.
     Свободных мест не было, так что ему пришлось довольствоваться ролью наблюдателя. По тревожным взглядам игравших и по напряженной тишине Турнемин понял, что ставки сделаны крупные. Слышался лишь легкий звон металла, неровное дыхание игроков и атласный шелест карт.
     Особенное внимание Жиля привлек один из сидевших за столом - столько страстного желания выиграть было в его лице. Если вообще человеческие черты в состоянии передать азарт, то это были его черты.
     Одетый с безупречной элегантностью в редингот английского покроя из тонкого сукна молодой человек - а было ему не больше двадцати - отличался почти женственной красотой. Такое впечатление создавалось благодаря нежной коже цвета слоновой кости, тонким, шелковистым и кудрявым каштановым волосам и не правдоподобно длинным ресницам, оттенявшим карие глаза: четко очерченные скулы же, напротив, выдавали твердость натуры, а резкий рисунок тонких губ - настойчивость. Стройный, нервный молодой красавец отличался от крепко сбитых румяных американцев английского и голландского происхождения непринужденной грациозностью и бледностью.
     Удача от него отвернулась, это было очевидно.
     Золото монета за монетой вытекало из его тонких аристократических пальцев, уменьшая и без того не слишком высокие столбики, стоящие перед ним.
     Он наблюдал с бесстрастным лицом, как тает его состояние, переходя в руки банкомета. Лишь легкое подрагивание пальцев выдавало нервное напряжение.
     Потом он вдруг решительно подвинул на середину все, что у него оставалось, поглядел в свои карты, потом на две десятки, которые перевернул крупье. И, допив залпом стоящий рядом бокал, поднялся и раздраженно пожал плечами.
     - Мне сегодня определенно не везет, - произнес он по-французски.
     И встретился взглядом с Жилем, не отводившим от него глаз.
     - Хотите занять мое место, сударь? - предложил, улыбаясь, молодой человек. - Оно ничего мне не принесло, но, может быть, вам удастся добиться большего.
     - Пожалуй, попробую, - отозвался Турнемин, улыбнувшись в ответ.
     - О! Вы француз? Не из тех ли, кто сражался за эту священную землю, а потом решил остаться на ней навсегда?
     - Я и в самом деле здесь сражался, но не остался в Америке. Честно говоря, я только что вернулся. Разрешите? Сейчас посмотрим, так ли плохо ваше место, как вы утверждаете.
     Расположившись в свободном кресле. Турнемин вынул из кармана двадцать долларов и поставил их на кон. Через минуту они принесли ему сотню, при виде которой карие глаза молодого человека округлились.
     - Ну вот, видите? - только и сказал Жиль, ставя на кон выигрыш, который моментально вырос вдесятеро.
     - Клянусь честью! - воскликнул молодой человек. - Вы счастливец, сударь. В чем ваш секрет?..
     - Только в одном: я играю исключительно ради развлечения. Может быть, вы просто мало верите в свою удачу?
     - Она со мной так неласкова, - ответил молодой человек с шутливой гримасой.
     Жиль сыграл еще три партии и все три выиграл. Теперь перед ним в банкнотах и монетах лежало целое небольшое состояние, вызывая завистливые взгляды других игроков. Может, он отважился бы еще на один кон, но на другой стороне стола позади наблюдавших за игрой показалась рыжая голова Тима, а потом его призывно машущие руки.
     - На этом я сегодня остановлюсь, - сказал Жиль, подставляя карман, куда со звоном скатился холмик со стола. - Вернетесь на свое место, сударь? Или считаете, еще не все злые духи отсюда изгнаны?
     - Я бы с удовольствием... Но у меня не осталось денег. Разве что...
     Он замолк. Прекрасное лицо его вдруг вспыхнуло, а в глазах загорелось прежнее пламя азарта.
     - Разве что я одолжу вам? Это вы хотели сказать? - закончил за него Жиль.
     - Не совсем, сударь. Меня зовут Жак де Ферроне. Если не считать старого холостяка дяди, нескольких троюродных или четвероюродных сестер, разбросанных по всему свету, никого из семьи у меня не осталось, но в Санто-Доминго у меня есть плантация хлопка и индиго. Я продаю вам ее за пять тысяч долларов! Согласны?
     - Скажем, вы мне ее закладываете за пять тысяч! Держите деньги, сударь...
     И Жиль снова выложил содержимое своих карманов на стол, пока юный Ферроне спешно царапал закладную, обеспеченную землями в Санто-Доминго. А когда игрок с зардевшимися щеками снова взялся за карты, Турнемин сложил расписку, сунул ее в карман и пошел искать Тима. Они прошли в обеденный зал и сели за стол, который указал им Черный Сэм. Заказали устриц, омаров, жаренного в меду поросенка и пива. Игра отвлекла Жиля от тяжелых мыслей, и он забыл о своем намерении накачаться ромом до бесчувствия. Турнемин вдруг обнаружил, что после продолжительной прогулки здорово проголодался, и, слушая Тима, который сообщал ему последние портовые новости и цены на рынке Олбани, он с удовольствием принялся за устриц с перцем, сожалея лишь о том, что американцы предпочитают пиво прекрасным французским винам. После войны стало трудно их доставать.
     Тим продолжал беспечно болтать. Дело его процветало, и он надеялся в скором времени выстроить на Бруклинском холме или на одном из холмов Гарлема красивый особняк. Может быть, тогда его вечная невеста Марта Карпентер решится наконец оставить лавку корабельных снастей на набережной Ньюпорта. И, разумеется, Тима не покидала мысль склонить своего друга остаться в Нью-Йорке и выгодно вложить здесь деньги.
     - Какое тебе дело до политики? Выбрось ты из головы этот Конгресс, пусть грызутся сколько хотят! Если Вашингтон станет в один прекрасный день президентом, ты окажешься в привилегированном положении, ты же знаешь. Ты и так богат, а будешь еще богаче.
     - Не сомневаюсь, Тим, только, видишь ли, я бретонец, а мои соотечественники всегда славились своим упрямством. Мне дали земли на реке Роаноке, а потом забрали их назад, я не могу с этим смириться и не хочу жить в стране, так легко отрекающейся от своего слова. Но это не значит, что я не стану вкладывать деньги в твое предприятие, скорее наоборот. Торговля мехами мне интересна, и я слепо стану следовать твоим рекомендациям во всем, даже если ты решишь вложить мои доходы в недвижимость в Нью-Йорке. Моим детям, если они у меня когда-нибудь будут, это пригодится, только не старайся больше убедить меня остаться в Соединенных Штатах. Я отправляюсь в Луизиану и буду там посредником в твоих делах. Новый Орлеан, знаешь, тоже город с будущим.
     Но где-то на небесах уже было решено, что Турнеминам не место в Новом Орлеане.
     Друзья только что покончили с устрицами, превратив их в гору пустых раковин, как в зале появился молодой Ферроне - он явно кого-то разыскивал. Увидев Жиля и Тима, он направился к ним легкой, словно летящей походкой. Светлые глаза его лучились такой радостью, что результат игры был ясен без слов.
     - Вы как будто выиграли? - весело спросил его Жиль. - Хотите с нами поужинать?
     - С радостью, только одно условие: я вас угощаю. Я и в самом деле выиграл, сударь, даже больше, чем мог надеяться. Благодаря вам я смогу достойно выглядеть в парижском обществе, а может, и в Версале.
     - Рад слышать. Садитесь, пожалуйста. Разрешите представить моего друга Тима Токера.., Нью-Йоркского бизнесмена. Тим, это господин де Ферроне, плантатор из Санто-Доминго. Да, кстати...
     Порывшись в кармане, он вынул расписку, которую судорожно нацарапал ему на игровом столе молодой человек.
     - Возвращаю ваше добро. Теперь вы видите, какую глупость готовы были совершить, продав свою землю за смехотворную цену. Даже для залога такая сумма не слишком велика.
     Но Жак Ферроне не разорвал обязательства, а просто положил его на стол. Его веселое лицо стало вдруг очень серьезным.
     - Я ценю ваше благородство, сударь, но я сказал, что продаю свою плантацию. О залоге говорили вы. Я о нем не думал, так что продажа состоялась.
     - Но это же просто смешно! Не станете же вы отдавать за пять тысяч долларов участок в...
     - В четыреста восемьдесят гектаров под индиго, хлопком и огородными культурами, вместе с домом, хозяйственными постройками, скотом и людьми - там что-то около двадцати мулов и двести крепких рабов. Прочитайте сами документ, впрочем, завтра мы оформим сделку по всем правилам у моего друга Сэмюэля Вейнрайта, у которого я живу, и увидите, что в нем черным по белому означена продажа.
     - Но это бессмысленно. Разорвите расписку, сударь, верните мне мои пять тысяч долларов, и давайте выпьем за счастливое знакомство.
     - Сударь, - решительно произнес молодой человек, - покидая Санто-Доминго, я знал, что никогда уже туда не вернусь. Там есть управляющий, Симон Легро, очень надежный человек, владения при нем приносят максимальную прибыль.
     В ваших интересах согласиться на сделку в той форме, в какой она и была заключена. Вам вовсе не обязательно ехать туда жить, полно плантаторов, которые спокойно обитают во Франции, получая лишь через доверенных лиц доход с поместий...
     - Дело не в этом. Я как раз приехал в Америку, чтобы заниматься земледелием, так что, согласись я принять ваши владения, я управляй бы ими сам, но, боюсь, вы слишком серьезно отнеслись к обязательству, которое, повторяю, наносит вам ущерб.
     - Ни в коей мере! Если только вы не испытываете острой нужды в деньгах, я бы хотел оставить все как есть. Вот увидите, - добавил он совсем другим тоном, в котором сквозила ностальгия, - "Верхние Саванны" - чудесное место. Вы его полюбите.
     - "Верхние Саванны"? - переспросил Жиль, почувствовав вдруг живой интерес, - название будоражило его воображение.
     - Так называется плантация. Там буйно растет синяя трава. Дом - один из самых красивых на острове, а на горизонте самый синий в мире океан и Черепаший остров... А с другой стороны - горы, покрытые дивной зеленью. Да, это чудесный уголок.., где человек может быть счастливым.
     - Так зачем же вы с ним расстаетесь? Может быть, вы как раз не были там счастливы?
     Дворянин из Санто-Доминго грустно улыбнулся одним краешком губ.
     - Не думаю, сударь, что на земле вообще есть место, где я мог бы быть счастлив. Я, видите ли, странный человек - мне вечно нужно то, чего у меня нет. Много лет я мечтал увидеть Америку, но, пока были живы мои родители, об этом не могло быть и речи. Отец считал, что я навек привязан к нашим землям, и даже в Европе не дал побывать, хотя большинство детей наших плантаторов ездят туда, чтобы совершенствовать свое образование. Но вот я приехал в Нью-Йорк и мне уже здесь не нравится. Люди тут грубы, и теперь я больше всего желаю оказаться во Франции, при дворе...
     - А если вам и там не понравится? Вы ведь захотите вернуться в Санто-Доминго.
     - Нет! Никогда!
     Он почти выкрикнул последние слова, а в переменившемся взгляде Турнемин заметил тревогу, даже как будто страх, и потому настаивать не стал. К тому же идея отправиться на Санто-Доминго, богатейший остров в Карибском море, настолько богатый, что его сравнивали с Индией, начинала Турнемину нравиться. Правда, дело как-то слишком уж быстро решилось и казалось слишком уж выгодным, а Жиль никогда не доверял чересчур выгодным сделкам. Повернувшись к Тиму, не проронившему ни слова с тех пор, как подошел Ферроне, Турнемин спросил:
     - Что ты об этом думаешь?
     - Плантация индиго на Санто-Доминго, причем плантация разработанная, - выгодное дело... И я никак не пойму, почему этому господину так хочется от нее избавиться.
     Тим говорил по-английски, но молодой человек, видимо, свободно понимал этот язык, потому что он вдруг густо покраснел.
     - Я не стремлюсь от нее избавиться, сударь.
     Когда шевалье увидит "Верхние Саванны" своими глазами, он убедится, что они стоят по меньшей мере в десять раз больше, чем он заплатил, и если я так настаиваю на том, чтобы уступить свои владения ему, то оттого, что считаю этого господина, хотя до сего дня мы не были знакомы, именно таким хозяином, какого заслуживает прекрасная плантация и каким я сам никогда не смог бы стать.
     У меня нет для этого возможностей, ни физических, ни моральных.., и нет призвания.
     - Но вы, кажется, говорили, у вас там прекрасный управляющий, - возразил Жиль.
     - Действительно прекрасный, даже чересчур!
     Симон Легро безупречно распоряжается "Верхними Саваннами" с точки зрения повышения их доходности, по крайней мере, но он считает себя при этом полновластным хозяином.., а у меня не хватает сил дать ему понять, что он всего лишь мой служащий, и заставить мне подчиняться.
     Они помолчали, а на столе за это время появились дымящиеся омары и еще несколько кувшинов пива. Некоторое время они ели молча, Жиль - довольно рассеянно. Голод его уже не мучил, и он принялся, по обыкновению, размышлять, то есть прислушиваться к откликам, которые возникали у него в подсознании в ответ на слова собеседников.
     Потихоньку Турнемин обнаружил, что на самом-то деле ему никогда не хотелось растить хлопок в Луизиане, что он просто ухватился за первую идею, которая пришла ему в голову, когда лопнула концессия на Роаноке. Как же он, бретонец, сам не подумал о Санто-Доминго, жемчужине Атлантики, короле Карибского моря, острове, откуда, словно из рога изобилия, сыпались на Францию не только индиго и хлопок, но и ром, и сахар, и кофе, и табак? Сколько кораблей из Нанта, Сен-Мало и Лорьяна снаряжалось в Санто-Доминго! Живое воображение рисовало ему одну картину за другой, и, прежде чем его сотрапезники покончили с грудой красных панцирей, Жиль загорелся желанием стать владельцем поместья с названием "Верхние Саванны".
     Отодвинув стул, он щелкнул пальцами, подзывая Черного Сэма, и тот не заставил себя ждать.
     - Если хорошенько поискать, - сказал Жиль, улыбаясь хозяину таверны, - не удастся ли найти в подвалах Сэмюэля Француза одну-единственную бутылочку шампанского?
     Негр улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.
     - Да, разумеется, но у меня осталось всего пять штук и...
     - И вы продаете их на вес золота. Несите сюда одну и не заботьтесь о цене.
     Когда в хрустальных бокалах, бережно поднесенных молоденькой служанкой, заискрилось золотое вино, на которое с уважением взирали посетители за соседними столами. Жиль протянул обоим своим сотрапезникам по бокалу и, подняв свой, произнес:
     - Я принимаю с