- Да, - согласился Филипп и пустил коня вскачь. Мужчины и сами не заметили, как пересекли владения земли Абинье и оказались на землях Реньяров. И только увидев расщепленный молнией дуб, Филипп насторожился.
     - Что случилось, племянник?
     - Да мы. Марсель, давно заехали на земли Реньяров и нас могут заметить.
     - Не бойся ты никого, ведь с нами оружие, и мы можем дать отпор любому, - брови Марселя Бланше сдвинулись, а глаза засверкали как уголья.
     Всадники медленно поднялись на высокий холм. Внизу, шагах в четырехстах, был дом Реньяров.
     Филипп спрыгнул с коня и, держа его под уздцы, стал смотреть.
     - Ты кого-то хочешь увидеть? - спросил Марсель. Филипп утвердительно кивнул. И тут на его лице друг появилась улыбка.
     Марсель проследил за взглядом своего племянника и увидел, как по двору с большой корзиной в руках грациозно идет молодая девушка.
     - О, племянник, да ты, наверное, влюблен? Филипп насторожился, не зная, что ответить. А девушка, как бы почувствовав на себе пристальный взгляд, вдруг замерла на месте и медленно обернулась. Против света она не могла рассмотреть двух мужчин, но сердце Констанции подсказало, что один из них - это тот, кого она спасла, вытащив из воды на берег. И она приподняла руку, как бы желая поправить волосы, и взмахнула ею.Филипп взмахнул в ответ, тут же вскочил в седло и вновь пустил коня вскачь.
     - Скорее! Скорее, Марсель, а то нас заметят!
     Вечером того же дня, сидя у очага и грея озябшие руки. Марсель Бланше посмотрел на своего племянника Филиппа и спросил:
     - Ты что, племянник, влюблен в ту девушку?
     - Наверное, да. Марсель, - признался парень.
     - Ты давно ее знаешь?
     - Нет, мы виделись только один раз.
     - Всего лишь один раз ты так влюбился?
     - Да, наверное, - закивал Филипп.
     - Что ж, я тебе завидую. Наверное, она прехорошенькая, правда, я не смог ее рассмотреть. Как ее зовут?
     И тут Филипп произнес имя. Он даже не желал этого, имя само сорвалось с его губ:
     - Констанция.
     - Констанция? Красивое имя, но какое-то нездешнее. А она тебя тоже любит?
     - Не знаю, - пожал плечами Филипп, - наверное, еще нет.
     - А ты сделай ей какой-нибудь подарок. Ведь все женщины любят, когда им что-нибудь дарят.
     - Что я могу подарить, Марсель? Ведь у меня ничего нет, - развел руками Филипп.
     - Так уж и ничего нет?
     - Ничего. Ты же знаешь, что мы бедны.
     - Ладно, тогда я тебе помогу. Он запустил руку в карман и извлек из кожаного кошелька маленькое золотое колечко.
     - Возьми вот это, отдашь своей девушке и может быть, ее сердце станет более благосклонным к тебе, - Марсель спрятал улыбку в густые усы, но его глаза сияли.
     И Филипп догадался, что Марселю очень приятно дарить это кольцо своему племяннику, зная, что тот обязательно наденет перстень на палец своей избранницы.
     - Марсель, но ведь это очень дорогой подарок.
     - У меня только один племянник - ты, Филипп, и поэтому мне для тебя ничего не жалко. А перстень - это безделушка.
     - Откуда он у тебя?
     Марсель задумался, пожал плечами, с хрустом сжал кулаки.
     - Я хотел подарить его одной женщине, но судьба решила по-другому.
     - Она умерла. Марсель?
     - Нет, дорогой, она не умерла и, наверное, она сейчас счастлива. Она даже не знала о моих чувствах. Правда, это было давно, прошло уже около двух лет...
     - А где все это было? Где она сейчас?
     - Сейчас? - Марсель задумался. - Может быть, в Америке, а может где-нибудь еще.
     - Она уехала и бросила тебя?
     - Нет, я же тебе говорю, Филипп, она не могла меня бросить, потому что даже не знала о моих чувствах. У нее был богатый муж, и они покинули Францию. Ее муж тоже участвовал в заговоре.
     - А почему ты тоже не покинул Францию?
     - Это, племянник, длинная история и я не хочу занимать твои мысли долгими рассказами. Мне не повезло, у меня на хвосте была погоня. Я уводил за собой солдат, чтобы та женщина и ее муж смогли скрыться. И теперь этот перстень с
     Жемчужиной мне ни к чему.
     Филипп держал на ладони перстень и рассматривал матовый камешек.
     - Он очень красивый.
     - Да-да, он красивый.
     - А у Констанции есть медальон с огромной жемчужиной, так что этот перстень ей очень пойдет.
     Вдруг наверху скрипнула дверь и появилась Этель.
     - Мужчины, уже очень поздно, а вы никак не можете наговориться. Идите спать, ведь завтра придется рано вставать.
     - Да, сестра, сейчас идем. Спокойной тебе ночи, - бросил Марсель и тяжело поднялся с резного кресла, на котором любил сиживать отец Филиппа Робер.
     Филипп вошел в свою комнату, сжимая в руке золотой перстень с маленькой жемчужиной.
<Да, да, я обязательно должен подарить это украшение Констанции. Я обязательно хочу, чтобы она думала обо мне, как я думаю и помню о ней>.
     Он открыл шкаф, еще не понимая зачем, увидел свою одежду и тут же принялся вытаскивать ее, раскладывая на кровати.
<Надо надеть вот эту рубаху с кружевным воротником, вот эту куртку, новые сапоги, новую шляпу с лихо загнутыми полями, черные замшевые перчатки, украшенные серебряными накладками и завтра на рассвете отправиться к ручью. Может быть, Констанция почувствует, что я страстно желаю ее увидеть и тоже придет. А когда она придет, я признаюсь ей в своих чувствах и подарю перстень>.
     Филипп почистил пуговицы на своей куртке, быстро разделся, спрятал перстень под подушку и долго лежал, глядя в потолок, вспоминая шум ручья, веселые трели птиц, яркие блики на воде и серебристые тела форелей.
<Да, обязательно завтра поутру я отправлюсь к ручью!>
     Он вскочил с постели, распахнул окно и глянул в небо.
     - Тучи, - угрюмо сказал Филипп, - неужели ветер их не разгонит и завтра будет дождь?
     Он долго стоял у окна, не обращая внимания на холодный пронзительный ветер, смотрел, как быстро плывут по небу лохматые тяжелые тучи. Время от времени в разрывах появлялся бледный осколок луны.
     - Неужели завтра не будет погоды? Неужели будет лить дождь, и я не смогу выбраться из дому?
     Филипп плотно закрыл окно и забрался под одеяло.
<Господи, пошли завтра хорошую погоду, я тебя прошу! Ведь мне обязательно, во что бы то ни стало завтра надо увидеть Констанцию, сказать ей слова... А как это сказать? - тут же задумался Филипп. - Неужели я смогу признаться ей в любви?
     Ведь я никогда прежде этого не делал. А поверит ли Констанция моим словам?>
     Филипп пошарил рукой под подушкой, нашел перстень, завернутый в чистый носовой платок, вытащил его и попробовал примерить себе на палец. Но перстень был настолько изящен и мал, что даже на мизинец левой руки Филипп не смог его надеть.
<А если он и ей окажется мал, что тогда делать? - подумал Филипп. - Нет, у нее изящные тонкие пальцы>.Тут же Филипп вспомнил руки Констанции, вспомнил, как
     Она гладила его по щекам, вспомнил, как он сжимал в своей ладони ее подрагивающие тонкие пальцы.
<Нет-нет, он обязательно ей подойдет! Но главное, чтобы завтра была хорошая погода и чтобы она пришла к ручью...>
     Как ни пытался Филипп Абинье уснуть, это ему не удавалось. Он вновь подскочил к окну, вновь распахнул его и вновь посмотрел на небо.
     Кое-где появились просветы и тускло горели звезды.
<Ветер, ветер, дуй сильнее! - попросил Филипп. - Разгони эти чертовы тучи! Разгони, пусть они летят куда-нибудь на океан, пусть там пойдет дождь! А здесь должно светить солнце. Я хочу, чтобы все было так, как всегда... А что сказать матери? - тут же подумал Филипп. - А, что-нибудь придумаю>.
     Наконец ему удалось уснуть. Его сон был прозрачным и ярким.
     Струился прозрачный, как жидкое стекло, ручей, мелкие рыбы порхали в его глубине... Тени птиц касались глади воды... Шелестела глубокая трава, слышалось пение птиц. И Филипп видел большой белый камень посреди ручья, а на белом камне
     Свою возлюбленную...Констанция сидела, поджав под себя ноги, опустив руки в
     Воду.
     - Ты красивая, красивая, я люблю тебя, Констанция! - шептал во сне Филипп.
     Потом, вдруг, он услышал какой-то странный звук и открыл глаза. Перед ним было светлеющее окно и покачивающийся скрипучий ставень. Дождя не было.
     Он быстро умылся и тотчас принялся одеваться.Наконец, облачившись во все чистое и новое, Филипп спрятал перстень в карман и, стараясь никого в доме не
     Разбудить, вышел во двор и направился к конюшне, то и дело поглядывая на небо, покрытое рваными белыми облаками.
     Он оседлал лошадь и осторожно вывел ее из конюшни.И тут прямо у него над головой хлопнули ставни и распахнулось окно.
     - Филипп, ты куда? - послышался голос Этель. Парень растерялся и тут же принялся соображать,что же сказать матери, как объяснить столь раннюю отлучку из дому.
     - Я хочу съездить в церковь, мама.
     - В церковь?! - изумилась женщина. - В пять часов утра?!
     - Но ведь церковь, мама, очень далеко.
     - Ах, да, церковь далеко, - кивнула головой женщина, и на ее губах появилась улыбка. - Тогда, Филипп, тебе надо спешить, а то можешь опоздать.
     - Да-да, мама, надо спешить. Не беспокойся, я к полудню вернусь.
     - Все понятно, Филипп, - женщина закрыла ставни, а Филипп вскочил в седло и тронул поводья.
     Этель долго стояла у окна на холодном полу, глядя, как ее сын едет по дороге, а потом неожиданно сворачивает не налево, а направо.
     - Права была Лилиан, - улыбнулась женщина, - мой сын влюбился. Что ж, дай бог ему счастья, пусть его жизнь сложится лучше, чем моя, пусть он не знает никакой беды и печали.
     Она прикрыла ставни и уже больше не ложилась. А когда проснулись Марсель и Лилиан, Этель уже радостно хлопотала на кухне, готовя завтрак.
     В очаге весело пылал огонь, на большой сковородке жарились большие куски свинины, а в центре стола стоял кувшин с самым лучшим вином.
     - Мама, зачем ты встала? - сказала Лилиан. - Я бы сама приготовила завтрак.
     - Нет, дочь, я это сделаю не хуже тебя, я еще не такая старая.
     - А где Филипп? - тут же поинтересовалась Лилиан, протирая заспанные глаза.
     - Филипп? А он уехал в церковь, уехал в пять часов утра. Неужели ты не слышала?
     - Нет, не слышала, да он ничего и не говорил. Лилиан пошла умываться, а Марсель, понимая, куда направился племянник, лукаво улыбнулся и подмигнул сестре. Та посмотрела на брата довольно строго, но ничего не сказала.
     И Марсель, отбросив со лба пряди темных волос, сел за стол и стал смотреть в огонь.
     - Так ты знаешь, кто его избранница? - спросила Этель своего брата. Тот пожал плечами.
     - О чем это ты, Этель?
     - Да ладно, Марсель, не надо врать хоть мне. Я вижу тебя насквозь и догадываюсь, что Филипп поделился с тобой своей радостью.
     - От тебя ничего не скроешь, ты очень проницательная.
     - Так кто же она? - снова повторила свой вопрос Этель.
     - Констанция Реньяр - услышала в ответ Этель Абинье.

ГЛАВА 9

     И вновь Филипп очутился в этом чудесном месте. Шумел водопад, бурлил ручей, потоки воды вились среди камней. Но мир выглядел неприветливо и сиротливо, несмотря на буйство осенних красок, несмотря на трогательно-прохладный солнечный свет. Здесь не было Констанции, а Филипп твердо был убежден - это место принадлежит ей и только ей. А поскольку юноша видел уже себя допущенным в сердце девушки, он нашел в этом прекрасном уголке местечко и для
     Себя.
     Он завел коня на лужайку, а сам вернулся к ручью. Мокрые валуны не были надежной опорой, но Филипп Абинье, перескакивая с одного на другой, добрался до серого плоского камня.
<Он словно бы отполирован временем и приспособлен для нужд человека>.
     Филипп опустился на его плоскую вершину и взглянул вверх, туда, где начинался водопад.
<Это же надо, - подумал Филипп, - я упал с такой высоты и остался жив. Не иначе как провидение спасло меня руками Констанции. Ведь если быть абсолютно искренним, она спасла меня и в тот день, когда убили отца. Если бы не она, Реньяры, не задумываясь, расправились бы со мной. Боже мой, как долго я, оказывается, знаю эту девушку, - подумал Филипп, - и в то же время я ничего не знаю о ней, как впрочем, и она обо мне. Единственное, что нам известно - это то, что мы заклятые враги. Но я не хочу ненавидеть Констанцию, да и она полна ко
     Мне нежных чувств. Только за что?> Филипп Абинье ощутил, насколько теплый камень, словно и не стоял он до половины погруженный в ледяную воду. И тут
     Юноше показалось, что камень хранит тепло девушки, выбравшей его местом своего уединения.
     - Констанция, - прошептал он, скользя рукой по гладкой и теплой поверхности камня.
     Он прикрыл глаза и представил, как его пальцы скользят по коже девушки, по плечу, по нежной шее:
     - Констанция, - снова повторил он.
     Филипп уже и сам поверил в свою фантазию, как будто он был сейчас рядом с Констанцией, ощущал своей рукой ее тепло. А та неподвижно лежала рядом, не прекословя ему. Юноша осторожно, боясь спугнуть видение, боясь открыть глаза, лег на камень. Но солнце все равно пробивалось сквозь опущенные веки и он, разозлившись на дневное светило, сдвинул шляпу на глаза. Теперь уже ничто не мешало ему мечтать.
     Он лежал на теплом камне, гладя рукой его гладкую поверхность, а мир был погружен в темноту, из которой он мог вызвать своей волей любое, самое заветное, еще невиденное им, но желанное видение.
     Вначале на черном поле загорелась белая точка. Она приближалась, росла и вот уже превратилась в женский силуэт.
     Девушка спешила навстречу Филиппу, протягивала к нему руки. И он ждал, не в силах сдвинуться с места, ждал, когда она коснется его. Журчание ручья казалось Филиппу ее нежным голосом, звонким смехом. И это было так прекрасно, что ему не хотелось возвращаться к реальной жизни. Только бы лежать, мечтать! Спроси у него сейчас хочет ли он, чтобы Констанция сама пришла к нему, юноша ответил бы отказом. Видение было более прекрасным, чем сама девушка, а мечты - лучше реальности. Ведь тут все было подвластно его воле и никто не мог помешать ему обнимать и целовать свою любимую.
     - Она здесь душою, она здесь, - шептал Филипп Абинье, ощупывая гладкий камень. - Всегда можно найти место, где остается душа человека, где бы он ни был. А моя душа, - тут же спрашивал Филипп самого себя, - а где осталась она, когда я
     Лежу на камне и мечтаю? А мою душу, - подумал он, - забрала с собой Констанция и ей не так одиноко сейчас, ведь я рядом с ней. Я стерегу ее душу, а она стережет мою - и никто не догадывается, глядя на нас, что мы знаем друг друга. Это большое счастье - иметь тайну.
     Филипп Абинье забыл о том, как опасно находиться на этом месте, ведь тут начинались земли семейства Реньяров. И встреть его тут старый Гильом или кто-нибудь из братьев - и не миновать беды.
     Но Филипп надеялся совсем на другую встречу. Он знал, Констанция обязательно вернется сюда. Не может же быть так, чтобы его тянуло прийти к ручью, виденному им несколько раз в жизни, а она, Констанция, навсегда забыла про свое любимое место.
     В том месте, где располагался камень, берега круто спускались к воде, а их откосы сплошь усыпали колючие кусты. Со стороны было невозможно заметить человека, расположившегося на камне. Быть может, именно поэтому Констанция выбрала серый валун местом своих уединении. И было ясно - только она одна может отыскать Филиппа в этом закрытом от посторонних глаз укромном уголке.
     Так начинался день для Филиппа Абинье, день, предвещавший счастье. Правда, он мог обернуться трагедией, но юноша об этом мало задумывался, предоставив выбор течению жизни. Иногда жизнь бывает мудрее людей и тот, кто ничего не делает - выигрывает, а стремящийся к цели опаздывает, хоть и спешит изо всех сил.
     Филипп Абинье терпеливо ожидал, когда счастье само придет к нему в руки, склонится над ним в облике Констанции и шепнет на ухо: я здесь.
     А вот Гильом Реньяр был обуреваем совсем другими мыслями. Он, вот уже несколько месяцев не выходивший из дому, к вечеру предыдущего дня почувствовал прилив сил. Он снова ощутил себя способным сидеть в седле, держать оружие.
<Может быть, в последний раз судьба сжалилась надо мной, - думал старый дворянин, - и напоследок дала мне возможность объехать свои владения? А может быть, это сама смерть хочет найти меня не немощным стариком, а лихим всадником и встретиться со мной на холмах? Но как бы там ни было, я согласен>.
     Гильом вышел во двор и вдохнул сырой ночной воздух. Он посмотрел на дом, медленно погружавшийся в сон, и ему показалось нелепым то, что когда люди полны сил, они ложатся спать. Виктор и Жак были в отъезде, Констанцию Гильом не хотел тревожить. Оставался только Клод.
     Старик поднялся на второй этаж и без стука отворил дверь в спальню сына. Тот еще не спал, но уже готовился ко сну, сбрасывая на кресло тяжелый кожаный жилет.
     Клод с удивлением посмотрел на своего отца.
     - Что-то случилось? - спросил он.
     - Нет, все отлично, Клод, но я ощутил силу в своем теле и хотел бы прокатиться верхом.
     Предложение было довольно странным, если учесть, что оно исходило от человека, вот уже несколько месяцев не покидавшего дом.
     Но Клод был рад за своего отца. Правда, ехать в ночь верхом, когда уже собрался лечь в постель... Но это было желание отца.
     - Хорошо, я сейчас подниму конюха и пусть седлает лошадей.
     - Нет, Клод, мы все сделаем сами, как в былые времена.
     - В былые времена? - переспросил сын. И он вспомнил своего отца, уже приготовившегося к смерти. А теперь перед ним стоял немощный старик, лишь каким-то чудом почувствовавший себя сильным мужчиной, и говорил о ночной верховой езде.
     - Да-да, Клод, мы объедем наши владения, посмотрим, все ли в порядке. И не дай бог, кто-нибудь попадется на воровстве! Прихвати с собой пистолеты.
     Сборы были недолгими и вскоре уже Клод и Гильом украдкой выводили из конюшни лошадей.
     - Вот видишь, Клод, - шептал Гильом, - чего стоят ваши хваленые наемники! У нас можно увести лошадей прямо из стойла, а они даже не проснутся.
     - Но, отец, может быть, кто-нибудь и видит нас, но узнав, не хочет вмешиваться?
     - Все равно, завтра я им всем покажу! - шептал Гильом, вновь чувствуя себя полновластным хозяином в поместье.
     Он уже предвкушал себе то удовольствие, с которым встретит завтра или послезавтра Виктора или Жака, вернувшихся из поедки.
     - Они увидят, - шептал себе под нос старик, - что я вновь прежний и не спущу никому неповиновения.
     Лишь спустившись за каменную ограду, окружавшую дом, мужчины сели в седла. Клод не переставал удивляться своему отцу - такие разительные перемены произошли в его лице. Глаза горели нездоровым блеском и даже при лунном свете был заметен румянец на щеках.
     - Ну что, вперед, Клод! - воскликнул Гильом и пришпорил своего коня.
     Он летел по своим полям, залитым лунным светом, под звездным небом - и не было никого, кто бы мог его остановить. Сын еле поспевал за старым Гильомом.
     - Эй! Эй! - кричал Гильом в ночь, и его голос отдавался эхом отдаленных холмов.
     - Эй! Эй! - вторил отцу Клод, настегивая своего коня.
     Вскоре они добрались до опушки леса и старик еще раз озадачил Клода.
     - Ты ничего не прихватил поесть, сын? Я голоден. Клод пожал плечами.
     - Сейчас посмотрю.
     Он порылся в переметной сумке и извлек из нее половину лепешки, которую не съел сегодня днем. Он разделил трапезу с отцом и боясь, не случится ли что, следил за тем, как старый Гильом с аппетитом ест черствый хлеб.
     Трапеза конечно же была убогой, но и она могла хоть немного утолить некстати разыгравшийся у Гильома голод и привести его немного в чувство после быстрой скачки.
     Вновь луна вышла из-за облаков, - сказал Клод Реньяр. - Лошади взмокли, а сейчас вечер холодный. Уже ночь, - улыбнулся старик и направил своего коня в сторону холмов, как раз туда, где появилась полная луна, похожая на огромный белый глаз между двумя черными грядами облаков. Она освещала печальную картину. Безжизненная равнина, конечно, казавшаяся такой только ночью, местами покры