день, когда ты убедишься, что я был прав. Подумай о твоем сыне, который пробуждается к жизни без тебя. Забудь наконец этого Бофора. Он недостоин тебя. И думай о том, чье имя ты носишь. Вот он достоин тебя.., и он так любит...
     - Неужели вы прорицатель, сир? Кто мог сказать вам?
     - Никто.., если не считать мое знание людей. Все, что он делал, он делал только из-за любви... Не пытайся больше поймать звезду на дне колодца.
     Он отстранился от нее, но не отвел глаза. Затем, бросив быстрый взгляд на город, он сделал несколько шагов в сторону присутствующих. Похоже, огонь уменьшался.
     Император остановился, обернулся.
     - Ну так как? - сказал он. - Я жду!
     Марианна медленно склонилась в глубоком реверансе.
     - Я попытаюсь, сир... Даю вам слово.

ЗИМНИЙ ВЕТЕР

ГЛАВА I

КАССАНДРА

     Кровать со слегка отдающими плесенью простынями была твердой, как доска. Марианна долго ворочалась, тщетно пытаясь уснуть. Она очень устала и, когда император удалился, поспешила в свою комнату, убедившись, что Жоливаль надлежащим образом устроен по соседству. Конец этого богатого на впечатления дня был слишком утомительным, чтобы молодая женщина не испытала облегчения, избавившись от придворного протокола, срочно вводимого в Кремле графом де Сегюром.
     Думая только об отдыхе и отложив на завтра решение сложных проблем, Марианна сразу же легла, надеясь, что после сна у нее в голове все прояснится. Но безжалостный водоворот мыслей и жесткое ложе не позволили обрести ей блаженное забвение.
     А мысли ее, отказываясь от передышки, блуждали на дороге в Санкт-Петербург вслед за тем, кто, ничуть не тревожась о своей возлюбленной, с такой легкостью и эгоизмом оставил ее. И тем не менее ей не удавалось рассердиться на него серьезно, столь велика и слепа была ее любовь к нему. Она слишком хорошо знала упрямство Язона, чтобы искать ему оправдания, будь то стойкая злоба к Наполеону или страстное желание вернуться в свою страну... Два чувства, взвесив все, вполне объяснимые и такие типично мужские!
     Марианна также не скрывала от себя, что без вырванного у нее Наполеоном обещания, о котором она уже жалела, она сделала бы все, чтобы уйти из этого дворца, где она чувствовала себя в его власти. С какой радостью она последовала бы примеру Крэга О'Флаерти! Ирландец не захотел остаться во дворце. Узнав от Гракха о судьбе Язона, он без колебаний принял решение.
     - Раз вы отныне в безопасности у своих, - заявил он Жоливалю, - прошу разрешения продолжить мой путь к морю, то есть в Петербург. Я задыхаюсь на бесконечных дорогах этой слишком большой страны. Мне нужен воздух открытого моря! Там я встречу Язона, просто отыскав дом его друзей Крыловых. И даже если я проделаю весь путь пешком, тогда как он едет верхом, я успею поймать его, так как он, безусловно, проведет там до отплытия несколько дней...
     Всегда все понимающий Жоливаль дал ему "добро", и Крэг уехал, попросив виконта попрощаться за него с Марианной и поблагодарить императора за щедрый подарок - лошадь, - при настоящих обстоятельствах поистине царский...
     Его отъезд явился для Марианны опасным искушением. Честное слово - довольно хрупкая вещь, когда вмешиваются все демоны непорядочности и начинают его оспаривать. Ведь на самом деле Марианна ни в чем не поклялась Наполеону. Она пообещала "попытаться"... но попытаться что? Окончательно отказаться от мечты о счастье, которую она лелеяла годами?..
     Конечно, если смотреть на вещи беспристрастно. Наполеон прав. Марианна признавала, что он проявил доброту и проницательность. Она допускала, что на его месте она вела бы себя так же! Более того, она осмелилась признать, что, в противоположность ему, Язону не хватало порядочности. Но в то время как ее мозг пытался рассуждать здраво, полное возмущения сердце боролось изо всех сил, требуя права биться в избранном им ритме и слепо следовать эгоистическому полету морской птицы по имени Язон Бофор...
     Однако упрямые крики этого сердца теперь, казалось, раздвоились, как если бы из глубины души Марианны стал пробиваться другой, еще робкий голос. Этот голос возник недавно, перед портретом белокурого малыша... Вдруг, как по волшебству, вместо лица ребенка-короля молодая женщина увидела маленькое смуглое личико, снова ощутила на своей груди легкий груз шелковистой головки, а вокруг пальца повелительную нежность крохотной ручки Себастьяно, замкнувшейся вокруг него! Впервые после ужасной ночи, когда он исчез, Марианна осмелилась произнести его имя... Где был он в этот час? В какое тайное место увез его мрачный князь Коррадо?..
     Отчаянно встряхнувшись, словно отгоняя тучу ос, молодая женщина начала поносить самое себя.
     - Перестань сочинять романы, дурочка, - закричала она в полный голос. - Кого ты хочешь обмануть?
     Твой сын в этот момент не спрятан где-то. Он спит, как маленький принц из сказки, в тосканском дворце посреди громадного сада, охраняемого белоснежными павлинами. Ему там хорошо. Он укрыт от любой беды. Он царствует в чудесном мире, где скоро начнет играть и бегать...
     Голос ее перехватило, его затопил внезапный поток слез, и Марианна зарыдала, уткнувшись носом в пыльную подушку. До сих пор, уносимая течением событий и впечатлений бесконечного путешествия, балансируя между усталостью дней и ненасытной страстью ночей, она не позволяла памяти о ее сыне подать голос. Но одним ударом проницательность императора сломала с таким трудом возведенный барьер, чтобы поставить внезапно перед лицом всего, что означало ее добровольное самоотречение.
     Это правда, что ребенок вступит в жизнь без нее, что он научится смеяться и разговаривать вдали от нее, и в его детском словаре не будет слова "мама". Скоро он начнет неуверенно топать на своих маленьких ножках, но цепляться он будет за ласковую руку донны Лавинии.., или человека, который, не передав ему ничего от своей плоти, подарит тем не менее всю свою любовь.
     Боль возрастала, увеличивая искушение бежать, и растерявшаяся Марианна уже не знала, какое сожаление ее больше мучит: об убежавшем от нее возлюбленном или о ребенке, который никогда не полюбит ее.
     Возможно, она даст себя унести одной из тех волн отчаяния, которые были ей так хорошо знакомы и которые иногда будили ее по ночам, когда ощущение, что происходит нечто необычное, оторвало ее от всех печалей. Она открыла глаза и увидела, что комната освещена словно светом зари...
     Спрыгнув с кровати, она подбежала к окну и испуганно вскрикнула: этой необычайной зарей, освещавшей все, как ясным днем, была горевшая Москва! Два гигантских пожара, кроме тех, что уже начались раньше, пылали на юге и на западе, раздуваемые ветром, расширявшиеся с невероятной скоростью, пожирая деревянные дома, словно пучки соломы.
     Вдруг она вспомнила об уговорах кардинала. Как она могла забыть о них! Марианна торопливо оделась, подцепила туфли и бросилась наружу. От тишины и темноты у нее захватило дух. В коридоре, едва освещенном тусклой лампой, все было спокойно и тихо, за исключением могучего равномерного храпа, доносившегося из-за соседней двери и подтверждавшего, что Жоливаль крепко спит. Город горел, и не похоже, что кто-нибудь это заметил. Решив поднять тревогу, Марианна бросилась по лестнице на большую галерею, где дежурили часовые. Она подбежала к двери императорских апартаментов и хотела ее открыть, когда внезапно появился Коленкур, который, по всей видимости, тоже собрался войти к императору.
     - Слава Богу, господин герцог, вы здесь! Я начала отчаиваться найти кого-нибудь бодрствующим в этом дворце. Город горит!
     - Я знаю, княгиня, я видел! Камердинер разбудил меня минут пять назад.
     - Надо предупредить императора!
     - Время терпит! Пожар выглядит серьезным, но он не угрожает Кремлю. Я послал слугу предупредить гофмаршала. Мы посоветуемся с ним, что следует предпринять.
     Спокойствие обер-шталмейстера было утешительным.
     Марианна впервые встретилась с ним сегодня вечером, поскольку в то время, когда она сошлась с императором, Коленкур был послом в России и оставался там до 1811 года. Но она ощутила внезапную симпатию к этому аристократу старого закала, умному и учтивому, чье красивое задумчивое лицо и изысканные манеры заметно выделялись среди обычного окружения императора. Кроме того, она сочувствовала его горю в связи с геройской гибелью его брата под Бородином.
     С покорным вздохом она опустилась на крытую бархатом банкетку и обратила к своему собеседнику взгляд, полный такой тоски, что он не смог удержаться и улыбнулся.
     - Вы так побледнели, сударыня, и я знаю, что вы еще не оправились от недавней раны. Вам следует вернуться в постель.
     Она отрицательно покачала головой. Гигантская огненная стена еще стояла у нее перед глазами, и безумный страх сжимал ей горло.
     - - Я не могу. Но умоляю вас, предупредите императора! Город сгорит полностью. Я знаю, я в этом уверена... Мне сказали это.
     - Кто же мог сказать вам подобную вещь, моя дорогая Марианна? - послышался за ней сонный голос Дюрока, видимо, без обиняков извлеченного из первого, самого сладкого сна.
     - Один священник.., которого я встретила позавчера в Сен-Луи-де-Франс, где я нашла убежище. Он заклинал меня, как и всех, кто был там, бежать, покинуть этот город! Он обречен! Ростопчин открыл тюрьмы и выпустил весь сброд, чтобы они сожгли Москву.
     - Но это же, в конце концов, безумие! - взорвался Коленкур. - Я знаю русских и...
     - Вы знаете дипломатов, господин герцог, вы знаете себе подобных, но вы не знаете русский народ. День за днем он уходил, оставлял город, свой святой город. И губернатор поклялся, что Москва не останется в ваших руках, чего бы это ему ни стоило...
     Оба сановника переглянулись над головой молодой женщины.
     - Почему же вы не сказали об этом раньше? - спросил наконец гофмаршал.
     - Я пыталась... Я пыталась предупредить императора, но он не захотел меня выслушать. Вы знаете, какой он. Но теперь надо его спасать. Клянусь вам, что он в опасности. Разбудите его! Разбудите, если не хотите, чтобы это сделала я сама.
     Она встала и хотела броситься к закрытой двери, но Коленкур схватил ее за руку.
     - Прошу вас, княгиня, успокойтесь. Положение еще не столь трагично, и император утомлен. Уже три ночи он не спал, а дни были тяжелые. Пусть он немного отдохнет, да и вы тоже! Послушайте, что мы сейчас сделаем! Вы, Дюрок, пошлите за сведениями к губернатору и поднимите гвардию в ружье. А я возьму лошадь, поеду разобраться на месте и постараюсь собрать людей на помощь. В любом случае действовать надо незамедлительно! Все наличные войска будут брошены на борьбу с огнем.
     - Хорошо, но не просите меня идти лечь. Я все равно не смогу заснуть.
     - Тогда идите сюда, - сказал Дюрок, открывая дверь императорской прихожей. - Я поручу вас Констану, пока отдам распоряжения, а затем вернусь.
     - Это не совсем прилично, - сказал Коленкур. - Мадам...
     - Я знаю мадам, - оборвал Дюрок. - Это старый друг, и могу заверить вас, что после императора я не встречал более упорной головы, чем у нее. Идите по своим делам, а я займусь своими.
     В прихожей они нашли мамелюка Дли и двух его товарищей, отчаянно споривших с Констаном. Камердинер императора прилагал максимум усилий, чтобы успокоить их, ибо, по всей видимости, они хотели того же, что и Марианна: разбудить императора.
     Дюрок отослал их отдыхать и предупредил, что в случае необходимости их позовут.
     - Мы еще не будем будить его величество. Он слишком нуждается в отдыхе, - добавил он строгим тоном. - А вы подняли такой шум, что глухой проснется.
     Констан позволил себе улыбнуться, философски пожав плечами.
     - Господин гофмаршал хорошо знает, что в армии, как и при дворе, они все таковы. Чуть что не так, они сразу теряют голову, если нет самого императора, чтобы сказать, что все идет хорошо.
     - Было бы довольно трудно сказать это сегодня ночью, - пробормотала Марианна. - И если бы я была на вашем месте, дорогой Констан, я бы уже укладывала вещи его величества для переезда. Никогда не знаешь, что будет. И события могут развернуться с такой быстротой, что вы себе и представить не можете.
     Который уже час?
     - Скоро одиннадцать, госпожа княгиня. Позволю себе предложить вашему светлейшему сиятельству пройти, в ожидании возвращения господина гофмаршала, в салон. Там немного сыро, но горит огонь и есть удобные кресла, а я мог бы принести чашку доброго кофе.
     Она улыбнулась ему, обрадованная видеть его по-прежнему благодушным, деловитым, подтянутым и одетым с иголочки, словно он целый час занимался своим туалетом. Поистине, он был образцом слуги.
     - На огонь я сегодня уже насмотрелась, мой дорогой Констан, а вот кофе выпью с удовольствием.
     Салон, о котором шла речь, оказался громадной комнатой, разделенной на две части карнизом, поддерживаемым двумя толстыми колоннами. Между стенами и колоннами стояли бронзовые треножники. Стены и колонны обильно покрывала позолота, но она немного почернела и поблекла от времени. Повсюду стояли кресла и канапе, а в углу, естественно, висела большая, сверкающая золотом и пурпуром икона, изображавшая изможденную Богородицу с громадными глазами. Изрядно запыленный, необъятный ковер покрывал черные мраморные плитки пола.
     Марианна приостановилась, чтобы осмотреть убранство комнаты. Затем, в ожидании обещанного кофе, она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу, глядя на панораму древней русской столицы. Сильный переменчивый ветер дул одновременно с севера и запада и гнал пламя к центру, засыпая еще нетронутые дома фонтанами искр и вызывая новые пожары. Демон огня пришел в Москву, и никто не мог сказать, удастся ли его обуздать.
     Кофе появился вместе с Дюроком. Два старых друга принялись за него в молчании, словно совершая некий ритуал, каждый погруженный в свои мысли, стараясь не проявлять беспокойства. Ощущения и княгини и гофмаршала, вне всякого сомнения, были одинаковыми: этот город, на который в разной степени они возлагали такие надежды, казался им теперь челюстями библейского чудовища, готовыми сомкнуться на их хрупких человеческих телах.
     Около половины первого ночи вспыхнул пожар в еще погруженном во мрак районе, затем еще один.
     - Пожар распространяется! - заметил Дюрок удивительно хриплым голосом.
     - Круг замыкается. Умоляю вас, друг мой, разбудите императора, пока еще не поздно. Я боюсь, я так боюсь... Эти люди решили не оставить в Москве камня на камне.
     Он гневно пожал плечами.
     - Да нет же! Это невозможно! Нельзя сжечь целый город, особенно таких размеров. Вы теряете самообладание из-за того, что горят предместья, но наши солдаты действуют, и они быстро схватят поджигателей, если только поджигатели существуют!
     - Вы еще сомневаетесь в этом? Да вы все слепцы!
     Уже несколько часов я пытаюсь убедить вас, что мы в смертельной опасности, а вы готовы принять меня за сумасшедшую. Я чувствую себя Кассандрой, старающейся урезонить троянцев...
     Видя неуверенный взгляд Дюрока, она предпочла больше не углубляться в античные сравнения. Гофмаршал двора сейчас явно находился за сотни лье от Трои, и Кассандра была, очевидно, последней особой, чьи достоинства он хотел бы обсуждать. К тому же возвращение Коленкура изменило ход разговора.
     На лице герцога де Висанса виднелись следы сажи.
     Его мундир был изрешечен маленькими дырочками от искр, и глаза из-под нахмуренных бровей смотрели мрачно.
     - Дела идут плохо, - признал он. - Осмотр, который я произвел вокруг Кремля, убедил меня, что мы можем пережить неожиданную драму. Пожар везде берет верх. Новые очаги возникли на севере, и ветер раздует их с минуты на, минуту. Но есть нечто более ужасное...
     - Более ужасное, - проворчал Дюрок. - Не представляю себе, что это еще может быть!
     - Помпы! Мы почти ничего не нашли! А те, что обнаружили, оказались негодными...
     - И это не убедило вас в достоверности моих сообщений? - воскликнула возмущенная Марианна. - Чего же вы хотите? Ведь я сказала вам и повторяю, что все это заранее обусловлено и подготовлено до мельчайших деталей, что русские сами поджигают Москву по приказу их губернатора. И тем не менее вы все время отказываетесь выслушать меня! Бегите, черт побери! Будите императора и...
     - И бежать? - оборвал Коленкур. - Нет, сударыня! Мы пришли сюда ценой таких больших усилий и жертв не для того, чтобы бежать подобно зайцам из-за нескольких горящих лачуг! Не первый раз горят дома под нашими шагами.
     - Но это, без сомнения, первый раз, когда они горят за вашей спиной... Простите меня, пожалуйста, что я коснулась еще свежей раны! Я думаю только о спасении императора и его армии, господин герцог!
     - Я знаю это, сударыня, и поверьте, что не сержусь на вас.
     Удержавшись от движения плеч, которое выдало бы ее раздражение, Марианна отошла на несколько шагов.
     Она была обескуражена, еще раз убедившись, насколько тяжело помешать мужчинам стремиться, очертя голову, к своей судьбе. Тем временем Дюрок спросил о других новостях.
     - Как обстоят дела в городе?
     - Войска стоят в боевой готовности. Что касается местных жителей, то для поджигателей они ведут себя странно. В слезах оставляют свои дома и толпятся в церквах. Они переполнены.
     - А здесь?
     - Кроме императора, все на ногах. Галерея полна обезумевших людей. Волнение всеобщее, и, на мой взгляд, возможна паника. Пожалуй, пришло время, как это ни печально, разбудить его величество.
     - Ах! Немедленно! - не смогла удержаться Марианна.
     Коленкур повернулся к ней и сурово сказал:
     - Положение требует этого, сударыня. Но мы потревожим императора не для того, чтобы бежать. Просто он своим присутствием успокоит тех во дворце, кто готов поддаться панике.., вы первая, княгиня.
     - Что бы вы обо мне ни думали, я ничуть не собираюсь поддаться панике, господин герцог! Но я считаю, когда дому грозит катастрофа, лучше предупредить хозяина. Который час?
     - Скоро четыре! Идите туда, Дюрок!
     В то время как гофмаршал направился к императорской спальне, куда Констан уже открыл дверь, Марианна, отнюдь не жаждавшая остаться с Коленкуром, который, видимо, не питал к ней особой симпатии, решила пойти на поиски Жоливаля и Гракха. При такой сумятице они не могли спать. Сейчас они, быть может, очень беспокоятся о ней. И она направилась наверх.
     Но ей не пришлось долго идти. Едва она вышла на галерею, где толпились офицеры, солдаты и слуги императорского двора, как заметила Жоливаля, сидевшего на кушетке рядом со стоявшим на ней Гракхом, который, поднявшись на цыпочки, явно кого-то высматривал в этой толпе. Появление Марианны вызвало у обоих радостные восклицания.
     - Черт возьми! - выбранился Жоливаль, за грубостью скрывая пережитое волнение. - Куда вы к лешему запропастились? Мы уже думали, что вы бросились в это огненное море, чтобы попытаться...
     - ..Убежать отсюда? Попасть на дорогу в Санкт-Петербург? И бросить вас здесь? Плохо же вы меня знаете, друг мой, - упрекнула его молодая женщина.
     - Вас бы простили, тем более что со мной Гракх!
     Вы могли бы выбрать свободу и бегство к морю.
     Она грустно улыбнулась, обняла его за шею и неожиданно расцеловала в обе щеки.
     - Полноте, Жоливаль! Вы прекрасно знаете, что теперь вы с Гракхом - все, что у меня осталось. Что делала бы я на дороге в Петербург? Меня там никто не ждет, поверьте. В настоящий момент Язон думает только об одном: о корабле, который вскоре отвезет его к его дорогой Америке, к войне, ко всему, что нас разделяет.
     И вы хотели бы, чтобы я бежала за ним?
     - А у вас ни на секунду не появлялось такое желание?
     Она слегка заколебалась.
     - Честно говоря, да! Но я поразмыслила. Если бы Язон хотел увидеть меня, как я его, он был бы сейчас в Москве, пытаясь найти меня, выкрикивал бы мое имя на всех перекрестках.
     - А кто вам сказал, что он не делает это?
     - Не представляйтесь адвокатом дьявола, друг мой.
     Вы знаете так же хорошо, как и я, что это невозможно.
     Язон с кажд