плантации была просто неоценима. С помощью Лайама Финнегана Моисей осмотрел рабов, долго расспрашивая каждого, чтобы определить, в зависимости от развития и потребностей невольников, как лучше вернуть их к человеческому образу жизни. Сам его вид, спокойствие, низкий чарующий голос производили на несчастных неизгладимое впечатление: бывший вождь, видимо, старался хоть отчасти залечить те раны, которые когда-то наносил своему народу на берегах Конго.
     Самым страшным врагом плантации оказался сезон ураганов. Временные жилища, построенные вместо сгоревших хибар, не выдерживали порывов ветра; женщин и детей поселили пока что в домах прислуги и конюшнях, а тем временем рабы, у которых Моисей обнаружил склонность к ремеслу плотника или каменщика, возводили новые, прочные дома: Жиль не желал больше видеть на плантации хижины из тонких досок и пальмовых листьев: они вспыхивали, как факел, от любой искры и разлетались даже от несильной бури. Каждой семье выделяли теперь огород и просторное жилье, а для одиноких доставили из Нового Орлеана передвижные сборные бараки - они были достаточно прочны, но в зависимости от потребностей хозяйства легко переставлялись на другие места (чтобы поля не истощались, культуры на них приходилось чередовать). Если муж чина женился, он покидал барак, где хозяйничала повариха, и получал дом с клочком земли.
     Турнемин хотел, чтобы его рабы жили лучше всех других на острове, и тратил деньги на их устройство без счета. Он решил, что сначала позаботится о работниках, а потом займется своим собственным особняком. Потому-то первый же выстроенный дом был отдан Лайаму Финнегану под больницу. Лекарь тоже не бездельничал эти три месяца, и припадать к любимой подружке - бутыли с ромом - ему доводилось лишь глубокой ночью. Рабы плантации были почти все больны. Особенно из того поселения, что находилось ближе к господскому дому. Те, что жили у подножия холма, оказались поздоровее: Легро собрал там ударные силы, но остальные - сплошь оголодавшие, а часто и изувеченные, так что хлопот врачу хватало.
     К счастью - иначе бы ему не справиться - Финнеган нашел в лице Понго неоценимого помощника: он с удовольствием открывал ему свои небольшие личные секреты терапевтического применения растений, а индеец выращивал их в специально отведенном для этого уголке, куда посторонние, даже его ученики, не допускались.
     Благодаря всеобщим усилиям хозяйство "Верхних Саванн" восстанавливалось на удивление быстро. Помогла и поразительная плодородность почвы острова: и на полях, и в огородах зрели обильные урожаи. Прошел уже месяц, как капитан Малавуан повел "Кречет" в Нант с полными трюмами индиго, а другой корабль "Надежный" увез хлопок, который удалось спасти от пожара. Выручка должна была помочь Турнемину залатать существенную брешь в бюджете - результат расходов на восстановительные работы в "Верхних Саваннах" и обустройство рабов: Жиль не считался с тратами, когда дело касалось поместья, - так он к нему прикипел душою.
     Турнемин бросил поводья Купидону, юному конюху, прибежавшему на стук копыт, и чуть не был сбит с ног прыгнувшим с крыльца Понго - лицо индейца выглядело непривычно взволнованным.
     - Наконец твоя приезжать! Давно надо! - воскликнул он. - Пошли!
     - Куда? Что случилось?
     - К лекарь! Твоя видеть!
     - В больницу?
     Понго кивнул и помчался к новому зданию, возвышавшемуся у подножия холма. Это было очень простое сооружение, поставленное по настоянию Финнегана на сваи, дабы избежать нежелательных визитов домашних и диких животных, в изобилии водившихся на острове. Дом состоял из двух половин, примыкавших друг к другу под прямым углом - в той, что побольше, стояло тридцать кроватей, а меньшая предназначалась для рожениц - здесь распоряжалась Дезире, у которой врач открыл таланты повитухи. На пересечении крыльев находилась ванная комната, кабинет Финнегана и крохотная комнатка - аптека. Светлая и безукоризненно чистая больница была гордостью Турнемина и Финнегана.
     Взорам Жиля и Понго открылась совершенно неожиданная картина. Финнеган в гневе грыз ногти, в то время как незнакомый монах, один из братьев госпиталя Шарите в Кап-Франсе, выстроил посреди комнаты пять молодых негритянок, прыскавших со смеху, и внимательно осматривал женщин одну за другой, щупал им животы и даже прикладывался к ним ухом с ученым видом, страшно действовавшим на нервы ирландцу.
     - Что это значит, святой отец? Чем вы занимаетесь? - спросил Жиль не слишком любезно. - Зачем вы ощупываете этих женщин?
     Монах был стар, лицо суровое, волосы и борода седые и довольно грязные.
     - Здравствуйте, господин де Турнемин. Прошу, не мешайте мне заниматься делом, возложенным на меня Святой Церковью.
     - Не понимаю, какое отношение Святая Церковь имеет к моей плантации, - ответил все так же резко Турнемин. - Однако прежде всего представьтесь, будьте так любезны.
     - Я брат Игнатий, один из лекарей госпиталя Шарите. Как нам стало известно, тут, на плантации, предаются сексуальным излишествам и не слишком считаются с пристойностью. Ведь эти женщины беременны, не так ли?
     - Безусловно, однако я никак не возьму в толк, при чем тут ваш госпиталь? - взорвался Финнеган. - На любой плантации, где работают мужчины и женщины, рождаются дети. И для семей чернокожих, и для хозяина это только благо. Мне хотелось бы знать...
     Жиль положил ладонь на руку развоевавшегося не на шутку ирландца, чтобы его успокоить.
     - Не волнуйся, Лайам! Брат Игнатий сейчас, конечно же, посвятит нас в эту маленькую загадку. Слушаем вас, святой отец. Что вы собираетесь делать?
     - Вы признаете, что эти женщины беременны?
     - Естественно. Разве не заметно?
     - В таком случае отведите их к моей повозке: я забираю негритянок в госпиталь.
     - Неужели? И зачем же?
     - Чтобы они там разрешились от бремени.
     Мне не хуже вас известно, что беременные женщины есть на каждой плантации. Остается выяснить от кого? Например, эти сказали мне, что незамужем.
     - Допустим. Пока не замужем. И что же?
     - Как что?
     Брат Игнатий заговорил вкрадчиво, настойчиво и чуть презрительно:
     - Вы здесь недавно, господин шевалье, иначе знали бы, что всякая негритянка, уличенная в том, что она имела связь с белым мужчиной и носит его ребенка, подлежит конфискации и должна впредь трудиться на Церковь.
     - Возможно. Но почему вы считаете что именно эти чернокожие родят мулатов?
     - Да потому.., что вы или другие белые на плантации вполне могли им поспособствовать.
     Жилю пришлось сделать над собой чудовищное усилие, чтобы не схватить святошу за шиворот пыльной сутаны и не вышвырнуть его вон.
     - Если эти женщины и впрямь беременны от белых, то ни я, ни мои друзья тут ни при чем.
     Мы с Пьером Готье и доктором Финнеганом всего три месяца на плантации, а у них срок беременности куда больше. Может, это и вправду работа Легро и его надсмотрщиков, только сами рабыни это отрицают.
     - Вы уверены в своих словах? А в Кап-Франсе утверждают, что перед вами не устоит ни одна женщина и что вас, господин де Турнемин, не смущает цвет их кожи. Говорят, будто в самый день прибытия на остров вы успели побывать в паланкине у метиски... Вас видели.
     - Видели? В самом деле? Вот уж не думал, что моя скромная персона вызывает такой интерес в Кап-Франсе. И давайте закончим на этом, любезный брат. У нас много работы и совсем нет времени на болтовню...
     - Спорить не стану, но женщин заберу.
     - Об этом не может быть и речи.
     - Святая Церковь по закону...
     - По закону, говорите? - вмешался Финнеган. - Наши добрые апостолы добывают себе таким образом бесплатных рабов... Не позволяй, Жиль. Он не имеет права.
     - Слышали, что сказал доктор? - холодно спросил Турнемин. - Мне добавить нечего. Эти женщины - моя собственность, и они останутся тут. Если же Церкви не хватает слуг, то позвольте мне сделать небольшое пожертвование, вы сможете купить на это двух-трех рабов на ближайших торгах. Вчера вечером прибыл корабль с Золотого Берега, карантинные бараки полны.
     Он достал из кошелька несколько золотых и вложил их в протянутую руку. В глазах святого брата под густыми бровями вспыхнул жадный огонек. Мгновение он колебался, раздираемый желанием сохранить достоинство и алчностью. Победило последнее. Ладонь его сжалась, и монеты исчезли под испачканной серой тканью сутаной.
     - Принимаю это как первое проявление вашего послушания Господу. Но женщины...
     - Останутся тут! Я уже сказал. Пойдемте, брат Игнатий, я провожу вас к повозке. Вам, наверное, еще предстоит объехать другие плантации. Не могу поверить, что вы проделали столь долгий путь лишь ради "Верхних Саванн".
     - А между тем это именно так. О ваших деяниях стало известно монсиньору епископу или, точнее, его наместнику, поскольку, как вам известно, монсиньор...
     - ..никогда не покидает Франции! - насмешливо закончил за него Финнеган. - Никто не посмеет утверждать, что мы избалованы вниманием духовенства. С тех пор как изгнали с острова иезуитов, тут осталась одна шушера.
     - Постой! - прервал его Жиль. - Так вы говорите, обо мне донесли епископу? Кто же, хотелось бы знать? И о каких таких опасных, с точки зрения Церкви, деяниях идет речь?
     Монах прищурился, словно целился в Жиля из пистолета.
     - Церкви кажется странным сам ваш неожиданный приезд на остров, ваше стремительное вступление во владение этой землей вскоре после отъезда юного Ферроне. А еще более странным выглядит бегство этого дворянина после.., предполагаемой смерти родителей.
     - Что значит предполагаемой? Что вы имеете в виду?
     - До епископа дошли странные слухи. Будто старый хозяин плантации вовсе не умер. Его похитили и подвергли заточению, чтобы сын смог унаследовать поместье и удовлетворить свою страсть к деньгам.
     Жиль почувствовал, как в нем закипает ярость, но постарался скрыть это: он знал, как опасны бывают вспышки рядом с пороховым погребом.
     - Допустим, вы правы. Но какое имеет ко мне отношение то, что происходило тут до меня?
     - Какое? Но.., это же очевидно. Если старый хозяин не умер - а есть такие, кто утверждает, что видели его на Большом Холме, где он как раб трудится на плантации, - то ваша сделка с сыном не имеет силы. На отцеубийство он, видимо, не решился, но все же поднял руку на родителя, обобрал его, а вы, без сомнения, давний знакомый молодого Ферроне, были с ним в сговоре. Вы прибыли сюда пожинать плоды преступления и наверняка присмотреть за несчастным стариком.
     Хоть Жиль и дал себе слово сдерживаться, он едва не кинулся с кулаками на монаха, осмелившегося обвинить его в подобных злодеяниях.
     Удержал Турнемина врач, хотя по побледневшему лицу и убийственному блеску в зеленых глазах нетрудно было догадаться, что и ему с трудом удается устоять против порыва бурлящей в гневе ирландской крови.
     - Прежде чем бросать подобные обвинения, святой отец, надо было разобраться. К вашему сведению, господин де Турнемин, родившийся в Бретани, является офицером королевской гвардии Людовика Шестнадцатого и не имел чести знать Жака де Ферроне до встречи с ним этой весной в Нью-Йорке...
     - Вы уверены? Каждому известно, что он сражался здесь, в Америке, на стороне английских колоний, восставших против своего законного сюзерена...
     - Это уж просто черт знает что! - оборвал его Жиль. Вмешательство Финнегана дало ему время успокоиться. - В армии господина де Рошамбо у меня хватало дел и не было времени интересоваться делами Санто-Доминго. Объясните-ка мне вот что, святой человек. Если уж вы так прекрасно осведомлены, зачем было столько ждать? Почему вы только сейчас явились со своими лживыми измышлениями? Отчего бы вам не приехать пораньше, не порасспросить сеньора Легро, ныне объявленного в розыске и практически приговоренного к смерти за свои злодеяния? Лично мне говорили, что именно его жертвой стал господин Ферроне с супругой, а их сын бежал, он действительно вынужден был бежать, чтобы остаться в живых. Не случайно на меня напали, едва я сошел на берег...
     - События всегда выглядят такими, какими мы их представляем, господин де Турнемин. Легко обвинять человека, когда его нет рядом, а может, и вовсе нет в живых. Церкви никогда не приходилось жаловаться на господина Легро. Он всегда был прихожанином достойным...
     - ..и, без сомнения, щедрым. Скажите, брат Игнатий, а если бы я позволил вам забрать своих рабынь, вы все равно стали бы меня обвинять?
     - Может быть, я несколько изменил бы свою точку зрения, учитывая проявление вашей доброй воли. Но я с сожалением должен признать, что вы ее вовсе не проявляете и вообще уже пропитались царящим на острове духом ожесточения. Я уезжаю и даю вам несколько дней на размышление. Если вы решитесь подчиниться Церкви и ее беспристрастному суду, дайте мне знать... скажем, через неделю... Иначе...
     - А что по вашему значит подчиниться Церкви? Привезти вам беременных негритянок?
     - Прежде всего это. Затем вы должны представить наместнику епископа самые подробные объяснения по поводу того, как вы стали владельцем "Верхних Саванн", и, наконец, вы не должны мешать Церкви свободно заниматься своими делами на ваших землях...
     - ..то есть забирать все, что ей понравится?
     Ясно! Можете не рассчитывать, брат Игнатий.
     На моей стороне закон и чистая совесть, я никогда не соглашусь на ваши унизительные условия.
     Завтра же поеду к губернатору...
     Монах улыбнулся, обнажив удивительно крепкие для человека такого возраста зубы, белые, крупные - такими что угодно перемелешь.
     - Господин губернатор покидает остров, как вам известно. Пока не приехал его преемник, мы тут власть. Главный управляющий не имеет права вмешиваться в дела Церкви. Так что с этой стороны поддержки не ждите.
     - Хватит! - взорвался Финнеган. - Господин де Турнемин уже сказал вам, что не уступит. Хотите действовать - действуйте. Интересно, как?
     Будете брать "Верхние Саванны" штурмом?
     - Не стоит недооценивать Церковь. Достаточно вскрыть могилу господина Ферроне, и станет ясно, умер он.., или нет. Разрешение я получу. А пока прощайте, господа. Хорошее здание и, кажется, совсем новое? - спросил он совсем другим тоном и огляделся. - Это ваше хозяйство, доктор Финнеган, не так ли? Чем же вы тут занимаетесь? Ром производите?
     - Он здесь спасает людей.., тех самых, которых ваш драгоценный Легро чуть не замучил до смерти. Сей достойный сын Церкви был настоящим палачом, нужно совсем оглохнуть и ослепнуть, чтобы не разобраться, что он в действительности собой представляет. Чернокожие...
     - ..они дети Хама, и их участь предрешена Господом. Каждому известно, что все они поклонники сатаны, что по ночам они устраивают бесстыдные оргии в его честь. Надо еще разобраться, как с этим обстоит у вас.
     На этот раз Жиль не выдержал. Схватив брата Игнатия за тощую руку, он потащил его, может, чуть быстрее, чем хотел, к повозке, стоявшей на дороге у новых ворот, сделанных Жилем, чтобы можно было попадать на плантацию, минуя господский дом.
     - Все, хватит с меня! Убирайтесь! И будьте осторожней, если вздумаете вернуться. Господу ведомо, что я его верный и покорный слуга.., но против таких христиан, как вы, моя рука не дрогнет.
     - Я солдат воинства Божия и не отступлю ни перед опасностями, ни перед угрозами. Вы очень скоро в этом убедитесь, господин де Турнемин.
     Пока что вы лишь усугубляете свое положение.
     До скорой встречи...
     Когда Жиль вернулся в больницу к Понго и Финнегану - тот как раз накладывал целебную повязку на руку обжегшейся утюгом прачке - он все еще дрожал от ярости. Еле сдерживаясь. Жиль дождался, пока Лайам закончит дело и отправит пациентку восвояси, добродушно шлепнув ее по мягкому месту, но, едва девчушка выпорхнула, махнув подолом полосатой юбки, Турнемин взорвался:
     - И что это за священники такие? По-моему, они просто прикрывают сутаной свою непомерную жадность.
     Финнеган пожал плечами.
     - Они люди, и этим все сказано. Не так ты наивен, чтобы верить, что сутана - признак святости. А аппетиты их зависят от положения: какому-нибудь епископу подавай власть и роскошь, а его смиренному брату из ордена госпитальеров - рабов, чтобы трудились вместо него.
     - Но есть же на свете истинные служители Господа. По крайней мере, одного я точно знаю, - выкрикнул в запале Жиль, подумав о своем крестном, ректоре из Эннебона. - Благородные по происхождению, рожденные в роскоши, они тратят все свое состояние на милосердные дела, а себе оставляют лишь необходимую малость.
     - Есть. Я тоже таких встречал.., но не здесь.
     Правда, я не могу сказать, что знаю весь остров.
     Что ты собираешься делать? Угроза нешуточная...
     - Ну теперь еще ты начнешь, как Моблан, твердить мне об украденных из могилы и искусственно возвращенных к жизни покойниках. Как хочешь, но я не могу в это поверить.
     - А придется! Не то может быть поздно.
     - Что значит - поздно?
     - Что этот Игнатий с братьями заставят тебя вскрыть склеп Ферроне. Представь себе на миг, что могила старика пуста - у тебя есть все шансы оказаться в тюрьме, а на имущество наложат арест вплоть до выяснения обстоятельств.
     - Но тело может выкрасть кто угодно.
     - Это так. Но все же лучше удостовериться.
     Ты бретонец, и я отлично понимаю, каково тебе от одной мысли, что надо потревожить покойника, - я и сам ирландец. Но надо.
     Жиль молча смотрел на друга. В зеленых, как трава, глазах не было и следа иронии. Финнеган говорил совершенно серьезно. Турнемин повернулся к Понго и убедился, что индейцу тоже не до шуток.
     - Что ты на это скажешь? - спросил Жиль.
     - Доктор говорить правильно. Лучше что угодно, чем не знать...
     - Хорошо, - вздохнул Жиль. - Сегодня же ночью пойдем туда втроем, и не приведи. Господь, чтобы нас кто-нибудь увидел - я не дам и ломаного гроша за нашу шкуру, если нас застанут за этим занятием. Работайте, а я пошел в дом. Ты видел сегодня Жюдит?
     - Да. Она поехала верхом к морю. И вернется лишь к вечеру. Если позволишь медику высказать свое мнение, такая потребность в длительном одиночестве у молодой и красивой женщины - это ненормально. Не нравится мне это.
     Жиль пожал плечами.
     - Она вовсе не чувствует себя там одинокой.
     Беседует с морем, из которого однажды вынырнула прямо ко мне. Знаешь, Жюдит вообще странная. Она, в сущности, дитя природы, и даже я не могу точно сказать, до какой степени. Не стоит стеснять ее свободы. Тем более что за ней издали присматривает Моисей.
     - У Моисея и других дел полно. Вот, например, сегодня утром ему пришлось отправиться в селение у холма - там у двоих работников какой-то спор вышел...
     - Не будь ты таким пессимистом. Пусть Жюдит живет, как ей хочется. Кстати, а как здоровье Анны Готье? Ей лучше?
     - Да. Несварение и, как результат, легкое отравление. Я наказал ей впредь быть осторожней.
     Не все тут съедобно, что похоже на салат...
     Склеп Ферроне возвышался в дальнем углу парка, в той его части, что примыкала к холму.
     В центре лужайки стояла маленькая часовня в стиле барокко с металлической решеткой. Вступив во владение "Верхними Саваннами", Жиль уже побывал тут и отдал распоряжение поддерживать лужайку и постройку в образцовом порядке. Тогда, несмотря на проливной дождь, крохотный храм, уже обвитый со всех сторон дикой растительностью, показался ему спокойным и приветливым.
     Совсем не то теперь, хотя ночь была светла и тиха, а рядом по тропинке молча шагали Понго и Лайам Финнеган. Вот уже во второй раз Жилю приходилось покушаться на усыпальницу, но если в первый раз он чувствовал за собой правду, то теперь ему было не по себе. Тогда, в аббатстве Сен-Обен-де-Буа, он лишь хотел исправить убранство могилы, а теперь ему предстоит нарушить вечный покой бедного незнакомца - при одной мысли об этом кровь стыла у него в жилах.
     Чуть перевалило за одиннадцать, когда они втроем вышли из дома, объяснив, что хотят поймать повадившихся на плантацию воров, - под этим предлогом