полне благочестивый поступок. Вы скрасите последние годы жизни почтенного человека, который, без сомнения, будет относиться к вам скорее как к дочери, нежели как к жене. Вы станете для него последней отрадой: несчастный на коленях будет обожать вас, словно святую деву! Поверьте, придет время, и вы будете мне благодарны за то, что я устроил этот брак.
     Эти слова Катрин де Шатонеф запомнила навсегда. Ибо следует признать, что, набрасывая картину будущей жизни юной мадам д'Оссонвиль, Филипп Добрый проявил недюжинное воображение. Нежные и поэтические краски, которыми он расписал ее будущее, разительно отличались от того, что ожидало ее на деле...
     В первую же брачную ночь Катрин почувствовала, что Жак д'Оссонвиль отнюдь не собирается обращаться с ней "по-отцовски". Он сделал ее женщиной, вволю насладившись ее телом, но его ласки отнюдь не вызвали у Катрин энтузиазма. Напротив, они породили в ней глубокое отвращение. Однако хуже всего было то, что д'Оссонвиль вскоре увез жену в Шампань, в свой замок, даже отдаленно не напоминающий ее роскошное жилище в Бургундии.
     Замок Монтре-ле-Сек, окруженный дремучими лесами, находился в нескольких лье от Эпиналя и больше напоминал тюрьму, чем дворец, где живут в свое удовольствие. Вскоре молодая жена владельца замка обнаружила, что в этом унылом жилище царит раз и навсегда установленный порядок. И этот порядок предполагает, что с женой сеньора обращаются скорее как с привилегированной служанкой, но отнюдь не как с хозяйкой замка...
     Запертая в Монтре, где золото и ковры были сложены в сундуки, а свечи и дрова отмерялись чрезвычайно скудно, где служанки, опустив очи долу, бесшумно скользили по сырым пустынным коридорам, Катрин скоро почувствовала себя пленницей. Дни ее проходили в часовне, в заботах по дому и чтении благочестивых книг, которые выбирал для нее капеллан. По ночам же она вынуждена была удовлетворять все возрастающие аппетиты мужа, обезумевшего как от любви, так и от ревности. Вскоре муж уже внушал ей нестерпимый ужас, и из-за этого ночи превратились для нее в арену борьбы - глухой, скрытой и жестокой. Охваченный желанием, муж пытался во что бы то ни стало сделать жене наследника, та же неустанно молила небо не даровать ей детей. При одной лишь мысли о том, что она может произвести на свет плод этих омерзительных ночей, ей делалось дурно. Но что могут молитвы против природы? А природа, увы, создала Катрин для того, чтобы она рожала...
     Но однажды вечером судьба подсказала ей неожиданный ответ на мучивший ее вопрос.
     - Чтобы не иметь детей, госпожа, недостаточно просто молиться. Старая Жиро знает секрет, как свести на нет все усилия мужа.
     Мадам д'Оссонвиль так и подскочила на своей скамеечке для молитв и только потом обернулась. Позади, смиренно опустив глаза, стояла Перетта - юная служанка, приставленная к ней, дабы оказывать мелкие услуги и заботиться о ее немногочисленных туалетах.
     - Почему ты это сказала? - спросила Катрин.
     - Потому что я нечаянно услышала, о чем вы просите. Благородная госпожа так страдает - даже не замечает, что молится во весь голос. Но Господу легче выполнить просьбу, когда ему немного подсобят...
     Некоторое время Катрин смотрела на служанку, прикидывая, можно ли ей доверять. Заметив ее испытующий взгляд, Перетта подняла глаза, и в них было нечто такое, что хозяйка вздрогнула.
     - Хозяин жесток! - прошептала девушка. - Так кто же захочет, чтобы на свет появился еще один мучитель?
     - А ты знаешь эту Жиро?
     - Это моя тетка. Местные боятся ее и говорят, что она колдунья, но она им нужна, потому что умеет лечить болезни. Она также знает, что надо делать, чтобы не было детей.
     На следующее утро, когда муж, поднявшись чуть свет, умчался в одно из своих поместий, Катрин отправилась к старухе, чья хижина находилась на краю дремучего леса. Вскоре она возвратилась в замок; с собой она принесла флакон с какой-то мутной жидкостью, и ей было велено через месяц прийти за следующим. К великой ярости мужа, в замке так и не появилось ни наследника, ни наследницы. Все усилия Жака д'Оссонвиля были напрасны, однако возраст его вполне позволял думать, что причиною того был он сам...

***

     Шли годы, и, быть может, Катрин так бы и погрязла в этой унылой, однообразной жизни, позабыв, что такое солнце, если бы богу не было угодно послать ей знак - настоящий соблазн, против которого невозможно устоять.
     Через десять лет после свадьбы чета д'Оссонвилей ничем не отличалась от сотен себе подобных семейств: великая страсть мужа прошла, и жена, избавившись от того, что она почитала суровой повинностью, молча влачила свое унылое существование. Однако она все еще была молода и красива, несмотря на свои мрачные платья, которые никто не осмелился бы назвать нарядами. Но кого интересовали подобные вещи в этом унылом замке?
     Однако случилось так, что однажды в замок прибыл, мужчина. Он был молод, отважен и полон жизни. Дальний родственник д'Оссонвиля, этот человек принадлежал к той ветви семейства, предок которой был бастардом, поэтому владелец замка Монтре взял его к себе в дом в качестве управляющего. Его звали Жиро де Пармантье, и вместе с ним в замок вошли любовь и искушение.
     Юноша быстро понял, что под серыми платьями мадам д'Оссонвиль скрывается очаровательная женщина в расцвете молодости, обуреваемая единственным желанием: жить. Любовь поразила их обоих - одновременно и с одинаковой силой. Не успев провести под одной крышей и недели, Катрин и Жиро уже знали, что ничто не сможет им воспрепятствовать любить друг друга. Однако долгие месяцы они сопротивлялись искушению, каждый сумел возвести на пути своей любви мощную преграду: он - из осторожности, она - из гордости. Катрин так долго мечтала о необыкновенной любви, что теперь ей было тяжко признаваться себе, что она влюбилась в простого управляющего.
     Однако любовь оказалась сильнее. Однажды вечером, когда дела удерживали д'Оссонвиля вдали от дома, Катрин распахнула Жиро двери своей спальни и свои объятия - и пришла в изумление от той радости, которую он сумел ей доставить.
     Постепенно она изменилась, в ней проснулся вкус к жизни, что повергло в великую растерянность семейство мужа и в великую тревогу самого престарелого супруга. После стольких лет брака он успел охладеть к жене и успокоиться на ее счет: ревность, снедавшая его сердце сразу после свадьбы, постепенно стихла. Да и родственники удовлетворенно взирали, как молодая хозяйка замка словно вся съежилась, замкнулась в себе и облачилась в серый наряд, вполне под стать своей унылой жизни. Возникли даже предположения, что если д'Оссонвиль умрет, жена ненадолго переживет его. И вдруг Катрин словно подменили - она вспомнила, что еще молода, и принялась растрачивать свою нетронутую молодость. За ней начали следить.
     Хотя эта слежка не слишком докучала влюбленным, вскоре оба были одержимы одной идеей: убрать ненавистного мужа. Призвали на помощь старуху Жиро (не состоявшую в родственных связях с красавцем-управляющим) со всем арсеналом любовных и прочих чародейских напитков, однако безуспешно: д'Оссонвиль был словно чудесным образом заговорен от злых козней. Более того, казалось, что его жизненные силы с каждым днем все прибывают. И вот однажды один из любовников произнес роковое слово. Кто это был, на судебном процессе так и не выяснилось, но, в сущности, это никого особенно не интересовало. Устранить назойливое препятствие решили оба, и оба действовали по взаимному согласию.
     - Я достану яд, - сказал Жиро.
     - Я дам его мужу, - сказала Катрин.
     У нее действительно была такая возможность. Когда она еще жила в Бургундии, тетушка научила ее печь, поведав ей рецепт пряников, которыми уже в те времена славился Дижон. Жак д'Оссонвиль очень любил пряники, которые: пекла его жена, а подмешать яд в тесто ничего не стоило - тем более что вкус у пряников был резкий и необычный.
     И вот 22 ноября 1455 года Жиро де Пармантье отправился в Эпиналь за хозяйственными покупками. По дороге он заехал к знакомому старому еврею, и тот за несколько золотых продал ему сернистый мышьяк, который, как известно, является сильнодействующим ядом.
     Недрогнувшей рукой Катрин уверенно подмешала этот яд в тесто пряника, который она испекла к возвращению мужа с охоты.
     Все получилось именно так, как предвидели оба заговорщика: д'Оссонвиль съел отравленный пряник и отправился спать. Проснуться ему было уже не суждено, и пока он агонизировал, Жиро и Катрин радовались, что все прошло так гладко и успешно. Но судьба успела выдернуть звено из хитроумно сплетенной ими цепочки...
     Этим звеном стала Перетта, юная служанка Катрин. Ночью, убирая со стола остатки трапезы, она доела пряник, и наутро на кровати нашли ее уже успевшее остыть мертвое тело.
     Совпадение было слишком подозрительным. Семейство д'Оссонвиль тотчас обвинило в убийстве Катрин и человека, о котором все знали, что он является ее любовником. Лейтенант по уголовным делам Жан де Лонгейль арестовал преступников, и они были препровождены в Париж, где их допросили со всей принятой тогда строгостью. Разумеется, под пытками они во всем сознались, и отныне ничто не могло их спасти.
     13 марта 1456 года Катрин де Шатонеф, мадам д'Оссонвиль, одетая в желтое рубище и закованная в цепи, была привязана к телеге, запряженной тощей клячей. Телега повлекла ее по покрытой грязью и нечистотами парижской мостовой к Свиному рынку, где обычно варили заживо фальшивомонетчиков и сжигали ведьм. Костер был уже сложен. Спустя несколько минут женщина, посчитавшая возможным купить счастье ценой преступления, уже корчилась в языках пламени. Ее сообщник также окончил свою жизнь на костре - после того как был подвергнут пытке на колесе.

***

     В Брюссельском дворце воцарилась гнетущая тишина, но ни старый герцог, ни его молодой камергер не решались ее нарушить. Каждый погрузился в воспоминания, воскрешая в памяти тот страшный день, когда рассказ о казни Катрин де Шатонеф ужаснул бургундский двор.
     Наконец герцог вздохнул:
     - Так ты согласен принять Шатонеф, Филипп? Ты единственный, кто сможет изгнать из замка призрак, ибо я уверен, что к тебе душа Катрин не питает зла...
     Филипп По преклонил колени перед своим господином и вложил в его руку свои сложенные ладони, невольно повторив таким образом старинный жест, сопровождавший принесение присяги на верность.
     - Согласен, монсеньор. Но, с вашего позволения, я перестрою все жилые постройки замка. Иначе я не смогу там жить...
     - Делай все, что сочтешь нужным. Главное, что ты согласен принять владение. Понимаешь, с того самого дня, когда состоялся суд, меня гложет раскаяние. Ибо я чувствую себя виновным в случившемся. Теперь же все будет проще... Намного проще!

ШПАГА И ЯД АББАТА ДЕ ГАНЖА

1.
ВИЗИТ К ЛА ВУАЗЕН

     Слушание дел в Судебной палате города Тулузы было назначено на 27 мая 1667 года. Как только заседание было открыто, генеральный прокурор Ле Мазюйе встал и попросил слова:
     - Господа заседатели, я обязан сообщить вам, что совершено самое страшное преступление, которое когда-либо приходилось расследовать нашему суду. Жертвой его стала мадам де Ганж, убитая своими деверями - шевалье де Ганжем и аббатом де Ганжем. О совершенном злодействе известили сенешаля и прево Монпелье, которые, к сожалению, были не вправе начать расследование, так как обвиняемые принадлежат к знатному семейству. Дабы преступники не остались безнаказанными, необходимо как можно скорее исправить положение. Вот почему я прошу суд назначить по этому делу исполнителей, которые смогли бы отправиться на место преступления, воочию во всем убедиться, вынести постановление об аресте виновных и немедленно начать процесс, чтобы справедливый приговор...
     Окончание речи генерального прокурора потонуло в шуме голосов потрясенных сообщением судей. Тотчас для проведения расследования были отряжены двое судейских советников, Гийом де Массно и Амабль де Кателан. В сопровождении двенадцати жандармов города Тулузы они без промедления отправились в путь.
     Между тем в самой Тулузе возмущение ужасным убийством стремительно нарастало.
     - Убили Прекрасную Провансальку! Убили Прекрасную Провансальку! - кричали на всех перекрестках. Гнев тулузцев не знал границ - но не столько оттого, что оба убийцы являлись родственниками своей жертвы и один из них был священником, сколько потому, что они осмелились покуситься на самую прекрасную женщину юга Франции. Ибо в Тулузе, где каждый в душе почитал себя поэтом, красота считалась даром божьим, заслуживающим всяческого уважения.
     Действительно, трудно было найти женщину более очаровательную, чем тридцатидвухлетняя маркиза де Ганж. Однако лестное свое прозвище она получила не у себя в провинции, а при дворе: впервые появившись там, она совершенно очаровала блистательное благородное собрание.
     В то время ей было пятнадцать лет, она носила имя маркизы де Кастеллан, и красота ее была столь ослепительна, что шведская королева Христина, увидев ее на балу, громко посетовала, что она не мужчина, а потому не может поухаживать за юной красавицей.
     Ее девичье имя было Диана де Жоаннис де Шатоблан де Руссан, она принадлежала к старинной авиньонской семье, мнившей себя потомками Святого Людовика в пятнадцатом колене. Родители Дианы, Габриэль де Жоаннис и Лора де Руссан, выдали ее замуж за моряка Доминика де Кастеллана, маркиза д'Ампюс. Сразу же после замужества молодая женщина была представлена ко двору и имела огромный успех, о котором уже было сказано. Муж Дианы, офицер королевских галер, преследовал в Средиземном море берберских пиратов и, несмотря на взаимную любовь супругов, не слишком много времени проводил со своей молодой и очаровательной женой. Но, разумеется, после каждого возвращения его ожидал нежный прием.
     К несчастью, спустя девять месяцев Кастеллан погиб в открытом море неподалеку от Сицилии, где его галера потерпела крушение. Погрузившись в скорбь, молодая вдова оставила двор, вернулась в родной Авиньон (бывший также родиной ее покойного мужа) и, желая выплакаться вволю, сразу же затворилась в монастыре.
     Впрочем, у нее хватило здравого смысла, чтобы не постричься в монахини, а избранный ею монастырь, к счастью, не принадлежал к тем твердыням, которые заведомо ограждают своих обитателей от мира. Затворницам могли наносить визиты не только женщины, но и мужчины. Поэтому помимо матери и свекрови, маркизы д'Ампюс, Диану посещало немало молодых людей, привлеченных как ее ослепительной южной красотой, так и солидным состоянием. Все знали, что состояние это должно было еще возрасти после того, как Господь приберет к себе деда молодой женщины, старого Мельхиора де Жоанниса де Ношера, слывшего самым богатым человеком в Провансе.
     Благодаря этим частым визитам Диана неожиданно для себя довольно быстро обрела вкус к жизни, и постепенно пребывание в монастыре, несмотря на его далекий от строгости устав, стало казаться ей слишком унылым. Через несколько месяцев, решив, что уже достаточно оплакала своего дорогого Доминика, она покинула монастырь и поселилась в Авиньоне, в роскошном доме деда.
     Хозяин дома жил на широкую ногу и всячески старался развлечь любимую внучку. Диану рисовали оба Миньяра: один - в исполненном строгости облике святой, другой же - в облике гораздо менее суровом. Позднее один из биографов художника писал:
     "Полагают, для возбуждения воображения художника она использовала тот же способ, что и греческий оратор, желавший собрать голоса ареопага в пользу Фриния, в защиту коего он выступал..."
     Сумел ли художник в конце концов утешить юную вдову? Никто не может с уверенностью это утверждать, однако вполне вероятно, что в его объятиях Диана вновь обрела радости любви. Впрочем, это нисколько не помешало ей вскоре влюбиться в одного из претендентов на ее руку.
     Это был губернатор соседнего городка Вильнев-лез-Авиньон, юноша на два года моложе мадам де Кастел-лан и почти столь же красивый, как она, хотя красота его была довольно мрачной и суровой. Он происходил из благородной лангедокской семьи, и звали его Шарль де Виссек де Латюд, маркиз де Ганж.
     8 августа 1658 года Диана вышла за него замуж и переехала к нему в Вильнев. Супруги поселились в губернаторском доме, и жена надеялась, что теперь ей не придется подолгу коротать время одной: де Ганж был пехотным полковником, поэтому морские путешествия ему явно не грозили.
     Однако очень скоро маркиза де Ганж начала жалеть о своей прежней жизни супруги моряка. Ибо губернатор был наделен не только мрачной красотой, но и угрюмым характером. Ревнивый, как Отелло, он бы охотно заточил свою прелестную супругу в четырех стенах, и лучше всего в стенах своего родового замка в Лангедоке, чтобы никто не мог видеть ее.
     Рождение двоих детей, Александра и Мари-Эспри, ничего не изменило, и постепенно молодая женщина начала уставать от любви мужа, оказавшегося чрезмерно требовательным, и по мере возможности стала избегать ее.
     К счастью, в Париже не забыли Прекрасную Провансальку, и мать. Дианы, мадам де Жоаннис де Руссан, проводившая в столице большую часть своего времени, нередко раскрывала двери дома "своим дорогим детям". Не желая ссориться с семьей жены - по крайней мере, пока был жив старый Ношер, - де Ганж против воли делал хорошую мину при плохой игре и сопровождал жену в этих поездках.
     В Париже Диана стала завсегдатаем кружка очаровательной графини де Суассон, отличавшейся весьма вольным поведением. Однако при многочисленных недостатках графиня обладала и некоторыми положительными качествами, одним из которых была преданность друзьям. Она подружилась с Прекрасной Провансалькой и сочувствовала ее безрадостному супружеству.
     В самом начале 1667 года, когда Диана, приехавшая провести в доме у матери новогодние праздники, стала сокрушаться, что ей вскоре опять придется вернуться в унылый замок Ганж, мадам де Суассон, следуя тогдашнему парижскому обычаю, посоветовала подруге тайком сходить к ворожее.
     - Поговорите с ворожеей! Она расскажет вам ваше будущее и, быть может, даст полезный совет.
     - Ворожея?
     - Ну да! Я знаю одну чрезвычайно искусную гадалку, которая по моей рекомендации примет вас незамедлительно. Она живет неподалеку отсюда, в Вильнев-сюр-Гравуа. Ее зовут Катрин Монвуазен... или просто Ла Вуазен.
     Некоторое время Диана колебалась, но наконец решилась и однажды морозным вечером, надев маску, отправилась к самой знаменитой ворожее Парижа.
     С первого взгляда гадалка разочаровала ее: это была толстая женщина в дорогом, но вычурном и довольно грязном наряде. К тому же от нее уже в трех шагах несло вином. С трудом поборов отвращение, молодая женщина протянула ей руку, и ворожея склонилась над ней.
     Сначала гадалка изрекала обычные в таких случаях предсказания: маркизе было обещано богатство, дальняя дорога, высокое положение, любовь - словом, все то, что обычно, как догадывалась Диана, говорят в таких случаях гадалки. Казалось, эта неопрятная женщина повторяет заученные слова, своего рода зазубренный урок, и маркиза, истомившись, уже решила, что пора уходить, как вдруг склонившаяся над ее рукой Ла Вуазен вздрогнула. Ее красное от частых возлияний лицо мгновенно посерело, она подняла голову и пристально уставилась в скрытое маской лицо посетительницы.
     - Вам грозит жестокая смерть от руки одного из ваших родственников, мадам! - произнесла она. - Вам надо остерегаться!
     Несмотря на маску, маркизе не удалось скрыть свое волнение. Побледнев, она принялась нервно теребить тонкими пальцами вышитые бархатные перчатки, которые сняла, войдя в дом.
     - Остерегаться? - упавшим голосом переспросила она. - Но чего?
     - Всего! Железа, огня, яда... в иных случаях все средства хороши. Если вы не будете начеку, то не доживете до конца этого года.
     Эти слова повергли Диану в ужас. Ей хотелось засыпать гадалку вопросами, но та уже успела обрести прежний сонный вид и опустилась в кресло, буквально утонув в широких складках своего нелепого балахона, расшитого золотыми орлами.