лечам, задержала руки с серебряными щетками.
     - Дорогая Лавиния, - вполголоса проговорила она, - я хотела бы, чтобы вы заглянули в тандур.., или хотя бы в голубой салон. Может быть, господин де Жоливаль нуждается в вас...
     Старая дама понимающе улыбнулась.
     - По-моему, ему принесли все, в чем он мог нуждаться, но может быть, вы желаете, сударыня, передать ему что-нибудь от вас?
     - Да, передайте ему.., незаметно, чтобы он зашел сюда, прежде чем вернуться в свои апартаменты. Даже если будет очень поздно, пусть он придет. До тех пор я не лягу.
     - Это неблагоразумно, сударыня. Врач требует, чтобы вы ложились пораньше и спали побольше.
     - Как это легко выполнить, когда сон бежит от вас! Ну хорошо, когда вернетесь, поможете мне лечь, но ничего не запирайте и не тушите лампы. Затем можете идти спать. Бесполезно бодрствовать до прихода виконта. Эти господа могут засидеться...
     - Должна ли я приготовить комнату для друга вашего сиятельства?
     Последние слова донна Лавиния непроизвольно произнесла несколько более жестким тоном. Непоколебимая верность и любовь к хозяину заставили ее почувствовать в этом слишком привлекательном высоком иностранце опасность, угрозу. И Марианна вдруг устыдилась создавшейся из-за неожиданного появления Язона ситуации: возлюбленный проникает к женщине в дом ее мужа... мужа, который не перестает осыпать ее благодеяниями.
     Она могла утешить себя только тем, что за все это дорого заплатит, но от этого неприятное ощущение не уменьшалось. Решительно, нелегко пользоваться благами жизни, играя незавидную роль.
     Взгляд, который Марианна подняла на Лавинию, был полон невольного раскаяния.
     - Откровенно говоря, я не знаю. Возможно, он уедет немедленно, но может так случиться, что он согласится завершить ночь здесь. В любом случае долго он тут не пробудет...
     Домоправительница согласно кивнула, помогла Марианне переодеться и уложила ее в постель, заботливо подсунув под плечи подушечки. Затем она проверила фитили и уровень масла в лампах, сделала реверанс и вышла, чтобы выполнить просьбу хозяйки.
     Оставшись одна, Марианна некоторое время лежала неподвижно, наслаждаясь теплом мягких одеял и мерцающим светом ламп. Она попыталась ни о чем не думать, но это оказалось выше ее сил. Рассудок непрерывно возвращался к тандуру и представлял обоих находившихся там мужчин: Жоливаля, шагающего по кругу между диванами, и Язона, сидящего, без сомнения, с локтями на коленях и переплетенными пальцами, в той позе, которую она видела так много раз, когда он сосредоточивал все свое внимание... Несмотря на сказанные ему суровые слова; никогда еще Марианна так не любила его.
     Чтобы попытаться избавиться от навязчивых мыслей, она наугад взяла одну из лежавших у изголовья книг, но, кроме названия, не смогла прочитать ни единой строчки, хотя знала содержание почти наизусть. Это было итальянское издание "Божественной комедии", одной из самых любимых ею книг, но буквы плясали перед глазами, такие же непонятные, как хеттская клинопись. В конце концов, рассердившись, она отбросила книгу, закрыла глаза и... заснула, даже не отдавая себе в этом отчета.
     Внезапная боль разбудила ее. Она не могла долго проспать, так как уровень масла в лампе у изголовья почти не понизился. Вокруг царила тишина. Казалось, дворец погрузился в сон, закутанный в свои портьеры, занавеси и подушки, как в нежный кокон. Однако Жоливаль еще не пришел и, безусловно, все еще не спали.
     Широко раскрыв глаза, Марианна оставалась некоторое время неподвижной, прислушиваясь к биению сердца и продвижению этой боли, которая, зародившись между бедер, медленно распространялась по всему телу. Боль не была нестерпимой и уже утихала, но служила предупреждением, предвестником, может быть, готовящегося испытания. Не пришло ли наконец время освободиться от ее ноши?
     Она колебалась, что ей следует сделать, и решила подождать, пока повторная боль не подтвердит ее диагноз, возможно, немного поспешный, чтобы тревожить врача, который в этот час должен крепко спать. Она протянула руку к сонетке, чтобы позвать донну Лавинию и спросить, что она об этом думает, когда раздался легкий стук в дверь. Не ожидая ответа, из-за тихо отошедшей створки показалась голова Аркадиуса.
     - Я могу войти?
     - Конечно! Я жду вас, друг мой...
     Теперь боль полностью исчезла. Марианна приподнялась в постели и облокотилась на подушки, ободренная улыбкой, сиявшей на лице ее друга, где напрасно было бы искать следы недавнего гнева. В тени кровати. глаза Марианны заблестели радостным нетерпением.
     - А Язон? Где он?
     - Я думаю, что сейчас он должен укладываться...
     Ему необходимо поспать... Мне тоже, кстати, ибо вместе с кофе добрейшая донна Лавиния принесла нам бутылку отменного коньяка! Я спрашиваю себя, что она подумает, обнаружив, что от него ничего не осталось...
     У Марианны от изумления перехватило дух. Вот уж действительно, дальше идти некуда! В то время как она считала их втянутыми в тяжелую, почти драматическую дискуссию, оба приятеля сочли более простым напиться!
     В этом нельзя было ошибиться, глядя на обрадованную мину, покрасневший нос и влажные глаза Жоливаля. Он находился в том состоянии, что принято называть "легкое опьянение", и Марианна, внезапно обеспокоенная, спросила себя, так ли уж стоит ей радоваться...
     - Но это мне ничего не говорит о том, где Язон, - сурово сказала она. - Тем не менее я счастлива отметить, что вы провели чудесный вечер.
     - Великолепный! Мы пришли к согласию по всем статьям. Но.., вы изволили спросить меня, где находится наш друг? Ну-с, так он в комнате, соседней с моей.
     - Он согласился провести ночь здесь?.. У князя Сант'Анна?
     - У него не было никаких оснований отказаться. И затем, кто говорит здесь о князе Сант'Анна? Мы у Турхан-бея. Другими словами, у того, кого Бофор знал под именем Калеба!
     - Вам следовало все объяснить ему, - возмутилась Марианна. - Почему вы не сказали...
     - Что эта троица, как сам Господь, представляет собой одно лицо? Нет, мое дорогое дитя. Видите ли, - продолжал Жоливаль, оставляя игривый тон и становясь удивительно серьезным, - я не имел права раскрыть тайну, которая не принадлежит мне и которая, кстати, не больше принадлежит вам. Если бы князь желал, чтобы Язон Бофор узнал, что он послал на смерть под бичом вашего супруга и обращался с ним, как с рабом, он сказал бы нам это. Но, зная, как Язон относится к цветным, лучше ему оставаться в неведении. Раз после рождения ребенка вы порываете все отношения с князем и обретаете свободу, нет никакой неуместности в том, что Язон всегда будет считать его умершим.
     Пока он говорил, Марианна, сначала возмутившись, мало-помалу успокоилась и задумалась. Мудрость Жоливаля, даже когда он черпал ее из благоуханной бутылки, иногда сбивала с толку, но была действенной. И очень часто, несмотря ни на что, он бывал прав...
     - Но в таком случае, - сказала она, - как вы объяснили ему мое согласие остаться.., в таком положении и почему я живу у экс-Калеба?
     Жоливаль, похоже, с трудом удерживавший равновесие стоя, стыдливо присел на край кровати и вынул носовой платок, чтобы вытереть лоб, ибо в комнате было действительно очень тепло. Вся его особа сильно благоухала табаком, но, вопреки обыкновению, Марианна даже не обратила на это внимание.
     - Ну же! - повторила она. - Как вы объяснили это?
     - Самым простым образом.., и даже почти не искажая действительность. Вы сохранили ребенка, зачатого при таких ужасных обстоятельствах, - я должен сказать, что для Дамиани оказалось лучше заблаговременно покинуть этот мир, потому что наш герой с этой минуты только и мечтает, каким мучениям он подверг бы его, - так на чем я остановился?.. Ах да! Итак, вы сохранили ребенка, ибо было уже поздно попытаться освободиться от него без риска для вашей жизни. Бофор это только одобрил, тем более что его мораль гораздо более строгая, чем ваша.., собственно, я хочу сказать, чем наша...
     - Что это значит? - спросила задетая Марианна.
     - А то: кто бы ни был отец и каковы бы ни были обстоятельства, Бофор считает преступницей женщину, которая позволяет себе сделать аборт. Что вы хотите, у этого малого есть принципы и в их числе - уважение к человеческой жизни и особенно благосклонность к брошенным на произвол судьбы детям.
     - Другими словами, - сказала ошеломленная Марианна, - он был разъярен и возмущен, узнав, что я жду ребенка, но он не был бы в восторге, если бы я от него избавилась?
     - Совершенно точно! Он сказал мне: "Я искренне верил, что это.., происшествие только часть кошмара, который так долго угнетал меня, но раз это оказалось реальностью, я счастлив узнать, что у нее хватило здравого смысла воздержаться от совершения подобной глупости! Женщины должны понимать, что ребенок гораздо больше их творение, чем мужчины. Кто бы ни был производитель, плод связан с матерью узами, которые некоторые из них обнаруживают слишком поздно!" Как видите, мне не потребовалось искать объяснений - он сам их нашел...
     - А мое присутствие здесь?
     - Совсем просто! Калеб обязан вам жизнью. Вполне естественно, что, вернувшись к своему подлинному облику и узнав о происках английского посла, он предложил вам убежище в его доме, где никому не придет в голову искать вас.
     - И Язон поверил этому?
     - Без тени сомнений. Его мучат угрызения совести при мысли о том, как он обращался с человеком такого достоинства. Он твердо решил завтра утром принести ему свои нижайшие извинения. Будьте спокойны! - поспешил он добавить, заметив нетерпеливый жест Марианны. - Я намерен, прежде чем отправлюсь спать, поставить князя в известность о происшедшем.
     - В такой-то час? Он должен спать...
     - Нет. Это человек, который спит мало и ночью больше бодрствует. Читает, пишет, занимается своими коллекциями и делами, которые весьма разносторонни.
     Вы не все знаете о нем, Марианна, но я могу вам сказать, что это человек из самых интересных...
     Какая муха укусила Жоливаля? С чего бы это он стал возносить панегирики князю? И как легко он переменил тему, так волнующую Марианну...
     - Жоливаль, - сказала она с некоторым раздражением, - прошу вас, вернемся к Язону. Что он еще сказал? Что он думает? Что собирается делать?
     Решительно отбросив всякое приличие, Аркадиус отчаянно зевнул, встал и потянулся, как облезлый кот после сна.
     - Что он сказал? Слово чести, я больше ничего не помню... Но что он думает, могу вам сообщить: он любит вас сильней, чем когда-либо, и в нем больше угрызений совести, чем сорняков в саду, двадцать лет не знавшем рук садовника. Что касается того, что он хочет делать.., право, он вам это скажет сам завтра утром, ибо, вполне естественно, едва он спустит ноги с кровати, как примчится к вашей двери... Все-таки.., не ждите его очень рано.
     Марианна была слишком счастлива, чтобы обидеться на своего старого друга за насмешку, которую она отнесла на счет бутылки с даром шарантской земли.
     - Я вижу то, что есть, - смеясь, сказала она. - Ваша сегодняшняя попойка грозит оставить ему неприятные воспоминания...
     - О! У него голова крепкая, он молод, бродяга! Но конечно, слишком.., чересчур! Чтобы избавить вас от мучительных размышлений на остаток ночи, я все же считаю себя вправе добавить, что Бофор намеревается смиренно просить вас присоединиться к нему в Америке, когда состояние вашего здоровья это позволит.
     - Присоединиться к нему! Но почему не ехать вместе? Он не может подождать меня?
     В волнении она приподнялась, и Жоливаль, нагнувшись, ласково положил руки ей на плечи, заставляя снова лечь.
     - Не начинайте опять безумствовать, Марианна.
     Положение в Вашингтоне серьезное, так как отношения между Медисоном и Лондоном натянуты до предела.
     Бофор сказал мне, что в Афинах встретил одного из своих друзей, кузена того капитана Бенбриджа, который когда-то привез на своем корабле подать султану от алжирского бея, став первым американцем до Язона, рискнувшим добраться сюда. Так этот знакомый поскорей возвращается в Соединенные Штаты, так как Бенбридж, назначенный главнокомандующим американского флота, собирает все лучшие корабли и лучших моряков. Готовящаяся война будет больше морской, чем наземной... Его друг хотел взять Бофора с собой, но тот стремился сюда, чтобы отыскать вас...
     - И особенно, чтобы отыскать свой корабль, - меланхолично добавила Марианна. - Если американский флот нуждается в капитанах, то он еще больше нуждается в кораблях. А бриг - прекрасная боевая единица, быстрая и хорошо вооруженная.., и затем, он подходит Язону, как вторая кожа. Вы очень добры, Жоливаль, пытаясь позолотить пилюлю, но я спрашиваю себя, не прав ли был князь в тот памятный день, когда он ушел, хлопнув дверью; без приманки в виде "Волшебницы", кто знает, увидели бы мы когда-нибудь снова Язона Бофора... Несмотря на все, что я услышала сегодня вечером, я не могу избавиться от этой мысли.
     - Полноте! Перестаньте беспокоиться. Бофор не такой человек, чтобы изменять свои чувства или образ мыслей, вы это знаете так же хорошо, как и я. Ведь он полностью отказался от своих предубеждений и злопамятности. Что значит тогда для вас напряженное международное положение, если вы обретете счастье?..
     - Счастье? - прошептала Марианна. - Но вы забыли, что, если начнется война, Язон должен будет сражаться?
     - Моя дорогая, на протяжении более десятка лет у нас непрерывные войны, однако они не мешают целому множеству женщин быть счастливыми. Забудьте о войне! Отдыхайте, развлекайтесь, подарите князю столь желанного им ребенка и затем.., если вы по-прежнему желаете этого, мы спокойно отправимся вместе в Италию, где вы окончательно урегулируете ваше положение.
     После чего нам останется только сесть на корабль, идущий в Каролину.
     Голос Жоливаля, немного смягчившийся от алкоголя, журчал, убаюкивая, но Марианна все же немедленно обнаружила подозрительную фразу.
     - Если я по-прежнему желаю этого?.. Вы сошли с ума, Аркадиус?
     Он неопределенно улыбнулся и сделал уклончивый жест.
     - Женщины часто меняют убеждения! - довольствовался он таким ответом, не объясняя иначе свою мысль.
     Но как втолковать этой слишком молодой женщине, истощенной и измученной, но в одно мгновение воспрянувшей к жизни в надежде на счастье при возвращении любимого человека, что все в мире меняется, когда она еще ничего не знала о материнстве и его сюрпризах?
     Ведь она рассматривала грядущее как испытание и одновременно как некую формальность. Но она не представляла себе, как трудно будет изгнать из жизни и из памяти нежеланного сейчас ребенка.
     Тем не менее пытаться поставить ее перед лицом реальности - это потерянное время. Пока у нее в руках не окажется маленький живой сверток, который скоро отделится от ее плоти, Марианна не могла предугадать свои собственные действия перед величайшим чудом всех времен: появлением новой жизни.
     Сейчас, впрочем, лицо молодой женщины оставалось замкнутым.
     - Я не меняю так легко свои убеждения, - твердо сказала она с чисто детским упрямством.
     Но ее последнее слово завершилось коротким стоном. Боль вернулась, скрытая, медленно распространяющаяся... Жоливаль, философски пожав плечами, собиравшийся идти на покой, сразу остановился.
     - Что с вами?
     - Я.., я не знаю. Боль.., о, не очень сильная, но это уже второй раз, и я спрашиваю себя...
     Она больше ничего не добавила. Жоливаль уже бежал по небольшому коридору, соединявшему комнаты Марианны и донны Лавинии, испуская крики, способные разбудить мертвого.
     "Он всполошит весь дом!" - подумала Марианна, но она уже знала, что ей необходима помощь и что для нее наступил час исполнить высший долг женщины.

ГЛАВА III

"Я СЫН СВОБОДНОГО НАРОДА..."

     Схватки продолжались уже тридцать часов, а ребенок все не появлялся.
     Оставаясь в своей комнате с донной Лавинией и врачом, Марианна встретила приступ страданий со стойкостью, достойной уважения. Когда схватки стали более болезненными, она старалась не кричать, считая делом чести вести себя со стоицизмом настоящей знатной дамы.
     И ни один стон не вырвался из-за ее сжатых зубов.
     Однако испытание продолжалось слишком долго, и Марианна, терзаемая почти без передышки, забыла о своем твердом решении. Из мокрой от пота постели, где она билась, как попавший в ловушку зверь, стали доноситься непрерывные нечеловеческие вопли. Проходили часы в этом крике, и голос ее постепенно слабел. Она желала только одного: умереть... И как можно скорее, чтобы все это кончилось...
     Ее крики отдавались эхом в сердцах двух мужчин, ожидавших в соседней комнате. Жоливаль, стоя перед окном, с остановившимся взглядом грыз ногти и, казалось, не собирался покинуть свой пост до скончания века.
     Что касается Язона Бофора, то его почти британская флегма разлетелась вдребезги при первых стонах молодой женщины. Бледный, с запавшими глазами, он с каким-то отчаянием курил, зажигая одну сигару за другой, а иногда, когда крики становились особенно ужасными, он закрывал руками уши. Каблук его сапога высверлил большую дыру в шерсти ковра.
     Уже рассвело. И моряк, и виконт не спали со вчерашнего дня, но, похоже, и не заметили этого. Однако, когда одновременно с прозвучавшим вдали выстрелом пушки, возвестившим утреннюю зарю, из комнаты молодой женщины вырвался стон, завершившийся отчаянным рыданием, Язон подскочил, словно пушка поразила Марианну.
     - Это невыносимо! - воскликнул он. - Ничего нельзя сделать? Неужели ей обязательно необходимо вынести такую агонию?
     Жоливаль пожал плечами.
     - Похоже, что так и должно быть.., и врач сказал, что первый ребенок иногда заставляет ждать себя долго.
     - Врач! Вы все верите этому надутому ослу?.. Только не я!..
     - Должно быть, из-за его тюрбана? - заметил Жоливаль. - Вы, без сомнения, считаете, что костюм и галстук - обязательные принадлежности стоящего врача? Насколько я могу судить, поговорив с ним, этот - умелый человек. Тем не менее я начинаю склоняться к вашей точке зрения. Когда я недавно открывал дверь, он сидел в углу, уткнув нос в грудь, перебирая свои янтарные четки, больше не занимаясь Марианной, которая так кричала, что сердце разрывалось.
     Язон бросился на дверь, словно хотел ее вышибить.
     - Я сейчас объясню ему мою точку зрения! - закричал он.
     - Бесполезно, это его ничуть не взволнует. Я также спросил, сколько еще времени будут продолжаться ее мучения.
     - И что он ответил?
     - Что один Аллах знает!..
     Загорелое лицо моряка стало кирпично-красным.
     - Так? Ну хорошо, сейчас увидим, посмеет ли он ответить мне так же!..
     Он рванулся к комнате молодой женщины, когда выходившая на внешнюю галерею дверь отворилась под рукой служанки, освободившей проход для впечатляющего появления высокой женщины, закутанной в черный муслин, с чем-то вроде драгоценного геннина на голове, который в первых лучах солнца сверкал, как золото, такое же чистое, как и в длинных серьгах, трепещущих у ее щек.
     Проникнув в комнату, превращенную сигарами Язона в настоящую курилку, Ревекка попятилась и попыталась рукой разогнать голубоватые клубы дыма. Она оглядела по очереди обоих мужчин, которые взирали на нее, как на статую Командора, появившегося внезапно, чтобы потребовать у них счет их прегрешений. Затем, подойдя к окну, она решительно распахнула его, впустив в комнату сырой холод сада.
     - Возле покоев женщины с родовыми схватками не курят, - сказала она строго. - И впрочем, мужчинам вообще нечего делать в такое время на женской половине. Уйдите!
     Ошеломленные непреклонностью тона, мужчины переглянулись, но Ревекка уже открыла дверь, в которую она только что вошла, и властным жестом указала на галерею.
     - Убирайтесь, говорю вам! Я позову вас, когда все закончится...
     - Но.., кто же вы? - еле удалось выговорить Жоливалю.
     - Меня зовут Ревекка, - гордо ответила незнакомка. - Мой отец. Иуда бен Натан, врач квартала Кассим-паши.., и господин Турхан-бей час н