ательно набил ее табаком из кожаного кисета, раскурил и выпустил клуб такого едкого дыма, что Альдо невольно раскашлялся.
     - Ради всех святых! Чем это вы ее набили? Коровьим навозом?
     Уоррен расхохотался:
     - Однако какой вы нежный! Это французский табак.
     Тот самый, который солдаты в окопах называли "пердунчик".
     Я привык к нему на Сомме. Должен сказать, что он прочищает мозги ничуть не хуже доброго виски.
     - Ну ладно! Будем считать, что я преувеличил. Но если я правильно понял, то ваше расследование закончилось, раз убийц нашли мертвыми?
     - Оно только начинается. Их смерть лишь подтверждает то, в чем мы, собственно, и не сомневались, - они были только исполнителями, работавшими по чужому приказу.
     - И вы решили, что Ян Чанг будет...
     - Я ничего не решал! - рявкнул вдруг Уоррен. - Я здесь не для того, чтобы отчитываться перед вами! Ответьте сперва на вопросы, которые хочу задать вам я! Первый: что вы делали у Ян Чанга?
     - Спросите что-нибудь посложнее! Этот ростовщик занимается, кроме всего прочего, и продажей антиквариата. Мы с ним коллеги, а в нашей профессии всегда надо быть охотником... - небрежно ответил Морозини.
     - Вот оно как? А вы не рассчитывали случайно узнать кое-что о пропавшем алмазе? Не пытайтесь водить меня за нос, князь! Скажите лучше, откуда вы узнали о Ян Чанге?
     Морозини колебался не дольше секунды, подбирая наиболее приемлемую ложь.
     - Вы сами знаете, что после смерти Хэррисона возникло множество слухов. "Ритц" просто набит людьми, приехавшими на аукцион. Кругом полно журналистов, и все толкуют об азиатах, убийцах и тому подобном. Кто-то упомянул и Ян Чанга... А я, естественно, заинтересовался.
     - Хорошо. Удовлетворимся пока этим ответом, хотя он меня совсем не устраивает. Но позвольте сказать вам следующее: я понятия не имею, какую вы ведете игру, но нюхом чую, что вы не прочь наложить руку на "Розу Йорков". Именно поэтому прошу вас запомнить крепко-накрепко: ни под каким видом не вмешивайтесь в расследование, которое мы ведем!
     Это наша работа! Понятно?
     - Я и в мыслях не имел вмешиваться, - ответил Морозини, чувствуя крайнее раздражение.
     Он, словно между молотом и наковальней, оказался между Ароновым, который хотел помешать ему заниматься Анелькой, и этим суровым полицейским, который запрещал ему разыскивать алмаз. Затруднительная ситуация, ничего не скажешь! Приходилось вести тонкую игру.
     - Будьте снисходительны к моему теперешнему положению - я приехал в Лондон с поручением от одного очень крупного клиента купить "Розу Йорков". Имя этого высокопоставленного человека я, к сожалению, не могу вам назвать.
     - Я и не прошу.
     - Я вам благодарен за то, что вы уважаете мои профессиональные тайны. Но согласитесь, что я не могу сидеть здесь сложа руки и не понимаю, почему бы и мне не приложить усилия и не попробовать отыскать этот легендарный, исторический алмаз?!
     - Если вы будете упрямиться, то ваш труп в один прекрасный день выловят в Темзе со шнуром на шее, как братьев Ю, или с ножом между лопаток. Если вам это нравится, то...
     Но переменим тему. Я ждал вас вчера вечером после вашего посещения Брикстона. Разве вам нечего мне рассказать?
     - Есть, и я собирался сообщить вам все новости сегодня.
     - После прогулки по китайскому кварталу? - насмешливо уточнил Уоррен. - Ну так что же говорит прекрасная вдова?
     Морозини в общих чертах передал полицейскому рассказ Анельки. И не без удовлетворения отметил, как округлились и без того круглые желтые глаза птеродактиля. Присвистнув, он сказал:
     - Выходит, что она рассматривает тюрьму как убежище?
     Заключение для нее - возможность укрыться от террористов, которые готовы на все, лишь бы спасти своего? Это что-то новенькое и не совсем лишено смысла. Если только это правда, а не вранье.
     Сам князь-антиквар в правдивости рассказа Анельки был уже не так уверен. И это очень мучило его. Но поскольку Альдо ни за что не хотел упоминать о том, что говорил не только с Анелькой, но еще и с Вандой, и с Джоном Сэттоном, то он замолчал и сидел, не открывая рта. Молчание затягивалось. Уоррен яростно сосал свою трубку и, казалось, целиком погрузился в размышления, затем наконец вынырнул на поверхность и мрачно проговорил:
     - Если хотите знать мое мнение, у меня есть серьезные подозрения, что эта история в духе Рокамболя была придумана специально для ваших ушей, дорогой князь. Правда, возможно, куда проще и куда больше соответствует женской натуре: леди Фэррэлс встретила своего бывшего возлюбленного, и потухший было огонь вспыхнул вновь. Я не знаю, что там между ними произошло на Гросвенор-сквер, но склоняюсь к любовной версии. Теперь же прекрасная Анелька пытается спасти и себя, и своего любовника.
     - Не останавливаясь перед тем, чтобы обвинить его в убийстве, - сухо произнес Морозини.
     - А почему она тогда не поведала всего этого нам? Из страха перед мифическими польскими анархистами? Во-первых, мне ничего не известно о польской секции этой организации. Если бы речь шла о русских, тогда совсем другое дело!
     Второе: мы располагаем всеми возможностями, чтобы надежно защитить леди Фэррэлс вплоть до того, чтобы окончательно избавить ее от этого Владислава и его банды. И, наконец, третье: она очень ошибается, если полагает, что ее отец, граф Солманский, способен без серьезной поддержки вытащить ее из крайне неприятной ситуации, в которую она сама себя загнала.
     - У нее будет серьезная поддержка: я посоветовал ей обратиться к сэру Десмонду Сент-Элбенсу.
     - Будем надеяться, что она вас послушается. Хотя я лично в этом не уверен. Она может испугаться, услышав о способностях сэра Десмонда: от него она не сможет утаить правду. Если ему удается вывести на чистую воду свидетелей, то прежде всего потому, что сначала он вытряхивает всю правду из своих клиентов, расставляя им ловушку за ловушкой. Так что хочет она того или нет, но правду она ему расскажет. Ну вот я и добрался, - заключил Уоррен, увидев, что такси остановилось перед Скотленд-Ярдом. - Вы рассчитываете пробыть еще какое-то время в Лондоне? Если вы хотите дождаться суда, то, боюсь, ваши дела рискуют прийти в упадок.
     - Сейчас единственная трудность, которая мешает мне заняться другими делами, - это исчезновение "Розы Йорков". Так что вы понимаете сами, чго какое-то время я еще здесь пробуду! В надежде, - прибавил Альдо с дерзкой улыбкой, - стать свидетелем вашего триумфа, когда вы вернете алмаз. Триумфа, в котором я ни секунды не сомневаюсь.
     - Я тоже, - в тон ему ответил птеродактиль. - Так что у нас будет еще повод увидеться.
     Гримасу, которая сопровождала это пожелание, с трудом можно было счесть улыбкой. И Альдо не сумел себя в этом убедить. Гримаса шефа полиции куда больше походила на угрозу.
     В гостинице Альдо дожидалось письмо, которое вернее было бы назвать запиской, - писавший уложился всего в несколько строк. Однако эти несколько строк породили в голове Альдо целую вереницу весьма щекотливых вопросов.
     "Леди Б, две недели назад была отправлена в санаторий.
     Семья не хочет привлекать внимания к прогрессирующему маразму, в котором она находится. С. А." - гласила записка.
     Кто же тогда была та пожилая леди, которую любезно согласился принять Хэррисон, с тем чтобы она могла полюбоваться драгоценностью, принадлежавшей ее предкам?..

Глава 5

ГОСТИ ГЕРЦОГИНИ

     Лакей громко назвал имена Альдо и Адальбера, и они вошли в гостиную, где гости герцогини Дэнверс коротали время, дожидаясь начала обеда. При одном взгляде на собравшихся Альдо безумно захотелось тут же развернуться и уйти. Он и шел-то сюда неохотно, поскольку перспектива встречи с американкой, которая наверняка была какой-нибудь несносной богатой дамой, совершенно ему не улыбалась. Однако когда князь еще с порога разглядел женщину, которая, сидя на канапе, болтала с хозяйкой дома и леди Уинфилд, он просто впал в панику. Он остановился как вкопанный и уже сделал было полуоборот, как обеспокоенный Видаль-Пеликорн зашептал ему, не поворачивая головы:
     - Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?
     - Мне не надо было сюда приходить! Похоже, что мне предстоит самый ужасный вечер в моей жизни! Эта американка жаждет крови несчастного антиквара.
     - Я в отчаянии, но бежать уже поздно!
     И в самом деле, их имена, произнесенные зычным голосом слуги, уже прогремели в гостиной, и старая герцогиня, поднеся к глазам лорнет, посылала им с другого конца комнаты обворожительную улыбку. Нужно было идти и здороваться.
     Спустя мгновение, показавшееся Альдо слишком коротким, он склонился к руке хозяйки, а она ласково сообщила своей собеседнице:
     - Вот тот человек, которого я вам обещала, милая Ава!
     Что же касается вас, князь, то леди Риббсдейл мне сказала, что вы знакомы и встречались в Америке до войны.
     - Леди Риббсдейл? - недоуменно переспросил Альдо, кланяясь американке. - Память подсказывает мне другое имя - незабываемое, как сама миледи!
     Действительно, лет десять назад, проводя лето в Ньюпорте, знаменитом курорте нью-йоркских миллиардеров, Морозини посчастливилось быть представленным Аве Астор, считавшейся самой красивой женщиной Соединенных Штатов, несмотря на то что ей было уже за сорок. Ава Лойл-Виллинг, которая за два года до этого разошлась со своим мужем Джоном Астором IV, продолжала носить его фамилию. Бывший муж никак не мог помешать ей в этом, ибо, возвращаясь из свадебного путешествия по Европе со своей второй женой, он имел несчастье взять билеты на "Титаник". Погиб он как истинный рыцарь, буквально силой заставив свою молодую жену занять место в спасательной шлюпке. Ава, у которой было от него двое детей, сохранила за собой его имя, совершенно проигнорировав существование другой, более молодой вдовы.
     Обольстительная, полная чарующего обаяния Ава в душе была бессердечной мегерой, никогда не любившей ни мужа, ни детей, ни любовников. Любила она всегда только саму себя. Лойл-Виллинги были одним из самых родовитых и богатых семейств Филадельфии, среди своих предков они числили английских королей и даже одного французского суверена, так что Ава ребенком была страшно избалована, как следствие дурно воспитана и, к сожалению, с годами так и не избавилась от дурных привычек.
     Альдо с ужасом вспоминал об одном обеде у Вандербильдов, на котором Ава, сидевшая рядом с пожилой английской аристократкой, - чьим соседством она была страшно недовольна, предпочитая общество мужчин, - воскликнула, вставая из-за стола: "И кто это мне говорил, что леди X.., может быть забавной и остроумной?!" Ответом ей было ледяное молчание.
     Жизнь князя Морозини Ава представляла себе как непрестанное катание в гондоле с гитарой в руках и распевание "О соле мио!", о чем она при всякой встрече сообщала Альдо, считая это наиостроумнейшей шуткой и доводя его до бешенства.
     Альдо понадеялся было, что прошедшее десятилетие несколько утихомирило американку, но ошибся. Она встретила его звонким восклицанием:
     - А вот и наш князь-гондольер! Счастлива вновь увидеться с вами, мой дорогой!
     - Я тоже.., леди Риббсдейл? Я правильно произношу вашу фамилию? - осведомился он, решив достойно сыграть свою партию в этом дуэте и отвечать невежливостью на невежливость, пусть даже в ущерб своей репутации галантного светского человека.
     - Совершено правильно, - ответила она с сияющей улыбкой. - Мой муж богатый и знатный человек, но, к сожалению, я не могу вас познакомить. До нашего с ним брака он был самым обаятельным весельчаком, которого только можно себе представить. Он только и делал, что устраивал великолепные праздники, зато теперь его никакими силами не выманишь из замка Тюдор, которым он владеет в Суссексе.
     Звуки скрипок, игравших на балах, сменило чтение вслух классиков. И должна сказать, что классики действуют на меня усыпляюще, несмотря на прекрасный звучный голос моего мужа. Поэтому время от времени я приезжаю развлечься в Лондон. Не так часто, как мне хотелось бы, - ведь он не может без меня обойтись...
     - Как я его понимаю! Он не должен был бы отпускать вас от себя ни на секунду! Позвольте вам представить моего друга Адальбера Видаль-Пеликорна, известного французского египтолога.
     - Здравствуйте, сударь, приятно познакомиться. Египтолог - это всегда любопытно, хотя англичане в этой области преуспели куда больше французов!
     - Скажем, что у них было больше возможностей, леди Риббсдейл, - нежно проворковал Адальбер. - Что же касается существа дела, то, насколько я помню, Шампольон, расшифровавший иероглифы, был француз.
     - Да, но это было давным-давно! И потом, его Розеттский камень хранится здесь, в Британском музее... Но коль скоро это ваша профессия, что же вы делаете в этой гостиной? Моя дочь Элис сейчас в Египте вместе с нашим другом лордом Карнавоном и непосредственно наблюдает за раскопками в Долине царей.
     - Ваша дочь археолог?
     - Избави бог от такого ужаса! Что вы?! Неужели вы можете представить себе, что она копается в песке? Нет, она просто увлекается этой страной, верит, будто жила там в одну из прошлых жизней. Она считает себя дочерью верховного жреца Амона, которая сделалась последовательницей солнечного культа Эхнатона. На этой почве ее мучают совершенно необычные кошмары.
     Словесный поток продолжался бы до бесконечности, если бы не вмешательство герцогини. Она поднялась и мягко, но решительно сообщила, что считает своим долгом познакомить вновь пришедших с другими гостями.
     - Вы будете сидеть рядом за столом, - пообещала она леди Риббсдейл в качестве утешения. - И успеете наговориться.
     Герцогиня взяла князя под руку, чтобы обойти с ним гостиную, а он просто похолодел, представив себе, какие крестные муки предстоят ему за обедом. Занятый своими мыслями, Альдо безучастно поприветствовал с десяток самых разных людей и опомнился, только любезно пожимая руку Морицу Кледерману...
     - Очень рад знакомству, - произнес швейцарский банкир без тени тепла в голосе. - Эту счастливую неожиданность я ценю по достоинству. Мне кажется, у нас есть общие друзья.
     - В самом деле, - согласился Морозини, вспоминая, что на церемонии бракосочетания Анельки и Эрика Фэррэлса герцогиня Дэнверс и Дианора Кледерман были самыми почетными гостями. - Полагаю, вы точно так же, как я, сожалеете о трагической судьбе сэра Эрика Фэррэлса.., и его молодой супруги.
     Что-то вроде любопытства, смешанного с удивлением, зажглось в серых глазах швейцарца:
     - Вы считаете, что его супруга ни в чем не виновата?
     - Убежден, - твердо ответил Альдо. - Ей нет еще и двадцати, сударь, и в этой драме я считаю ее жертвой...
     Огонек любопытства продолжал гореть, а на губах появилась небрежная улыбка, придавшая оттенок мягкой иронии суровому лицу банкира.
     - Значит, вам никогда не прийти к согласию с моей женой. Она просто мечтает увидеть на виселице супругу своего старинного друга... Впрочем, я полагаю, что вы знакомы с моей женой?
     - Да, я имею такую честь и удовольствие. Могу ли я позволить себе спросить, как она себя чувствует, поскольку, как мне показалось, вы путешествуете один, - произнес Альдо с искренней теплотой.
     - Она чувствует себя прекрасно, по крайней мере мне так кажется. Она хотела поехать со мной, но, поскольку речь шла об исключительно важной и сугубо деловой поездке, я предпочел приехать сюда один. И оказался прав. Ей не пришлось дышать тяжелым воздухом преступления, жертвой которого пал несчастный Хэррисон.
     - Вас привлек сюда алмаз Карла Смелого?
     - Да. Впрочем, как и других.., и вас, как я полагаю. Я думаю задержаться здесь в надежде, что алмаз скоро найдут.
     - Представьте себе, я тоже. Я бесконечно доверяю профессионалам из Скотленд-Ярда.
     Приглашение к столу прервало их разговор. Впрочем, Альдо с герцогиней уже успели обойти всех собравшихся гостей, и потому Морозини покорно направился к леди Риббсдейл, с тем чтобы предложить ей руку и отвести к столу.
     Но действительность превзошла все ожидания и оказалась еще плачевнее, чем представлял себе Альдо. Как только они уселись за великолепный стол красного дерева, чью сияющую поверхность украшали островки ваз из безупречного английского фарфора, игравшего всеми цветами радуги хрусталя и позолоченного серебра, которые цвели самыми роскошными и изысканными цветами, леди Риббсдейл стала расспрашивать Альдо о его торговых делах и даже о подробностях его личной жизни. Вдобавок второй его соседкой оказалась хозяйка дома, и поэтому князь был вынужден отдать должное каждому из подававшихся блюд: прозрачному жидкому супу, в котором непонятно что плавало, пережаренной баранине с недожаренной картошкой, политой вдобавок мятным соусом, который он терпеть не мог, а затем удовольствоваться крошечным кусочком сыра, которого, будь его воля, как раз охотно съел бы, целую тарелку. Отдал Морозини должное и дрожащему желе, украшенному сахарными цветами, и острым тостам, которые должны были перебить сладкий вкус десерта, но были так наперчены, что от них горело во рту и хотелось плакать. Но до десерта было еще далеко, и бывшая миссис Астор меж тем объясняла Альдо, чем была вызвана ее поездка в Лондон. Речь шла, разумеется, о "Розе Йорков". Леди Риббсдейл намеревалась ее купить и рассматривала как личное оскорбление то, что Хэррисон, не уважив ее, позволил себя ограбить и убить.
     - Но ведь нет никакой уверенности, что вам удалось бы купить этот алмаз, леди Ава, - заметил Морозини. - При таких соперниках... Например, английские и французские Ротшильды, они записались одними из первых, и потом, напротив вас за столом сидит один из крупнейших коллекционеров Европы. Во всяком случае, самый крупный в Швейцарии...
     - Пф! Да все они ничего не значат! - И милая дама сделала резкий жест маленькой ручкой в кольцах, которым "смела" всех своих ничтожных конкурентов. - Он бы достался мне, потому что я всегда получаю то, что хочу! И в тот же вечер вы увидели бы, как он сверкает у меня на шее.
     Спокойный отчетливый голос Морица Кледермана донесся с противоположной стороны стола:
     - Это не тот камень, который можно носить. Он, безусловно, хорош, но совсем не так ярко блестит, как вы думаете.
     Вам не приходилось его видеть?
     - Нет. Но какое это имеет значение?
     - Большое. Потому что, вполне возможно, он вас разочарует. Во-первых, это кабошон, иными словами, поверхность у него гладкая, без граней. Он просто отполирован, ведь камень этот очень древний, его добыли еще в те времена, когда искусство огранки не было известно.
     - Именно так, - поддержал собеседника Альдо. - Про "Розу Йорков" нельзя сказать, что она играет всеми Цветами радуги, как, скажем, ваше сегодняшнее ожерелье.
     Американка, увешанная несколькими бриллиантовыми ожерельями, серьгами, диадемой и тремя браслетами, переливалась тысячью огней, словно рождественская елка. Каждое из украшений само по себе было достаточно красивым, но их было слишком много, они мешали друг другу и производили странное впечатление эклектичности и безвкусицы. Маленькая ручка вновь отмела возражения.
     - Ничего страшного! Я отдам его огранить, - ни на секунду не задумавшись, заявила леди Ава.
     В темном зеркале красного дерева антиквар и коллекционер обменялись испуганными взглядами.
     - Исторический камень нельзя "отдать огранить", - поторопился сказать Морозини. - Особенно камень такой важности и значимости!
     - А почему, собственно? Я же заплачу за него!
     - Потому что английское королевское семейство, которому он принадлежал на протяжении стольких веков, может попросить у вас отчета о его сохранности. Потому что рыночные законы имеют ограниченное действие по отношению к историческим драгоценностям. Особенно в Англии и когда речь идет об английской истории, - сурово отчеканил Альдо. - И еще должен вам сказать, что алмаз Карла Смелого, утратив после огранки свой облик, хранимый в памяти людей, утратит и большую часть своей рыночной стоимости. По чести сказать, я не понимаю, почему вы так стремитесь именно к этому алмазу