можно было захватить оружие.
     Но сделали еще крюк, чтобы взять кое-какие инструменты в сарае - их заранее приготовил Понго. На руке Финнегана висела погашенная лампа.
     Они зажгут ее, когда окажутся внутри: луна светила довольно ярко, дорогу и так было видно хорошо, и они, погруженные каждый в свои мысли, молча шли к склепу.
     Ворота часовни, смазанные и свежевыкрашенные, открылись без труда - Жиль принес ключ.
     Один за другим они проникли в крохотный храм: алтарь, две скамеечки и лестница, ведущая в подземелье. Финнеган поставил лампу на пол, открыл, зажег огонь и первым начал спускаться, освещая дорогу остальным.
     Несколько ступеней - и они оказались в собственно склепе: вытянутое узкое помещение, а по обеим сторонам ниши с тяжелыми, позеленевшими от времени медными гробами - на каждом потемневший серебряный крест и герб того, кто в нем покоился.
     - Здесь лежат четыре поколения Ферроне, - прошептал Финнеган: в усыпальнице каждому невольно хотелось приглушить голос. - Надо найти самый свежий гроб.
     - Вот этот! - Жиль внимательно все осмотрел и указал на длинный ящик, что стоял ближе других к выходу.
     - Трудно открывать коробка не оставлять след, - пробормотал Понго, с опаской водя пальцем по гравированной крышке.
     - Легче, чем ты думаешь, - сказал Финнеган. - Крышка припаяна лишь в нескольких местах. Если изловчиться, то можно сломать пайку, а потом скрепить заново. У меня с собой все для этого есть...
     Он достал из мешка большие ножницы, крепкую киянку и, непрестанно нагревая концы ножниц, принялся и в самом деле осторожно открывать гроб. Работа оказалась нелегкой. Несмотря на влажную прохладу подземелья, с ирландца градом катил пот, но после часа кропотливого труда крышка подалась.
     Однако вместо наряженного в шелка покойника они обнаружили внутри большого ящика, выложенного подушками из синей тафты, завернутое в кусок холста полено...
     Несколько минут все трое молча стояли, глядя на странное зрелище.
     - Так я и думал, - вздохнул Финнеган, смахивая рукой пот со лба. - Его выкрали. Боюсь, дружище, теперь нам придется туго, - добавил он, обращаясь к Жилю, - разве что мы сами отыщем беглого покойника. Придется тщательно прочесать Большой Холм.
     Турнемин пожал плечами. Он сел на последнюю ступеньку и запустил пальцы в густую белокурую шевелюру, не зная, злиться или трепетать.
     - Послушай, Лайам. Не может быть, чтобы ты действительно верил в эти россказни. Труп господина де Ферроне выкрали, дабы поставить меня в трудное положение. Выкрали и зарыли в другом месте. Не перекапывать же нам все вокруг...
     - Почему не искать другой мертвый старик и не класть на место? - оборвал их Понго. - В бедный квартал у порт можно.
     - А ведь действительно, это выход, - согласился с индейцем Финнеган. - Мой друг Цинг-Ча нам поможет. Однако покойник должен быть похож на Ферроне, а это большое осложнение. У того на левой щеке было большое красное пятно и довольно характерный профиль.
     - Но различие вполне можно объяснить тем, что труп начал разлагаться, - уцепился за подсказку Турнемин, однако Финнеган покачал головой.
     - Не выйдет. Уж слишком уверен в себе был брат Игнатий. Наверняка он что-то знает от самого Легро или, еще скорее, от его любовницы колдуньи Олимпии. Ты напрасно отказываешься верить в существование зомби. Жиль. Я врач, материалист, но и я не сомневаюсь, что они есть на свете, и боюсь лишь одного: что проклятым монахам слишком хорошо известно, куда делось тело усопшего Ферроне. Предположим, мы поступим, как предлагает Понго: добудем покойника, я приведу его в надлежащий вид, а эти стервятники, явившись вскрывать могилу, захватят с собой настоящего Ферроне. Хороши же мы будем!
     - Значит, ничего не поделаешь.., остается дать знать Моблану, что я готов продать "Верхние Саванны", и сняться отсюда со всеми домочадцами. "Кречет" сейчас во Франции, но Ла Балле найдет способ переправить нас на Кубу.
     - Это будет означать, что ты признал себя виновным. А твоим врагам только того и надо.
     - Так что ты предлагаешь?
     Финнеган спокойно приладил крышку гроба, но запаивать не стал. Зачем?
     - Поговори-ка с Сединой. У нее большая власть, знаешь? По крайней мере, не меньше, чем у Олимпии, - нет на севере Санто-Доминго ни одного негра, который не уважал бы и не почитал ее. Если кому и по силам найти Ферроне, то только ей.
     - Ладно. Пошли к Седине. Ей-богу, мне кажется, я схожу с ума...
     - Поживешь тут лет десять, и все встанет на свои места: либо и вправду спятишь, либо разучишься удивляться... Пошли.
     Через десять минут Жиль запер решетку часовни и с удовольствием вдохнул прохладный ночной воздух - после запаха плесени и расплавленного олова он казался восхитительно свежим.
     Как нельзя кстати пришелся глоток рома, который Финнеган всегда носил в фляге на поясе. Избавившись от дурных мыслей, которые навевали на него этот склеп, пустой гроб, он с радостью ощутил, что стоит обеими ногами на Божьей земле, под Божьим небом, где лишь одному Господу под силу воскрешение из мертвых.
     - Такого не может быть! - вздохнул Жиль. - Должно существовать какое-то рациональное объяснение. Ни один человек, каким бы великим колдуном он ни был, не поднимет из могилы мертвеца, если это действительно мертвец. Как же случилось, что ты, ученый, не сумел докопаться до истины?
     Финнеган пожал плечами.
     - И вовсе я не ученый. Только и умею, что скальпелем орудовать, но я, поверь, пытался разобраться. И так же, как ты, верю, что, возможно, есть какое-то разумное объяснение, однако пока никто его не нашел. Пойдем к Селине.
     - Сейчас? Она, наверное, спит. Если мы станем ее будить, то всех слуг на ноги поднимем.
     - Селина - старуха, она спит мало. А время, которое другие тратят на сон, использует с толком.
     Его оборвал зазвучавший вдали рокот тамтама. У Жиля волосы встали дыбом при воспоминании о событиях, при которых ему пришлось последний раз слышать эти зловещие звуки. Неужели снова бунт? Спутники его тоже остановились и ждали. Но звук на этот раз шел не с дальних полей "Верхних Саванн", а откуда-то с холма. Это открытие не слишком обнадеживало, и - Финнеган раздраженно рявкнул:
     - Сроду не привыкну в этим чертовым барабанам. Что там еще случилось?
     - Ничего, - спокойно отозвался Понго. - Барабан говорить, приходить время плясать в честь бог-змея Дамбалла.
     - Ты что же, понимаешь язык тамтама? - удивленно спросил Жиль. - Давно научился?
     - Нет. Моисей учить... Легко!
     Как и утверждал Финнеган, Селина не спала.
     Они встретили ее в самом конце тропинки, ведущей к дому. Мамалой сопровождали две девочки, те самые, что несли свечи, когда она пришла на выручку Жилю; как и тогда, Селина была в великолепном красном наряде и головном уборе из перьев и опиралась на посох со змеей. Совершенно очевидно, она направлялась на церемонию, к которой призывали барабаны.
     Увидев хозяина, Селина ничуть не испугалась и не удивилась. Просто остановилась. Жиль знал, что в этой странной женщине уживаются два совершенно разных человека: ловкая, веселая кухарка и могущественная и загадочная, но по большей части добрая колдунья, наделенная подчас даром ясновидения.
     Наряд не оставлял сомнений в том, с какой из этих ее ипостасей они имели дело на сей раз, потому Жиль, а вслед за ним его спутники, почтительно поклонились жрице.
     - Мы шли к тебе, Селина. Мы все оказались в опасности и нуждаемся в твоей помощи и твоем могуществе. И дом этот, - Жиль указал на мягко поблескивающую под луной крышу господского особняка, - и эти земли, на которых никто не страдает, и сами наши жизни под угрозой. Отвести ее, наверное, можешь только ты.
     - Ты хороший хозяин и можешь рассчитывать на Селину. Говори!
     - Сегодня утром сюда приезжал монах из госпиталя Шарите...
     И он вкратце рассказал о визите брата Игнатия и о кощунственном деянии, которое только что совершил он сам вместе с доктором Финнеганом и Понго, и о странной находке в склепе Ферроне.
     Седина кивала головой, покачивая перьями, но темное лицо ее оставалось бесстрастным и неподвижным, словно маска из базальта. Она молча рисовала на песке какие-то знаки концом своего посоха.
     - Ты, похоже, не удивлена? - спросил Турнемин. - Что скажешь?
     - Ничего. Я подозревала, что хозяина подняли из могилы, но ничего не могла поделать.
     Впрочем, у меня не было доказательств и потом мне пришлось прятаться. Олимпия могущественна и опасна, как гремучая змея, но никто и представить себе не мог, что она осмелится покушаться на труп белого хозяина. Чернокожие, когда опасаются за тело усопшего, которого они любят, стерегут могилу три или четыре дня, пока тление не начнет свое дело. Позже уже невозможно создать зомби... Но госпожа об этом не знала. Она приказала бы выпороть того, кто решился бы ей предложить караулить могилу мужа.
     - Жив Ферроне или мертв, но мы должны его найти не позже, чем через неделю. Как думаешь, это возможно?
     Карие глаза Седины взглянули на молодого хозяина с грустью и жалостью.
     - Все возможно, ты избежишь любой ловушки недоброжелателей, если боги на твоей стороне. А теперь я пойду. Спрошу их об этом.
     - А если нет?
     - Тогда проси о помощи своего Господа и положись на оружие. Но не надо отчаиваться. Мы все будем с тобой: нет на плантации ни одного чернокожего, который не был бы тебе благодарен за то, что ты увидел в нем человека и дал возможность по-человечески жить.
     Снова раздался рокот тамтамов.
     - Меня зовут, - сказала Седина. - Ступай с миром и спокойно спи. Я сама расскажу всем о том, что произошло на плантации. Мы прочешем весь Большой Холм - рытвину за рытвиной, листок за листком, овраг за оврагом, и, если так будет угодно богам, старый хозяин вернется в могилу до того, как сюда явятся твои погубители.
     Изобразив рукой нечто, удивительно напоминавшее благословение, жрица в красном, как кровь приносимых в жертву, платье величаво удалилась, сопровождаемая девочками, - те послушно дожидались, сидя на траве, пока она закончит беседу.
     Трое мужчин с уважением и надеждой провожали взглядом величественный силуэт - Седина постепенно скрывалась за деревьями, поднимаясь по наклонной тропинке, и вместе с тропинкой словно уходила в небо и терялась в ночи.
     А наутро лесоруб Гийотен нашел на этой дорожке изувеченное тело жрицы. Прекрасный головной убор из перьев исчез, платье было изодрано, девочки же бесследно пропали.

ПРИВИДЕНИЕ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ

     Ярко светило солнце, цвели цветы, нежно ворковали горлицы, порхали колибри, вспыхивая разноцветными точками на густой зелени трав и деревьев, но смерть Седины придавила свинцовой тяжестью обитателей "Верхних Саванн".
     Жиль был сражен: жрица унесла с собой его, возможно единственную, надежду расстроить дьявольские козни врагов, стремившихся лишить Турнемина прекрасного имения, - оно досталось ему волею судеб и долгое время казалось небесным даром. Но теперь Жиль уже стал подумывать, не являются ли так любимые им розовые стены особняка заманчивой, но смертельной ловушкой: он начинал бояться за свою душу и веру.
     Жиль не стал рассказывать женщинам об угрозах брата Игнатия: они такие хрупкие и так мало приспособлены к странностям этого края, пусть лучше считают смерть Седины несчастным Случаем. Однако, когда Моисей и Шарло - сам Турнемин и Понго шли за ними - принесли на носилках бескровный труп, накрытый толстым одеялом, возле домов для слуг их уже дожидалось человек пятьдесят рабов под началом одного из "старших", негра Фула Франсуа Бонго.
     Новость облетела поместье со скоростью пушечного ядра. Жилю это не понравилось, но он не показал виду. Эти люди были трогательны в своем горе и гневе, направленном, естественно, не против Жиля, а против загадочного убийцы или убийц той, которую многие чернокожие на острове почитали как святую. Франсуа Бонго выразил словами чувства своих товарищей.
     - Наша находить убийца! Уничтожать без пощада! Твоя нас не мешать! - добавил он, обращаясь к Турнемину, и в голосе его послышалась угроза.
     - Я не стану вам мешать, клянусь! Я тоже любил Селину. Она спасла мне жизнь, и я не меньше вашего хочу, чтобы ее убийца понес достойную кару. И чем скорее, тем лучше. Но сначала давайте воздадим ей почести, которых она заслуживает. Бонго, иди в селение у Красного Холма и скажи всем, что завтра работа отменяется - каждый, кто хочет, должен иметь возможность проводить Селину в последний путь, - а сегодня ночью попрощайтесь с ней, как велят ваши обычаи. Моисей даст нужные распоряжения. Можете немедленно начать приготовления.
     Жилю ответил дружный согласный гул голосов, потом чернокожие образовали траурный кортеж и последовали за носилками во двор между особняком и кухней, где Селине предстояло провести ночь на импровизированном катафалке из ветвей, листьев и цветов.
     Могилу Жиль приказал вырыть на маленькой лужайке, где стояла усыпальница Ферроне: ему казалось, что место верной Селины возле ее старых хозяев. Четверо мужчин с лопатами и кирками немедленно отправились выполнять распоряжение, но только они ушли, как в кабинет Турнемина постучалась Дезире: Жиль заперся у себя, чтобы попытаться нащупать связь между обрушившимися на него и на плантацию потрясениями. Бывшая прислуга Симона Легро попросила хозяина, чтобы тот разрешил охранять могилу великой жрицы в течение нескольких ночей - никто не должен завладеть ее телом.
     Жиль лишь устало пожал плечами: история с извлеченными из гробов и разгуливающими как ни в чем не бывало покойниками окончательно измучила его.
     - Селину убили жутким ударом мачете, - сказал он. - Голова чуть не полностью отделена от тела, кровь вытекла почти вся. Ее невозможно вернуть к жизни никакими чарами, в этом смысле она в безопасности, как если бы уже начала разлагаться. Даже еще вернее!
     - Тут ты прав, - ответила Дезире, - но это не все. Те, кто убили Седину, наверняка не дадут ей почить с миром. Они выкрадут из могилы ее тело, разрежут на кусочки и приготовят из них страшное приворотное зелье - зелье, против которого не устоять, ведь Седина была могущественна. Нельзя допустить, чтобы величие жрицы послужило грязным делишкам черной магии.
     Слушая Дезире, Жиль думал про себя, как все же много общего между их весьма далекими друг от друга религиями. Дезире боится, что тело Седины разрежут на куски.., а разве христиане не кромсают точно так же своих святых, чтобы превратить их останки в реликвии? Но тут Жиль встряхнулся и попенял себе за то, что поддался царящей на острове полуязыческой атмосфере.
     - Пусть будет, как ты просишь, - сказал он. - Охраняйте могилу Седины. Я и сам приму участие в бдении, но при одном условии: тот, кто будет стоять на страже, должен спрятаться, и никто, кроме тебя, пусть ни о чем не узнает. Только так я согласен. Не спрашивай почему и держи язык за зубами.
     Негритянка поклонилась.
     - Никто ничего от меня не услышит, хозяин!
     Я, кажется, понимаю, зачем это тебе и почему ты хочешь сам принять участие в охране: надеешься, что убийцы Седины попадутся в ловушку.
     - Вот именно...
     И в самом деле, именно такая мысль пришла ему в голову, она вернула ему отвагу и веру в будущее. Если удастся схватить палача Селины, можно выйти через него на Легро и его дьяволицу Олимпию - Жиль был уверен, что все удары, обрушившиеся на "Верхние Саванны", исходят от этого негодяя. Тем хуже для того или для той, что попадет ему в руки. Он без малейших угрызений совести поручит убийцу заботам Понго - уж тот сумеет вытянуть из него признания.
     Появилась надежда открыто схватиться с противником, и Жиль сразу же снова почувствовал вкус борьбы: он будет защищаться до конца, и, если придется превратить "Верхние Саванны" в поле боя, он будет биться до последней капли крови, но никому - будь то священник или сам дьявол - не позволит выгнать себя из собственного поместья. Ни за что! Понемногу сам собой сложился план боевых действий.
     Прежде всего, надо ненадежней укрыть женщин, потом все же попробовать заручиться поддержкой официальных властей. Пока готовились похороны Седины, Турнемин успел написать письмо Жеральду де Ла Валле с просьбой принять у себя на несколько дней не только Жюдит с горничной, но и мать и дочь Готье. В том, что Ла Валле и его жена согласятся. Жиль не сомневался ни минуты - они были самыми гостеприимными хозяевами в мире, а их дом в поместье "Три реки" вместил бы без труда и четыре семьи. Супруги жили там вдвоем: один из их сыновей путешествовал по Европе, а другой поступил в Пажеский корпус, предпочтя бурную светскую карьеру в Версале, обычную для господ пажей.
     Письмо было немедленно запечатано и отправлено в "Три реки" с конюхом Купидоном, а сам Жиль тоже пошел на конюшню, оседлал Мерлина и поскакал в Кап-Франсе.
     В порту еще гремел прощальный орудийный салют - огромный восьмидесятипушечный корабль под всеми парусами летел к темно-синей линии горизонта, весело хлопая яркими вымпелами. Господин де Ла Люзерн спешил занять пост министра военно-морского флота. А в городе о нем уже забыли, порт зажил своей обычной шумной жизнью, засновали туда-сюда тачки, перевозя грузы со стоящих у причала кораблей к магазинам, где тотчас же вывешивались листки с перечнем завезенных товаров и ценами.
     Жиль привычно пробрался сквозь пеструю и шумную толпу зевак, не обращая на них ни малейшего внимания, подъехал к зданию управления и без особых хлопот получил аудиенцию у высоких лиц Санто-Доминго - попасть на прием к государственному чиновнику на острове было куда проще, чем в метрополии.
     Господин де Барбе-Марбуа, одетый, как богатый плантатор, в безукоризненно отглаженный белый полотняный костюм, тонкую батистовую сорочку, со свободно завязанным вокруг шеи черным галстуком, принял Турнемина в просторной комнате, отделанной по английской моде красным деревом, которая служила ему рабочим кабинетом. Тут стояли книжные шкафы, большой стол с расставленными в строгом порядке папками, несколько кресел, на стенах висели гравюры с изображением кораблей и королевский штандарт, а прямо на полу была расстелена большая карта мира. В углу дремал негритенок рядом с ненужными сейчас, в прохладное время суток, веревками, приводящими в действие опахало под потолком.
     - Чем могу служить, господин де Турнемин? - любезно спросил главный управляющий, протягивая Жилю табакерку, от которой тот не менее любезно отказался.
     Он всегда чихал, нюхая табак, и не мог понять, какое в этом удовольствие. А сейчас ему не хотелось выглядеть смешным.
     Жиль спокойно и последовательно рассказал о визите брата Игнатия и его угрозе вскрыть гроб бывшего хозяина "Верхних Саванн". Но, правда, не стал упоминать о том, что уже сделал это сам и нашел в нем лишь завернутое в холст полено, а также умолчал о гибели Седины. Смерть рабыни вряд ли представляла интерес с точки зрения главного управляющего.
     Тот выслушал Турнемина с обычным для себя бесстрастным выражением, но по тому, как резко обозначилась складка возле рта, как он нервно вертел в пальцах серебряный нож для бумаги, Жиль без труда догадался, что его рассказ не понравился господину де Барбе-Марбуа.
     Когда шевалье закончил повествование, главный управляющий помолчал, размышляя над услышанным. Потом вдруг резко поднял веки, вперил взгляд в посетителя, что тоже было для него характерно, и вздохнул:
     - Не понимаю, что вас так встревожило, господин де Турнемин? Огюст де Ферроне умер, смерть его официально зарегистрирована. Почему, собственно, его тела не должно оказаться в склепе, а завещания - у нотариуса? Пусть брат Игнатий делает, что считает нужным: он, возможно, действительно относится чересчур доверчиво к фантастическим сказкам нашего острова.
     Зато потом вас оставят в покое.
     - Как же можно допускать, чтобы вот так, из-за каких-то глупых россказней, нарушали вечный покой усопших? - воскликнул Жиль не без лицемерия. - Я - бретонец, в наших краях подобные вещи недопустимы.
     - А я из Лотарингии, и у нас тоже так не