- сказала она в замешательстве, - не стоит беспокоиться... Ноге уже лучше. Через несколько минут я смогу спокойно идти.
     - Но я слышал, как вы сказали, что подвернули ногу?
     - Сначала было очень больно, и я действительно подумала, что это так. Но сейчас боль проходит, благодарю, мессир.
     В портике она высвободилась от руки, которая все еще поддерживала ее, и, слегка покраснев, неуверенно поклонилась Гарэну.
     - Прошу прощения, что нарушила ваши молитвы, - сказала она. Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице де Брази.
     В ярком свете дня, с черной повязкой на глазу, де Брази имел довольно меланхоличный вид. Он был одет с головы до ног во все черное. Все это немного пугало.
     - Вы ничего не нарушили, - возразил он. - Тем не менее на таком милом личике смущение выглядит очаровательно.
     Это был скорее не комплимент, а искреннее подтверждение очевидного. Хранитель сокровищ короны слегка поклонился и пошел через площадь к ее дальнему углу, где стоял грум в красной с серебром ливрее, державший под уздцы вороного резвого коня. Катрин видела, как он легко вскочил в седло и поскакал в направлении улицы Кузнецов.
     - Если ты перестанешь глупо улыбаться незнакомцам, - сказала Лоиз раздраженно, - то, может быть, мы и попадем домой. Ты ведь знаешь, мама ждет нас, да и дяде Матье надо помочь с расчетами.
     Не проронив ни слова, Катрин последовала за сестрой. От церкви до улицы Гриффон, где дядя Матье Готрэн имел дом и лавку, было недалеко. Выходя из церкви, Катрин вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть странную железную фигуру, расположенную высоко над фасадом церкви с ее искусно выделанными водостоками, украшенными причудливыми химерами. Она служила для отбивания часов на большом бронзовом колоколе. Эта железная фигура, известная каждому как Жакмар, была снята много лет назад герцогом Филиппом Смелым, дедом нынешнего герцога, со шпиля церкви Камбрэ, чтобы наказать жителей города за попытку мятежа. С тех пор Жакмар стал символом Дижона и одним из наиболее важных обитателей города. Катрин никогда не забывала дружески взглянуть на него в его маленькой башенке.
     - Идешь ты или нет? опросила Лоиз нетерпеливо.
     - Я следую за тобой.
     Две молодые женщины шли друг за другом вдоль ограды герцогского дворца. Увидев шпиль дворцовой церкви, окруженный короной из золотых геральдических лилий, Лоиз благочестиво перекрестилась. Катрин сделала то же самое, и обе женщины свернули в узкую извилистую улицу Стекольщиков. Лоиз шла большими шагами и, казалось, была еще в худшем настроении, чем обычно. По-видимому, его испортила встреча с сиром де Брази. Кроме дяди Матье, которого мало беспокоило, какие чувства она испытывала к нему, Лоиз ненавидела и презирала мужчин, всех вместе и по отдельности.
     Катрин, не желая раздражать ее еще больше, спешила за ней как только позволяла подвернутая нога, боль в которой ока ощущала при каждом шаге. Они прошли по короткой улице Обойщиков и свернули на улицу Гроффон, которая начиналась от нее. Немного погодя Катрин и ее сестра переступили порог лавки дяди Матье, расположенной под вывеской Святого Бонавентуры.
     С тех самых пор, как она вернулась из Фландрии, Катрин угнетало странное чувство, как будто она жила в чужой, не подходящей ей коже. Ей было очень трудно вернуться к тихому семейному распорядку, который так любовно и бережно создавался годами. Она чувствовала какое-то неудобство в этом спокойном, уютном существовании среднего сословия, к которому она принадлежала по рождению.
     И все же какой, в сущности, пустяк завертел колесо судьбы, выбил ее из спокойного однообразного семейного мирка в будущее, далекие горизонты которого были неясны и непредсказуемы. Та пощечина гентскому меховщику оказалась сигналом для вмешательства судьбы. Этот шлепок по лицу, с одной стороны, задержал их отъезд из Брюгге, а с другой - чуть было не бросил ее в объятия герцога Филиппа. Затем, в свою очередь, эта задержка привела к спасению раненого рыцаря. На миг Катрин показалось, что через широко распахнутые двери перед ней открылось ослепительное счастливое будущее, но затем, под звук другой пощечины, двери опять наглухо захлопнулись. От пощечины до пощечины колесо, казалось, совершило полный оборот, но Катрин знала - это только начало. Что-то скоро должно было произойти и изменить весь ход ее жизни.
     Чтобы убедиться в этом, ей достаточно было посмотреть на яркого попугая, дремавшего на золотой жердочке у окна в углу комнаты. Это была великолепная птица с синим оперением, тронутым алым цветом. Паж принес ее однажды утром с приветствием от герцога. Дядя Матье хотел тотчас отослать птицу обратно. Катрин усмехнулась, вспомнив сцену появления птицы и гневное изумление дяди, когда он оказался перед этим экзотическим существом, круглые глаза которого уставились на него далеко не доброжелательным взглядом. Узнав, что птица прислана в подарок Катрин самим герцогом, Матье побагровел от гнева.
     - Монсеньор Филипп оказывает нам большую честь, - сказал он бесстрастному пажу, который стоял, ожидая, чтобы кто-нибудь освободил его от ноши, но моя племянница еще девица и не может принять такой дорогой подарок Трудно было высказаться иначе, чтобы не оскорбить герцога, но паж достаточно хорошо понял, что он хотел сказать.
     - Я не могу вернуть Гедеона, - сказал он, - это было бы оскорблением для монсеньера.
     - А как же я? - запротестовал Матье. - Монсеньор оскорбляет меня, считая, что моя племянница может принять знаки его внимания. Репутация девушки - хрупкая вещь.
     Именно в этот момент Гедеон, которому стал надоедать этот разговор, вступил в дискуссию. Он открыл огромный красивый клюв, что в профиль сделало его отдаленно похожим на дядюшку Матье, и пронзительно закричал: "Да здравствует герцог! Да здравствует герцог!"
     Матье был так потрясен, услышав, как птица говорит, что позволил пажу уйти, не делая больше попыток удержать его. Катрин, давясь от хохота, унесла попугая в свою комнату. Он все выкрикивал, во весь голос здравицы. С тех пор Гедеон стал баловнем семьи и доставлял наслаждение всем домочадцам, включая дядю Матье. Оба часами яростно спорили друг с другом.
     Катрин расчесала волосы перед зеркалом и уже хотела спуститься вниз, как услышала стук копыт под окнами. Она подбежала к окну и выглянула. Улицы Дижона еще не были вымощены, и лошадь подняла густое облако пыли. Вскоре она узнала Гарэна де Брази, медленно ехавшего между рядами домов, где за окнами были видны снующие туда-сюда хозяйки. Едва она пришла в себя от удивления, как казначей посмотрел вверх и, поймав ее взгляд, степенно поклонился. Покраснев от смущения, она ответила ему и бросилась в дальний угол комнаты, не зная как расценить эту вторую встречу, последовавшую столь скоро за первой. Может, он приехал купить сукна? Но нет, стук копыт уже удалился. Смущенно расправив юбку из миндально-зеленого льна, украшенную поясом из белой ленты, она сбежала вниз к дяде.
     Она нашла его в маленьком кабинете, где он держал свои счетные книги. С пером за ухом он сгорбился над черной дубовой конторкой; деловито занося цифры в огромный, обтянутый пергаментом гроссбух. За следующей дверью, в самой лавке, его помощники распаковывали большую партию товаров, прибывшую из Италии. Видя, что Матье очень занят, чтобы уделить ей внимание, она пошла помочь старому Пьеру убрать рулоны новых тканей. Здесь были парча из Милана и венецианский бархат. Катрин ничего так не любила, как перебирать эти прекрасные материи, предназначенные для знати или богатых бюргеров. Вряд ли она сможет когда-нибудь носить такие дорогие вещи. Но больше всего Катрин понравилась восхитительная бледно-розовая парча с затканным серебром узором в виде причудливых птиц.
     - Правда, прекрасно? - воскликнула она, поднимая отрез перед собой. - Как бы я хотела носить это!
     По мнению Пьера, ничто не могло быть достаточно хорошо для Катрин, и он посмотрел на нее со снисходительной улыбкой.
     - Попроси мэтра Матье, - предложил он. - Он, может быть, и подарит его тебе. На твоем месте я бы попросил у него еще и вот это. В нем бы ты выглядела очень хорошо.
     Он показал на отрез венецианского бархата с большими черными цветами на блестящем золотом поле, и Катрин только было с возгласом восхищения взяла его, как услышала ворчливый голос Матье.
     - Оставь в покое товары! Они очень нежные и дорогие!
     - О, я знаю, - сказала Катрин со вздохом, - но только здесь я могу потрогать такие вещи...
     Она махнула рукой в сторону шкафов, полных аккуратных рулонов шелковых штофов, отрезов атласа ярких цветов и мягких бархатов. В других шкафах лежали большие штуки кружев, нежных и тонких, как паутина, вуали из Моссула, затканные цветочными узорами персидские шелка, легкая шуршащая тафта. Были там шерстяные сукна из Англии или Шампани, мягкие белые шерстяные ткани, сотканные женщинами Валансьена, тонкие флорентийские сукна, гладкие и блестящие, почти как атлас.
     Матье проворно отобрал розовую парчу у племянницы и черный с золотом бархат у Пьера и сложил их на разостланный большой кусок плотной белой ткани, добавив хорошую подборку серебряного и золотого шитья и разноцветных атласов, полосатых, вышитых и гладких. Все это он отобрал из новой партии товаров.
     - Все это уже продано, - пояснил он. - И должно быть отложено. Это заказ мессира де Брази, который пришлет за ним позднее. Что же касается тебя, моя девочка, иди и закончи подсчитывать недельную выручку. Я ухожу и хочу, чтобы к моему приходу все было готово. О, ты могла бы приготовить и счет для госпожи де Шатовилен, о котором она запрашивала! И проследи, чтобы отмерили бирюзовое полотно, которого ждет жена сира дю Тулонжона.
     С сожалением Катрин вышла из лавки и заняла место в кабинете дяди. Эти тяжелые тома, полные римских цифр, доводили ее до слез, хотя она и находила некоторое удовольствие, читая о далеких местах, откуда поступали ткани, с их романтическими, будоражащими воображение названиями. Но после возвращения из Фландрии загорелое лицо так часто возникало перед ней, заслоняя огромные растрескавшиеся пожелтевшие страницы, что Катрин готова была расплакаться. То она думала о том, какая широкая пропасть лежит между оруженосцем дофина и племянницей дижонского суконщика, то вспоминала, как сильно Арно ненавидит и презирает ее; в довершение всего война развела их в противоположные лагери. Но в это утро Катрин не думала об Арно. Окунув перо в чернильницу, она серьезно принялась за работу. Все, о чем она размышляла в этот момент, была розовая парча, которую ей так хотелось иметь, да еще мучил вопрос, почему хранитель королевских сокровищ, который всегда одевался в черное, вдруг решил, что будет лучше выглядеть в розовом?
     Несмотря на обещание скоро вернуться, дядя Матье отсутствовал весь день. Перед обедом он прислал сказать, что не сможет прийти домой, до ужина. Но подошел ужин, а он все не появлялся. Когда же он наконец вернулся, то позвал свою сестру Жанетт. Они ушли в большую комнату с высоким потолком и в течение часа просидели там запершись, никому ничего не объясняя.
     Когда на следующий день Катрин открыла глаза, то увидела сидящую рядом Сару, которая ожидала ее пробуждения. Это ее очень удивило. Обычно ее будила Лоиз, бесцеремонно расталкивая, чтобы поднять к ранней утренней службе. Но сейчас ее не было видно, а солнце стояло высоко в небе.
     - Сегодня очень важный день, моя козочка, - сказала цыганка, протягивая ей сорочку. - Ты должна быстро встать и одеться. Дядя и мать хотят поговорить с тобой.
     - О чем? Ты знаешь?
     - Да, я знаю, но обещала не говорить тебе. Катрин была заинтригована. Но она хорошо знала о еврей власти над старой подругой. Она начала обхаживать ее, чтобы выведать правду.
     - Это что-нибудь приятное? Но ты же можешь мне сказать, понравится мне это или нет....
     - Право, я не знаю. Это может бить и так и эдак. Почему бы не встать и не узнать самой?
     Сара засуетилась, плеснула воды в таз для умывания и положила чистую салфетку. Катрин, пренебрегая сорочкой, которую ей протягивала Сара, соскочила с кровати в чем мать родила. В те времена люди спали раздетыми. Она не стыдилась Сары, которая была ей как вторая мать.
     Статная цыганка нисколько не изменилась за прошедшие годы. Она была все еще хороша и смугла как прежде. Хоть ей было около сорока, в ее густых черных косах не было ни одного седого волоса. Она только чуточку пополнела - легкая жизнь в доме дяди Матье позволила ее гибкой, ладной фигуре обрасти небольшим слоем жирка. Но ее душа была свободна как всегда и так же независима. Иногда она исчезала на два-три дня, и никто, кроме, пожалуй, Барнаби, не мог догадаться, куда она уходила... Но он умел хранить тайну. А в том опасном и бурном мире, который он выбрал, пренебрегая просьбами Катрин, любой знал, как надо уметь держать язык за зубами.
     Одеваясь и приводя себя в порядок с необычной поспешностью, Катрин, любившая обычно полежать и потянуть время, заметила, что Сара смотрит на нее задумчиво.
     - В чем дело? Я плохо выгляжу?
     - Плохо? Ты, наверное, напрашиваешься на комплимент! Ты прекрасно знаешь, что не можешь выглядеть плохо. Возможно, было бы лучше для тебя, если бы это было так. Не всегда хорошо для девушки быть такой красавицей. Я думала, что не многие мужчины, однажды увидев тебя, способны устоять перед тобой. Это так. И все же тот, кто создан для любви, может принести смерть и страдания...
     - Что ты имеешь в виду?
     Сара часто делала странные замечания и частенько отказывалась объяснить свои слова. Она просто негромко разговаривала сама с собой. Это и произошло сейчас.
     - Ничего, - резко сказала она, подавая девушке зеленое платье, которое было на ней накануне. - Одевайся и ступай вниз.
     Когда Сара вышла из комнаты, Катрин поспешно закончила умываться и одеваться, завязала косы лентой, подобранной к ее платью, и спустилась вниз, в большую комнату, где, как сказала Сара, дядя и мать собирались с ней поговорить.
     Матье сидел на своем стуле серьезный и озабоченный. Жакетт, перебирая четки, сидела на скамейке напротив него. Оба молчали.
     - Вот и я, - сказала Катрин. - Что случилось?
     Оба посмотрели на нее так внимательно, как будто видели ее впервые.
     Катрин заметила слезы на глазах матери и кинулась к ней. Опустившись перед ней на колени, она обняла ее за талию и прижалась щекой к ее груди.
     - Мама... Ты плачешь? Что случилось?
     - Ничего, ничего, дорогая. Произошло то, что может принести тебе большое счастье.
     - Счастье?
     - Да... может быть. Дядя тебе все объяснит.
     Матье встал со стула и начал расхаживать взад и вперед по необъятной комнате, занимавшей большую часть второго этажа дома. Его шаги казались тяжелее, чем обычно, будто он пытался заставить себя решиться на что-то. Наконец он остановился перед ней и сказал:
     - Ты помнишь те ткани, которые пришли вчера из Италии? Те, что тебе так понравились. Розовая парча...
     - Да, - сказала Катрин. - Это те, которые заказал мессир де Брази.
     - Вот-вот. Ну, если ты все еще хочешь, то они твои.
     - Мои?
     Что, дядя Матье внезапно сошел с ума? Почему такому важному человеку, как де Брази, пришло в голову сделать такой дорогой подарок племяннице своего поставщика? Катрин переводила взгляд с дяди на мать и оглядела комнату, будто разубеждая себя, что это не сон. Оба внимательно наблюдали за ней.
     - Но... почему? спросила Катрин снова. Матье повернулся и подошел к окну, выглянул наружу, сорвал лист росшего в горшке на подоконнике базилика и вновь подошел к племяннице.
     - Потому, что мессир Гарэн оказал нам честь: он просит твоей руки. Я был у него вчера, и он сделал предложение. Я должен сказать, что не вижу никаких возражений против этого. Как я уже сказал, это большая честь, возможно, немного неожиданная, но все равно большая честь.
     - Ну, ну, - прервала Жакетт, - не пытайся повлиять на ребенка.
     - Я и не пытаюсь, - сказал Матье раздраженно. - Я и сам-то не совсем уверен, что этот брак так уж нужен. По правде говоря, мне как-то не по себе от этого. Я только сказал, что это большая честь. И это чистая правда. Как ты думаешь, дитя мое?
     Новость ошеломила девушку. В конце концов это было поразительно. Так внезапно, всего за один вчерашний день де Брази решил связать ее жизнь со своей. Она слишком любила во всем ясность, чтобы не задать Матье еще несколько вопросов.
     - Почему мессир Гарэн решил жениться на мне?
     - Очевидно, он полюбил тебя, - сказал Матье, пожимая плечами. - В этом нет ничего странного. Он сказал, что никогда не встречал более красивой девушки. И он прав - многие мужчины думают так же. Ну, что же я должен ответить ему?
     Жакетт опять встряла в разговор:
     - Не торопись, Матье! Все это потрясло бедное дитя! Ты должен дать ей время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
     Свыкнуться? О, конечно, свыкнуться с этим будет не просто! Словно в зеркале, в памяти Катрин возник образ Гарэна де Брази, его холодное лицо, единственный глаз, строгие манеры. Он был подобен внезапно ожившей фигуре на гобелене. Но выйти замуж за фигуру на гобелене нельзя.
     - Я высоко ценю оказанную мне честь, - ответила Катрин быстро. - Но мне хотелось бы, чтобы мессир де Брази знал - я не хочу выходить замуж. Дело в том, что я не люблю его... но об этом ему не надо говорить.
     - Ты отказываешь ему?
     Матье был поражен. Он ожидал, что Катрин удивится, не поверит, возможно, это событие взволнует ее. Предложение выйти замуж за такого богатого и могущественного человека должно было, несомненно, переполнить робкую девушку чувством умиления и восторга. Но от того, как это предложение было отвергнуто решительно и энергично, мог оторопеть кто угодно. Катрин, сидевшая сейчас около матери и державшая ее за руку, не казалась подавленной или сколько-нибудь встревоженной. Ее прекрасные глаза были спокойны и ясны, а голос ровен, даже когда она мягко возразила:
     - Конечно, я отказываюсь! Я отказывала всем остальным, кто просил моей руки. Я не любила их. А мессира де Брази я люблю не более остальных и, само собой разумеется, отказываю ему.
     Эта бесхитростная логика не произвела никакого впечатления на Матье: лицо его потемнело. Глубокая морщина между бровей стала еще глубже. Он подождал немного и добавил:
     - Тебе не пришло в голову, что ты стала бы самой богатой дамой в Дижоне? Ты жила бы в великолепном доме, носила прекрасные одежды, о которых ты мечтаешь, драгоценности, достойные королевы, имела слуг. Ты была бы представлена ко двору.
     - И, - перебила Катрин, - спала бы каждую ночь рядом с человеком, которого не люблю, который вызывает у меня отвращение. Нет, дядя, я не могу принять это предложение. Мой ответ - нет.
     - К сожалению, - сказал Матье, не глядя на племянницу, - в этой ситуации у тебя нет выбора. Ты должна выйти замуж за мессира де Брази - это приказ.
     - Приказ? Могу я спросить, но кого?
     - Самого герцога. Читай...
     Из ларца, стоявшего на столе, Матье Готрэн достал большой пергаментный свиток с гербом герцога и протянул его девушке.
     - Гарэн де Брази дал его мне, когда формально просил твоей руки. К концу лета ты станешь госпожой де Брази.
     Весь день Катрин провела, запершись в своей комнате. Никто ее не тревожил. После безумной, гневной вспышки, Ос которой она восприняла приказ герцога, дядя Матье велел оставить ее одну. Даже Сара исчезла в таинственное место, куда она время от времени уходила без предупреждения и объяснений. Катрин, в обществе одного только Гедеона, сидела на кровати, обхватив руками колени, и думала обо всем, что случилось. Попугай, возможно инстинктивно ощущая, что хозяйка расстроена, молчал. Полуприкрыв глаза и опустив голову на грудь, он дремал на своем месте и выглядел сверкающим разноцветным пятном на голой стене комнаты.
     Ярость, которую она ощущала несколькими часами раньше, ослабла, но Катрин была все еще во власти мятежных дум. Она верила, что герцог о ней хорошего мнения и хочет ей добра, и тем не менее он совершил страшный, непост