лаврах. Победа ослепляет, расслабляет человека, заставляет его забыть об осторожности и усыпляет его бдительность... Пусть эта женщина думает, что она победила, и пусть верит в свою безнаказанность! Тем легче будет нанести ей удар. Один она уже получила, хотя еще не знает об этом: ее сын убит... Терпение означает: ждать! Уметь ждать в тени, ночью, на улочке. Я жду вот уже почти двадцать лет!
     - И чего же вы ждете?
     - Того же, что и ты: мести! Ты спросила меня, почему я заинтересовался тобой при нашей первой встрече и почему сразу же предложил свою помощь? Ты, может быть, подумала, что намерения мои были двусмысленными и что меня привлекла твоя красота?
     - Я никогда так не думала! - сказала Фьора, пожав плечами.
     - И была права. Я ничего не испытываю к тебе: ни влечения, ни любви. Может быть, теперь - немного уважения, потому что ты мужественная женщина. Я предложил тебе свою помощь, так как вскоре она должна была тебе понадобиться, но у меня была тайная мысль: заручиться твоей поддержкой в осуществлении моих планов. Звезды мне подсказали, что это было возможно.
     - Звезды? Они до такой степени связаны с людьми?
     - Их положение в момент рождения человека, их передвижение по небу позволяют посвященным людям многое прочитать в большой книге, которой является небо. Смотри!
     Деметриос поискал в одном из шкафов и достал оттуда пергаментные свитки. Два из них он развернул на столе, закрепив концы книгой и подсвечником.
     - Вот твой гороскоп, а вот мой. Я с трудом узнал точную дату твоего рождения, но, разумеется, не смог узнать часа рождения, поэтому твой гороскоп неполный и немного неясный, но основные линии присутствуют. И я нахожу некоторые совпадения с моим. Наши судьбы соединяются на некоторое время...
     - А этот? - спросила Фьора, указав на третий свиток, перевязанный красной лентой.
     - Если захочешь, мы к нему вернемся позже. А теперь... если ты не против и поскольку тебе нечем заняться, - добавил грек, улыбнувшись своей редкой улыбкой, - я расскажу тебе одну историю, историю о себе! Затем ты мне скажешь, согласна ли ты подписаться под договором, который я тебе предлагаю.
     - А если я не соглашусь?
     Деметриос с интересом взглянул на молодую женщину, затем снова улыбнулся:
     - Ради удовольствия отказать, не так ли? Меня это удивило бы, но, если бы это было так, ты бы осталась здесь столько времени, сколько тебе хотелось бы, а затем я дал бы тебе немного денег, лошадь, открыл ворота, и ты отправилась бы туда, куда захотела.
     Фьора убрала с табурета книги, лежавшие на нем, и села.
     - Я всегда любила слушать истории, - сказала она просто. - Рассказывай!
     Деметриос сел в свое кресло, оперся на подлокотники и закрыл глаза:
     - Я не всегда был этой ночной птицей, которую боятся дети.., и не только дети. Я был молод, богат, я был князем, так как Ласкарисы сидели на троне в Византии. У меня был дворец, как у тебя, и был у меня младший брат...
     И перед глазами молодой женщины, сначала холодными и безразличными, затем все более внимательными, Деметриос развернул картину своей жизни, как будто длинное полотно, вытканное портретами различных людей. Глубокий голос грека обладал удивительной способностью оживлять образы, и его юная собеседница скоро забыла, где она находится, забыла об окружавшей ее обстановке: побеленные стены, вдоль которых стояли шкафы из темного дерева, печь в углу, сложенная из огнеупорного кирпича, и множество полок с выстроившимися на них рядами аптечными баночками, горшочками, пучками сушеных трав и многочисленными пробирками, колбами и ретортами.
     Не замечая всего этого, она представляла себе Византию, всю в золоте и лазури, сверкавшую как драгоценное украшение в Босфорском проливе, в бухте Золотой Рог, соединяя Европу и Азию, она видела красные паруса неверного султана, затем войну, кровь, истребление. Она видела Феодосия, который представлялся ей героем, безрассудным и мужественным. Она видела пышные торжества по поводу праздника Фазана и на этом сверкающем фоне лица двух людей, которых она уже научилась ненавидеть: герцога Филиппа и его сына Карла, человека, не знавшего жалости, рыцаря, который не держал своего слова, этого князя, ради которого Филипп так поступил с нею...
     Насколько живым и ярким был рассказ Деметриоса о событиях, заканчивавшихся смертью его брата Феодосия, настолько кратко и сухо изложил он все, что касалось его собственной жизни. Умолчал грек о своих трудах, открытиях, о тех, кому он был этим обязан. Это принадлежало только ему, и Фьору он туда не допустил.
     Она, впрочем, не задавала вопросов. Когда Деметриос кончил говорить, молодая женщина лишь показала пальцем на пергаментный свиток, который он не открыл.
     - Это гороскоп герцога Бургундского, ведь так?
     - Ты умница. Я никогда в этом не сомневался.
     - И что это за договор, о котором ты говорил?
     - Я думаю, ты уже поняла: я помогу тебе отомстить, а ты мне.
     - Тем охотнее, что у меня уже есть счеты, которые мне надо свести с тем, кого называют Смелым. Но признаюсь, я плохо представляю, как это можно сделать.
     - И тем не менее это возможно! Я уверился в том, когда увидел, как посланец Бургундии приблизился к тебе, ухаживал за тобой и, наконец, женился...
     - Не напоминай мне о нем! - в гневе вскрикнула Фьора.
     - И, однако, о нем необходимо поговорить. Ты на самом деле мадам Селонже, его жена, и он должен тебя принять. Но пока оставим это. Принимаешь ли ты договор, который я тебе предлагаю?
     - Охотно, тем более что ты уже реализовал часть его: ты убил Пьетро. Должна ли я писать под твою диктовку?
     - Нет. Связь кровью мне кажется более крепкой, чем кусок бумаги. Ты станешь моей сестрой, которую я сделаю такой, что ее будут бояться, клянусь тебе.
     Взгляды черных и серых глаз встретились, как если бы они оба обменялись рукопожатием.
     - Согласна! - сказала Фьора.
     Деметриос достал стилет из кожаного чехла, подвешенного к поясу:
     - Дай мне левую руку!
     Молодая женщина послушно протянула руку. Легким взмахом врач сделал ей надрез на запястье, на котором сразу засверкали капельки крови. Затем, сделав такой же надрез на своей правой руке, он соединил руки - надрез к надрезу.
     - Твоя и моя кровь перемешались, - сказал он. - С этого момента мы будем вместе и в горе, и в счастье!
     Затем он достал небольшой флакон и вылил из него несколько капель на запястье Фьоры. Кровь остановилась. Так же он сделал и со своей рукой. Фьора смотрела, завороженная.
     - Научишь ли ты меня твоим секретам? - спросила она.
     - Я тебя научу многому. Научу, как варить приворотное зелье, как делать яды, которыми можно отравить насмерть, научу распознавать характер по чертам лица, научу...
     - Остановись! Зачем яды?
     - Они иногда могут очень пригодиться...
     - Но не мне! Научиться приготавливать средства, которые дают сон, - да, согласна, но не яды! Я предпочитаю другое оружие: например, оружие, которым владеют мужчины. Я хорошая наездница, как мне кажется, но я хотела бы научиться владеть шпагой и кинжалом...
     Фьора впервые услышала смех Деметриоса:
     - За этим надо обращаться к Эстебану. Он мастер в этом деле и с удовольствием тебя обучит: мне кажется, он влюблен в тебя...
     Стоило только заговорить о нем, как Эстебан тут же появился в кабинете:
     - Хозяин! Сюда идут два монаха!
     - Два монаха? Какие?
     - Судя по их рясам, это доминиканцы, как те, там, наверху, - объяснил Эстебан, кивнув головой в сторону монастыря, в котором была обвенчана Фьора...
     - Они, должно быть, сбились с пути. Пойди им навстречу и укажи правильную дорогу! В любом случае я пойду сам посмотрю.
     Деметриос последовал за своим слугой, Фьора двинулась за ними. В открытую дверь она увидела в красных лучах заходящего солнца посреди кипарисовой аллеи двух монахов в капюшонах, спущенных до самого носа, неспешно приближавшихся на своих мулах. Один из них был худой, а на втором, что ехал впереди, одежда была натянута как на барабане.
     Фьора увидела, как Эстебан побежал им навстречу, усиленно жестикулируя, пытаясь объяснить путешественникам, что они ошиблись дорогой, но те не повернули назад. Обменявшись несколькими словами, вся группа направилась к дому.
     - Спрячься! - приказал Деметриос молодой женщине. - Я узнаю, что им нужно.
     Фьора перешла во внутренний дворик и стала так, чтобы можно было наблюдать за тем, что происходило перед домом.
     Деметриос подошел к монахам, которые при его приближении сняли капюшоны...
     Забыв обо всякой осторожности, с радостным криком Фьора бросилась навстречу им: толстый монах оказался Коломбой, а второй была Леонарда...
     И плача и смеясь одновременно, она упала на руки своей старой воспитательницы, которая живо соскочила на землю, чтобы подхватить ее. Обе женщины обнялись перед входом в дом, не замечая усилий Деметриоса, который пытался увлечь их внутрь дома...
     - Вы? - пробормотала Фьора, перейдя на французский язык. - Вы, моя дорогая Леонарда? Я уже больше не надеялась вас увидеть... Я боялась., я думала.., о, господи! Я не знаю, что сама говорю! - сказала она, отодвигаясь, чтобы лучше разглядеть вновь обретенную воспитательницу. - Но каким чудом?
     - Никакого чуда, донна Фьора, - на всякий случай оглянувшись по сторонам, заговорила Коломба, - просто предосторожность. На другой день после того, как тебя отправили в монастырь Санта-Лючия - бедная! Вот еще одна, которой плохо служат! Надо будет поставить ей несколько свечей! - так о чем же я говорила? Ах да... На другой день, стало быть, мы пошли к тебе с донной Кьярой и забрали с собой донну Леонарду. Мы знали, что с ней может случиться несчастье, если она останется одна во дворце. Вся прислуга была перепугана насмерть.., и мы были правы. Как только подумаешь, что случилось! Эти ужасные солдаты, этот прекрасный дворец, весь разграбленный! Действительно, есть на свете люди, которые не боятся ни бога, ни черта!
     Если Коломба начинала говорить, остановить ее было так же трудно, как трудно остановить горный поток. Но на этот раз Фьора слушала ее, не перебивая, выжидая лишь момент, чтобы выразить ей свою благодарность. Она держала Леонарду за руку, как будто боялась, что та может снова исчезнуть. Старая дама с удивлением разглядывала свою воспитанницу.
     - Но как вы одеты, мой ангел? - спросила она наконец. - Это красное, одетое на вас.., в то время как вы в трауре?
     - Это туника Самии, служанки Деметриоса. Мне больше нечего надеть. Мое траурное платье осталось в монастыре...
     - Донна Кьяра подумала об этом, - вставила Коломба. - С нами мул, нагруженный одеждой для тебя и Леонарды, и еще кое-что из вещей, которые мы смогли унести. Бедняжка! Сразу столько несчастий! Тебе даже не дали спокойно оплакать отца... А теперь мы еще тебя заставим поплакать...
     Фьора почувствовала, как ее радость померкла, но совсем не угасла, зато вновь появилось чувство страха, которое не оставляло ее все эти последние дни. Она попыталась поймать взгляд Деметриоса, как бы прося у него о помощи. Леонарда упрекнула свою подругу:
     - Нужно ли говорить об этом сейчас? Мы только вошли...
     - И вам нужно отдохнуть и поесть, - продолжил врач. - Идемте в кухню, уже пора ужинать. Эстебан отведет ваших мулов на конюшню. Я не думаю, что ты хочешь вернуться сегодня вечером, донна Коломба? Это будет неосторожно с твоей стороны, да и городские ворота закроются через несколько минут...
     Такой поток слов, не свойственный Деметриосу, заставил добрую женщину замолчать. Она пробормотала, что донна Кьяра ждет ее только утром и что она с удовольствием съела бы что-нибудь.
     Хозяин дома повел всех в кухню. Там уже хлопотала Самия, которую о приезде гостей предупредил Эстебан. Две курицы жарились на вертеле, и Самия уже нарезала толстыми кусками окорок, который сняла с крючка на перекладине. Коломба с удовлетворением посмотрела на эти приготовления и присела у огня, предложив поворачивать вертел, если ей нальют капельку чего-нибудь "бодрящего", так как езда на муле ее укачала.
     Деметриос поспешил удовлетворить ее просьбу: он принес бутыль, оплетенную лозой, и оставил на столе после того, как его гостья одним махом выпила полкружки граппы... Он достал кружки для всех и предложил Леонарде попробовать вино. У бедной женщины было расстроенное лицо и глаза, покрасневшие от недавних слез, на что никто не обратил внимания, так все были охвачены радостью встречи. Она отказалась:
     - Может быть, немного погодя. Это так ужасно, то, о чем Я должна рассказать. Фьоре тоже надо будет взбодриться...
     - В конце концов, скажите, что же произошло? - спросила молодая женщина.
     - Ужасная вещь, названия которой нет ни в одном языке, моя овечка. Я никогда не думала, что флорентийцы способны обесчестить человека, совершить такое ужасное святотатство...
     Леонарда начала рассказывать, что произошло, короткими фразами, которые, казалось, она выплевывала изо рта, чтобы не отравить свой рот словами. Сегодня утром служка, войдя в церковь Ор-Сан-Микеле, чтобы все приготовить к первой мессе, увидел такое, что с ужасом выскочил на улицу и начал кричать: усыпальница Франческо Бельтрами была раскрыта. Кто-то преступными руками вытащил тело, разрезал его на куски, да так и оставил, даже не пытаясь замести следы...
     У Фьоры побелели даже губы, а глаза наполнились ужасом.
     - Зачем?.. Но зачем?
     - Чтобы взять сердце, - ответила Коломба. - У нас есть старое поверье, согласно которому так поступают, когда хотят не дать призраку умершего приходить по ночам и беспокоить живых. Я рассказывала Леонарде: надо сжечь сердце и пепел разбросать по ветру... Несомненно, это сделал убийца.
     Деметриос в этом нисколько не сомневался. Он вспомнил, чем пригрозил Эстебан, когда разговаривал с Марино Бетти в таверне, после чего тот бросился бежать...
     Увидев, что Фьора дрожит всем телом, он уговорил ее сесть и заставил выпить глоток вина.
     - Нашли ли пепел в церкви?
     - Нет, - ответила Коломба. - Этот человек, должно быть, испугался, что его застанут, если он будет жечь в церкви.
     Он его унес с собой. Весь город взбудоражен, жители ходят по улицам с криками "смерть ему!", толком не зная, кому именно.
     - Здесь нет никакой тайны, - сказал Деметриос. - Убийца мессира Франческо боялся за свое спокойствие по ночам...
     - Не удалось узнать, кто он? - спросила Леонарда, Фьора же подняла на грека взгляд, полный упрека:
     - Я думала, что нож тебе подскажет. Ты обещал найти убийцу моего отца.
     - Я его нашел. Вернее, нашел Эстебан. Я тебе еще не говорил об этом, так как хотел, чтобы ты отдохнула здесь несколько дней, тебе это необходимо...
     - Я уже отдохнула. Кто он?
     - Кто же, как не Марино Бетти. Он убил твоего отца по приказу донны Пацци.
     И Деметриос рассказал, как в таверне Эстебан получил подтверждение того, что управляющий был убийцей. Фьора немедленно приняла решение.
     - Дайте мне одежду монаха, дорогая Леонарда, - приказала она. - А ты, Деметриос, дай мне оружие и лошадь! Наше имение совсем недалеко отсюда, и я не хочу, чтобы этот презренный человек, который так боится призраков, увидел еще один восход солнца!
     - Не горячись! - сказал Деметриос и положил руку на плечо молодой женщины. - Подобные дела надо подготавливать заранее. Этот человек сильнее тебя. Ты тоже хочешь умереть этой ночью? Монтуги находится недалеко от города, и наверняка слухи уже дошли до Марино. Поскольку он боится за свою жизнь, он уже настороже. Может быть, он даже спрятался где-нибудь.
     - Ну что же, придется найти его. Если не его, то по крайней мере его сообщницу, которая еще больше преступна, чем он. Я пойду туда!
     - Мы пойдем туда, ты, я и Эстебан, только следующей ночью, - твердо сказал Деметриос.
     Леонарда обняла Фьору, хотя удалось ей это с трудом - та словно бы окаменела.
     - Сама мудрость говорит его устами. Послушайся его, мой ангел, и посвяти мне этот вечер. По приказу монсеньера Лоренцо все было сделано для вашего бедного отца. Тело снова освятили и положили в усыпальницу. Вокруг поруганной церкви поставили охрану, и завтра приедет епископ освятить ее. Прихожане церкви начинают роптать. Я уверена, если бы монсеньор Лоренцо знал, кто убил нашего доброго хозяина...
     - Он это знает, - прервал Деметриос. - Я сказал ему об этом вчера...
     Он подошел к Фьоре, которая застыла в объятиях Леонарды как статуя. Казалось, она ничего не видит и не слышит, как будто последние ужасные новости привели ее в состояние транса.
     Деметриос наклонился к молодой женщине и погрузил свой взгляд в глубину ее глаз, обхватил ее голову ладонями, держа большие пальцы на лбу, начал потихоньку массировать лоб, виски, произнеся при этом несколько слов, которых никто не понял. Затем тихим голосом грек сказал:
     - Приди в себя, Фьора! Приди в себя! Пусть твое тело расслабится и успокоится! Пусть угаснет пламя, которое сжигает тебя! Завтра я отведу тебя к твоему врагу, и он заплатит за свои преступления... Завтра, Фьора, завтра.
     По телу молодой женщины пробежала судорога, и ее взгляд ожил.
     - Завтра... - пробормотала она.
     Тут же без всякого перехода Фьора упала на руки Леонарды и зарыдала, слезы потекли рекой из ее глаз.
     - Пусть плачет вволю, - сказал Деметриос, - слезы отведут угрозу, которая нависла над ней.
     - Какую угрозу? - спросила Леонарда тихим голосом.
     - Безумие! Ей пришлось слишком много пережить... Этому должен наступить конец...
     На следующий день с наступлением темноты трое вооруженных всадников покинули дом-крепость. Деметриос сменил свои длинные одежды на облегавший его длинную фигуру костюм. Что касается Фьоры, она с удивлением обнаружила среди туалетов, которые ей прислала Кьяра, мужской костюм цвета весенней зелени, к нему была приколота записка: "Тебе это может пригодиться! Я тебя очень люблю..."
     Надевая его, Фьора с благодарностью подумала о своей взбалмошной подруге Кьяре, которую искренняя дружба сделала такой предусмотрительной...
     Фьора возглавляла процессию, так как она наизусть знала дорогу, которая вела от виллы Фьезоле через холмы и долину реки Муньон. Они пересекли ее недалеко от Бадии, около имения, которым управлял Марино.
     Апрельская ночь была тихой и прекрасной. Огромный темно-синий бархатный полог, весь усеянный бриллиантовыми звездами, раскинулся над землей. Пахло сиренью и хвоей, земля была еще влажной от короткого дождя, который прошел в конце дня. Местами можно было видеть городские стены Флоренции, на которых часовые зажгли огни, а колокольни и купола соборов, казалось, светились сами. Город приближался по мере того, как они продвигались вперед, но вот после поворота его больше не стало видно.
     Бесшумно миновав хутор Пьетра, Фьора пустила свою лошадь по дороге, которая шла вдоль изгороди из кустарника, пока не появилась огромная сосна, широкая крона которой чернильным пятном выделялась на фоне неба. За ней вырисовывались черные силуэты нескольких зданий фермы.
     Молодая женщина прошептала:
     - Мы прибыли. Все спят. Нигде нет света.
     - Все же оставим лошадей здесь, - тихо сказал Эстебан, который командовал экспедицией, так как в драке он был сильнее своего хозяина. Тот молча одобрил.
     Наездники спешились, привязали лошадей к дереву и пошли вперед, стараясь производить как можно меньше шума.
     - Собаки есть? - спросил Деметриос.
     - Да, - ответила Фьора, - только они во дворе фермы, и потом, они меня знают...
     - На твоем месте я бы не стал на это надеяться. Ты одета в непривычную для них одежду. А нас они совершенно не знают... Не беспокойся, у меня есть все, что надо...
     - Все-таки странно, - продолжила молодая женщина мгновение спустя, - хотя мы мало шумим, они уже должны были нас почуять. А они не лают... И смотрите! Ворота открыты!
     Действительно, ворота были широко распахнуты, и через них можно было видеть большой пустой двор и в глубине его низкий дом, двери которого тоже были раскрыты. Н