асконцев - во Францию, а из двух тысяч лотарингцев некоторые отправились к себе домой, а другие - на укрепление гарнизона в Битче. Последним вышел бастард Калабрийский в сопровождении оруженосца, который нес его знамя. В полном вооружении, верхом на лошади, но с непокрытой головой, гордый и высокомерный, он подъехал к Карлу и заявил:
     - Если бы это зависело только от меня, ты бы обломал себе зубы об эту крепость, Карл Бургундский. Клянусь богом! Но жители города больше берегут свою жизнь, чем честь. Что ты с ними будешь делать? Перебьешь?
     - Нет. Я собираюсь сохранить за Нанси все привилегии и править этим городом по старым обычаям.
     Я сделаю из него столицу своего будущего королевства.
     Почему бы тебе, в чьих жилах течет королевская кровь, не стать его правителем? Я ценю людей чести.
     - Я тоже. И поэтому - прощай! Пока я жив, никто не сможет сказать, что лотарингский принц, даже бастард, склонил голову перед тобой.
     - Найдутся другие, кто так сделает. Ты знаешь, что твой дед Рене собирается завещать мне Прованс, чтобы укрепить древнее бургундское королевство?
     - Это его дело. Мне неважно, что будет с Провансом.
     Меня волнует только Лотарингия, и мы еще поборемся!
     Послав лошадь в галоп, бастард Калабрийский умчался в сторону Франции. Пятно грязи из-под копыт его лошади осталось на красном плаще Карла. Он слегка нахмурился, но тень недовольства быстро рассеялась.
     - Нанси за нами, мои храбрецы! - обратился он к солдатам. - Давайте будем радоваться! И знайте, если кто-то из вас посягнет на жизнь или собственность горожан, будет наказан смертью!
     К своему удивлению, в тот же вечер, так богатый на события, Фьора узнала, что папский легат взял ее под свое личное покровительство и что она будет следовать постоянно за ним до тех пор, пока не разрешится спор между Кампобассо и де Селонже. Юный Колонна пока оставался при ней, и еще она хотела добиться, чтобы ей отдали Эстебана.
     На рассвете следующего дня она вместе с Баттистой присоединилась к небольшой группе священников и монахов, которые составляли эскорт монсеньера Нанни. Для всех остальных смертных она считалась паломницей, направляющейся к святым, и поэтому села в повозку самого прелата, а он - на мула: проехать по улицам, чтобы хоть как-то согреть сердца жителей города.
     Следуя непредсказуемым движениям души, Карл пожелал, чтобы господь бог в лице легата первым вошел в завоеванный город, в надежде, что это расположит к нему сердца тех его врагов, которых он желал видеть послушными подданными.
     Однако при появлении прелата никаких проявлений радости не последовало, хотя все при его въезде в город опустились на колени в ожидании благословения.
     - Не теряйте надежды, дети мои, - повторял он с состраданием, - герцог Карл не желает вам зла, и его приход сюда не принесет для вас страданий.
     Из-за занавесок кареты с папскими гербами Фьора рассматривала этих людей, одетых в черное, их лица со следами перенесенных лишений и окружающие дома, многие из которых были разбиты ядрами пушек. Разрушенные стены, казалось, источали запах смерти, и ей стало стыдно, что она входит в этот город среди победителей. К счастью, карета проехала прямо в герцогский дворец, расположенный посреди центральной площади.
     Здесь Фьора и остановилась, а легат предпочел домик настоятеля церкви Святого Георгия, в котором собирался принять нового хозяина города... Рядом с Фьорой сразу же оказался Баттиста Колонна:
     - Квартирмейстеры монсеньора Карла всю ночь готовили комнаты. Для вас тоже. Хотите пройти" туда сразу или желаете полюбоваться "въездом победителей"?
     - Все, что я видела до сих пор, не обещает народного ликования, но я дождусь появления герцога.
     Она заняла место у большого окна на первом этаже.
     Заиграли шесть серебряных труб, что было знаком начать шествие от северных ворот. За трубачами шла сотня вооруженных солдат, за которыми следовала рота всадников, украшенных плюмажами и разноцветными флажками. На расстоянии нескольких шагов от них ехал Карл Смелый, окруженный ослепительной роскошью: он сидел на своей любимой лошади Морс, покрытой чепраком алого цвета с золотом; сам герцог был одет в затканный золотом плащ, на шее его висела массивная цепь с орденом Золотого Руна, а на голове сияла прекрасная корона, высокая бархатная шапочка <Этот фантастический головной убор, захваченный швейцарцами в битве при Грандсоне, был затем продан ими банкиру Фуггеру аугсбургскому.>, покрытая жемчугом, с гирляндой из рубинов и бриллиантов и пряжкой, украшенной тремя большими рубинами, которые назывались "три брата", четырьмя огромными жемчужинами и бриллиантом в форме пирамиды, в котором отражалась малейшая игра света. В своем парадном уборе, более драгоценном, чем императорская корона, великий герцог сиял от гордости и наслаждался изумлением народа. Он ожидал криков приветствия, но слышен был лишь легкий шепот, пробегавший по толпе и похожий на дуновение ветерка над тихой водой. В зеркале своей памяти Фьора увидела фигуру короля Франции и подумала, что сравнение не в его пользу, однако не было никакой уверенности, что под ослепительной внешностью сказочного принца скрывался такой же мощный и острый ум.
     Вслед за герцогом, также на великолепных лошадях в парадной сбруе, ехали герцог Энгельберт де Нассау, бастард Антуан, граф Шиме Филипп де Круа, герцог Жан Киевский, принц де Тарант, граф де Марль, сын коннетабля де Сен-Поля. Далее ехали Жан де Рюбампре, владелец Бриевра, и многие другие, среди которых Фьора с волнением заметила Филиппа.
     Он не старался блистать так, как это сделали другие сеньоры. Под плащом, на котором был вышит его герб - серебряный орел на голубом фоне, - была повседневная одежда. Только поднятое забрало шлема с графской короной наверху позволяло видеть его гордый профиль.
     Удерживая крепкой рукой свою рвущуюся вперед лошадь, он ехал с рассеянным видом, не глядя по сторонам, а его лицо, обрамленное голубоватой сталью, было бледным, напоминая Фьоре о том, что накануне он был ранен. Ее взгляд еще долго провожал его силуэт, и она пропустила Кампобассо, одетого в ярко-красную раззолоченную одежду, который проезжал в компании маркиза Хохберга, графа Ротлена и Джакопо Галеотто.
     Но он ее заметил, и, чтобы она обратила на него внимание, стал размахивать руками и приподниматься в седле так резко, что его лошадь бросилась в сторону и столкнулась с соседними, что привело к возникновению некоторого беспорядка. Фьора машинально повернулась в ту сторону. Как только она узнала Кампобассо, то сразу отошла от окна в глубь комнаты. Один вид этого человека, который обладал ее телом, стал ей ненавистен, и ненависть росла вместе со стыдом. Она бы все на свете отдала для того, чтобы в ее жизни никогда не было Тионвилля.
     - С меня довольно, - сказала она вошедшему Баттисте, - я хочу пойти к себе.
     - Вы так торопитесь? Вы знаете, что перед вашей дверью снова поставят часовых, как и перед палаткой?
     - У меня нет иллюзий относительно моей судьбы, Баттиста. Герцог ненавидит меня и желает только одного: не видеть меня больше никогда вблизи себя, хотя бы для этого пришлось меня казнить или расторгнуть брак.
     - Может, и так.., но чего вы сами хотите? Вы не намного старше меня, а в таком возрасте рано думать о смерти.
     - Я о ней не думаю, но я просто устала бороться с судьбой и принимать от нее одни удары. У меня был отец, а теперь его нет; у меня был супруг, и я его потеряла, а когда захотела отомстить - я вообще все потеряла. Теперь для меня не имеет значения, что со мной будет. Знаете, Баттиста, я чувствую себя такой усталой...
     Я хотела бы уснуть и никогда не просыпаться.
     - Так нельзя. За вас, за вашу любовь будут драться два человека!
     - Нет, они будут драться из-за своего самолюбия, а это не одно и то же.
     А тем временем герцог Карл прибыл на место, сошел с седла, отдал поводья в руки каноника, как этого требовали обычаи страны, после чего прево округа Жан д'Арокур проводил его в церковь, где он должен был прослушать мессу и дать клятву, которую давали всегда лотарингские герцоги во время коронования. Сам он мог бы обойтись и без этого, но стремился не нарушить ни одного старинного обычая в надежде на будущую признательность со стороны горожан.
     Стоя на коленях перед сверкающим алтарем. Карл в полной мере наслаждался мгновением своей славы, потому что впервые земли по ту и другую сторону от Лотарингии смогли объединиться. Скоро император, за сына которого он собирался выдать замуж свою дочь, возложит на его голову королевскую корону, и Бургундия наконец сможет отъединиться от древнего древа Капетингов и от всякого подчинения ему и займется поиском своей собственной судьбы. Уже скоро.., но не сию минуту. Осталось еще рассчитаться со швейцарскими кантонами, сборищем грубых и неотесанных мужланов, но достаточно храбрых и умелых воинов, которые доказали это, отобрав у него графство Ферретт, пытаясь захватить Франш-Конте и проникнув на земли герцогини Иоланды Савойской, его верной союзницы. А отомстит он скоро. А потом, немного отдохнув, соберет самую большую в мире армию, чтобы сбросить с украшенного королевскими лилиями трона короля Людовика XI, и Франция наконец получит достойного ее правителя.
     Именно об этом мечтал Карл Смелый в той самой церкви, где еще вчера возносились молитвы к богу с просьбой изгнать с древней лотарингской земли армию захватчиков.
     В то время, как в городе шел пир и праздник, который был устроен для горожан, чтобы те забыли своих погибших и свои разоренные дома, Фьора в своей комнате, выходившей на Мерту, принимала у себя монсеньора Нанни. Она была признательна ему за покровительство и внимание, благодаря которым она получила эту комнату вместо тюремной камеры.
     - Я здесь почти ни при чем, дитя мое. Как бы ему ни хотелось, герцог не может добиться того, чтобы вы перестали быть законной графиней Селонже. И он должен с вами обращаться соответственно.
     - Тем не менее он не расстается с мыслью казнить меня, что принесет ему двойную выгоду: освободит Филиппа от брачных уз и поможет завладеть моим приданым.
     - Даже тогда вы сохраните все привилегии вашего высокого положения, - ответил прелат с улыбкой, - но сейчас мы говорим не об этом. Я сказал бы, что самая верная для вас возможность избегнуть топора - это как раз тот самый денежный долг. Сто тысяч флоринов - это огромная сумма, которую ему никогда не удастся возместить. А рыцарская мораль говорит о том, что такой способ отделаться от должника не очень порядочный. Именно это я и хотел вам сказать, чтобы немного подбодрить.., а также и то, что дуэль между Селонже и Кампобассо состоится завтра вечером в саду замка и в присутствии только герцога, меня и вас, а также секунданта неаполитанца Галеотто и Матье де Прама, который будет секундантом вашего мужа. Судьей выбрали Антуана Бургундского. Дуэль будет беспощадной.
     - Что это означает?
     - То, что она прекратится только со смертью одного из бойцов.
     Холодный пот выступил на лбу Фьоры, и она почувствовала озноб, как будто в комнату ворвался холодный ветер.
     - Это ужасно, - проговорила она. - Неужели такое возможно! И герцог согласился на это? Не могу поверить! Это чудовищно!
     - Однако без этого нельзя. Вы не знаете феодальных законов. Впрочем, я вполне допускаю, что законы, царящие по ту сторону Альп, нисколько не лучше, если еще не хуже: у нас для того, чтобы избавиться от врагов, нанимают убийцу.
     - Хуже они или лучше, я ничего не хочу знать!
     И, повернувшись спиной к легату, Фьора направилась к двери, распахнула ее и с силой оттолкнула скрестившиеся перед ней копья.
     - Я хочу говорить с герцогом, - высокомерно бросила она, - и, если вы попытаетесь мне помешать, я буду кричать так громко, что сюда прибегут. И я скажу, что вы пытались меня убить.
     - Дитя мое, - с жалостью в голосе сказал Алессандро Нанни, - вы не понимаете, что собираетесь сделать!
     - Я хочу только этого! Проводите меня к нему, а если вы откажетесь, то я сама найду дорогу!
     Маленький епископ семенил рядом с ней и делал попытки остановить ее, но все было напрасно: Фьора непременно хотела увидеть Карла, и поэтому они все-таки добрались до приемной герцога. В приемной находились Оливье де Ла Марш и камердинер герцога Шарль де Вивен. При шумном появлении молодой женщины они повернулись в ее сторону:
     - Объявите монсеньору о моем приходе, - обратилась она к ним, как к обычным слугам, - мне необходимо его видеть.
     - Это невозможно, - ответил Ла Марш. - Монсеньор разговаривает с послом из Милана, и вам здесь нечего делать. Стража, проводите отсюда эту женщину!
     - Не прикасайтесь ко мне! - закричала Фьора. - Дело не терпит отлагательства: речь идет о человеческой жизни!
     - Но я говорю вам...
     - Что происходит? Что за шум?
     Дверь неожиданно открылась, и показался Карл Смелый. Он оценил взглядом происходящее, увидел Фьору, которая отбивалась от рук солдат, и легата, который продолжал свои напрасные попытки урезонить ее:
     - Это снова вы! Я полагаю, ваше преосвященство, что вы отвечаете за эту ненормальную?
     - Я не могу отвечать за движения сердца, - вздохнул Нанни, - а донна Фьора очень сильно взволнована.
     - Ладно, посмотрим, в чем дело. Входите оба!
     Не обращая внимания на окружающую роскошь, Фьора быстро прошла мимо элегантного молодого человека, стоящего рядом со старинным сервантом, обрамленным двумя золотыми статуями, и сделала глубокий поклон герцогу.
     - Монсеньор, - взмолилась она, - я только что узнала, что дуэль должна состояться завтра, и умоляю вас запретить ее.
     - Дело идет о чести двух благородных людей. Надо воистину быть дочерью купца, чтобы такое могло прийти в голову!
     - Прежде всего надо быть женщиной, которая хочет справедливости, которая любит! Мессир де Селонже ранен, и схватка будет неравной!
     - Вы и это знаете? Человек, которого я держу в изоляции, знает практически все, что происходит в моей армии! - улыбка тронула губы герцога, и это наполнило сердце Фьоры слабой надеждой. - Успокойтесь, рана Селонже отнюдь не опасна!
     - Но дуэль продлится до смерти одного из них?
     - Ну и что?
     Ноги у Фьоры подкосились, она упала на колени и спрятала лицо в ладонях:
     - Будьте милосердны, монсеньор! Делайте со мной, что хотите, бросьте в тюрьму, пошлите на эшафот, но прекратите этот ужас! Я не вынесу, если он умрет!
     Наступило молчание, которое нарушало лишь взволнованное дыхание молодой женщины. Монсеньор Нанни склонился над ней, чтобы как-то подбодрить, но герцог остановил его, затем сам медленно подошел к Фьоре:
     - Вы так его любите? Тогда зачем был нужен Кампобассо?
     - Чтобы отомстить.., и чтобы отдалить его от вас, от человека, ради которого Филипп готов на все. От меня ему нужны были только деньги для вашей армии... и одна ночь.
     Карл наклонился, взял ее руки, которые она упорно не отнимала от лица, затем осторожно поднял на ноги.
     - Вы ненавидите меня, ведь так?
     Она тут же ответила, глядя своими серыми глазами в темные глаза принца:
     - Да. Не будь вас, я была бы счастлива.
     - Не будь меня, вы бы его даже не узнали! Зачем бы ему было ехать во Флоренцию? А теперь идите к себе и молитесь! Случается, что господь исполняет молитвы...
     Что до дуэли, я не могу даже отсрочить ее: оба противника откажутся!
     Когда легат за руку подвел ее к двери, Фьора обернулась:
     - Можно мне, хотя бы.., поговорить с ним?
     - Если он согласится, я не буду возражать. А что мне делать с Кампобассо, который постоянно требует свидания с вами?
     - Ни за что на свете! Я бы хотела.., больше никогда его не видеть! И благодарю вас за то, что вы позволили поговорить с Филиппом.
     Они были наедине в молельне герцогинь Лотарингских, небольшом помещении из серого камня, которое бургундец успел отделать синим с серебром и украсил чудесной статуей Девы Марии, а также другими святынями, перед которыми до прихода Фьоры на коленях молился Филипп.
     При звуке открывающейся двери он поднялся.
     - Я не хотел встречи с вами, - тихо проговорил Селонже, и в его голосе Фьора почувствовала усталость. - Но герцог настоял, не объяснив причины своей настойчивости.
     - Об этом его попросила я сама. Я хотела вас видеть.., до того, как.., о, Филипп, вы ранены!
     На его правом виске действительно была неглубокая рана, которая уже начала заживать. Но Филипп пожал плечами:
     - Если вы собираетесь говорить об этой царапине?..
     - Немного и об этом, но больше о дуэли, которая так меня пугает. Разве вам так необходимо драться?
     - С вашим любовником? Надеюсь, что я убью его.
     Я на пятнадцать лет моложе, а эта пустячная рана мне не помешает. Вы сказали, что боитесь? Тогда вы должны понимать, что, явившись сюда, чтобы просить за него, вы только увеличиваете мое желание расправиться с ним!
     - Просить за него? - возмутилась Фьора. - Такая мысль мне даже не приходила в голову! Меня мучает только то, что может случиться с вами!
     - Вы слишком добры, но побеспокойтесь лучше за этого паяца, потому что я не намерен его щадить, а ему это будет явно не по душе. Ведь всем известно, что кондотьер очень бережет свою жизнь, чтобы в старости насладиться теми благами, которые он приобрел за годы наемничества.
     - Я умоляла герцога помешать этой дуэли!
     - А он, наверное, рассмеялся вам в лицо! Неужели вы думаете, что я смогу вынести, когда кто-то приходит ко двору моего принца и требует мою жену как свою собственность?
     - Вашу жену? - с горечью проронила Фьора. - Я была ею для вас лишь в течение нескольких часов, но вы никогда и не собирались и дальше жить вместе со мной. Вы думаете, мне не известно о брачном контракте, который вам удалось вырвать у моего отца? С помощью каких уловок - отнюдь не достойных рыцаря - вы одержали свою победу... Во всем мире это называется шантаж!
     - Я хотел добиться вас любой ценой, даже с помощью самых низких средств...
     - Как раз так вы и поступили!
     Селонже отвернулся, чтобы не встречаться глазами с ее взглядом, горевшим презрением к нему.
     - К своему стыду, я должен это признать., но вы свели меня с ума!
     - Я или мое состояние?
     - Думаю, я доказал, что люблю только вас!
     - Доказали это мне? Вы считаете, что для этого было достаточно одной ночи, после чего вы скрылись, словно вор, не задавая себе вопроса, в каком положении я осталась. Вы забрали с собой вексель и прядь моих волос. В этом состояла ваша победа...
     - Я вернулся во Флоренцию, - попытался оправдаться Филипп.
     - Вы это уже говорили, и это ничего не означает.
     Глядя на то, как горит мой дворец, вы удовлетворились первой услышанной от незнакомого человека историей, вздохнули и уехали. Я не уверена, что это не был вздох облегчения. Вы уехали вдовцом, и перед вами открывалось новое будущее.
     - Это не правда. Я вернулся, потому что любил вас, потому что я хотел снова вас увидеть.
     - В этом вы стараетесь себя убедить. Если бы вы меня любили, как.., я любила вас, вы бы разрушили Флоренцию до последнего камня, вы бы рыли своими руками землю до тех пор, пока не нашли хотя бы мой труп, а вместо этого вы спокойно уехали. Ведь все закончилось, на всей земле не осталось никого из Бельтрами, чтобы напомнить вам о том, что из любви к своему хозяину вы запятнали своего серебряного орла, женившись на дочери Мари де Бревай, казненной за прелюбодеяние и кровосмешение. Вам было ни к чему больше умирать, как вы хвастливо заявили моему отцу.., да я и сама прекрасно вижу, что вы живы!
     - И вы меня в этом упрекаете? Вы так меня ненавидите?
     - Вы так ничего и не поняли...
     В это время раздвинулась одна из расшитых золотом штор, которые украшали часовню, и к Фьоре шагнул Карл Смелый. Она настолько удивилась, что забыла его поприветствовать, Филипп, сильно смутившись, пошел было навстречу своему хозяину, но тот остановил его жестом:
     - Уйди, Филипп! И исповедуйся до встречи с Кампобассо. С тобой я по