ппа от брачных уз и поможет  завладеть
моим приданым.
   - Даже тогда вы сохраните все привилегии вашего высокого положения, -
ответил прелат с улыбкой, - но сейчас мы говорим не об  этом.  Я  сказал
бы, что самая верная для вас возможность избегнуть топора - это как  раз
тот самый денежный долг.  Сто  тысяч  флоринов  -  это  огромная  сумма,
которую ему никогда не удастся возместить. А рыцарская мораль говорит  о
том, что такой способ отделаться от должника не очень порядочный. Именно
это я и хотел вам сказать, чтобы немного подбодрить.., а также и то, что
дуэль между Селонже и Кампобассо состоится завтра вечером в саду замка и
в  присутствии  только  герцога,  меня  и  вас,   а   также   секунданта
неаполитанца Галеотто и Матье де Прама, который будет секундантом вашего
мужа. Судьей выбрали Антуана Бургундского. Дуэль будет беспощадной.
   - Что это означает?
   - То, что она прекратится только со смертью одного из бойцов.
   Холодный пот выступил на лбу Фьоры, и она  почувствовала  озноб,  как
будто в комнату ворвался холодный ветер.
   - Это ужасно, - проговорила она. - Неужели такое возможно!  И  герцог
согласился на это? Не могу поверить! Это чудовищно!
   - Однако без этого нельзя. Вы не знаете феодальных законов.  Впрочем,
я вполне допускаю, что законы, царящие по ту сторону Альп, нисколько  не
лучше, если еще не хуже: у нас для того,  чтобы  избавиться  от  врагов,
нанимают убийцу.
   - Хуже они или лучше, я ничего не хочу знать!
   И,  повернувшись  спиной  к  легату,  Фьора  направилась   к   двери,
распахнула ее и с силой оттолкнула скрестившиеся перед ней копья.
   - Я хочу говорить с герцогом, - высокомерно бросила она, - и, если вы
попытаетесь мне помешать, я буду кричать так громко, что сюда  прибегут.
И я скажу, что вы пытались меня убить.
   - Дитя мое, - с жалостью в голосе сказал Алессандро Нанни,  -  вы  не
понимаете, что собираетесь сделать!
   - Я хочу только этого! Проводите меня к нему, а если  вы  откажетесь,
то я сама найду дорогу!
   Маленький епископ семенил рядом с ней и делал попытки остановить  ее,
но все было напрасно: Фьора непременно хотела увидеть Карла,  и  поэтому
они все-таки добрались до приемной герцога. В приемной находились Оливье
де Ла Марш и камердинер герцога Шарль де  Вивен.  При  шумном  появлении
молодой женщины они повернулись в ее сторону:
   - Объявите монсеньору о моем приходе, - обратилась она к ним,  как  к
обычным слугам, - мне необходимо его видеть.
   - Это невозможно, - ответил Ла  Марш.  -  Монсеньор  разговаривает  с
послом из Милана, и вам здесь нечего делать.  Стража,  проводите  отсюда
эту женщину!
   - Не прикасайтесь ко  мне!  -  закричала  Фьора.  -  Дело  не  терпит
отлагательства: речь идет о человеческой жизни!
   - Но я говорю вам...
   - Что происходит? Что за шум?
   Дверь неожиданно  открылась,  и  показался  Карл  Смелый.  Он  оценил
взглядом происходящее, увидел Фьору, которая отбивалась от рук солдат, и
легата, который продолжал свои напрасные попытки урезонить ее:
   - Это снова вы! Я полагаю, ваше преосвященство, что вы  отвечаете  за
эту ненормальную?
   - Я не могу отвечать за движения сердца, - вздохнул Нанни, - а  донна
Фьора очень сильно взволнована.
   - Ладно, посмотрим, в чем дело. Входите оба!
   Не обращая внимания на окружающую роскошь, Фьора быстро  прошла  мимо
элегантного молодого человека, стоящего рядом  со  старинным  сервантом,
обрамленным двумя золотыми статуями, и сделала глубокий поклон герцогу.
   - Монсеньор, - взмолилась она, -  я  только  что  узнала,  что  дуэль
должна состояться завтра, и умоляю вас запретить ее.
   - Дело идет о  чести  двух  благородных  людей.  Надо  воистину  быть
дочерью купца, чтобы такое могло прийти в голову!
   - Прежде всего надо  быть  женщиной,  которая  хочет  справедливости,
которая любит! Мессир де Селонже ранен, и схватка будет неравной!
   - Вы и это знаете?  Человек,  которого  я  держу  в  изоляции,  знает
практически все, что происходит в моей  армии!  -  улыбка  тронула  губы
герцога, и это наполнило сердце Фьоры слабой  надеждой.  -  Успокойтесь,
рана Селонже отнюдь не опасна!
   - Но дуэль продлится до смерти одного из них?
   - Ну и что?
   Ноги у Фьоры подкосились, она упала  на  колени  и  спрятала  лицо  в
ладонях:
   - Будьте милосердны, монсеньор! Делайте со мной, что хотите,  бросьте
в тюрьму, пошлите на эшафот, но прекратите этот ужас! Я не вынесу,  если
он умрет!
   Наступило  молчание,  которое  нарушало  лишь  взволнованное  дыхание
молодой  женщины.  Монсеньор  Нанни  склонился  над  ней,  чтобы  как-то
подбодрить, но герцог остановил его, затем сам медленно подошел к Фьоре:
   - Вы так его любите? Тогда зачем был нужен Кампобассо?
   - Чтобы отомстить.., и чтобы отдалить его от вас, от  человека,  ради
которого Филипп готов на все. От меня ему нужны были только  деньги  для
вашей армии... и одна ночь.
   Карл наклонился, взял ее руки, которые  она  упорно  не  отнимала  от
лица, затем осторожно поднял на ноги.
   - Вы ненавидите меня, ведь так?
   Она тут же ответила, глядя  своими  серыми  глазами  в  темные  глаза
принца:
   - Да. Не будь вас, я была бы счастлива.
   - Не будь меня, вы бы его даже не узнали! Зачем бы ему было ехать  во
Флоренцию? А теперь идите к себе  и  молитесь!  Случается,  что  господь
исполняет молитвы...
   Что до дуэли, я не могу даже отсрочить ее: оба противника откажутся!
   Когда легат за руку подвел ее к двери, Фьора обернулась:
   - Можно мне, хотя бы.., поговорить с ним?
   - Если он согласится, я  не  буду  возражать.  А  что  мне  делать  с
Кампобассо, который постоянно требует свидания с вами?
   - Ни за что на свете! Я бы хотела.., больше никогда его не видеть!  И
благодарю вас за то, что вы позволили поговорить с Филиппом.
   Они  были  наедине  в  молельне  герцогинь  Лотарингских,   небольшом
помещении из серого камня, которое  бургундец  успел  отделать  синим  с
серебром  и  украсил  чудесной  статуей  Девы  Марии,  а  также  другими
святынями, перед которыми до прихода Фьоры на коленях молился Филипп.
   При звуке открывающейся двери он поднялся.
   - Я не хотел встречи с вами, -  тихо  проговорил  Селонже,  и  в  его
голосе Фьора почувствовала усталость. - Но герцог настоял,  не  объяснив
причины своей настойчивости.
   - Об этом его попросила я сама.  Я  хотела  вас  видеть..,  до  того,
как.., о, Филипп, вы ранены!
   На его правом виске действительно была неглубокая рана,  которая  уже
начала заживать. Но Филипп пожал плечами:
   - Если вы собираетесь говорить об этой царапине?..
   - Немного и об этом, но больше о  дуэли,  которая  так  меня  пугает.
Разве вам так необходимо драться?
   - С вашим любовником? Надеюсь, что я убью его.
   Я на пятнадцать лет моложе, а эта пустячная рана мне не помешает.  Вы
сказали, что боитесь? Тогда вы  должны  понимать,  что,  явившись  сюда,
чтобы просить за него, вы только увеличиваете мое желание расправиться с
ним!
   - Просить за него? - возмутилась Фьора. - Такая  мысль  мне  даже  не
приходила в голову! Меня мучает только то, что может случиться с вами!
   - Вы слишком добры, но побеспокойтесь лучше за  этого  паяца,  потому
что я не намерен его щадить, а ему это будет явно не по душе. Ведь  всем
известно, что кондотьер очень  бережет  свою  жизнь,  чтобы  в  старости
насладиться теми благами, которые он приобрел за годы наемничества.
   - Я умоляла герцога помешать этой дуэли!
   - А он, наверное, рассмеялся вам в лицо! Неужели вы  думаете,  что  я
смогу вынести, когда кто-то приходит ко двору моего принца и требует мою
жену как свою собственность?
   - Вашу жену? - с горечью проронила Фьора. - Я была ею для вас лишь  в
течение нескольких часов, но вы никогда и не собирались  и  дальше  жить
вместе со мной. Вы думаете, мне не известно о брачном контракте, который
вам удалось вырвать у моего отца? С помощью каких  уловок  -  отнюдь  не
достойных  рыцаря  -  вы  одержали  свою  победу...  Во  всем  мире  это
называется шантаж!
   - Я хотел добиться вас любой  ценой,  даже  с  помощью  самых  низких
средств...
   - Как раз так вы и поступили!
   Селонже отвернулся, чтобы  не  встречаться  глазами  с  ее  взглядом,
горевшим презрением к нему.
   - К своему стыду, я должен это признать., но вы свели меня с ума!
   - Я или мое состояние?
   - Думаю, я доказал, что люблю только вас!
   - Доказали это мне? Вы считаете, что для этого было достаточно  одной
ночи, после чего вы скрылись, словно вор, не  задавая  себе  вопроса,  в
каком положении я осталась. Вы забрали с  собой  вексель  и  прядь  моих
волос. В этом состояла ваша победа...
   - Я вернулся во Флоренцию, - попытался оправдаться Филипп.
   - Вы это уже говорили, и это ничего не означает.
   Глядя  на  то,  как  горит  мой  дворец,  вы  удовлетворились  первой
услышанной от незнакомого человека историей, вздохнули и  уехали.  Я  не
уверена, что это не был вздох облегчения. Вы  уехали  вдовцом,  и  перед
вами открывалось новое будущее.
   - Это не правда. Я вернулся, потому что любил вас, потому что я хотел
снова вас увидеть.
   - В этом вы стараетесь себя убедить. Если бы вы меня любили, как.., я
любила вас, вы бы разрушили Флоренцию до последнего камня,  вы  бы  рыли
своими руками землю до тех пор, пока не нашли хотя бы мой труп, а вместо
этого вы спокойно  уехали.  Ведь  все  закончилось,  на  всей  земле  не
осталось никого из Бельтрами, чтобы напомнить вам о том, что из любви  к
своему хозяину вы запятнали своего серебряного орла, женившись на дочери
Мари де Бревай, казненной за прелюбодеяние и кровосмешение. Вам было  ни
к чему больше умирать, как вы хвастливо заявили моему  отцу..,  да  я  и
сама прекрасно вижу, что вы живы!
   - И вы меня в этом упрекаете? Вы так меня ненавидите?
   - Вы так ничего и не поняли...
   В это время раздвинулась  одна  из  расшитых  золотом  штор,  которые
украшали часовню, и к Фьоре шагнул Карл Смелый. Она настолько удивилась,
что забыла его поприветствовать, Филипп, сильно смутившись,  пошел  было
навстречу своему хозяину, но тот остановил его жестом:
   - Уйди, Филипп! И исповедуйся до встречи  с  Кампобассо.  С  тобой  я
поговорю позже.
   - Монсеньор! Мне необходимо вам объяснить... надо, чтобы вы знали.
   - Не надо ничего объяснять. Я все понял. Оставь нас вдвоем!
   Взглянув в последний раз на Фьору, Филипп опустил голову и  вышел  из
часовни, стуча по ее плитам подошвами сапог. Карл пристально смотрел  на
молодую женщину, и у него  был  вид  человека,  которому  удалось  найти
решение трудной задачи. Он  приблизился  к  ней  и  вынул  из  ее  волос
заколки, которыми была скреплена прическа. Когда  длинные  волосы  упали
вниз, он отошел на несколько шагов:
   - Жан де Бревай! Я  так  и  знал,  что  это  лицо  принадлежит  моему
прошлому, но не мог подумать, что это было так давно. Сколько же  прошло
с тех пор лет?
   - Когда вы отказали их безутешной матери? Через несколько дней  будет
восемнадцать. Я появилась на  свет  незадолго  перед  их  смертью.  Меня
удивляет, что вы про это помните.
   - Конечно, помню. Жан был мне по сердцу до тех  пор,  пока  чистый  и
светлый образ этого прекрасного и гордого юноши не был ввергнут в пучину
стыда и бесчестия...
   - Почему, монсеньор, вы не добавляете "и крови", которую ваши  палачи
пролили на эшафоте в Дижоне?
   Но и этого вам было мало: понадобились еще позор  и  надругательство,
которые последовали после этого и из-за чего я чуть было не умерла...
   - Приказ отдавал не я, а мой отец.
   - Но вы ведь ничего не сделали, чтобы что-то изменить! Если бы  рядом
не оказался один из тех купцов, которых ваша милость так презирает, и не
проявил поистине королевского милосердия, меня бы не было на свете. Этот
человек приютил меня, вскормил и воспитал - он  любил  меня.  Он  хотел,
чтобы я стала его дочерью, он потому и погиб, что  вынужден  был  отдать
меня в жены господину Селонже, который узнал эту его тайну.
   Лицо принца потемнело от гнева, а взгляд загорелся яростью:
   - Не  хотите  ли  вы  сказать,  что  Филипп,  олицетворение  чести  и
порядочности, кавалер  ордена  Золотого  Руна,  осмелился  прибегнуть  к
такому способу?..
   - Чтобы добыть вам денег, в которых ему отказал  Лоренцо  Медичи,  он
мог пойти и на худшее. Он предан вам душой и телом, я это признаю,  хотя
мне очень неприятно. Теперь вы знаете, почему я прожила всю  свою  жизнь
во Флоренции, почему он захотел провести со мной лишь одну ночь и почему
я никогда не была в Бургундии, чтобы никто не  узнал,  что  он  запятнал
свое имя, женившись на девушке из семьи де  Бревай,  а  вы  должны  были
узнать об этом в последнюю очередь, вы, его настоящий бог!
   - Замолчите! Молю вас святым Георгием, молчите!
   Закрыв уши руками, чтобы больше ее не слышать,  герцог  опустился  на
одно из двух кресел с вырезанным на спинке гербом.  Несколько  минут  он
просидел молча и тяжело дышал.  Он  даже  закрыл  глаза,  но  когда  его
дыхание успокоилось, в упор посмотрел на Фьору:
   - Только сейчас вы сказали, что ненавидите меня.
   Не правда ли, слово слишком слабое.  Я  внушаю  вам  отвращение?..  И
чтобы мне отомстить, вы соблазнили Кампобассо?
   - Поскольку мы уже так много сказали друг другу, монсеньор,  было  бы
бессмысленно лгать: так это и было. К тому же я не держусь за жизнь.
   - Вы хотите умереть?
   - От этого многим станет только лучше.
   - Предоставьте мне судить об этом... Теперь можете идти, а я останусь
и буду молиться.
   Преклонив колено, что в равной мере относилось к герцогу  и  к  богу,
Фьора вышла из молельни, бесшумно прикрыв за собой дверь.  Однако  перед
этим она успела увидеть, как  Карл  упал  на  колени  перед  алтарем  и,
обхватив голову руками, весь ушел в молитву...
   На следующий день, примерно в полночь, в комнату Фьоры вошел Баттиста
Колонна. В полной тишине, освещая себе дорогу фонарем, который паж нес в
руке, они быстро прошли через несколько залов и галерей,  спустились  по
винтовым лестницам, которые казались бесконечными,  и  наконец  вышли  в
сад, пустой и унылый в это время года.  Днем  шел  снег,  и  теперь  его
тонкий слой покрывал верхушку ограды.
   В стороне от лужайки, которая весной была покрыта роскошной травой  и
расцвечена множеством цветов и где  так  любили  проводить  время  дамы,
предаваясь разговорам, выслушивая стихи  или  танцуя  знаменитые  ронды,
сейчас находились несколько мужчин, одетых, как и сама Фьора,  в  черные
плащи, отчего они напоминали призраков. Двое из них  сидели  на  скамье,
принесенной из замка: это были герцог Карл и  легат.  Рядом  стояла  еще
одна скамья - для Фьоры, которая и села  на  нее,  предварительно  молча
поклонившись прелату, герцогу и еще одному  мужчине,  в  котором  узнала
сводного брата Карла Смелого, Антуана. Все хранили полное молчание.
   В отблесках света, распространяемого факелами, которые  держали  трое
одетых в черное слуг - возможно, вдобавок  и  немых,  -  показались  оба
противника.
   Их доспехи и оружие, произведение  знаменитого  Миссалии  из  Милана,
делали их совершенно  похожими,  и  различить  их  можно  было  лишь  по
секундантам: у Селонже это был Матье де Прам, а у Кампобассо - Галеотто.
Противники были даже одинакового роста. Из оружия у  них  были  шпаги  и
кинжалы.
   Они приблизились и стали на колено перед герцогом и  легатом.  Первый
сидел абсолютно молча и не двигался, а  когда  второй  поднял  руку  для
благословения, Филипп снял с головы  шлем  и  отбросил  его  в  сторону,
показывая тем самым, что намерен сражаться без него.
   - Вы так хотите, чтобы вас убили? - глухо спросил  Смелый,  и  в  его
голосе чувствовалась тревога. - Наденьте шлем!
   - С вашего позволения, монсеньор, я бы  хотел  сражаться  так.  Живым
уйдет только один из нас. Без шлема будет легче.
   - Как вам угодно, но вы оказываетесь  в  невыгодном  положении,  если
только и ваш противник не проявит такого же презрения к жизни!
   Все посмотрели на Кампобассо, который словно  окаменел.  Было  видно,
что он не знал, как ему поступить, но, посмотрев на Фьору, он прочитал в
ее глазах такое презрение к себе, что тут же обнажил голову:
   - В конце концов, почему бы и нет?
   Затем оба подошли к Антуану Бургундскому,  который  расставил  их  по
местам, а сам вернулся к герцогу.
   Тот сделал знак, что одобряет отданные распоряжения:
   - Начинайте, господа, и пусть сам господь решает, кто из вас прав!
   Тяжелые шпаги поднялись вверх, как бы  открывая  хорошо  поставленный
танец,  и  Фьора  впилась  ногтями  в  ладони,  а  ее  сердце  наполнила
смертельная тоска. Без шлемов головы  противников  были  очень  уязвимы.
Если бы по ним пришелся удар шпаги, это бы  означало  верную  смерть.  В
обнесенном глухой изгородью саду раздавалось громкое  эхо  битвы,  а  от
ударов шпаг летели искры. Их ловкость и сила были пока  равны,  и  дуэль
могла затянуться надолго. Селонже был немного быстрее и  гибче,  зато  у
Кампобассо было больше опыта, так как это  была  не  первая  его  дуэль.
Поэтому было невозможно предсказать, кто выйдет победителем.
   Фьора  хотела  закрыть  глаза  и  ничего  не  видеть,  но  это   было
невозможно:  она  не  могла  не  смотреть...  Иногда  она  вопросительно
поглядывала на Карла, на лице которого жили одни глаза. Они сверкали  и,
не отрываясь, наблюдали за каждым поворотом  событий,  а  для  его  души
воина это был, наверное, изысканный спектакль, и Фьору охватила  досада.
Насколько же надо было быть глупой, чтобы просить его остановить  дуэль,
от которой он получал такое наслаждение. Поведение этой почти потерявшей
рассудок женщины его, наверное, позабавило, как и ее страх. Кроме  того,
при любом исходе дуэли надежд на будущее  у  Фьоры  не  было.  Ее  жизнь
окончательно погублена, так как она ни за что не согласится выступить  в
качестве награды кондотьеру, если он победит  любимого  ею  человека,  а
если выиграет Филипп, то он покинет ее уже навсегда.
   "Боже, пусть он останется жив! - просила она, обретая в  этот  момент
крайней опасности прибежище в молитве. - Пусть он останется жив, и я его
освобожу от себя. Я сама потребую аннулирования этого безумного брака!"
   Все ее тело сковал страшный холод. Снег, который покрывал все вокруг,
а под ногами дуэлянтов превращался в грязь, холодил  ей  ноги.  Она  вся
дрожала. Было похоже,  что  весь  этот  холод  проникает  в  ее  жилы  и
добирается до самого сердца.
   Дыхание  обоих  противников  становилось  короче   и   жарче.   Дуэль
продолжалась бесконечно, и тяжелая шпага  весила  теперь  раз  в  десять
больше, изнуряя  уставшие  мускулы.  Удары,  казалось,  были  не  такими
яростными, и ни тот,  ни  другой  не  были  ранены.  Фьора  вновь  стала
обретать надежду. Возможно, герцог остановит эту равную дуэль.
   Вдруг, отклоняясь назад,  чтобы  избежать  удара  противника,  Филипп
поскользнулся и упал на спину. Кампобассо уже хотел наброситься на  него
и целил в голову, но в это время молодая женщина  с  криком,  выражавшим
страшный  испуг,  встала  между  ними  и  оттолкнула  Кампобассо,  шпага
которого  опустилась  на  ее  плечо,  а  рука,  одетая  в  металлическую
перчатку, ударила по голове. Она почувствовала страшную боль, но тут  же
потеряла сознание и в своем беспамятстве  уже  не  слышала  восклицаний,
которые раздавались вокруг нее; она так больше ничего  и  не  узнала  об
этом безжалостном мире, в котором жили мужчины и за добровольную встречу
с которым она так жестоко поплатилась...

***

   Когда к ней вернулось сознание, вернулась и боль.
   Ее плечо, которого осторожно касались чьи-то нежные  руки,  приносило
ей невыносимые страдания. Голова  тоже  болела  и  звенела,  как  пустая
бочка. Она с трудом открыла глаза  и  увидела,  что  находится  в  своей
комнате в замке и что над ней наклонился мужчина, в котором  она  узнала
Маттео де Клеричи, личного врача герцога.
   - Ни одна кость не задета, -