Но почему вы это сделали? Привели Руссе, чтобы он погубил ваших товарищей?
     Жан пожал плечами.
     - Бродяги дружны, пока они вместе, - мрачно заметил он. - Позарившись на золото Дворянчика и перейдя к нему на службу, они перестали быть мне братьями и товарищами. И потом, видеть вас в руках этих негодяев, в руках обезумевшей Амандины... Нет, я не смог этого вынести. - Его голос внезапно ослабел, стал хриплым, и он с неохотой заключил:
     - Я... я вас всегда любил, с тех пор как вы были еще ребенком.
     - И все же. Вы пошли во дворец к... - Она не закончила. - Господи! Дворец! Башня... король! Вы схватили Дворянчика?
     - Нет, он успел уйти до нашего прихода. Я не могу себе этого простить, так как именно его я хотел...
     - Скорее! Бегите! Найдите Жака де Руссе! Как можно скорее! Они собираются убить короля.
     - У вас жар, - потрогав ее горячий лоб, сказал Готье. Беранже со всех ног бросился к пожарищу. Катрин попыталась встать и следовать за ним, но Готье удержал ее.
     - Вы займетесь мной позже. Я знаю, что у меня жар, но... король Рене... Они организуют его бегство и заманят в ловушку, где его убьют подставные бургундские солдаты.
     - Так вот оно что! - прошептал Жан. - Когда мы проходили по Ушскому мосту, мне кажется, что я видел лодку, полную людей, она плыла вдоль берега.
     Подошел Жак де Руссе. Катрин в двух словах рассказала о нависшей над его головой опасности. Капитан задал три вопроса: сколько прошло времени, сколько было человек, в каком направлении ушли?
     Катрин слышала, как капитан сзывал воинов. Они стекались к нему отовсюду, оставляя без присмотра Мельницу-Пепелище с запертыми там разбойниками и Амандиной.
     Ровная линия лучников дрогнула. Солдаты бросились к лошадям, привязанным к деревьям. Вскочив в седло, они устремились за Жаком, который бешено пришпорил коня и с криком: "Бургундия, вперед!" помчался в погоню за Дворянчиком.
     Эскадрон покинул горящую мельницу, от топота копыт содрогнулась земля.
     Вскоре умолкли последние стоны умирающих. Были слышны лишь потрескивание костра, скрип мельницы да шелест листьев. Обессилев, Катрин закрыла глаза и опустила голову на руки Готье. Боль становилась все сильнее. Истерзанная женщина и ее друзья остались одни в этом мертвом пространстве.
     Вдруг где-то монастырский колокол зазвонил к заутрене. Ему ответил другой, потом третий и еще... Послышался плеск воды от весел причаливающей лодки. Когда Готье поднял свою госпожу, чтобы перенести ее в лодку, она опять лишилась чувств.
     Очнулась Катрин лишь в кровати в доме Симоны и тут же снова погрузилась в ад страшных видений, вызванных жаром.
     Утром она не узнала Жака де Руссе, всего в крови, оборванного, покрытого пылью. На его правой щеке был свежий след от раны. Капитан пришел сообщить ей, что все в порядке и Рене д'Анжу, целый и невредимый, снова помещен в Новую башню.
     - К тому же по собственной воле! - доверительно сообщил он Симоне. - Когда мы напали на Дворянчика и его банду, он во время боя преспокойно мог скрыться. Но этого не сделал. Наоборот, сражался на нашей стороне, и когда исход боя был предрешен, подошел ко мне и сказал: "Вы спасли мне жизнь, капитан. Теперь вам остается лишь доставить меня в Дижон. - Заметив мое удивление, он добавил:
     - Я был бы неблагодарным, если бы отправил вас на эшафот за то, что вы позволили мне убежать. Я хочу вам напомнить то, о чем вы часто забываете: меня удерживает слово чести, а не ваши запоры. Рыцарь лишь единожды дает слово, тем более король..."
     - Если я правильно понял, - сказал Готье, - вам пришлось сразиться с головорезами Дворянчика. Как вам удалось с ним справиться, если ваш отряд был значительно меньше?
     - По пути я присоединил гарнизоны Гийомских ворот, ворот Фермере и Святого Николя. Этого оказалось достаточно. Мы хорошо отделали этих подонков, осмелившихся носить цвета Бургундии. К сожалению, некоторым удалось ускользнуть и скрыться.
     - А Дворянчик?
     Широкая улыбка, из-за шрама больше похожая на гримасу, осветила лицо капитана.
     - Поймали как цыпленка. Его тайно привезли в Дижон, и завтра в крытой повозке под охраной я отправлю его в Лотарингию.
     Почему в Лотарингию? Ваши тюрьмы недостаточно надежны?
     - Не поэтому. Я не хочу оставлять его здесь, так как не желаю, чтобы кто-то узнал, что мой узник покидал башню, пусть даже ненадолго. К тому же я должен сделать это для монсеньора Рене д'Анжу: Дворянчик был его пленником и сбежал от него. Теперь он вернется в свою тюрьму. Все возвращается на круги своя!
     Мне бы не помешал хороший кувшинчик вина, госпожа Симона; я знаю не много домов, где вино было бы лучше вашего!
     Прекрасная кормилица смущенно улыбнулась:
     - Мне нет прощения, Жак! Но вы так увлеченно рассказывали! Сейчас вам принесут вина и промоют раны. Пойдемте со мной в гостиную.
     Когда она открыла дверь, с кровати Катрин послышалось рыдание. Госпожа де Монсальви снова погрузилась в свой кошмарный сон. К ней тотчас же подбежали Готье и. Беранже. Сухие губы Катрин пылали. Готье провел по ним тампоном из корпии, смоченным липовым настоем. Графиня запричитала: "Арно! Арно! Я иду... не уходи... Любовь моя, подожди меня!.. подожди меня... Я хочу вернуться домой!.."
     Из полуоткрытых глаз градом полились слезы, Катрин заметалась по подушке, как будто стараясь прогнать страшные видения.
     Беранже взглянул на своего друга.
     - Увидит ли она снова Монсальви и детей? - пробормотал он сдавленным голосом.
     Бывший студент огорченно пожал плечами.
     - Это известно одному Богу: я боюсь, как бы ее выздоровление не затянулось. Скоро наступит зима...
     Как будто в подтверждение его слов, на Дижон упал первый снег...

Часть вторая. УРАГАН НАД ФЛАНДРИЕЙ

Глава первая. САМОЗВАНАЯ ЖАННА

     Зима пришла, как захватчик. За несколько часов города и деревни оделись в белоснежный наряд.
     Ветер срывал с ветвей деревьев последние листочки. Небо сровнялось с землей, словно в тумане. Двери домов, будто озябнув, закрылись.
     Люди законопатили окна и устроились в уголке у горячего очага в сонливом ожидании первой песни жаворонка, которая разбудит природу и объявит начало полевых работ. Но в хижинах и лачугах бедняков нищета стала еще страшнее, и в них медленно проползала смерть...
     Как и другие, Катрин могла остаться в уютном доме Симоны Совгрен и подождать весну, чтобы предстоящий путь оказался менее опасным. Она могла бы не спеша залечить раны на своем истерзанном теле, в это время зарубцевалась бы и душевная рана стыда и отвращения. Она могла бы... Но не сделала этого.
     Через две недели после ужасной сцены на мельнице она покинула Дижон в сопровождении Готье де Шазея и Беранже де Рокмореля, двигаясь на север.
     Жар прошел через двое суток. К величайшему изумлению своих друзей и доктора, вызванного Симоной, Катрин через три дня открыла глаза и ясным взглядом посмотрела на окно, стекла которого сплошь были покрыты кружевным инеем.
     Она почувствовала себя умиротворенной и вместе с тем уставшей, как будто бы во время бури долго сражалась с волнами, а проснулась на берегу ранним солнечным утром. Как только сознание полностью вернулось к ней, вернулась и память.
     Громкие рыдания Катрин разбудили Готье, который, просидев около хозяйки всю ночь, спал теперь на подушках у камина. Вскочив, он с недоумением посмотрел на нее, затем взял за запястье, пощупал пульс, который стал таким частым и удивительно размеренным.
     Он радостно воскликнул:
     - Жар спал! Госпожа Катрин, вы спасены! Бог услышал наши молитвы!
     Тут он снова заметил, что она плачет. Готье положил руку на лоб Катрин.
     - Нет, - начал он, не замечая, каким нежным стал его голос, - надо не плакать, а радоваться, что вы вырвались из лап смерти, мы уже было думали, что она не выпустит вас. Жизнь оказалась сильнее.
     - Моя жизнь кончена!
     Он упал на колени перед кроватью.
     - Ваша жизнь... о нет, не надо так говорить! Иначе и нам с Беранже не стоит жить: ведь это мы обрекли вас на муку! Я вас умоляю, старайтесь больше об этом не думать, все забыть.
     - Я никогда не смогу забыть...
     Катрин отвернулась к стене: любой, даже почтительный, взгляд был ей невыносим. Она чувствовала себя униженной. прокаженной, как будто бы ее тело было все еще выставлено напоказ. Она гнала от себя жалость, саму жизнь, воспоминания о детях, о муже, забыв все его прегрешения, она ощущала лишь собственный стыд.
     Она отказалась от пищи, надеясь умереть от слабости. Тогда однажды вечером Симона, не говоря ни слова, вышла из дома и вернулась, ведя за собой пожилую женщину. Лицо этой женщины было удивительно ясным и приветливым.
     Госпожа Морель попросила всех выйти из комнаты.
     Оставшись наедине со своей подругой, она подошла к кровати Катрин и наклонилась к ней.
     - Катрин, - прошептала она, - я привела вам друга... друга, способного вас понять. Она повитуха и хочет осмотреть вас, чтобы определить, что стало с вами. Ведь именно это вас гложет?
     Катрин повернула заплаканное, бледное до неузнаваемости лицо, ее губы дрожали, веки были закрыты, словно она боялась увидеть отражение своего стыда на лице подруги.
     - О! Симона, как вы можете...
     - Лучше скажите, как хорошо я ее понимаю, - прервала ее вошедшая дама. - Скажите ей, что я из Сабле и что двадцать лет назад, когда англичане заняли мой город, я была изнасилована целым отрядом. Скажите ей, что я чуть не умерла, но мне повезло, и я встретила сумевшую меня понять умудренную опытом женщину. Она выходила меня, а также передала секрет, как помогать всем пострадавшим от насильников. Одному Богу известно, сколько их в наше дикое время!
     - Но я не хочу жить, я хочу умереть!
     - Почему? Из-за кого? Ваша жизнь принадлежит не вам. Вы не имеете права ею распоряжаться.
     - Бог простит!
     - Бог здесь ни при чем! У вас есть семья, именно ей вы и принадлежите.
     - Семья? - горько прошептала Катрин, сдерживаясь, чтобы снова не заплакать. Монсальви, ее земли, дом, все дорогие ее сердцу люди казались ей теперь потерянным раем, двери которого уже никогда перед ней не откроются. У ангела, преграждающего ей путь огненной шпагой, было бесстрастное лицо Арно.
     Однако чтобы доставить удовольствие Симоне, Катрин согласилась, чтобы эта женщина осмотрела ее. У Прюданс (так звали повитуху) руки были такие же нежные, как и голос.
     Результат осмотра оказался на удивление утешительным. Прюданс ловко зашила шелковой нитью разрыв. Несмотря на то, что эта операция была болезненной, Катрин перенесла ее без единого стона. Ей казалось, что страдание хоть немного искупило ее вину. Дабы избавить Катрин от внутренних повреждений, жжения, покалывания, Прюданс воспользовалась бальзамом из бараньего жира и спиртовой травяной настойки. Катрин почувствовала заметное облегчение.
     - Этот бальзам меня когда-то вылечил, - объяснила она больной. - Он творит чудеса. Прикладывайте его в течение нескольких дней, и вы поправитесь.
     - Вряд ли это возможно! - упрямо возразила Катрин.
     - Вы увидите, время все лечит. Приближается Рождество. Это радостный праздник, Бог милосерден, он и вас Дарит. Придет день, когда вы забудете о ваших ранах или, по. крайней мере, они станут для вас несчастным случаем, тайну которого вы будете хранить.
     Катрин действительно быстро поправилась, что отчасти объяснялось ее молодостью и отменным здоровьем. Но лечить душу она не хотела. По мере того как к ней возвращались силы, ей становилось все труднее жить среди людей. Особенно тягостным было для нее присутствие мужчин. Она не могла заставить себя принять Жака де Руссе потому, что он мог видеть ее распростертой, отданной на растерзание подвыпившим солдатам, словно несчастное животное в руки мяснику. Она отправила ему дружеское, полное признательности письмо, но не позволила переступать порог ее комнаты.
     Лишь Готье и Беранже, освобожденные вместе с ней, да дядя Матье были ей не в тягость.
     В день Святой Элуа Симона, вернувшись с мессы, объявила о своем скором отъезде во Фландрию. Она пригласила Катрин поехать вместе и провести Рождество при бургундском дворе.
     - Вам будет очень грустно, моя дорогая, оставаться здесь одной, - сказала она. - Смена обстановки будет вам полезна, мы не будем ехать слишком быстро. У вас там много друзей. Нас будет сопровождать личная охрана.
     Графиня держала про запас хорошую новость: Филипп приказал освободить короля из Новой башни и доставить со всеми полагающимися его рангу почестями в Лилль, где герцог будет ожидать его для обсуждения условий освобождения. Жак де Руссе поведет эскорт, к которому пригласили присоединиться и кормилицу маленького графа Карла, учитывая ненастное время и опасности пути. Катрин отказалась. По ее словам, она лучше останется в Дижоне с дядей Матье и Бертиль, отношения которых определились. В ближайшее время ожидалось их бракосочетание в Нотр-Дам. Симона обняла свою подругу, взяв с нее обещание приехать к ним в Лилль или в Брюгге "как только ей станет лучше".
     Через два дня Катрин спокойно провожала длинный кортеж, увозивший короля и Симону. Долгая дорога рядом с Жаком де Руссе и Рене д'Анжу, которые оба желали ее, была бы для нее слишком суровым испытанием...
     Как только кортеж исчез из виду, Катрин приказала Готье готовиться к отъезду.
     Матье и Бертиль принялись возмущаться в один голос.
     - Как ты можешь так поступать?! воскликнул дядюшка чуть не плача. - Ты ведь сказала, что останешся с нами до весны?
     - Я солгала, - мягко ответила она. - Я прошу вас простить меня за это. Если бы я сказала Симоне, куда я собираюсь отправиться, она бы меня не отпустила...
     - Ты думаешь, я тебя отпущу неизвестно куда?
     - Да, вы ведь меня давно знаете и любите. Там, куда Я направляюсь, я надеюсь обрести столь желанный покой, и снова, может быть, стану сама собой. Я вас умоляю, не спрашивайте меня больше ни о чем!
     Как объяснить ему странный план, возникший в ее больном воображении. Она отправится на поиски самозваной Жанны и Арно, устремившегося за авантюристкой. Речь не шла о том, чтобы вернуть супруга: это было уже невозможно после приключившегося с ней несчастья. Все, что она желала, - это увидеть своего мужа в последний раз, разоблачить авантюристку, а затем рассказать об ужасе, пережитом на мельнице, о своем унижении. Тогда, без сомнения, Арно убьет ее. Она погибнет от его сильной смуглой руки, которую так любила и ласкала, которой еще недавно восхищалась. На сей раз она поможет ей обрести долгожданный покой. Смерть от руки любимого мужчины будет тихой и светлой.
     Именно об этом она думала, проезжая под черными сводами ворот Святого Николя.
     - Куда мы держим путь? - спросил Беранже, который, глядя на бесконечную холодную равнину, простирающуюся вокруг, пожалел о теплом, гостеприимном доме Морелей-Совгрен.
     - Прямо! - лаконично ответила Катрин.
     Паж, не удовлетворенный полученным ответом, приготовился задать следующий, но Готье ударом локтя в бок заставил его замолчать. Дальше они продолжали путь в полной тишине.
     С тех пор как хозяйка приказала собираться в дорогу, Готье, ничего не говоря, внимательно следил за ней. Он ни с кем не делился своими мыслями.
     Внешне его госпожа ничем не отличалась от прежней Катрин, но каждый раз, как он к ней обращался, у него возникало странное впечатление, что перед ним другая женщина. Перед ним была прекрасная оболочка госпожи де Монсальви, но чувства, сокрытые под этой оболочкой, казалось, совершенно изменились.
     Во время всего путешествия в Лотарингию он видел лишь спину или профиль Катрин. Беранже и Готье не скакали, как раньше, по обе стороны от хозяйки, а впереди или Мади от нее в зависимости от того, как позволяла дорога.
     Она ехала теперь впереди, не оглядываясь, иногда приподнималась в седле, словно высматривала одной ей известную цель.
     По мере их продвижения возрастало беспокойство Готье и печаль Беранже, который напрасно силился понять, почему прекрасная госпожа не любила больше ни его самого, ни его песни... Часто, когда поутру они трогались в путь, у юноши были красные от слез глаза. Но Катрин больше никем и ничем не интересовалась...
     Через долину Мез добрались до Нового замка, где Катрин решила опросить редких прохожих. Слышали ли они что-нибудь о женщине, выдающей себя за Орлеанскую Деву? Знают ли они, где сейчас находится эта женщина?
     Но она ничего не узнала. Люди качали головами, смотрели на нее со страхом, словно на безумную, некоторые крестились, быстро проходили мимо, другие пожимали плечами... Очевидно, в Лотарингии, окруженной бургундскими землями, люди боялись неприятностей, и одно упоминание о Жанне заставляло их втягивать голову в плечи.
     Еще хуже обстояло дело в маленькой деревушке Домре-ми, где Жанна родилась и откуда отправилась в свой трагический путь. Деревушка казалась мертвой, похороненной под толстым снежным покрывалом. Жители не открывали дверей, опасаясь разбойников и грабителей, которые частенько добирались сюда по Мезской долине. Лишь кюре согласился впустить на ночлег путников и показать им дом семьи д'Арк, находящийся рядом с церковью.
     - Но там никого нет. Отец умер. Мать и два брата живут теперь в Орлеане, на острове. Говорят, что местные жители отдали им его и платят за их содержание.
     - Вы случайно не слышали о том, что Жанна якобы чудом спаслась и вернулась сюда?
     Кюре, как и встречавшиеся по пути жители Нового замка, перекрестился, опустив глаза.
     - Говорят столько глупостей! Мне ничего об этом неизвестно. Я ничего не видел, ничего не слышал. Никто здесь ничего не знает!
     Он тоже боялся. Но чего? Кого? Верховных церковнослужителей, которые осудили Деву, признав ее колдуньей, еретичкой? Бургундских солдат, которые могли напасть на страну, если герцог узнает о воскрешении - пусть даже невероятном, - ! той, которую он так боялся? Или самой самозванки, которая побуждает доверчивых капитанов третировать своих близких...
     Катрин не стала настаивать и продолжила путь. В Вокулере люди оказались не такими запуганными, а трактирщик, у которого они остановились на ночлег, чуть было не выставил их за дверь.
     - Жанну мы любили, - сурово заметил он, - и не позволим вам осквернять память о ней. Если вы ищете какую-то авантюристку, так надо было ехать не к нам: здесь бы ее уже давно повесили!
     - Вы думаете, я желаю той добра?
     - Добра или зла, мне на это наплевать! Я знаю лишь одно: наша Жанна умерла, иначе мы бы не были так несчастны!
     Путникам неохотно подали скудный ужин, ибо серебряная монета независимо от ее происхождения была редкой удачей в это страшное время.
     Готье, который от самого Дижона не пытался прервать грустный поток мыслей хозяйки, обращаясь к ней лишь по необходимости, решился нарушить молчание.
     - Госпожа Катрин, скажите, пожалуйста, почему вы именно здесь решили искать самозваную Жанну?
     - Она должна быть где-то здесь, это, естественно, родные края...
     - Ничего подобного, ведь трактирщик сказал, что ее бы здесь повесили!
     - Он сам не знает, что говорит. Я помню о том, что мне говорил супруг.
     - Тогда, может быть, вы мне их повторите?
     - Конечно. Он сказал: "Я встретил ее, когда отправился за Робертом к Новому замку. Она приехала в Сен-Преве".
     - И вы решили, что Сен-Преве и Новый замок находятся рядом?
     - Вот именно!
     - К сожалению, это не так! Сен-Преве расположен близ Меца, и ваша ошибка происходит от того, что капитан Де Монсальви, преследуя какие-то свои цели, не дал вам никаких пояснений.
     Несколько раздосадованная, Катрин недоверчиво посмотрела на конюшего.
     - Откуда вам это известно? Я не знала, что вы из Лотарингии.
     - Не я, а моя мать, - спокойно ответил Готье. - У меня даже был дядя-каноник, проживающий в Сен-Преве. К несчастью, его уже нет с нами. Я думаю, что, если вы хотите разыскать эту женщину, единственный выход - это отправиться в Мец. Я готов спорить, что там мы о ней узнаем больше, тем более что в Домр