считаться, поскольку вскоре она
стала сильной и грозной.
   Возможно, Кампобассо остался бы верным дому Анжу,  если  бы  в  конце
июля  1473  года  внезапно  не  умер  юный  герцог  Никола.   Умер   так
скоропостижно, что поговаривали об отравлении, но как  бы  то  ни  было,
требовался наследник. Лотарингская знать  предложила  герцогскую  корону
старшей дочери короля Рене Иоланде, вдове графа Ферри де Водемона, но та
не пожелала править:  она  хотела  жить  воспоминаниями  в  своем  замке
Жуанвилль.  Однако  у  нее  был  сын  двадцати   двух   лет,   которому,
естественно, она передала свои наследственные права. Он  и  стал  графом
Рене II.
   Но такой хозяин не подходил  Кампобассо.  Он  находил  его  чрезмерно
изящным,  светским,  слишком  "дамским  угодником".  Поэтому,  будучи  в
сентябре в Люксембурге еще в  свите  герцога  Рене  и  встретив  герцога
Бургундского, он сразу понял, что именно такой  господин  ему  и  нужен.
Впрочем, Карла Смелого он уже встречал восемь лет назад, когда тот стоял
во главе  сообщества,  восставшего  против  короля  Франции,  в  которое
входили Жан Калабрийский, тогда герцог Лотарингский, и его  сын  Никола.
Прошло два года с тех пор, как Карл  занял  трон  своего  отца,  но  его
бесстрашие и роскошная жизнь весьма соблазняли Кампобассо.
   Результат был такой: в этом же году, но в декабре, Карл Смелый прибыл
в замок Пьерфор, и кондотьер его принял. Бургундцу не составило никакого
труда отвратить своего хозяина  от  служения  мальчишке,  поскольку  тот
этого только и ждал. Кампобассо было щедро заплачено,  и  он,  осыпанный
подарками  этого  самого  расточительного  герцога,  согласился  принять
должность командующего войском ломбардцев, которое собирался  набрать  в
Милане.
   Его  поступок  едва  ли  можно  было  назвать  предательством.   Карл
Бургундский выдавал себя за лучшего друга  молодого  Рене,  которого  он
взял  под   свое   покровительство   от   "происков   короля   Франции".
Покровительство это стоило молодому королю четырех его лучших городов, в
которых стали гарнизоном войска "защитников", в  основном  состоящие  из
бургундцев и ставшие - полными хозяевами.
   Однако мальчишка не поддался на обман и через три месяца поджег замок
Пьерфор в отсутствие хозяина - времени разрушить его полностью у него не
хватило, - лишив тем самым неаполитанца его надежного убежища.
   Чтобы утешить Кампобассо, Карл Смелый пообещал, что после  завоевания
Лотарингии тот сможет  выбрать  себе  любой  город.  Но  цель  его  была
раздавить молодого герцога и захватить его земли.
   Обещание так и оставалось пока обещанием, поскольку к концу 1475 года
Карл все еще вел войну, а Кампобассо  продолжал  служить  ему,  проявляя
весь свой талант и исключительную верность.
   Джакопо Галеотто был более простой натурой.  Кондотьер  на  службе  у
миланского герцога, он сразу же по приказанию Кампобассо присоединился к
бургундской армии при осаде Нейса. Их связывала давняя дружба, и они как
бы дополняли один другого, поскольку и тот  и  другой  были  закаленными
воинами, искусными в любом сражении, но у Галеотто был  еще  один  очень
полезный талант: он был опытным инженером и вел  за  собой  целый  отряд
мастеров, которые могли быстро построить осадную башню, таран или другое
военное сооружение, - и как раз эти машины сослужили хорошую службу  при
осаде Нейса, хотя сломить ожесточенное сопротивление  защитников  города
так и не удалось. Галеотто был этим весьма огорчен,  а  Кампобассо  стал
сомневаться  и  задавать  себе  вопросы.  Он  ведь  отлично  видел,  как
превосходная бургундская армия не один месяц стояла без движения, потому
что не могла одолеть сопротивление горстки упрямых защитников  маленькой
крепости. Ведь, взяв Нейс, они тем самым ставили императора на колени  и
могли делать с Германией все, что пожелают.  Вместо  этого  им  пришлось
уйти с благословения итальянского епископа, что  было  слабым  утешением
для тех, кто надеялся на крупную добычу.
   Кампобассо не переставал думать об этом. Уже два часа  он  машинально
передвигал фигуры, не обращая никакого внимания на игру. Мысли его  были
далеко.
   Внезапно он встал, встал так резко, что доска опрокинулась. Черные  и
белые фигуры раскатились по плитам пола.
   - Ну, ты и хитер! - проворчал Галеотто. - Тебе грозил шах и мат, а ты
ничего не видишь у себя под носом.
   - Прости. Я действительно плохо играю, но сейчас я совсем  не  следил
за игрой.
   - Что случилось?
   Ничего не ответив, Кампобассо подошел к  окну,  которое  выходило  на
Мозель, и какое-то время наблюдал течение реки, где отражалось все то же
серое небо.
   За мостом, который охраняли его наемники, он  мог  разглядеть  слабый
желтоватый свет нескольких фонарей, которые горели в еврейском квартале,
теперь  почти  опустевшем.  Герцоги  Люксембургские   довольно   терпимо
относилась  к  детям  Израиля,  чего  нельзя  было  сказать  о  герцогах
Бургундских.  Самые  молодые  из  обитателей  квартала  уехали  жить   в
еврейские  колонии  Франкфурта  и  Кельна.  Осталось   всего   несколько
стариков,  которые  служили  в  древней  синагоге,  и  они  единственные
испытывали какую-то благодарность по  отношению  к  Кампобассо,  который
правил в городке железной рукой.
   Галеотто подошел к своему приятелю и тоже какое-то  время  смотрел  в
окно.
   - Тебе так интересно смотреть, как дождь падает на воду?
   - Я вовсе не смотрю на  дождь,  я  смотрю  на  моих  людей.  Все  они
родились по ту сторону Альп и сейчас так же несчастны, как и я.
   -  Несчастны?  Странно  от  тебя  слышать  такое.  Скажи,  что   тебя
беспокоит?
   - Все. И больше всего этот черный город. Черный, как и эта земля,  на
которой ничего не растет...
   - А откуда тогда берется железо, из которого делают оружие? Не так уж
она и плоха.
   - Ты думаешь? А я бы отдал все железо на свете, чтобы еще раз увидеть
залив Неаполя и холмы, залитые солнцем...
   - Мы - кондотьеры, - философски сказал Галеотто и  пожал  плечами.  -
Один день здесь, другой там, лишь бы хорошо платили...
   - А ты считаешь, что платят хорошо? Мы ничего не  получали  с  самого
Нейса, где должна была  быть  неплохая  добыча.  Потом  мы  пришли  сюда
отдохнуть и набрать новых людей, но эта страна не  похожа  на  Эдем.  Мы
собрались завоевать Францию  и  разделить  пополам  с  Англией,  но  ты,
наверное, слышал, что говорил тот монах, которого мы захватили  сегодня:
король Эдуард, набитый деньгами и французским  вином,  вернулся  к  себе
домой, а мы сидим в этой дыре.
   Глаза Галеотто округлились, когда открылась дверь и вошла Фьора.  Она
стояла в проеме двери, одетая в  черную  накидку,  на  которой  блестели
капельки дождя, с  откинутым  назад  капюшоном,  с  непокрытой  головой,
увенчанной блестящими от  воды  локонами  с  приколотой  к  ним  зеленой
вуалью.  Она  смотрела  на  обоих   мужчин   с   чувством   собственного
достоинства, а они на нее - молча и с восхищением.
   - Вот ваша кузина, монсеньор, - произнес Вирджинио. Его грубый  голос
разрушил все очарование.
   - Мы рады ее видеть, - прошептал Кампобассо, все  еще  погруженный  в
сон наяву. - Убирайся, Вирджинио! И ты тоже, Галеотто!
   - Но я... - начал было тот, еще не придя в себя.
   - Я хочу остаться наедине с моей милой кузиной, - отрезал Кампобассо,
не отрывая глаз от Фьоры. - Не волнуйся, ты еще увидишь ее за  ужином..,
но первые мгновения принадлежат мне одному.
   Он  стоял  напротив  молодой  женщины,  и  тишина   нарушалась   лишь
потрескиванием поленьев в камине.
   Фьора не произнесла ни одного слова, он тоже молчал и смотрел на нее,
время как будто остановилось, и в его взгляде была заключена вся  жизнь.
Фьора прервала молчание.
   - Вы не предложите мне присесть к огню? Я промокла...
   Кампобассо бросился к камину, ведя за собой гостью, перемешал  дрова,
которые взорвались множеством искр, добавил еще  дров  слегка  дрожащими
руками и придвинул ближе к огню одно из кресел, затем помог Фьоре  снять
мокрую накидку. Не зная, что с ней делать, он повесил ее себе через руку
и хлопнул в ладоши. Вирджинио, который не успел далеко отойти, сразу  же
вошел в комнату:
   - Это опять ты? Разве в замке нет других слуг? Отнеси накидку  в  мою
комнату и повесь перед огнем, чтобы просушить. А потом ступай на кухню и
принеси нам вина да скажи, чтобы поскорее накрывали к ужину!
   Паж принял накидку  и  выскочил  из  комнаты  с  обиженным  видом,  а
Кампобассо вернулся к Фьоре и присел около камина.
   - Значит, мы состоим в родстве? Трудно поверить! - Улыбка не  сходила
с его лица. - Вы неаполитанка?
   - Нет, флорентийка. Меня зовут Фьора Бельтрами.
   Мой отец был одним из самых влиятельных граждан Флоренции...
   - Был?
   - Я потеряла его несколько месяцев назад. А наше  родство,  вероятно,
весьма отдаленное - был какой-то предок из  Неаполя.  Флорентийцы  редко
женятся за пределами Тосканы, и  поэтому  наш  случай  запомнился  из-за
своей исключительности.
   - Благодарю славного предка! Сам я мало  знаю  о  женщинах  из  нашей
семьи, разве только то, что некоторые из них были очень беспокойными. Но
что вы делаете так далеко от вашего города? Ведь не для того, чтобы меня
увидеть, вы проделали такое путешествие?
   - Нет. Я вам сказала: мой отец умер.., и Медичи изгнали  меня,  чтобы
завладеть моим состоянием. Я искала  убежище  во  Франции,  где  были..,
друзья.., с высоким положением. Там я впервые услышала ваше имя,  и  мне
захотелось познакомиться  с  вами  ближе.  На  мой  взгляд,  лето  очень
подходило для путешествия. Увы, небо распорядилось совсем по-другому!
   Она встала, чтобы подойти ближе к огню, и глаза мужчины, который  все
время смотрел на нее, завороженно двинулись за ней. На ней  было  платье
из тонкого материала, которое подчеркивало изящную линию округлой шеи  и
крепкой груди, а гибкая фигура казалась совершенством.
   - Но вы все-таки приехали.  Можно  спросить:  вы  жалеете  о  трудном
путешествии?
   Она посмотрела на него, сощурив ресницы, и мелодично рассмеялась:
   - Вы хотите знать, не разочарована ли я? Нет...
   Вы.., очень красивы, мессир, мой кузен, и я полагаю, что вы  об  этом
знаете и что не одна женщина говорила вам  об  этом.  По  крайней  мере,
такая про вас идет молва.
   - А я и не знал, что так популярен!
   - И все-таки это так, иначе почему бы я сюда приехала?  Мне  хотелось
проверить... Но не  удивляйтесь  слишком  сильно,  у  нас  во  Флоренции
женщины привыкли говорить все, что думают и что хотят.  Поэтому  я  могу
делать все, что мне нравится...
   Могло  ли  это  быть  шуткой  с  ее   стороны?   Кампобассо   пытался
сосредоточиться, но ясность мысли уже давно  покинула  его,  и  знал  он
только  одно:  послал  ли  эту  женщину  бог  или  дьявол,  она   должна
принадлежать ему. Никогда до сих  пор  он  не  видел  такой  красивой  и
соблазнительной женщины. Кровь закипала у него в жилах, и  ждать  он  не
хотел...  Неожиданно  поднявшись,  он  обхватил  руками  бедра  Фьоры  и
притянул ее к себе.
   - А ты знаешь, - сказал он по-итальянски, - мне понравиться  -  очень
опасно.., слишком...
   -  Почему  опасно?  Я  не  боюсь  ничего,  -  ответила  женщина  тоже
по-итальянски. - А еще меньше с тех  пор,  как  тебя  увидела.  Тогда  я
подумала, что ты найдешь меня красивой...
   - Красивой?
   Он  сделал  попытку  наклониться  и  поцеловать  ее,  опьяненный   ее
ароматом, очарованный этим  гибким  телом,  которое  трепетало  под  его
пальцами, но она уже ускользнула от него, сделав  поворот  вокруг  себя,
как в танце.
   - Вы смотрите на меня,  как  голодный  волк  на  козленка,  кузен!  -
рассмеялась Фьора. - Подумайте о том, что я приехала издалека и  страшно
проголодалась!
   Накормите меня, а поговорим.., потом, хорошо?
   Сделав еще одну попытку избавиться от наваждения, Кампобассо  тряхнул
головой и повернулся к Фьоре, все еще опасаясь, что перед ним мираж,  но
она была и впрямь здесь. Высоко подняв  руки,  что  сильно  подчеркивало
грудь, она вынимала из волос заколки, на которых держалась вуаль.
   - Мои волосы совершенно промокли, и вода капает  на  шею,  -  сказала
она, смеясь.
   В то же мгновение черная блестящая  масса  волос  рассыпалась  по  ее
плечам. Мужчина, который пожирал ее взглядом,  подумал,  что  с  мокрыми
волосами и в этом зеленом платье  она  похожа  на  сказочную  сирену,  и
возжелал ее еще сильнее. Но он подавил в себе желание броситься на  нее,
разорвать платье и овладеть ею прямо на голых плитах пола. Как  истинный
неаполитанец, он умел ценить минуты страстного ожидания, если,  конечно,
оно не длится слишком долго. Опыт зрелого мужчины подсказывал  ему,  что
эта сумасшедшая колдунья с глазами цвета облаков появилась здесь  только
для того, чтобы предложить ему себя...
   Он хотел позвать кого-нибудь, но в это время открылась дверь и  вошел
слуга, который нес поднос и скатерть. За ним шел Вирджинио, и его  глаза
с ненавистью остановились на Фьоре, сушившей у огня волосы,  а  затем  с
немым  вопросом  на  хозяине,  который  только   улыбнулся.   Кампобассо
испытывал жестокую радость, наблюдая ревность, от которой все  кипело  в
душе его пажа.
   - Где она будет спать? - спросил Вирджинио,  пренебрежительно  кивнув
головой в сторону молодой женщины.
   - Донна Фьора, - ответил кондотьер, подчеркивая обращение,  -  ляжет,
конечно, в моей комнате. А ты проследи, чтобы сменили простыни...
   - Где тогда ляжете вы?
   - Кто знает?.. Возможно, у себя. Почему бы и нет?
   - А я? - продолжал спрашивать паж.
   - Ты?.. Где тебе нравится. Хотя бы.., с Сальвестро, когда он вернется
от бургомистра...
   Вирджинио сильно побледнел, а в его черных глазах сверкнули молнии.
   - Я убью ее, слышишь? - проговорил он сквозь стиснутые зубы. - Я убью
ее, если ты дотронешься до нее...
   Небрежным движением  руки  Кампобассо  коснулся  его  щеки,  покрытой
детским пушком, при этом его улыбка стала еще шире, открыв крепкие белые
зубы, настоящие зубы хищника!
   - Тогда, малыш Вирджинио, мне придется тебя  повесить,  -  сказал  он
почти ласково. - Это же  произойдет  с  тобой,  если  с  нею  что-нибудь
случится... Согласись, что это будет очень обидно, ведь у  нас  с  тобой
еще могут быть прекрасные минуты. Подумай!
   - Но кто она такая, чтобы занимать лучшее место в замке?
   - Как? Ты еще не знаешь? Ну.., это моя кузина, а я всегда любил  свою
семью. Как все те, кто не часто встречается с домашними.
   Теплый и мелодичный голос Фьоры прозвучал на весь зал:
   - Кстати, кузен, что вы собираетесь сделать с моими людьми? Я  думаю,
вы не хотите продержать их всю ночь в карауле? Для них ведь  путешествие
было не более приятным, чем для меня.
   - Простите, я и забыл про  них.  Сходи  за  ними,  Вирджинио!..  Хочу
взглянуть на них.
   Через некоторое время кастилец и шотландец:  появились  в  зале,  где
стоял стол, накрытый для ужина, и горели новые свечи,  а  также  факелы,
отчего зал перестал казаться таким холодным. Вместе с ними  в  помещение
проник запах жареного мяса.
   - Это Эстебан, - представила Фьора. - Он мой  оруженосец,  секретарь,
наставник и телохранитель.
   А это Дени Мерсье, который согласился  сопровождать  меня  от  самого
Парижа.
   Кондотьер рассматривал обоих с большим  интересом.  У  Эстебана  было
крепкое мускулистое тело, которое как нельзя лучше отвечало требованиям,
что Кампобассо предъявлял к своим наемным солдатам. По виду он совсем не
походил на секретаря. А другой, с пиратскими плечами и гордым  взглядом,
был еще больше похож на солдата...
   - Ты, должно быть, местный, если так хорошо знаешь дорогу? -  спросил
он  у  Мортимера,  который,  не  стараясь  выглядеть  вежливым,  ответил
небрежно:
   - Нет, я из Берри, но много путешествовал.
   - Ах, вот так? Хороший проводник может быть очень ценным.  Я  мог  бы
воспользоваться твоими услугами, если.., ты не захочешь вернуться домой.
Ты у кого служишь?
   - Ни у кого. Но у меня есть свой собственный  дом  и  свои  привычки,
поэтому, закончив дело...
   "Готов  поспорить,  -  подумал  Кампобассо,  -  что  этот  гигант  из
знаменитой шотландской гвардии короля Людовика! Тогда прекрасная  кузина
может быть.., посланницей?" Как раз в  это  время  слуги  стали  вносить
блюда, кувшины и салфетки, а за ними вслед появился и  Галеотто,  слегка
приодетый. Кампобассо воскликнул:
   - А сейчас, моя прекрасная кузина, помоем руки и за стол!
   - Ты мог бы представить меня! - проворчал Галеотто.
   - Донна Фьора, это сеньор Джакопо Галеотто из Милана,  он  вместе  со
мной командует  корпусом  ломбардцев  монсеньора  герцога  Бургундского.
Донна Фьора Бельтрами, приехала из Флоренции.
   - Ах, Флоренция! - глубоко вздохнул  капитан.  -  Я  был  там,  когда
герцог Галеоццо-Мария Сфорца и герцогиня Бона посетили сеньоров  Медичи!
Какой тогда был праздник! Какие турниры! Какие вина!  А  женщины!..  Это
было...
   - В 1471  году,  четыре  года  назад,  -  подсказала  Фьора.  -  Ваша
герцогиня Бона и впрямь прекрасна.
   Мой отец имел честь танцевать с ней...
   Все сели  за  стол  и  начали  говорить  о  роскошной  жизни  Лоренцо
Великолепного, к большому удовольствию Фьоры, любившей  свой  прекрасный
город, Флоренцию, которая принесла ей столько горя, но память о  которой
навсегда сохранится в ее сердце...
   Спустя  два  часа,  стоя  в  амбразуре  узкого  окна,  Фьора  ожидала
Кампобассо. Она знала, что он непременно придет. В этом невозможно  было
ошибиться, судя по тому взгляду, каким он следил за ней совсем  недавно,
и как поцеловал ей руку, лицемерно проговорив "спокойной ночи". Она была
готова к этому, так как Коммин по приказу короля  нарисовал  ей  портрет
неаполитанского кондотьера с исключительной правдивостью.  Она  понимала
также двусмысленность своего собственного положения и то, что имела дело
со вспыльчивым человеком, не знающим преград своим желаниям.
   Если она откажет ему после того, как совершенно околдовала его, то он
может взять ее силой. Лучше пусть он думает, что она тоже поддалась  его
чарам, тогда ее положение будет предпочтительнее...
   Однако Фьора не хотела ложиться, а ждала его стоя.
   Кровать с красным пологом  была  сделана  в  прошлом  веке  и  вполне
вместила бы четверых; она была застелена свежим бельем и только ожидала,
когда на нее лягут.
   Гордость Фьоры восставала при мысли о повторении той жуткой  сцены  у
Пиппы,  случившейся  в  борделе  квартала  Санто  Спирите:  полураздетая
девушка, похожая на поданную к столу дичь...
   Плечи Фьоры подрагивали, как от  зимнего  холода,  независимо  от  ее
воли, и она  накинула  шаль.  Кампобассо  мог  стать  третьим  мужчиной,
обладавшим ее телом, после Филиппа и этого жуткого Пьетро. Первый дал ей
сказочное наслаждение, второй внушил ужас  насилия  и  животной  похоти,
оставив пугающие воспоминания.
   Между  этими  крайностями  Кампобассо  вряд   ли   удастся   оставить
какой-либо след.  Она  ждала  его  с  полным  безразличием,  похожим  на
безразличие куртизанки, так как это было положено ей по  роли.  Тело  ее
можно считать силками, раскинутыми для того, чтобы поймать в них  принца
и погубить его. Нужно только покрепче привязать к себе кондотьера, чтобы
наверняка оторвать его от Карла Смелее. По крайней мере это был все-таки
шанс - и Фьора охотно допускала, что мужчина позволит соблазнить себя.
   Когда-то Деметриос обещал дать ей оружие для будущих сражений,  и  он
сдержал слово. Однажды вечером на судне, которое  шло  в  Прованс,  грек
нарисовал ей мужское тело и отметил эрогенные  зоны.  Он  сделал  это  с
совершенной холодностью и безразличием, как профессор анатомии нарисовал
бы для своего ученика, и она приняла науку так, как хотел ее учитель...
   - В некоторых странах  Африки  и  Востока  девочки  учатся  с  самого
детства доставлять мужчине удовольствие, - говорил ей тогда Деметриос, -
и это совсем неплохо, потому что через это власть женщины  над  мужчиной
тол