и чучело на могиле Джулиано.
     - Почему же? Они затребовали его. Особенно старался этот самодовольный осел Лука. Я велел ему убираться и добавил, что, если еще раз увижу его во главе заговорщиков, - отправлю его в тюрьму.
     - Ну а потом?
     - Не изображай из себя судью, Фьора! Ты этим раздражаешь меня! Я отменил свое распоряжение прикасаться к какой-нибудь могиле. После чего сказал, что Пацци будет захоронен там, где я пожелаю... А пока я прикажу перенести его в комнату.
     - Это для того, чтобы твои слуги поняли, что ты лжешь?
     Вспомнил бы лучше при этом о матери и жене.
     - Их здесь уже нет, я отправил их на виллу Кастелло. Ну а что касается моих слуг...
     - Ладно, забудем о них! Прикажи самым надежным из слуг подготовить закрытые носилки, которые будут сопровождать люди под командованием Саваджилио. Я увезу Карло к себе, во Фьезоле. Только Деметриос сможет вылечить его.
     - Ты хочешь уехать сегодня вечером? Это же безумие!
     Народ возмутится, увидев эти плотно занавешенные носилки!
     - Они не посмеют задать ни одного вопроса просто потому, что все знают, что я твоя фаворитка.
     Подумав мгновение, Лоренцо подошел к ней, обнял Фьору и, несмотря на легкое сопротивление, зарылся лицом в ее волосах.
     - Тогда мы сделаем лучше! - сказал он шепотом. - Саваджилио останется здесь, а я провожу тебя.
     - Ты сделаешь это?
     - А почему бы и нет? Все знают о наших отношениях, тогда что же мешает нам действовать открыто? По пути я могу услышать только шуточки относительно ночи, которую проведу с тобой. И не говори ничего! Вспомни о моем письме: каждая ночь без тебя мне невыносима...
     Однако в эту ночь Фьора не была так счастлива, как в предыдущие. Она просто позволила любить себя, не отвечая на ласки своего любовника. Может быть, из-за того, что она не ощущала себя действительно раскованной. В соседней комнате, которая пустовала до сегодняшнего вечера, спал Карло, принявший снадобье Деметриоса. У него были сломаны ребра, не считая царапин на лице и голове. Но его присутствие стесняло Фьору, и умелые ласки Лоренцо не могли отвлечь ее от этой мысли.
     Удовлетворив страсть, Лоренцо заметил, что никакие попытки снова возбудить ее не привели ни к чему, и он растянулся в кровати, упершись взглядом в балдахин, освещенный мягким светом.
     - Тебе следовало сказать мне правду, - вздохнул он. - Ты не любишь меня больше.
     - А я никогда и не говорила, что люблю тебя. Как, впрочем, и ты.
     - Но мне кажется, что я доказываю свою любовь на деле?
     - Нет. Ты доказываешь, что только желаешь меня, мое тело, но твое сердце при этом молчит, - заметила Фьора.
     - Однако я ревнив, и несколько часов назад я чуть было не придушил этого несчастного.
     - Неужели ты меня к нему ревнуешь? Ты же отлично знаешь, что между нами никогда ничего не было и быть не может!
     А может, тебя выводит из себя то, что он из рода Пацци?
     - Может быть. Хотя он вызывает во мне скорее жалость.
     Но что ты испытываешь ко мне, Фьора?
     - Честно говоря, не знаю. Но мне нравится твоя любовь.
     И мое тело тянется к твоему, когда ты приближаешься ко мне.
     - Но не сегодня вечером, во всяком случае!
     - Согласна. Но не следует сердиться на меня: день был трудным.
     - А может, тебя стесняет присутствие Карло?
     - Да, это так! Я испытываю какое-то странное смущение, словно мы были на самом деле женаты.
     - Если бы дело заключалось только в этом! - воскликнул Лоренцо.
     Вскочив с постели, он завернул Фьору в простыню вместе с несколькими подушками, несмотря на ее протесты. Выйдя из спальни, он спустился по лестнице, пересек вестибюль и побежал по саду, еще мокрому от дождя, к гроту, в котором Франческо Бельтрами нравилось когда-то уединяться в жаркие летние дни. В центре сада находился маленький фонтан с головой льва, из которого лилась вода, так успокаивавшая когда-то негоцианта. Лоренцо бросил подушки на траву и опустился на них вместе со своей драгоценной ношей.
     - Вот, - весело сказал он, - никого поблизости нет! Теперь мы будем любить друг друга.
     Фьора не смогла сопротивляться. Возбужденная пылкими ласками, она позволила страсти взять над собой верх.
     На следующий день благодаря стараниям Лоренцо маленький грот, украшенный лилиями, атласом цвета морской волны и ковром голубых тонов, стал похожим на очаровательное любовное гнездышко. Их близость приобрела новый оттенок, и возлюбленные чувствовали себя словно в первозданном саду.
     Как-то ночью, после душистой ванны, они предались любовным утехам в бассейне. Лоренцо насухо вытер Фьору и предложил ей глоток кипрского вина. Она отпила немного и протянула бокал своему любовнику.
     - Мне стыдно, Лоренцо, - сказала она со вздохом. - Но я чувствую, что никогда не смогу расстаться с тобой.
     - Вот и прекрасно, любимая. А зачем нам расставаться?
     - Ты забываешь, что у меня есть ребенок, которого я не видела вот уже несколько месяцев. Мне так не хватает его!
     - Я скоро пошлю за ним, - пообещал Лоренцо. - Я часто думаю о нас, и у меня в голове много планов. Я даже приказал, чтобы для тебя отремонтировали дворец Граццини. Ты будешь в нем жить вместе с сыном. Не говори мне нет! Я сделаю из твоего сына первого человека во Флоренции. Он будет богат, у него будет власть, и ничто не помешает ему служить со временем тому, кому он пожелает. Что же касается нас, мы будем всегда вместе, и я смогу окружать тебя заботой и любовью.
     - Любовью? - недоверчиво переспросила Фьора.
     - Конечно! Мне кажется, что она крепко соединила нас.
     Флоренцию скоро ждут мрачные времена, Фьора. А поэтому мне как никогда понадобятся эти счастливые минуты, которые ты даришь мне. Ты займешь в сердцах моих подданных место Симонетты, ибо их всегда тянет к истинной красоте. Им кажется, что Флоренция не может быть блестящим городом, если в нем нет женщины потрясающей красоты. Не тревожься ни о чем, я займусь всеми вопросами. Только вместе мы победим этого проклятого папу, который желает нашей погибели.
     Сикст IV действительно начал боевые действия. В своем послании от первого июня 1478 года он отлучал от церкви Лоренцо "рожденного в беззаконии", главной виной которого было, по его мнению, то, что он все еще был жив, а также приоров сеньории, в которых вселился дьявол, взбесившихся словно злые собаки, ибо они осмелились повесить епископа перед своими окнами.
     Лоренцо воспринял эту новость не моргнув глазом. Громы и молнии, которые метал недостойный папа, не трогали его. Он просто отправил в Сьенну в сопровождении надежных людей молодого кардинала Риарио, пребывавшего в ужасном состоянии после убийства, совершенного в соборе. Это, однако, не успокоило папу римского. Флорентийцы получили приказ выдать Лоренцо де Медичи церковному суду, перед которым он должен был отчитаться в своих преступлениях. Но все это было напрасно. Народ не желал больше слушать приказов папы. Он решил единодушно объединиться вокруг своего господина, разделив с ним горе по случаю смерти его брата Джулиано, бывшего самым очаровательным человеком в городе, умевшим красиво и весело пожить.
     И тогда папа начал готовиться к "священной войне". Набрав кондотьеров, усилив свой союз с Неаполем и Сьенной, он обратился ко всей Европе, признав всех христианских владык принять участие в битве.
     Результат этого послания оказался противоположным. Европейские правители не видели причин для начала боевых действий против Флоренции лишь ради того, чтобы угодить папе, желавшему наказать весь город за убийство, совершенное в церкви. Послания, направленные в Ватикан, составленные в очень любезной форме, свидетельствовали о том, что никому не хочется ввязываться в эту дрязгу. Только один получатель послания не ответил - король Франции.

***

     Как-то вечером, в середине июня, Фьора, знавшая, что Лоренцо, занятый делами, не придет сегодня ночью, прогуливалась в саду с Деметриосом и Карло. Грек быстро поставил его на ноги. Молодой человек, освободившийся от ужасной муки, терзавшей его с детских лет, возвращался к жизни. Карло привыкал к доброй атмосфере, он с радостью принимал услуги уважающих его людей, ему доставляло удовольствие общение с человеком глубокого ума и прекрасной женщиной, относившимися к нему по-родственному. Карло знал, что происходило почти каждой ночью в гроте, но, понимая, что он никогда не был настоящим супругом Фьоры, радовался тому, что после стольких испытаний его подруга обрела подобие счастья. Однако он был не настолько наивен, чтобы не понять, что этот роман недолговечен.
     - Два одиноких человека, оказавшихся в одной лодке после кораблекрушения, - сказал он однажды Деметриосу. - Море стихло, небо снова стало голубым, и они надеются прибиться к какому-нибудь берегу и прожить там в вечной любви.
     - Ты думаешь, что их связь недолговечна?
     - Иначе и быть не может. Они очень разные люди: Фьора красива и слишком горда, чтобы считать себя фавориткой, как этого хочется Лоренцо. И потом, она не любит его по-настоящему. Ее глаза не загораются, когда она слышит, как кто-то произносит его имя. Значит, оно не отдается в ее сердце.
     - Но, может быть, однажды оно и откликнется? Ведь бывает, что телесная страсть превращается в глубокое чувство.
     - Наполни песком барабан и постучи по нему! Никакого звука не раздастся. Сердце Фьоры - это тот самый барабан.
     Память о другом занимает в нем все место.
     - Но Филипп Селонже умер!
     - Может быть, но это ничего не меняет. Сам Лоренцо, даже если он и не догадывается об этом, просто помогает Фьоре растрачивать с удовольствием свою жизнь в ожидании того, что в конце ее она найдет навечно руку, которую избрала.
     После этого разговора Деметриос проникся чувством уважения к Карло Пацци. Когда раны его будут излечены, он поможет развиться ему в интеллектуальном смысле, ибо, по его мнению, молодой человек подавал большие надежды.
     Деметриос вспоминал об этом разговоре, когда они втроем спускались по лестнице, ведущей к террасе сада. Фьора выглядела беззаботной и счастливой. Держа Карло за руку, она весело болтала с ним о тех изменениях, которые собиралась сделать в доме и вокруг него. Ее тонкий профиль с легкой голубой вуалью резко выделялся на фоне порыжевших холмов, и грек спросил себя, прав ли был Карло, веря, что ее прежняя любовь осталась неизменной? Перед ними была просто красивая молодая женщина, живущая сегодняшним днем. Словно она забыла о недавнем прошлом: о своем доме в Турени, о своей старой Леонарде и в особенности о своем сыне. Та, которую Леонарда когда-то называла своей дочерью, неужели превратилась в бездушное существо, живущее только страстью к Лоренцо и ничего больше не ожидающее от жизни?
     "Да, - подумал Деметриос, - я, кажется, старею. Я больше не способен понять ее. Мой разум больше не в состоянии предвидеть будущее. Однако..."
     Звук шагов по гравию дорожки прервал мысли Деметриоса.
     Эстебан бежал по аллее, усаженной апельсиновыми деревьями в горшках, выставленных на улицу из виллы, где они провели всю зиму.
     - У меня важные новости! - прокричал он, заметив прогуливающихся. - Король Франции направил посла к монсеньору Лоренцо!
     Он слегка задыхался, и последние слова уносились вечерним ветром, но Фьора услышала главное.
     - Это хорошо или плохо? - спросила она, не скрывая своего беспокойства.
     - Конечно, хорошо! Тем более что речь идет об одном из ваших друзей!
     - Друзей? Кто это? Говори скорее, Эстебан! Мы умираем от любопытства!
     - Это мессир Филипп де Коммин, донна Фьора! Разве это не ваш Друг? Он будет здесь на празднике святого Иоанна.
     - Кто он, этот Филипп де Коммин? - полюбопытствовал Карло.
     - Лучший советник короля Людовика, несмотря на то, что он слишком молод, ибо ему нет еще и тридцати. Он долго служил покойному герцогу Бургундскому, даже понимая, что его политика была просто безумной. Я хорошо знаю его и могу сказать, как и Эстебан, что это мой очень хороший друг.
     - Его приезд доставляет вам радость?
     - Конечно. Я надеюсь, что он расскажет мне о моем сыне.
     - Мне бы не хотелось огорчать тебя, Фьора, но что может мессир де Коммин сказать тебе о нем? - прервал Деметриос ее. - Он же не знает, что ты здесь.
     Деметриос был прав, и молодая женщина помрачнела. Последние сообщения о ней могли прийти во Францию от Дугласа Мортимера, присутствовавшего в папской капелле на ее свадьбе с Карло Пацци.
     Грек без труда прочел ее мысли. Он улыбнулся и взял ее за руку.
     - Не печалься! Мне просто хочется, чтобы ты не разочаровывалась. Но твое похищение из Плесси-ле-Тур, видимо, наделало много шума, а наш друг Коммин, может быть, расскажет нам, что произошло дальше.
     - Я не уверена в этом, - выразил? сомнение Фьора. - Он был тогда выслан в Пуату за то, что резко отозвался о поведении короля Людовика. Но, однако, то, что он приезжает сюда в качестве посла, - хорошая новость. Это означает, что он вновь обрел доверие того, кому нравится называть себя "наш господин".
     Войдя в комнату, где Хатун сидела и грызла фисташки, Фьора почувствовала себя слишком возбужденной. Ей было приятно, что она вновь увидит Коммина: разве этого человека не ценили больше всего во Франции? Она сможет узнать от него, как к ней относится король. Людовик, конечно, много сделал для того, чтобы помочь ей после того, как с ней так жестоко обошлись Риарио и Иеронима, но она знала его переменчивый и требовательный характер: как он воспринял ее свадьбу с Карло?
     Для Флоренции эта новость была хорошей. Людовик XI, который всегда был верен союзу с Медичи и не очень уважал папу римского, постоянно оскорблявшего его, направив своего лучшего советника, хотел подтвердить этим, что флорентийцы были его друзьями.
     Когда Хатун помогала ей раздеться, Фьора подумала, что у Лоренцо не будет времени встретиться с ней до дня святого Иоанна. Подготовка к этому самому важному для города празднику должна была отнять у Лоренцо много времени, особенно с учетом приезда посла дружественной страны. Она совсем не огорчилась при мысли об этом. Наоборот, почувствовала даже какое-то облегчение и решила ночью, лежа под белым покрывалом в своей большой кровати, отправить на следующий день записку Лоренцо с просьбой не приходить к ней до праздника. Ей надо было приготовиться к встрече с Коммином, который мог почувствовать жар ее чувств, что ей было невыносимо. Положение официальной фаворитки, которым она гордилась до этого времени, стало тяготить ее.
     Поэтому Фьора обрадовалась, когда утром получила записку от Кьяры, которая приглашала ее приехать к ней на праздник святого Иоанна. Она чувствовала, что ее подруга поможет ей подготовиться к встрече с послом. Но не только поэтому она особенно готовилась к этому празднику - ей хотелось выглядеть самой красивой. И она даже не знала почему.
     На следующий день благодаря богу погода была просто великолепной. На рассвете розы, соперничая друг с другом, расцвели яркими красками. Под лазурным небом Флоренция, вымытая и одетая как невеста, со своими белыми виллами и темными кипарисами, была похожа на открытый сундук с волшебными сокровищами.
     Праздник начался с самого утра. Каждый дом, даже самый бедный, принарядился. Оливковые веточки повсюду украшали изображение святого.
     Во дворце Альбицци Кьяра все приготовила: на окнах висели ветки красного и белого сандала, перевитые золотыми нитями, а внизу по обеим сторонам дверей располагались картинки, посвященные религиозному празднику, а также сцены из жизни святого Иоанна. Статуэтки из слоновой кости, изображающие святых, защитников семьи, словно восхваляли героя дня. Вокруг висели гирлянды роз и жасмина, от которых исходил сладкий запах, флаг Альбицци развевался над крышей из розовой черепицы. Повсюду царило радостное оживление.
     Поэтому Кьяра и удивилась, когда, спустившись на улицу полюбоваться праздником, она встретила своего дядюшку, одетого в рабочую блузу из грубой ткани, со старой шляпой на голове, держащего в руке приспособления для ловли бабочек. Выходя из дома, Людовико вел осла под уздцы.
     - Ты куда это собрался? - набросилась на него Кьяра.
     - В Мюгелло, боже мой! Сегодня же самый подходящий день для ловли бабочек! Я уверен, что охота будет удачной и...
     Взяв его за руку, Кьяра повернула дядю лицом к дому:
     - Посмотри! Тебе это ни о чем не говорит?
     - Да, дитя мое, это так красиво. Ты ждешь гостей?
     - Дядюшка, это же день святого Иоанна, и тебе стоит занять свое место в празднествах.
     - Ты так полагаешь? День святого Иоанна... - И вдруг до него дошло, - Господи! День святого Иоанна! О чем я только думал? Правда, я должен... Ты уверена, что мне надо идти туда?
     - Абсолютно, дядюшка Людовико! Ты один из самых уважаемых людей в этом городе! Иногда тебе небесполезно вспоминать об этом!
     - Да, конечно! Но жаль тратить такой прекрасный день на праздник! Но что же, пойдем наряжаться.
     Он вошел во дворец в сопровождении Кьяры, решившей, что ей лучше самой присмотреть за чудаком. Но она не могла удержаться от улыбки при виде Фьоры, которую одевала Хатун.
     - Боже мой! Как ты красива!
     Это было платье из плотной красной тафты, шуршащее при каждом ее движении и похожее на кардинальскую сутану, если бы не его глубокое декольте. На Фьоре не было никаких украшений, кроме крупного рубина, подвешенного на лбу на повязке.
     Густые черные волосы, перевитые золотой нитью, спускались ниже талии молодой женщины.
     Хатун, хлопоча вокруг Фьоры, восхищалась своей хозяйкой.
     - Подумать только! Настоящая красная лилия Флоренции!
     - Верно, Хатун, - вздохнула Кьяра, - и народу это тоже понравится. Что ты хочешь доказать, Фьора? Что город так же весь принадлежит Лоренцо, как ему принадлежишь ты?
     - И да и нет. В основном я хочу поразить французского посланника. Он обладает достаточно тонким умом, чтобы понять значение этого красного платья: я - дочь Флоренции и останусь ею навсегда.
     - А? Так, значит, ты уже приняла решение?
     - Да. Коммин - человек, способный понять мои проблемы и передать их королю. Он поможет мне доставить моего сына и Леонарду во Флоренцию. Сегодня вечером, во время бала, я скажу об этом Лоренцо. Ведь у нас больше нет других возможностей воссоединиться.
     - Ты все хорошо обдумала?
     - Конечно. Видишь ли, Кьяра, я принадлежу этому городу.
     До самой смерти моего отца я была его частицей. Ураганный ветер разметал все и унес меня далеко-далеко. Если богу будет угодно, чтобы я снова вернулась, я не пойду против его воли.
     - Тогда зачем же ты обманываешь сама себя? Ты ведь любишь Лоренцо, и этим все сказано.
     - Нет, ничто не изменилось с тех пор, как мы говорили с тобой об этом. Повторяю: это мое тело жаждет его, и я уступаю его прихоти, но я не вижу причин, которые заставили бы меня отвернуться от той жизни, которая может быть и прекрасна, но которая мне не по душе.
     - Значит, ты решила судьбу маленького Филиппа? - спросила Кьяра.
     - Мой сын пока еще слишком мал и успеет полюбить Флоренцию, как ее люблю я.
     Кьяра обняла подругу. Ее глаза радостно заблестели.
     - Это лучшее, на что я рассчитывала, - сказала она. - Буду откровенна, я хотела испытать тебя. А теперь, когда я знаю, что ты остаешься с нами, сердце мое переполняется радостью. Ты и Карло оставишь подле себя?
     - Конечно! Ему ведь так хорошо во Фьезоле, да к тому же он искренне привязался к Деметриосу. А то, что его считают погибшим, так это для него настоящее спасение. Но мы, кажется, заболтались. Ты будешь готовиться к процессии, а то она скоро начнется?
     - Уже иду. Ничто не может мне помешать в этом. А уж как мне хочется поближе рассмотреть французского посланника!
     Пока Кьяра выбирала себе наряд. Флоренция приступила к празднованию дня святого Иоанна. Торжества начались с раннего утра. Люди несли самые дорогие подношения святому своего любимого города: дорогое сукно, валансьенские кружева, шуршащие шелка и тафту, изысканную серебряную посуду. Процессия длилась