ащения взгляд в тусклые глаза солдафона.
     - Будьте прокляты! Вы все будете прокляты! Если вас не накажут люди, этим займется Бог! Вы будете гнить в тюрьмах и на виселицах, чтобы затем вечно гореть в аду!
     К удивлению Катрин, человек перекрестился и с видимым страхом приказал ей замолчать, если не хочет, чтобы ей заткнули рот.
     Пожав плечами, она повернулась к нему спиной и вышла из оскверненной церкви с поднятой головой. Но когда она миновала портал, жестокая вспышка молнии осветила деревню и разразилась гроза. Водяные смерчи обрушились водопадом с черного неба, откуда раздавался рев Апокалипсиса, прибивая огонь, поливая горящие угли, которые задымились, как паровые котлы.
     Корнисс посмотрел на Катрин в ужасе и выставил на нее два пальца, растопыренные наподобие рогов.
     - Колдунья!.. Ты колдунья! Дочь Дьявола! Знатная ты дама или нет, но я скажу капитану, чтобы он приказал тебя сжечь!
     У Катрин вырвался сухой смешок:
     - Колдунья? Потому что разразилась гроза? Это Бог гремит над вашими головами, бандиты! Это он подтверждает мои слова.
     Вместо ответа Корнисс помчался бегом, таща за собой пленницу вдоль мощных контрфорсов, по лужам. Дождь хлестал по их лицам и заливал грудь молодой женщины.
     Так в связке они вбежали под навес довольно красивого освещенного дома, чьи окна сохранили ставни. Оттуда раздавались ужасные завывания.
     Оставив лошадей под навесом, вместе с их грузом и сторожами, Корнисс увлек Катрин в низкую дверь, которую открыл ударом ноги.
     - Капитан! - крикнул он. - Я вам тут доставил дичь...
     Но его слова потерялись в криках, заполнивших комнату, и он остановился на пороге, живо заинтересованный, в то время как Катрин задохнулась от крика ужаса. На этот раз она, кажется пересекла порог ада!
     Комната, в которой она оказалась, была залом довольно внушительных размеров, где главным украшением являлся широкий каменный камин, увенчанный статуей Девы, но именно из этого камина и раздавались завывания. Бородатый человек в расцвете лет был привязан к доске, положенной на два табурета, и его ноги до самых колен исчезли в огне. Конвульсивно дергаясь в своих оковах, сдерживаемый четырьмя мужчинами, он широко открывал рот, из которого вылетал этот жуткий крик.
     Живодеры на мгновение его вытащили и снова задали все тот же вопрос:
     - Где ты спрятал деньги?
     Но он нашел еще силы отрицательно потрясти головой; на его лице вращались вытаращенные глаза? пунцовые и мокрые, а толстые фиолетовые вены на висках, казалось, были готовы лопнуть. И пытка возобновилась.
     Послышались крики и мольбы женщины. Они исходили из глубины комнаты, где стояла большая кровать с красным пологом, трещавшая под тяжестью двух переплетенных тел. В тени занавесок Катрин заметила ногу и обнаженную руку, голову с длинными светлыми волосами, которая вертелась в разные стороны, и наконец женщину, плакавшую и стонавшую под тяжестью мужчины, насиловавшего ее с варварской жестокостью... Мужчина был в стальной кольчуге, которая усугубляла пытку несчастной.
     - Скажи им, Гийом!.. Скажи им! - стонала она. - Не дай себя убить!
     Ошеломленная, с расширенными от ужаса глазами, Катрин смотрела по очереди на казнимого и женщину не в силах закрыть глаза и отвернуться. Казалось, что ужас подавил в ней все рефлексы.
     Она увидела, как кулак опустился на лицо женщины, которая, потеряв наконец сознание, замолчала, в то время как с коротким хрипом ее палач получал удовольствие.
     Тем временем крики мужчины прекратились, а его голова безжизненно упала назад. Наемники отодвинулись от огня.
     - Капитан! - позвал один. - Он потерял сознание...
     - Или умер! - сказал другой, прикладывая ухо к груди мужчины. - Я там ничего не слышу...
     Ропот гнева послышался из глубины алькова, и длинная серая фигура встала, зазвенев металлом.
     - Банда неумех и тупиц! - прорычал голос, от которого Катрин подскочила.
     Ее и без того расширенные зрачки стали огромными. Капитан Гром вышел из темноты, поправляя вышитую кожаную портупею. Он был с непокрытой головой: его короткие черные волосы были растрепаны, а загорелое лицо перекошено от ярости. С поднятым кулаком он бросился к своим людям, чтобы наказать их.
     - Капитан! - снова подал голос Корнисс, прочистив горло. - Я вам привез отборной дичи.
     Поднятый кулак опустился. Человек пожал плечами и пнул ногой казненного.
     - Выбросьте эту падаль на навоз.., если он еще остался! - приказал он.
     Потом, схватив со стола свечу, он подошел к маленькой группе, оставшейся стоять у двери.
     - Отборной дичи? - хохотнул он. - Посмотрим. Он поднял свечу. Госпожа де Монсальви подняла голову. Ее взгляд, горящий от негодования, и черный взгляд капитана Грома, наполненный величайшим удивлением, пересеклись. Свеча покатилась на плиты пола.
     - Добрый вечер, Арно! - сказала Катрин.

Глава тринадцатая

ДВОРЯНЧИК

     Потоп! Она находилась в самом сердце всемирного потопа! Божий гнев обрушил на повинную землю ревущие шквалы, которые рвали крышу хижины, ломали ветви, валили деревья, размывали почву, напитанную кровью.
     В этом амбаре, куда он ее потащил, не дав ей Даже времени выговорить слово, Катрин и ее муж смотрели друг на друга. Казалось, они оценивают силы друг друга, как враги перед битвой...
     На лице Арно удивление сменилось выражением почти безумной ярости. Он окончательно понял, что тонкая черная фигурка, внезапно выросшая перед ним как ангел мщения, не была призраком, необъяснимым образом возникшим из едкого дыма пожара или из миражей демонической ночи.
     Это было живое создание, его жена... Это была сама Катрин, и все ее существо презирало его. Он не мог себе вообразить, даже когда нескончаемыми ночными часами она безжалостно гнала его сон, что так будет ненавидеть ее.
     Он грубо толкнул ее, да так сильно, что она покатилась в угол амбара, где, к счастью, на утрамбованной земле оставалось немного соломы, но это не помешало ей оцарапаться в вилы, которые рухнули вместе с ней.
     Немедленно он обрушил на нее шквал ругательств, смысл которых сводился к одному:
     - Шлюха! Проститутка!.. Потаскуха!.. Так они тебя, значит, выгнали! Или же этот паршивый пес, которому ты надоела, вышвырнул тебя на дорогу, когда обнаружил, что ты побывала в руках у половины его людей?
     Она поднялась с ловкостью кошки, держа рукой раненое запястье, более оглушенная этим потоком оскорблений, чем полученным ударом, но немедленно дойдя до того же уровня бешенства., - Кто меня выгнал? О чем ты говоришь? Я застала тебя на месте преступления, как бандита, я видела, кто ты есть на самом деле, поэтому ты предпочитаешь на меня набрасываться, покрывать меня бессмысленными оскорблениями? Так тебе намного удобнее!
     Она закрыла свой пурпуэн с помощью остатков шнуровки.
     - Я говорю о моих вассалах, я говорю о людях Монсальви, которым надоело видеть, как ты валяешься в кровати трех Апшье, они выбросили тебя за стены и отправили на большую дорогу, чтобы ты занялась своим ремеслом.
     - Твои вассалы? Хотелось бы мне, чтобы они видели тебя в эту минуту! Тебя, их сеньора.., почти их Бога! Покрытого кровью, жгущего, грабящего, пытающего невинных, тебя еще теплого от кровати, где ты насиловал несчастную! А! Они были бы "горды" тобой! Бандит! Головорез! Живодер! Вот новые титулы сеньора де Монсальви! Ах, нет, я забыла: капитан Гром, лакей Роберта де Сарбрюка! Вот кем ты стал!
     Он бросился на нее с поднятым кулаком, готовый опять ударить, но она не отступила. Напротив, она выпрямилась И отважно повернулась лицом к опасности.
     - Давай! - прорычала она сквозь стиснутые зубы. - Бей! Исполни свое ремесло до конца! Я вижу, что человек, который помог тебе бежать из Бастилии, хорошо сделал свое дело.
     Арно удержал уже готовую обрушиться руку.
     - Как, ты все знаешь?
     - Я знаю об этом больше, чем ты себе представляешь. Я знаю, что Беро д'Апшье, который осаждал Монсальви, имел лазутчиков в городе. Он получил через ту, которая нас предавала, через Азалаис, кружевницу, одну из моих рубашек, на которой она чинила кружево, и клочок письма, где подделала мой почерк. Это было для тебя.., чтобы убедить тебя в том, что я была настолько низка, что отдала Монсальви этим свиньям. Ведь я права; не так ли? Но если ты хочешь, чтобы я ему это сказала в лицо, чтобы я бросила ему в лицо все, что я думаю о бастарде, сходи за ним! Где Гонне д'Апшье? Как могло случиться, что я не видела его на празднике сегодня вечером? Это бы ему понравилось!
     - Он мертв! - сказал Арно высокомерным тоном. - Я его убил.., когда он мне дал это.
     Машинальным жестом он достал из-под своей кольчуги белый мятый клочок, испачканный кровью, кусок пергамента, который он уронил к ногам своей жены.
     - Он меня вытащил из Бастилии. Он мне спас жизнь, и все же я убил его. Из-за тебя.., и потому что он осмелился мне сказать.., всю правду о тебе. Он был со мной честен, поступил по-братски.., и все же я его убил.
     - Честен? По-братски? Это Гонне д'Апшье ты хочешь увенчать этими лаврами? Человека, который накормил тебя бесстыдной ложью? По-братски, этот милый мальчик, у которого с собой был яд от Ратапеннады, местной колдуньи и который должен был отправить тебя на тот свет? Ты потерял рассудок, Арно де Монсальви!
     Он снова взорвался, но теперь в волнах его гнева скользили неуверенность и сомнение.
     - Почему я должен верить тебе больше, чем ему? Кто меня уверит, что ты говоришь правду? Естественно, ты обвиняешь, чтобы защитить себя, и именно теперь, когда я имел глупость сказать, что он мертв!
     - Ты мне не веришь? - сказала она холодно. - А аббату Бернару, ему ты поверишь?
     - Аббат Бернар далеко, и это тоже тебе известно!
     - Гораздо ближе, чем ты воображаешь. Прочти это! Она достала из своего мешочка полученное в Type письмо. Толстая и прочная кожа защитила его от воды, и оно не намокло.
     Резким жестом она сунула его под нос своему мужу.
     - Ну что, узнаешь почерк? А как ты думаешь, Бернар де Кальмон д'О назвал бы своей возлюбленной дочерью во Христе потаскуху, которую слуги выгнали хлыстом ?
     Он бросил на нее взгляд, в котором неуверенность приобрела оттенок тревоги, и, отойдя к свече, которую поставил на балку, принялся читать медленно, вполголоса, останавливаясь на отдельных словах, словно пытаясь по достоинству их взвесить.
     Затаив дыхание, Катрин смотрела на него с отчаянием. Она видела это мужественное лицо, черты которого стали более грубыми, жестокими. Это было лицо незнакомца. Четырех или пятидневная борода обезобразила его, уничтожив всю красоту под этой грязной соломой; под глазами вздулись мешки.
     За этим закованным в железо солдафоном, диким и грозным, на фоне сожженной деревни, она с болью увидела встающий в ее памяти другой, знакомый образ, который в последний раз мелькнул вдали, такой гордый и радостный, под трепещущим шелком разноцветных знамен на незапятнанном фоне высокого, покрытого снегом плоскогорья !
     Прошло только шесть месяцев.., и тот, которого она любила больше всего на свете, стал убийцей! Тоска и боль сдавили сердце так сильно, что она застонала, а слезы потекли из глаз к уголкам губ.
     Тем временем Арно закончил читать. Тусклым взглядом он рассматривал письмо, упавшее к его ногам. Машинальным движением он снял наплечники и стальной нагрудник, расстегнул кольчугу, освободив мощную шею, как человек, который задыхается.
     Резким движением он вырвал топор, который торчал в колоде для колки дров, отшвырнул его в глубь помещения и сел, уперев локти в колени и обхватив голову руками.
     - Я не понимаю... Я никак не могу.., я не могу понять. Мне кажется, я схожу с ума...
     - Ты мне позволишь объяснить? - пробормотала Катрин после минутного молчания. - Мне кажется, что потом ты поймешь все.
     - Объясни! - согласился он неохотно, с остатком злобы, усиленной мучительным ощущением того, что он не прав.
     - Во-первых, я хочу спросить: почему, покинув Бастилию, ты сразу не вернулся в Монсальви?
     - Аббат это хорошо понял! Почему не ты? А ведь это легко. Когда спасаешься, не будешь возвращаться туда, где тебя ждут.
     - Ты мог, по крайней мере, вернуться в наши края. Там нет недостатка в тайниках, не считая крепостей тех, кто с радостью согласился бы ради тебя принять осады и битвы!
     - Я знаю, - крикнул он в гневе. - Но этот чертов бастард, будь он проклят, сказал, что меня приговорили к смерти, что меня казнят в тот же вечер. К тому же он явился в одежде монаха, который должен был меня подготовить. Когда мы бежали, я хотел вернуться в Овернь. Я не хотел ничего другого, но он мне сказал, что король уже послал войска, чтобы завладеть моим городом и имуществом. А потом.., когда он мне сообщил.., то, что ты знаешь, мне больше ничего не было нужно.., только излить мою ярость на все, что попадет под руку. К чему возвращаться туда? Я был даже лишен удовольствия выпотрошить Беро д'Апшье, поскольку люди короля уже должны были всем завладеть. Тогда я примкнул к Роберту. Я знал, что ему удалось бежать из тюрьмы, где его держали люди Рене Лотарингского. Я его знал давно. Кроме всего, он был теперь, как я: сбежавший узник, изгнанник.., но могущественный и во главе сильного войска. Я его нашел. Он не изменил своей дружбе. Дворянчик принял меня с распростертыми объятиями.
     - ..и сделал из тебя бандита, дав тебе довольно точное прозвище! Ты меня простишь, если я не буду ему в этом признательна. А теперь, если хочешь, я все тебе расскажу...
     Она села на корточки на земле перед ним и начала говорить. Спокойно, насколько она могла, Катрин рассказала свою одиссею, которая, начиная с подземного хода Монсальви, привела ее до верхней страны Марны. Она рассказала о своей встрече с Ришмоном, об аудиенции у короля, о беседе с дофином, помощи Жака Кера и, наконец, о визите в замок Тура, который она отдала королеве Сицилии.
     Он слушал ее, не говоря ни слова, сложив руки на коленях, временами царапая своим железным башмаком землю, как нетерпеливая лошадь.
     Наконец она встала, порылась в своей дорожной сумке у пояса и достала пропуск.
     - Держи! - сказала она. - Вот что дала мне для тебя королева. Возвращайся в Монсальви! Король с королевами и дофином скоро направится к южным странам, чтобы урегулировать вопрос о наследстве графа де Фуа, и...
     Она едва заметно помедлила, потом решилась и сказала, четко выговаривая слова, чтобы удар был вернее:
     - ..и пресечь бесчинства живодеров... Он содрогнулся, окинув ее черным взглядом. Она ждала его реакции, и он не замедлил ответить.
     - Я вызываю у тебя ужас, ведь так?
     - Да! Ты вызываешь у меня ужас! - произнесла она четко. - Или, скорее, у меня вызывает ужас человек, который стоит передо мной, так как я отказываюсь поверить, что это действительно ты.
     - А кто же другой? Я занимаюсь войной, Катрин, а война такова! Ты не хочешь в это поверить! Я делал только то, что делают все те, кого ты так любишь: Ла Гир, Ксантрай.., и другие. Что они делают сейчас в Жизоре, эти двое?
     - Они сражаются с Англичанином! Они сражаются с врагом...
     - Я тоже! С Англичанином? Где он, по-твоему? На границах королевства? Ничуть: он в десяти лье отсюда, в Монтини-ле-Руа, где, твой герцог Филипп позволил им остаться. В этот самый час сеньор де ля Сюз Рене де Рэ его осаждает.
     - Рене де Рэ? Брат...
     - Жиля, да, этого чудовища с синей бородой. Но Рене - хороший рыцарь и мой товарищ по оружию, даже если он использует методы, которые тебе не нравятся, как и мои. Что же касается меня, я сражаюсь с Бургундией.., так как она и есть злейший из всех наших врагов!
     - Врагов, ты говоришь? Но кого? Чего?
     - Короля.., и Франции! Тебе понравился Аррасский договор, эта унизительная бумажка, обязывающая короля просить прощения у Филиппа и освобождающая герцога даже от вассального долга? Никто из нас с этим не согласен и не согласится никогда. Этого мира мы не хотели. А здесь - Бургундия!
     - Бургундия? Да, конечно, но я не видела ни стен, ни военных, ни осадных, метательных орудий! Я видела только убитых стариков, женщин, детей, невооруженных мужчин, которых пытали с целью вырвать у них деньги.
     - Война не имеет ни возраста, ни пола. А враг во всем. Убивая тех, кто кормит военных, мы их уничтожаем тоже.
     Начиналась ссора, жестокая, питаемая злопамятством и убеждениями. Перед лицом безжалостного феодала, привыкшего презирать почти всех - всех этих крестьян, ремесленников, Катрин почувствовала солидарность с народом, терзаемым, угнетаемым, обескровленным, одной из тех, с кем обошлись не менее грубо.
     - Ну что ж! Я не в первый раз вижу войну, раз ты говоришь, что это она и есть. Я знаю, что она ужасна. Но до такой степени! Кто тебя так изменил, Арно? Ты был доблестен, суров, часто безжалостен, но ты не опускался до такой низкой жестокости! Вспомни, кем ты был, кем вы все были, когда следовали за Девой Жанной?
     При этом имени у него на лице появилось радостное выражение, почти облегчение.
     - Жанной? Но я все еще за ней следую! Я служу ей лучше, чем когда-либо, так как я ее снова видел.., и она дала мне свое благословение...
     Оглушенная, Катрин широко открыла глаза.
     - Что ты говоришь?.. Жанну, ты видел Жанну?
     - Да, живую! И прекрасную, радостную, сильную, как никогда! Я видел ее, говорю тебе! Я видел ее, когда присоединился к Роберту в Нефшато. Она только что приехала тогда в Гранж-оз-Орн, около Сен-Привей. Ее сопровождали два человека, и все местные сеньоры сбежались, чтобы на нее посмотреть!
     Катрин с раздражением пожала плечами. Уже достаточно жестоким было то, что ее муж превратился в дикое животное, а теперь к этому добавилось слабоумие.
     - Я начинаю думать, что ты сходишь с ума. Жанна живая! Если бы в этом был здравый смысл!
     - Я говорю тебе, что видел ее, - заупрямился он.
     - Ты видел ее? А на костре в Руане, когда палач раздвинул огонь, чтобы все могли убедиться, что это действительно она, ты ее, может быть, не видел? Для меня это было зрелище, которое я никогда не забуду. Бедное тело, обожженное огнем, красное, окровавленное! А это лицо с закрытыми глазами, уже безжизненное, но еще нетронутое! Может быть, это была не она?
     - Это была другая! Девушка, похожая на нее. Ей помогли бежать.
     - Каким образом? Через подземный ход, где ты ее ждал в Сен-Маклу, или через дыру в тюрьме, где англичане не спускали с нее глаз? Если кто-нибудь и должен был помочь ей бежать, это были мы, мы, которые были на площади и ничего не сделали из-за своей немощи. Это тебя, Арно, обмануло сходство...
     - Это не правда! Братья Жанны, сеньоры де Лис, тоже ее узнали!
     - Эти-то! - сказала Катрин с презрением. - Они узнали бы кого угодно, чтобы манна, упавшая на них благодаря их сестре, продолжала бы литься. Этих мужланов одели, обогатили, дали дворянское звание, а в это время несчастная Жанна гибла в огне. Почему их не было вместе с нами в Руане, когда мы пытались ее вытащить оттуда?.. Я не верю в подобные узнавания! Что же касается тебя, ты, как и многие другие, настолько хочешь ее снова увидеть, что поверил смутному сходству...
     - Это была она - до мельчайших подробностей. Я хорошо ее знал.
     - Я тоже хорошо ее знала. И я поднялась бы на эшафот, если бы надо было поклясться, что я собственными глазами видела, как Жанна д'Арк умирала на костре. Однако, - добавила она, вспомнив вдруг произнесенные только что слова Арно, - что ты сказал мне минуту назад? Что ты ей служишь? И лучше, чем когда-либо? Она тебя благословила?.. Значит, с ее благословения ты грабишь, сжигаешь, пытаешь, превращаешь Божий дом в хлев и бордель? И ты осмеливаешься мне говорить, что эта авантюристка - Жанна?
     - Мы мстим за нее! Бургундия ее выдала, Бургундия должна заплатить!
     - Несчастный идиот! - крикнула Катрин. - Ты видел Жанну, требующую мести? Толкающую военных убивать людей? А если вы так стремитесь за нее отомстить, почему же тогда не отправитесь атаковать Жана Люксембургского? Это он ее выдал и даже отказался подписать Ар