невыносимую
тяжесть, давившую с момента отъезда из Комбера. В ее сумочке лежал  ключ
от темницы, в которой томилась ее милая Фелисия, и будущее рисовалось ей
теперь только в радужных тонах.
   Скоро они обе отправятся  в  Овернь.  Фелисия  после  всех  испытаний
нуждалась в отдыхе, а где лучше можно было восстановить силы, как  не  в
теплой   дружеской   атмосфере   Комбера.   Зимнее    уединение    будет
способствовать обдумыванию их дальнейших планов.
   Гортензия теперь была рада, что королю удалось вырвать у нее обещание
позаботиться о подруге.
   Внутренний  голос  нашептывал  ей,  что  Фелисия,  натура  пылкая   и
страстная, наверное, недолго выдержит размеренную  жизнь  без  настоящей
цели в затерянной деревушке, но она гнала от себя эту  мысль.  Бедняжка!
Ее, должно быть, подкосило долгое заключение. Она по достоинству  оценит
мир и покой, которые собирается предложить ей Гортензия.  И  потом  она,
конечно же, будет счастлива  присутствовать  на  свадьбе  подруги.  Если
только эта свадьба состоится...
   Сейчас, успокоившись по поводу Фелисии, молодая женщина отметила, что
немного забыла о Жане и своих проблемах, связанных  с  неопределенностью
их отношений, с ее  обманом,  с  решением  Жана  превратиться  в  стража
развалин Лозарга. Но, странная вещь, здесь  в  Париже,  передвигаясь  со
скоростью улитки по запруженным улицам, она чувствовала, что  ее  личные
заботы отходят на второй план, теряя свою остроту.
   Может быть, потому, что образ Фелисии, ее несчастья  заслонили  собой
все остальное? Кроме того, Гортензия знала, что подруга  могла  дать  ей
полезный совет, ей  так  сейчас  необходимо  было  ее  присутствие,  ибо
Фелисия, которую можно было сравнить лишь с силами  стихии,  никогда  не
признавала себя окончательно побежденной и умела находить выход из самых
трудных ситуаций. Вновь увидеть подругу будет настоящим счастьем,  пусть
даже придется услышать малоприятные вещи о своих отношениях с Жаном...
   Кучер  нетерпеливо  ерзал  на  облучке:  экипаж   двигался   еле-еле.
Гортензии спешить было некуда, и она  уже  собиралась  крикнуть  кучеру,
чтобы не волновался, как дверца открылась и какой-то человек запрыгнул в
карету, приказав кучеру:
   - Поезжайте до бульвара,  там  остановитесь!  -  Потом  повернулся  к
молодой женщине, в испуге уставившейся на него:
   - Дорогая мадам  Кеннеди!  Вы  представить  себе  не  можете,  как  я
счастлив встретиться с вами...
   Сняв шляпу, он отвесил насмешливый поклон.
   Перед глазами Гортензии вспыхнула густая огненная  шевелюра,  но  она
уже и без того узнала в непрошеном госте Патрика Батлера...

Глава V

В ЗАПАДНЕ

   С остановившимся сердцем Гортензия смотрела  на  внезапно  возникшего
перед ней человека. Это, конечно же, он, у нее не могло  быть  сомнений:
она сразу узнала это широкоскулое лицо, с задубевшей от ветра  и  солнца
кожей, эти резкие черты, эти глаза цвета молодой листвы,  смотревшие  на
нее с жестоким удовлетворением кошки, собирающейся сожрать мышь.  Минуту
они мерили друг друга взглядом, как два дуэлянта перед началом поединка.
   Наконец в ней  проснулся  инстинкт  самосохранения,  молодая  женщина
рванулась к дверце. Выпрыгнуть, скрыться в толпе... Однако теперь  фиакр
двигался быстрее, но Гортензия не обращала на это внимания.
   Лишь бы ускользнуть от этого человека, замыслившего против  нее  зло.
Но тщетно: железная рука крепко держала ее, не давая пошевелиться.
   - Спокойно! Вы же знаете, что не вырветесь. Я поймал вас, моя птичка,
хотя это стоило мне больших усилий!
   - Как вам  удалось  найти  меня?  Как  вы  очутились  здесь,  в  этом
экипаже?
   Он улыбнулся и, не выпуская руки Гортензии,  поудобнее  устроился  на
сиденье.
   - Не буду пытаться представить себя умнее, чем я  есть.  Сегодня  мне
просто выпала сумасшедшая удача.
   Я ведь не думал, что турок уже успел вызвать вас  из  вашей  норы.  Я
просто вышел прогуляться в сад Тюильри, и вдруг, о чудо! Появляетесь вы!
Если вы хотели остаться незамеченной, то я не понимаю, как эта неудачная
мысль пришла вам в голову: делать реверансы королю да еще на виду  всего
города провожать его до самого дворца? Мне оставалось  лишь  последовать
за вами и запастись терпением. Вы что-то долго оставались во дворце...
   Его прервал голос кучера. Он остановил фиакр и крикнул:
   - Эй, почтенный! Вот и бульвар! Что дальше?
   - Отвезите нас на улицу Сен-Луи! - крикнул ему Батлер.
   - Так мы не едем в Сен-Манде?
   - Вот где вы, оказывается, прятались, - воскликнул Батлер с  улыбкой,
делавшей его похожим на волка, потом громче кучеру:
   - Нет, туда нам больше не надо.
   - Но мне надо! - крикнула Гортензия. - Эй, кучер! Делайте, что я...
   Рука судовладельца грубо зажала ей рот, заглушив конец фразы.  Другой
рукой он крепко прижал ее к себе.
   - Будем делать, что я скажу, - приказал он. - Нам надо поговорить,  и
я предпочитаю, чтобы это было в спокойном месте.
   - А разве в карете недостаточно спокойно? - с негодованием  возразила
Гортензия. - Говорите скорее, что вы хотели мне сказать,  и  покончим  с
этим!
   - О, нескольких минут мне не хватит. Вы очень приятно прокатили  меня
на корабле, дорогая.., мадам Кеннеди. Теперь я прокачу вас  в  карете  и
отвезу куда мне вздумается. В  ваших  же  интересах  выслушать  меня.  В
ваших, и особенно вашей подруги, этой  премилой  мадемуазель  Ромеро,  у
которой и правда оказалось такое звучное имя римской патрицианки.  Я  же
говорил, что она похожа на императрицу. Ну а вы? Как ваше настоящее имя?
   Она в изумлении, которое и не пыталась скрыть, уставилась на него.
   - Вам оно до сих пор  неизвестно?  Вопреки  всему,  что  вам  удалось
сделать?
   - Увы! Один из "братьев" помог мне за деньги отыскать вашу подругу  и
упрятать ее за решетку. Но он знал лишь ее.  Знал,  что  в  Бретань  она
ездила в сопровождении подруги, но ему так и не удалось узнать имя  этой
таинственной дамы. Слуги с улицы Бабилон немы  как  рыбы.  Что  касается
вашей дражайшей Фелисии, хотя я и навещал ее в тюрьме, мне  не  удалось,
несмотря на все угрозы, вырвать у нее ни одного словечка.
   Она ограничилась тем, что плюнула мне в лицо...
   - Как бы мне хотелось сделать то же самое, - сквозь зубы  проговорила
Гортензия. - Итак, вы издевались над ней, проникнув в одиночную  камеру?
В то время как ее содержат там в  строжайшей  тайне?  Значит,  теперь  в
королевскую тюрьму может проникнуть кто попало?
   - Мы живем в беспокойное, смутное время,  еще  нигде  не  установился
надлежащий порядок. Вы представить себе не  можете,  чего  сейчас  можно
добиться за горсть золотых монет! Но  оставим  это,  ведь,  благодарение
богу, я нашел вас.
   - Не  примешивайте  бога  к  вашим  грязным  преступлениям,  господин
Батлер. Поверьте, не всегда будет по-вашему.
   - Может быть, а пока я хозяин положения и воспользуюсь этим. Вот мы и
приехали!
   Рукояткой трости он постучал в окошечко, окликая кучера.
   - Остановитесь у следующего дома и позвоните у ворот. Нам откроют,  и
вы въедете во двор.
   Ворота, заскрипев, открылись, карета запрыгала по неровной  брусчатке
двора, который мостили, видимо,  во  времена  Людовика  XIV,  и  наконец
остановилась.
   Лакей, которого Гортензия запомнила еще  в  Морле,  открыл  дверцу  и
опустил подножку. Патрик Батлер  спрыгнул  на  землю,  протянул  руку  в
перчатке, помогая Гортензии выйти из кареты. Она увидала, что  находится
во  дворе  старинного  особняка.  И  дом,  и  двор  имели  вид  довольно
запущенный, по стенам змеились трещины.
   Пожухшая от холода трава пробивалась сквозь брусчатку.
   Батлер, не отпуская руки Гортензии, повел ее в дом, они поднялись  по
лестнице с истертыми и расшатанными каменными ступенями.
   - Я получил этот дом в наследство в прошлом году, - пояснил он.  -  У
меня пока не было ни времени, ни желания, честно говоря, привести его  в
порядок. Но в данный момент он мне очень пригодился.
   Пропустив вперед Гортензию, он толкнул дверь, затем  пинком  затворил
ее.
   - Ну вот,  -  сказал  он  со  смехом,  показавшимся  молодой  женщине
отвратительным, - здесь мы сможем спокойно побеседовать. Снимайте  манто
и шляпу, чувствуйте себя как дома. Здесь вам не будет холодно.
   Действительно, в старинном камине ярко пылал огонь. Гортензия подошла
к камину, однако приглашению снять манто  не  последовала.  Эта  комната
оказалась не гостиной, как  она  подумала  сначала,  а  самой  настоящей
спальней,  причем  готовой  к  приему  гостей,  поскольку  постель  была
разобрана.
   Взгляд Гортензии, лишь скользнув по старинной кровати с  колоннами  и
пологом с поблекшей вышивкой, обежал комнату. Она была  убрана  по  моде
эпохи жеманниц, с чудесными деревянными панелями, на которых кое-где еще
виднелась позолота, но и на стенах, и на обивке  мебели  время  оставило
свои разрушительные следы, кроме того, несмотря на веселый огонь камина,
в комнате чувствовался слабый запах плесени.
   Окончив осмотр. Гортензия остановила холодный взор на Батлере.
   - С нашей последней встречи ваше воспитание нисколько не  улучшилось,
- презрительно заметила она. - Вам бы должно быть известно, что даму  не
принимают в спальне. Этот особняк представляется мне достаточно большим,
чтобы в нем нашлась хоть одна гостиная.
   - Их здесь четыре, но все еще более обветшалые, чем  эта  комната.  А
потом.., для того разговора, который у  нас  состоится,  милая  дама,  -
добавил он с особым упором на слове "дама", - эта комната представляется
мне весьма  подходящим  местом.  Кстати,  не  на  такую  ли  комнату  вы
намекали,  когда  обещали  приехать  ко  мне  в   Брест?   Вспомните-ка!
Вспомните,  как  благосклонно  вы  принимали  мои  ухаживания..,  и  мои
признания в любви! Вы ведь знали, что я вас любил?
   Да что я говорю? Я просто был  от  вас  без  ума  и  готов  на  самые
безрассудные поступки, чтобы добиться взаимности. Ну же! Вспомните,  что
я вам сказал однажды! Я говорил, что готов отправиться в  замок  Торо  и
занять там место  человека,  которого,  по  всей  видимости,  вы  хотели
освободить взамен одной только ночи любви! А вы?
   Разве вы не клялись, что  не  знаете  никакого  узника  и  никого  не
собираетесь освобождать?
   - Мы действительно никого не освободили, - устало ответила Гортензия.
   Никогда еще она не чувствовала себя так мерзко, она кляла себя за то,
что согласилась сыграть эту роль  в  надежде  помочь  Фелисии  вызволить
любимого брата.
   Каждый упрек Батлера был ею вполне заслужен, и  никогда  еще  она  не
чувствовала себя такой униженной.
   Судовладелец своим смехом отвлек ее от горьких размышлений.
   - Я прекрасно знаю, что вы никого не освободили, но лишь потому,  что
он умер раньше, не так ли?
   Его звали Джанфранко Орсини,  князь  Орсини!  О,  не  удивляйтесь,  я
хорошо знаком с комендантом замка.
   Мне не составило труда узнать, что произошло той самой  ночью,  когда
вы должны были бы нестись по дороге в Брест  на  свидание  со  мной.  Вы
любили  этого  князя,  ведь  так?  Ради  него  вы  согласились  на   эту
малопочтенную роль?
   - Да, ради него! Но я его не любила.
   - Расскажите кому-нибудь еще!
   - Мы не были с ним даже знакомы. Но я поступила так ради  его  сестры
Фелисии, которую я люблю как родную. Мы  вместе  росли,  и  я  не  могла
отказать ей в помощи. Ее брат - единственное существо на земле, кого она
любила, не считая меня.
   Батлер прошелся по комнате, под его ногой  жалобно  скрипнули  планки
узорного паркета. Он швырнул в угол шляпу, снял пальто и бросил  его  на
стул. Страсть, пылавшая на его лице, когда он осыпал Гортензию упреками,
казалось, остыла. Он совершенно спокойно подошел к ней так  близко,  что
она почувствовала вновь  легкий  запах  английского  табака  и  вербены,
исходивший от него.
   - Должно быть, вы  действительно  очень  любите  ее,  моя  прекрасная
незнакомка, если согласились на эту жалкую роль. А может, вы всего  лишь
хорошая  комедиантка,  актриса?  Среди  них  попадаются  прехорошенькие,
вполне способные  сыграть  роль  знатной  дамы.  Вы  были  неподражаемы,
изображая ирландскую леди. Думаю, что уже говорил вам  это,  потому  что
обмануть меня трудно. Итак, с каких подмостков вы спустились? Из  какого
балагана?
   Терпеть его насмешки было выше  ее  сил.  Какая  разница,  если  этот
человек узнает ее имя, если ему все равно уже было известно,  кто  такая
Фелисия? Ему ничего не стоило разыскать и ее.
   - Я графиня де Лозарг, Гортензия де Лозарг. Вдова и  мать  маленького
сынишки. Теперь вы знаете правду. О, только не напускайте на  себя  этот
самодовольный  вид!  Вы  решили,  что  уязвили  мою   гордость?   Ничего
подобного! Я все равно собиралась открыть вам свое имя.  Я  должна  была
это сделать.
   - Вы должны мне еще кое-что, дорогая моя. Но, признаюсь,  я  доволен.
Гортензия... Какое красивое имя!
   В моем саду этих цветов  как  травы  по  весне.  Помните  мой  дом  в
Дурдифе? В тот день гортензии были голубыми, как ваше платье, как  небо.
Вы еще любовались ими...
   Он опять отошел от  нее.  Гортензия  по-прежнему  осталась  стоять  у
камина,  гордость  не  позволяла  ей  даже  присесть,   хотя   усталость
сказывалась все сильней.
   Подойдя к массивному столу с витыми ножками, Батлер сел  на  краешек,
болтая ногой и с улыбкой глядя на нее.
   - Вы были так прекрасны тогда, а я.., я просто с ума сходил.  Но  мне
кажется, что сейчас вы еще прекраснее.
   - А вы окончательно потеряли рассудок, если  стали  сводить  счеты  с
безвинной женщиной. "
   - Ну, не такой уж безвинной! Она заставила вас так низко поступить со
мной. Она поплатилась за это, как поплатитесь и вы.  Вы  не  выйдете  из
этой комнаты, пока не отдадитесь мне!
   Гортензия отпрянула как от удара и оперлась о каминную доску.
   - Вы сами не понимаете, что говорите, - упавшим  голосом  проговорила
она. - Умоляю, отпустите меня! Признаю, что страшно  оскорбила  вас,  но
умоляю, простите меня. Вот уже сколько времени вы мстите Фелисии и мне.
   - Что касается вас, то ваши муки длятся чуть больше часа, -  возразил
Батлер, вынимая из  кармана  большие  золотые  часы.  -  Полагаю,  этого
маловато. Я настаиваю, чтобы вы заплатили свой долг за то, что  когда-то
заставили меня влюбиться в вас.
   - Но вы же не любите меня! - вскричала Гортензия. Ее  страх  сменился
гневом. - О какой любви  можно  говорить,  чтобы  вот  так  хладнокровно
требовать от меня подобную вещь? Когда искренне любишь...
   - Тогда вас водят за нос. Ладно, допустим, я не люблю вас. Зато желаю
вас еще больше, чем  раньше.  Поверьте,  это  уже  немало.  Я  поклялся,
слышите вы? Поклялся, что овладею вами в тот же день,  как  отыщу.  А  я
никогда не  нарушал  слова,  особенно  данного  самому  себе.  Смотрите,
постель готова  и  ждет  вас...  Через  минуту  принесут  вкусный  ужин,
шампанское. Я зажгу все свечи, что есть в этой комнате, чтобы у нее  был
праздничный вид... - Подкрепляя слова делом, он взял из камина головню и
принялся зажигать свечи, расставленные по  всей  комнате:  на  столе,  в
изголовье кровати, на камине... Комната, начинавшая уже было погружаться
во тьму, ярко осветилась. -  Я  хотел  бы  зажечь  здесь  солнце,  чтобы
видеть, как наслаждение томно смежит вам ресницы...  Я  не  хочу,  чтобы
малейшая тень скрывала вашу красу, когда я обнажу ее мгновение спустя. Я
столько мечтал об этом теле, а вы хотите лишить меня удовольствия.
   - Да вы просто сумасшедший! -  вскричала  Гортензия,  напуганная  его
сверкающим взором, который точно  был  взглядом  человека,  окончательно
лишившегося рассудка. - Я ни минуты здесь не останусь!
   Она бросилась к двери, но он, швырнув головню  в  огонь,  догнал  ее,
обхватил руками и оторвал от двери, за  ручку  которой  она  ухватилась.
Началась борьба.
   Гортензия отчаянно вырывалась, пустив  в  ход  все  имевшееся  у  нее
оружие: ноги, руки, ногти, - но  силы  были  слишком  неравны.  Железные
мускулы  Батлера,  натренированные  годами,  проведенными  на  кораблях,
быстро  справились  с  обессилевшей  женщиной.  Мгновение   спустя   она
оказалась распростертой на постели, придавленная тяжестью  навалившегося
на нее тела.
   Батлер крепко сжимал ей запястья, чтобы удержать ее ногти подальше от
своего лица.
   - Настоящая дикая кошка! - сказал он, смеясь. - Но мне даже нравится,
при  условии,  что  это  не  будет  продолжаться  слишком  долго...   Вы
исцарапали  меня,  моя  прелесть,  моя...  Гортензия!  Никак   не   могу
привыкнуть к этому новому имени. Вы давно  поселились  в  моих  любовных
грезах под именем Люси. Ну что ж, это вносит в наши  отношения  прелесть
новизны. Посмотрим, состоит ли эта новая Гортензия из плоти и крови  той
Люси, что царила в моих снах.
   Он приник к ее губам долгим поцелуем,  в  котором  не  было  и  следа
грубости, зато была умелая ласка, удивившая  молодую  женщину.  Она  еще
больше окаменела. Если этот человек понимал толк в ласках, он становился
еще более опасным. Настолько опасным, что, несмотря на мелькнувшее у нее
искушение, она не ответила  на  этот  поцелуй.  Она  сама  не  могла  бы
сказать, из каких темных глубин ее существа возникло это искушение.
   Он со вздохом разочарования отпустил ее.
   - Нет, Люси была лучше! Вы просто кусок льда, дорогая моя!
   - А на что вы рассчитывали? Женщина, которую насилуют, вряд ли  может
быть приятным партнером...
   - Не будьте так  уверены.  В  насилии  есть  своя  горькая  сладость.
Бывает, что  оно  заканчивается  гораздо  приятнее,  чем  начиналось.  Я
прикажу сейчас подать шампанского и ужин. Это поднимет вам настроение.
   Он направился к звонку, висевшему у камина. По  дороге  он  поднял  с
ковра сумочку Гортензии, оброненную в борьбе и раскрывшуюся.  Содержимое
ее высыпалось, в том числе и свернутый лист бумаги,  которую  Батлер  не
преминул прочитать.
   - Так вот чего вы  добивались  у  короля!  -  рассмеялся  он.  -  Мои
поздравления! Прекрасная работа. Я, заметьте, был готов к чему-то в этом
роде. Эта странная встреча в Тюильри, королевский эскорт и столь  долгое
ожидание, пока я не увидел, как вы  выходите  из  дворца...  Значит,  вы
собирались отнять у меня главное оружие? И вы выиграли бы бой,  а  я  бы
даже ни о чем не догадался? Вы, наверное, собирались  поскорее  убраться
из Парижа?
   - Это еще не  решено,  -  поспешила  заверить  Гортензия,  испуганная
нотками закипающей ярости, которые она уловила в  его  голосе.  -  Прошу
вас, отдайте мне бумагу. Вы должны понять, как я ею дорожу!
   - Как бы не так, я и не собираюсь ее вам возвращать.
   - Умоляю  вас,  Фелисия  и  так  слишком  долго  страдала.  Дайте  ей
вернуться к жизни! Вам это письмо ничего не даст. Ведь я была  у  короля
не одна...
   - Но если  вы  не  явитесь  завтра  в  Ля  Форс,  освобождение  будет
отсрочено? Как мне хочется бросить бумагу в огонь!
   - Нет!
   Вопль Гортензии прозвучал так пронзительно, что его,  наверное,  было
слышно во всем доме. Лицо молодой женщины залил лихорадочный румянец.
   - Что вы хотите за эту бумагу? - охрипшим голосом спросила она.
   Он улыбнулся своей волчьей улыбкой. Королевское помилование трепетало
у него в кончиках  пальцев  от  жара  камина.  Еще  чуть-чуть,  и  пламя
уничтожит драгоценное письмо, плод стольких усилий! Все  надежды  пойдут
прахом, так как повторного помилования будет добиться почти невозможно.
   - Что вы хотите взамен? - повторила она.
   - Ничего более того, что я уже сказал. Я  хочу  вас.  -  Раздавленная
страхом и стыдом, Гортензия опустила голову, отчаянно гоня от себя образ
Жана, чтобы думать только о Фелисии, томящейся  в  тюремном  застенке  в
ожидании освобождения, которое, может быть, никогда уже не придет...
   - Что ж, будь по-вашему, - вздохнула она. - Я не буду сопротивляться.
Только, ради всего святого, уберите бумагу подальше от огня!
   Батлер улыбнулся еще шире, его зеленые глаза сверкнули торжеством.
   - Вы правы, эта бумага действительно