ицы не скрипнули. Внезапно он бросился на лежащую женщину  и  занес
над ней нож:
   - Ни слова, ни звука, иначе ты умрешь, дрянь!
   Если ты позовешь...
   - Никого я не стану звать, - спокойно  ответила  Фелисия,  как  будто
вела в гостиной светскую беседу, - но я все же хотела бы знать,  что  вы
здесь делаете.
   Нож Батлера находился в опасной близости от горла Фелисии.
   - Слишком много слов! Просто отвечай на мои вопросы! Где Гортензия?
   - Не знаю. И, убив меня, вы все равно ничего не узнаете.
   - Зачем мне сразу  убивать  тебя?  Я  знаю  способы  заставить  людей
разговаривать. Что, если я выколю этот хорошенький черный глазик?
   - По-моему, хватит! - Мармон выскочил из-за ширмы,  с  шумом  повалив
ее. В то же время Тимур как тигр бросился на Батлера  и  вырвал  у  него
нож. Но даже безоружный, Батлер не стал менее опасен, его руки обхватили
шею Фелисии и начали душить  вопреки  усилиям  Тимура  оторвать  его  от
кровати. Тогда, схватив с  ночного  столика  подсвечник,  турок  ударил.
Человек повалился на молодую женщину.
   - Ах, уберите его, - застонала она, - я задыхаюсь...
   Тимур сбросил потерявшего  сознание  Батлера  на  пол,  Мармон  зажег
свечи, а Фелисия, слегка покачиваясь, поднялась с кровати.
   - Боже, как же я испугалась! - призналась она.
   - Почему же ты не разрешила нам тотчас вмешаться, госпожа  принцесса?
- проворчал Тимур.
   - Потому что я хотела проверить,  правильны  ли  мои  рассуждения,  -
ответила молодая женщина, потирая горло.
   - После таких проверок нетрудно попасть  на  кладбище,  -  с  упреком
сказал  Мармон.  -  Найдется  ли  у  вас  выпить  чего-нибудь  крепкого?
По-моему, мы все в этом нуждаемся.
   - Принеси коньяк, Тимур! - приказала  Фелисия,  опускаясь  на  колени
возле Батлера. На голове его была страшная рана, но он еще дышал.  -  Ты
здорово постарался.
   - Если бы не мое старание,  ты,  хозяйка,  была  бы  уже  мертва  или
одноглаза.
   - Он мертв? - спросил Мармон.
   - Нет, но серьезно ранен, по-моему.
   - Тогда самое простое - это завершить начатое, - заявил Тимур,  вновь
хватаясь за подсвечник.
   - Я же отправила тебя за коньяком. Что будем с ним делать, друг  мой?
- добавила Фелисия, достав платочек и приложив его к ране. - Мы не можем
доставить его в таком состоянии в полицию, как мы задумали.
   - Ах, чувствительная душа! - усмехнулся  Мармон.  -  Однако  придется
поступить именно так, пригласив прежде доктора.
   - Здесь недалеко живет один. Я пошлю Тимура.
   В этот момент вошел Тимур с  коньяком,  и  Фелисия  и  ее  кавалер  с
удовольствием выпили изрядную порцию.
   Тимур разбудил слуг - дальше скрывать случившееся было невозможно - и
отправился за доктором.
   Доктора Хофмана, поселившегося несколько лет  назад  на  Херренгассе,
часто вызывали к себе герцогиня де Саган, Кински или князь Штаремберг, и
он знал, как вести себя с аристократами. Он  склонился  перед  Фелисией,
как будто она  была  королевой,  затем  тщательно  осмотрел  раненого  и
отсоветовал везти его в полицию.
   - У этого человека травма черепа. Он серьезно ранен и еще очень долго
не сможет отвечать на вопросы... если вообще сможет. С  другой  стороны,
люди барона Седлинского грубы, и не очень приятно видеть их у себя...
   - Вы что, хотите, чтобы он лечился здесь, у мадам? - спросил  Мармон.
- Он же чуть ее не убил!
   - Согласен, месье, поэтому самое лучшее перенести его ко мне, у  меня
две комнаты...
   - А почему бы не отправить его домой?  -  предложила  Фелисия.  -  Он
живет почти напротив  дворца  под  именем  месье  Ле  Гоффа,  слуга  его
отзывается на имя Морван.
   Доктор Хофман уставился на молодую женщину с неподдельным изумлением.
   - Так вы его знаете? Это не грабитель и не бродяга?
   - Да нет, доктор. Только остерегайтесь делать вывод, что наше хобби -
убивать соседей. Этот человек очень опасен.
   - Еще один довод в пользу того, чтобы отвезти  его  ко  мне.  За  ним
будут не только ухаживать, но и наблюдать. Но  если  вы  все  же  хотите
вызвать полицию, мне здесь больше нечего делать. Они займутся им на свой
манер. Если я правильно понял, он француз?  Их  не  очень  жалуют  после
Эсслинга и Ваграма. Полицейские зачастую излишне грубы, и я боюсь...
   - Вы не очень жалуете полицию, доктор? - спросила Фелисия.
   - Не очень, вы правы. Я слишком хорошо знаю их методы. В их лапах  он
завтра же умрет. В таком случае зачем было меня вызывать?
   Фелисия с симпатией  посмотрела  на  доктора.  Он  оказался  честным,
мужественным и очень ей понравился.
   - Успокойтесь, - сказала она, смягчая тон. - Я не вызову полицию и не
буду подавать жалобу. Дорогой герцог, - обратилась она к Мармону,  -  не
соблаговолите ли сообщить французскому  послу,  чтобы  он  занялся  этим
человеком и позаботился,  если  тот  выздоровеет,  о  его  выдворении  в
Бретань?
   - Если таково ваше желание...
   Лицо  молодого  доктора  осветилось  улыбкой,  и  он  стал  похож  на
подростка, счастливого оттого, что его поняли.  Он  был  из  тех  редких
людей, для которых близки и понятны страдания любого человека.
   - Вы добры и великодушны, мадам.
   - Не будьте излишне доверчивы, месье. Вы попытаетесь его вылечить?
   - По правде говоря,  не  знаю.  Это  зависит  от  того,  как  глубоки
повреждения.  Лечение  может  быть  длительным,  возможно,  он  потеряет
разум...
   - Ну, положим, разум он потерял давно. Сошел с ума от любви.
   - В таком случае он  еще  больше  заслуживает  сожаления.  А  теперь,
мадам, не отдадите ли вы распоряжение, чтобы раненого перенесли ко мне?
   Один из слуг сбегал к доктору Хофману домой  за  носилками.  Батлера,
который все еще был без сознания, уложили  на  них,  накрыли  одеялом  и
спустили  вниз.  Тимур  привел  его  слугу,  у  того  был   растерянный,
встревоженный вид.
   - Ты поможешь нам отнести твоего хозяина к доктору,  -  приказал  ему
турок. - И помалкивай, если не хочешь оказаться в полиции за соучастие в
покушении.
   Стоя на  балконе,  Фелисия  и  Мармон  провожали  взглядом  небольшой
кортеж, носилки несли медленно и осторожно, чтобы не ухудшать  состояние
раненого.
   - Надеюсь, на этот раз мы от него избавились, - вздохнула Фелисия.  -
Гортензия будет довольна: Батлер остался жив.
   - Да нет, у меня есть кое-какой опыт, я  знаю  эти  раны.  Редко  кто
выживает после них. Но я рад, что для вас все кончилось, - добавил он.
   - Скажите лучше - для нас, - улыбнулась Фелисия.  -  Теперь  вы  тоже
будете спать ночью дома, в своей постели.
   - Я бы с удовольствием предпочел ей кушетку в вашей малой гостиной. Я
сгибался на ней почти пополам, но был  возле  вас.  И  мне  казалось,  я
занимаю какое-то место в вашей жизни.
   - Оказанная вами услуга дает вам право на это место, и никто не смеет
у вас его отнимать, друг мой.
   Она подала маршалу руку, тот  страстно  прижался  к  ней  губами,  но
Фелисия через мгновение руку отняла.
   - А теперь возвращайтесь к себе. Я хочу наконец выспаться.  Приходите
завтра вечером...
   - Завтра? Я смогу... - Он рассмеялся.
   - К обеду, конечно, а вы о чем подумали?

Глава XI

ЗАГОВОР ЖЕНЩИН

   Находившаяся в деревенской  глуши  Гортензия  со  смешанным  чувством
грусти и облегчения узнала о том, как был  выведен  из  игры  тот,  кого
следовало называть ее врагом. Кокетка втайне порадовалась бы, что смогла
довести мужчину до такого безумия. Гортензия же лишь искренне сожалела о
столь  преступной  настойчивости  Патрика  Батлера,  который  не  просто
преследовал двух женщин, стараясь отомстить им, но еще и вообразил,  что
можно заставить полюбить себя вопреки всякой логике, и  в  конце  концов
дошел до насилия.
   - Проще было бы попытаться стать другом, а не вести  себя  как  дикий
зверь! - вздохнула она.
   - После всего того, что он нам обеим сделал, трудно даже  представить
себе, что он мог бы предложить нам дружбу,  -  ответила  Фелисия.  -  Он
намеренно избрал насилие, ибо это отвечало его характеру...
   - Может, он был бы другим, если бы я его любила?
   - По правде, я мало в это верю. Вспомните, что он говорил,  когда  мы
отправились к нему на прием: "Если хочешь заполучить женщину,  ты  этого
добьешься. Вопрос лишь во времени, терпении, ловкости, иногда в деньгах,
и только". Совершенно ясно сказано...
   - И он добился своего: он меня взял...
   - Не путайте. Он хитростью и силой овладел вашим телом, но он никогда
не смог бы завоевать вас. И, слава богу,  этот  ужасный  эксперимент  не
имел продолжения. Считайте это дурным сном и забудьте  об  этом,  как  я
постараюсь отныне забыть о своем пребывании в тюрьме.
   - А.., если он поправится! Вдруг такое случится?
   -  Признайтесь,  дорогая,  что  вас  отнюдь  не  прельщает   подобная
перспектива? Ну что ж, если он и поправится, то это будет не  скоро.  До
тех пор мы сумеем исчезнуть. Во всяком случае, я на это надеюсь...
   - Вы думаете? - спросила растерянно Гортензия. - Иногда мне  кажется,
что мы здесь навечно...
   - Душа моя, я вижу, что вы  ужасно  хотите  вернуться  домой.  Трудно
сказать, но я вам обещаю, что мы сделаем все, чтобы  поскорей  выполнить
нашу миссию. Признаюсь, что и я, и Пальмира жаждем уехать.
   После смерти Дюшана земля горит у нас под ногами.

***

   Герцог Рейхштадтский все свое время посвящал  полку.  Он  выходил  из
казарм Альслергассе лишь во главе солдат, и если до сих пор с  ним  было
трудно встретиться, то теперь он стал недосягаем.  Это  страшно  сердило
Фелисию. Она не понимала, почему после неудачной попытки спасения  принц
больше не попытался вступить с ними в контакт.  А  ведь  он  должен  был
знать об их преданности.
   - Он получил белый мундир, горстку солдат  и  успокоился!  -  ворчала
она. - Он все еще ребенок, которому достаточно получить игрушку...
   Графиня Камерата, появившаяся на пороге, возразила ей.
   - Не думаю, что это так, - сказала она. - В душе он всегда  оставался
солдатом, и я искренне верю, что, занимаясь военным  делом,  он  готовит
себя к роли монарха...
   - Как простой командир батальона? - возразила Гортензия. - Не вижу  в
этом ничего привлекательного...
   - Прежде чем стать генералом, а  затем  императором  Наполеоном,  его
отец прошел по лестнице низших чинов, - сказала  в  свою  очередь  Мария
Липона. - Мальчик знает об этом и старается самоутвердиться...
   Женщины завтракали  в  саду  под  липами  возле  домика  виноградаря.
Фелисия и Гортензия подружились с графиней, о которой говорили, что  она
была  единственным  мужчиной  в  семье  Бонапартов.  Римская  княгиня  и
племянница императора во многом походили друг на друга. Обе жили в Риме,
и у них было много общих друзей. Обе обладали  авантюрным  характером  и
любили фехтовать и с первого взгляда полюбили друг друга.
   - Они обе настоящие амазонки, - заключила Мария Липона. - С  ними  мы
вполне можем обойтись без мужчин...
   - А все-таки признайтесь, что настоящий сильный  мужчина  нам  бы  не
помешал, - возразила Леона Камерата. - Во всяком случае, у нас  было  бы
больше шансов заинтересовать моего прекрасного кузена. Я знала, что этой
зимой его сотрапезником был этот предатель Мармон...
   - Не говорите дурно о Мармоне, - вмешалась Фелисия. - Он  стал  нашим
другом и.., подходящим участником заговора.
   - Вам не удастся убедить меня в его честности.
   Просто он влюблен в одну из вас...
   Было так приятно сидеть в тени лип и болтать.
   А вся Вена раскинулась у них под ногами.
   Вот уже несколько дней, как в Вене стояла ужасная жара. Жители города
спасались от зноя за закрытыми ставнями, а богатые уезжали на природу, в
свои летние дома, ближе к воде  и  лесам.  Однако  Фелисия  и  Гортензия
отвергли  приглашение  Марии  погостить   подольше   в   Кобенцле.   Они
предпочитали оставаться в городе, готовые ко всяким неожиданностям.  Это
позволяло им также поддерживать связь с  Мармоном,  которого  не  желала
видеть Камерата. А он был лучшим источником  информации  для  Фелисии  о
передвижениях шестидесятого венгерского пехотного полка и  его  молодого
командира.
   Вечером, когда они вернулись в  город,  обе  были  поражены  каким-то
странным  спокойствием  на  улицах,  все   еще   изнывающих   от   зноя.
Шенкенштрассе была почти пустынна, а дворец  Пальм  напоминал  мавзолей.
Герцогиня де Саган отправилась  на  лето  в  Богемию,  в  свое  поместье
Ратиборзац, возле Наода. Но  толстые  каменные  стены  дворца  сохраняли
приятную  прохладу  внутри,  и  тишина,  царившая  там   после   отъезда
герцогини, делала пребывание в нем очень приятным.
   Как всегда, вечером пришел Мармон, чтобы выпить стаканчик портвейна -
он привык к этому в Англии - и рассказать свежие новости.  Новости  были
зловещими, заставившими  содрогнуться  двух  молодых  женщин:  в  Польше
началась эпидемия холеры, и, по слухам, бедствие распространялось к югу,
в сторону Богемии и Австрии.  В  Балхаусплатц  поговаривают  о  создании
санитарного кордона от Черного моря к Адриатике. Во всяком случае,  если
эпидемия будет распространяться, придется уехать из Вены.
   - Эта  страшная  жара  способствует  распространению  заразы,  и  мне
хотелось бы, чтобы вы были в безопасности... - сказал Мармон.
   Фелисия прервала его:
   - Об этом не может быть и речи, пока мы не выполнили ту задачу,  ради
которой мы и приехали сюда.
   Как идут дела в Альслергассе?
   - Неважно. Принц слишком переутруждает себя.
   Сплошные марши, контрмарши, маневры. И все это  в  мундирах,  которые
совсем не рассчитаны на такую жару. Он в  них  задыхается.  Эрцгерцогиня
София пытается заставить его вернуться в Шенбрунн, где не  столь  жарко,
но он отказывается.
   - Пробовали ли вы встретиться с ним, как мы просили?
   - Конечно! Он принял меня, сидя в седле,  лишь  на  несколько  минут,
извинившись хриплым голосом, что не может уделить  мне  больше  времени.
"Служба прежде всего, - сказал он мне, улыбнувшись, - вы  должны  понять
это, господин маршал..." - Хриплым голосом? Что вы хотите сказать?
   - Да, именно  так.  Похоже,  что  у  него  ларингит,  оттого  что  он
постоянно выкрикивает команды. Он  кашляет,  и,  скажу  вам  честно,  он
показался мне очень бледным...
   - Говорят, что он бесконечно счастлив  оттого,  что  получил  военное
звание. Это правда?
   - Счастлив? Не думаю. Мне кажется,  он  старается  забыться.  Ему  не
хватает Прокеша...
   - Если нам грозит холера, это убьет его. Надо как можно скорее увезти
его отсюда, - сказала Фелисия. - Завтра  я  еду  в  Шенбрунн  и  попрошу
эрцгерцогиню Софию принять меня.
   - Вы с ума сошли! - в ужасе вскричал Мармон.
   - Ничуть! Вы же сказали, что она беспокоится.
   Если она действительно любит его.., а я этому  верю,  -  она  поможет
нам...
   - Но, Фелисия, - возразила Гортензия, -  вы  же  знакомы  с  этикетом
императорских дворов. Вы не можете попасть туда без приглашения.
   - А разве я ничего собой  не  представляю?  И  если  эрцгерцогиня  не
прикована к постели, то, уверяю вас, она меня примет.
   И, конечно, ей это удалось, ибо в подлунном мире еще не было дворцов,
императорских или каких-либо других, где отказались бы  принять  княгиню
Орсини, если она этого хотела.  Сначала  ее  встретил  блестящий  офицер
венгерской  гвардии,  затем  камергер,  одетый  в   черный,   отделанный
серебряным галуном мундир, и,  наконец,  фрейлина  в  пышном  платье  из
легкой тафты  красно-коричневого  цвета.  Подождав  три  четверти  часа,
Фелисия в сопровождении все той же фрейлины направилась в одну из  аллей
парка.
   Фелисии нравился дворец Шенбрунн, хотя она и была сильно  обижена  на
Австрию. Ей нравился длинный фасад светло-желтого цвета этого маленького
Версаля, менее внушительного, но более домашнего. Этот дворец  носил  на
себе отпечаток мечтаний и детских игр девочки Марии-Антуанетты и  музыки
великого Моцарта. Это был дом, построенный для жизни в мире и радости, и
хотелось бы видеть его  без  стражи,  несмотря  на  все  великолепие  ее
мундиров. Они напоминали о войне.
   Было раннее утро, жара пока не наступила, но густой туман,  окутавший
беседку,  стоявшую  на  возвышении  среди  ручейков  и  цветущих  клумб,
свидетельствовал о грядущем знойном дне.
   Выйдя из дворца, фрейлина повернула налево, в сторону сада наследного
принца, в центре которого возвышался фонтан с наядами. Обогнув его,  она
направилась к римским развалинам. Здесь был очень романтический  прудик,
окруженный водяными лилиями, а  посреди  там  и  сям  виднелись  крупные
кувшинки.
   За прудом возвышалась римская  арка,  превращенная  искусными  руками
архитектора в живописные развалины. Вот там  и  находилась  эрцгерцогиня
София. На ней было платье из белого муслина, в руке  она  держала  белый
широкий зонтик от солнца. Медленно  и  грациозно  она  прогуливалась  по
аллее, держа за руку маленького мальчика  в  светло-голубом  костюмчике.
Рядом шла гувернантка ребенка, державшая его  за  другую  ручку.  Сквозь
густую листву деревьев,  образовавших  зеленый  свод,  едва  пробивались
солнечные лучи. Ребенок, со светлыми вьющимися волосами,  которому  было
не больше года, что-то болтал и весело смеялся, ножки его ступали еще не
очень уверенно, и обе дамы  были  в  восхищении  от  него.  Но,  услышав
поскрипывание  гравия  под  ногами  приближающихся   дам,   эрцгерцогиня
обернулась, потом, быстро нагнувшись, взяла на руки  малыша  и  передала
его гувернантке.
   - Возьмите Франца-Иосифа,  баронесса,  и  уложите  его.  Ему  следует
отдохнуть.
   - Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество!
   Пойдемте, монсеньор!
   Эрцгерцогиня посмотрела  им  вслед,  потом  свободно  повернулась  и,
отпустив грациозным жестом фрейлину, подождала,  пока  Фелисия  закончит
свой глубокий реверанс.
   - Ах, княгиня, - сказала она наконец,  -  вы  обладаете  способностью
читать мысли на расстоянии. Мне очень хотелось вас видеть, просто  я  не
знала, как пригласить вас, чтобы не вызвать праздного любопытства.
   - Ваше Императорское Высочество смутили меня.
   Я не могла надеяться, что вы еще помните обо мне...
   София  рассмеялась,  и  этот  веселый  открытый  смех  преобразил  ее
серьезное лицо.
   - Боже, как вам не идет такое уничижение, дорогая! Вы ведь,  конечно,
знаете, что ваше лицо трудно забыть.  Но  раз  вы  попросили  разрешения
поговорить со мной, приступим к делу. Зачем вам надо было  увидеться  со
мной?
   Тогда Фелисия с чисто итальянской непосредственностью упала на колени
прямо посреди аллеи, ничуть не заботясь о своем вышитом  белыми  цветами
лимонно-желтом платье.
   - Ваше Императорское Высочество,  возможно,  догадывается?  Я  пришла
умолять вас помочь нам вернуть императора Франции.
   - Только Франции? А Италии?  Вы  удивляете  меня...  Но,  ради  бога,
встаньте! Если кто-то увидит вас в таком виде, то может подумать, что вы
совершили какое-то тяжкое преступление...
   - Почему преступление? Разве И не могу просить о милости?
   - Потому что здесь, при дворе, в котором властвует Меттерних, никогда
не выбирают простое объяснение. Но  пойдемте  к  пруду.  Там  нам  будет
прохладнее,  и  мы  будем  дальше  от  любопытных  ушей,  которые  могут
прятаться за деревьями... Тем более что у нас есть секреты.
   Они уселись на берегу пруда, и их пышные  юбки  напоминали  роскошные
светлые колокольчики. Они немного помолчали, вдыхая свежесть, идущую  от
воды  и  замшелых  камней  развалин,  прислушиваясь   к   щебету   птиц.
Эрцгерцогиня  сложила  свой  зонтик  и  кончиком  его  чертила  какие-то
непонятные знаки на песке. Фелисия, соблюдавшая этикет, не могла  начать
разговор первая. Наконец София сказала:
   - Почему вы решили, что я смогу вам чем-то помочь,  княгиня?  У  меня
мало власти. Император любит меня, но ведь в стране правит Меттерних,  -
проговорила она, не  стараясь  скрыть  свой  гнев,  проявляющийся  в  ее
дрожащем голосе. - Моя привязанность  к  Францу,  или,  если  хотите,  к
Франсуа, известна. За мной  следят,  поэтому  я  и  подума