- Ясно, ясно! Я все это хорошо знаю, но я знаю также и Язона.., его ревность, его неистовство. Он уже столько мне прощал: подумайте, до какой степени его любовь к возлюбленной Наполеона уязвила его строгую мораль, подумайте, что мне пришлось буквально продаться незнакомцу, чтобы спасти свою честь... Нет, друг мой.
     Это невозможно, я не смогу никогда! Только не это.., не требуйте от меня этого!
     - Будьте рассудительны, Марианна. Вы, же сами сказали:
     Язон так любит вас.., что простит все.
     - Только не это! Конечно, он не упрекнет меня, он., поймет или сделает вид, что понял, чтобы не доставлять мне огорчений Но он отдалится от меня! Между нами навсегда останутся отвратительные картины, которые я вам описала, и то, что ему не скажу я, дополнит его воображение! Что касается меня, то я при этом умру от горя. Вы же не хотите, чтобы Я умерла, Аркадиус... Вы не хотите этого, скажите?
     Она дрожала, как лист осины, охваченная паникой, в которой ужас прошедших дней смешивался с отчаянием и мучительным страхом потерять свою единственную любовь.
     Аркадиус нежно обнял ее, подвел к креслу и усадил, затем, спрятав в ладонях ее похолодевшие руки, он опустился перед ней на колени.
     - Я ничуть не желаю вашей смерти, моя малютка, наоборот, я думаю только о вашем счастье! Конечно, вполне естественно, что вы боитесь сделать любимому человеку подобное признание, но что же вы скажете ему?
     - Я не знаю... Что князь похитил меня, заточил.., что мне удалось бежать! Я постараюсь что-нибудь придумать.., и вы постарайтесь вместе со мной, Аркадиус! Ведь вы такой хитрый, такой умный.
     - А если.., остался след.., живой? Что вы скажете?
     - Его не должно быть... Я не хочу, чтобы он был! И ничто не доказывает, что потуги того чудовища принесли плод. А если бы случилось так...
     - То?..
     - Я уничтожила бы его, даже поставив под угрозу мою жизнь.
     Необходимо избавиться от негодного плода. Я сделаю все для этого, если появится уверенность!.. Но Язон никогда не узнает обо всем этом! Я вам уже сказала, что предпочту умереть! Обещайте, что вы ничего ему не скажете, даже по большому секрету! Поклянитесь, если не хотите, чтобы я сошла с ума!..
     Она была в таком состоянии, что Жоливаль понял всю невозможность переубедить ее. Глаза ее горели от усталости и лихорадки, в голосе появились пронзительные нотки, свидетельствующие о крайнем нервном напряжении. Она напоминала натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть.
     - Клянусь вам, малютка! Успокойтесь, именем Бога прошу вас, успокойтесь! Теперь вам надо отдохнуть, выспаться.., прийти в себя!
     Рядом со мной вы в полной безопасности, никто не причинит вам зла... и я сделаю все, чтобы помочь вам как можно скорей забыть ваше ужасное приключение!.. Гракх и Агата, разумеется, здесь, вместе со мной. Я сейчас позову вашу горничную. Она уложит вас спать, и никто, обещаю вам, не потревожит вас никакими вопросами...
     Голос Жоливаля принял бархатную нежность. Он мурлыкал, утешал, успокаивал, действуя, как масло на бурлящую воду.
     Мало-помалу Марианна расслабилась, и когда чуть позже в комнату влетели, крича от радости. Агата и Гракх, они нашли ее тихо плачущей в объятиях Жоливаля. И эти слезы были уже благотворными.

ГЛАВА V

ОТ ГРЕЗ К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

     На другой день, перед вечером, Марианна, растянувшись на шезлонге у открытого окна, наблюдала, как два корабля входят в лагуну Лидо. У первого из них, более крупного, на верхушке грот-мачты развевался звездный флаг, но молодая женщина и без этой эмблемы знала, что корабль принадлежит Язону.
     Она догадалась об этом из-за сложных и противоречивых чувств, пробудившихся в ней, когда величественный бриг с четырехугольными парусами появился еще только белым пятном на горизонте...
     Солнце, сжигавшее целый день Венецию, заходило в расплавленном золотом хаосе за церковью Искупителя. Вместе с криками морских птиц посвежевший воздух проникал через окно, и Марианна с удовольствием вдыхала его, наслаждаясь хрупкой безмятежностью последних мгновений одиночества и невольно удивляясь этому, ибо тот, кого она ждала, был любимый...
     Через несколько минут он будет здесь, и, представляя его приход, его первый взгляд, первые слова, она трепетала от радости и содрогалась от беспокойства, настолько она боялась, что плохо сыграет роль, которую взяла на себя, и будет недостаточно естественной.
     Утром, когда она проснулась после почти двадцати четырех часов сна, Марианна почувствовала себя совсем хорошо, с облегченной душой и размякшим от отдыха телом, который благодаря Аркадиусу она получила в условиях неожиданного комфорта.
     Прибыв в Венецию, Жоливаль предпочел частную квартиру гостинице. Еще во Флоренции ему рекомендовали жилище синьора Джузеппе Даниеля, человека приятного и учтивого, любителя маленьких житейских радостей, который после падения Республики арендовал два этажа роскошного древнего дворца, построенного ) некогда для дожа Джованни Дандоло, давшего Венеции деньги, отчеканив прелиминарные золотые дукаты.
     Даниель, который много путешествовал и вследствие этого часто сожалел о скупости постоялых дворов и гостиниц его времени, загорелся идеей принимать здесь богатых постояльцев и окружать их роскошью и комфортом, доселе невиданными. Его мечтой стало превратить это благородное жилище в самую великолепную гостиницу всех времен, но для осуществления ее ему не хватало первого этажа, который он не мог снять, ибо его хозяйка, старая графиня Монцениго, яростно сопротивлялась его меркантильным проектам... <Ему пришлось ждать до 1822 года, когда он смог наконец основать Королевский отель Даниели, и в наши дни роскошнейший отель Венеции.>.
     Он утешился тем, что брал только тщательно отобранных постояльцев, которым уделял столько внимания, словно они были его лучшими друзьями. Два раза в день он навещал своих клиентов, сам или с дочерью Альфонсой, служившей переводчицей, беспокоясь об удовлетворении их малейших желаний. Естественно, он рассыпался мелким бесом перед княгиней Сант'Анна, несмотря на странность ее появления в мокром платье и на руках у драгуна, и отдал строгое распоряжение слугам о сохранении тишины во время ее отдыха.
     Благодаря ему Марианна смогла всего за один день поправить нанесенный ей вред и подставить лучам солнца гладкое и свежее, как цветок, лицо. Если бы ее память не была омрачена мучительными воспоминаниями, она чувствовала бы себя совсем чудесно!
     Как только очертания "Волшебницы" стали узнаваемыми, Жоливаль направился в порт, чтобы объявить Язону о прибытии Марианны и рассказать о ее приключении, по крайней мере передать ту версию, которую они сочинили вместе. Самое простое всегда лучше всего, и они остановились на следующем: Марианну похитили по приказу ее мужа, заперли под надежной охраной в неизвестном доме и держали в абсолютном неведении относительно судьбы, уготованной ей князем, без сомнения, оскорбленным, но, по-видимому, не торопившимся объясниться. Она знала только, что ее должны перевезти в какое-то таинственное место, но однажды ночью, воспользовавшись рассеянностью ее стражей, ей удалось бежать и добраться до Венеции, где ее встретил Жоливаль.
     Естественно, виконт приложил все усилия, чтобы придать рассказу о бегстве достаточную убедительность, а Марианна с утра столько раз повторяла свой урок, что знала его наизусть. Но она не могла избавиться от неприятного ощущения перед этой ложью, против которой восставала ее порядочность и правдивость.
     Конечно, эта басня была необходима, раз, по выражению самого Жоливаля, "всю правду лучше не говорить", особенно влюбленному, но Марианна не считала ее из-за этого менее позорной, поскольку она бросала тень на человека не только не виновного в ее мучениях, но еще и ставшего главной жертвой этой драмы. У нее вызывала отвращение необходимость превратить в безжалостного тюремщика несчастного, чье имя она носила и которого она, хоть и невольно, привела к гибели.
     Вместе с тем она также знала, что ради Язона она способна вынести все, даже ад недавних дней.., даже постоянную ложь.
     И она всегда знала, что в этом подлом мире за все надо платить, а за счастье больше, чем за что-либо другое, но при мысли, что ее счастье будет построено на лжи, ее охватывал суеверный страх перед судьбой, которая накажет ее за обман.
     Большое зеркало в украшенной цветами раме, висевшее на стене рядом с шезлонгом, отразило изящную женщину в белом муслиновом платье, искусно причесанную, но с глазами, таившими тревогу, которую не смогли прогнать ни отдых, ни уход.
     Она заставила себя улыбнуться, но улыбка не коснулась ее глаз.
     - Потому что у госпожи невеселый вид! Госпоже следует выйти на балкон. В этот час весь город тут, на набережной. И потом она увидит, как идет господин Бофор!
     Марианна подумала, что ведет себя глупо. Какой, действительно, у нее, съежившейся в шезлонге, должен быть жалкий вид, тогда как ей следовало гореть от нетерпения увидеть своего друга! Вполне естественно, что из-за ее усталости она отпустила Жоливаля одного в порт, но могло показаться странным ее желание остаться здесь, в укрытии, вместо того чтобы с нетерпением выглядывать, как это сделала бы любая влюбленная женщина.
     Бесполезно объяснять горничной, что она опасалась быть узнанной сержантом национальной гвардии или славным мальчиком, который так помог ей.
     Подумав о Зани, она ощутила угрызения совести. Мальчик, безусловно, присутствовал при ее схватке с Бениелли и, конечно, ничего не понял. И сейчас он должен спрашивать себя, с какой такой опасной особой он имел дело, и Марианна пожалела, что эта хорошая дружба оборвалась.
     Тем не менее она покинула свое место отдыха и вышла в лоджию, однако укрылась за украшавшими ее готическими колонками.
     Агата права: набережная Эсклавон под ней кишела людьми. Это напоминало непрерывную фарандолу, шумную и многоцветную, безостановочно снующую между Дворцом дожей и Арсеналом, являя необычайную картину жизни и веселья. Ибо Венеция побежденная, Венеция развенчанная, Венеция, оккупированная и низведенная в ранг провинциального города, от этого ничуть не стала менее несравненной Сиятельной.
     - Меньше, чем я! - прошептала Марианна, подумав о титуле, который она сама носила. - Гораздо меньше, чем я...
     Но неистовый водоворот толпы отвлек ее от меланхоличных мечтаний. Там, внизу, в нескольких десятках метров от нее, из лодки выпрыгнул мужчина и с опущенной головой бросился к дворцу Дандоло. Он был очень высокий, гораздо выше тех, кого он без церемоний расталкивал. С непреодолимой силой он рассекал толпу так же легко, как его корабль волны, и следовавшему за ним Жоливалю пришлось прилагать немалые усилия, чтобы не отстать. У него были широкие плечи, синие глаза, гордые черты лица и черные развевающиеся волосы.
     - Язон! - вздохнула Марианна, внезапно пьянея от радости. - Наконец ты!
     В одну секунду ее сердце сделало выбор между страхом и радостью. Оно отмело все, что не было озарено сиянием любви...
     И когда внизу Язон ворвался во дворец, Марианна, подхватив платье обеими руками, побежала к двери. Словно белая молния, она пронеслась по комнате, бросилась к лестнице, по которой ее возлюбленный поднимался через четыре ступеньки, и наконец с криком радости, больше похожим на рыдание, упала ему на грудь, смеясь и плача одновременно.
     Он тоже закричал, когда увидел ее. Он прокричал ее имя так громко, что благородные своды старого дворца зазвенели, освободившись от многомесячной тишины, когда они могли только мечтать о шепоте. Затем он схватил ее, поднял вверх и, не обращая внимания на сбежавшихся слуг, покрыл исступленными поцелуями ее лицо и шею.
     Стоя рядом внизу у лестницы, Жоливаль и Джузеппе Даниель смотрели задрав головы. Венецианец всплеснул руками:
     - Просто чудо! Que bello amore!
     - Да, - скромно подтвердил француз, - это настоящая любовь.
     Закрыв глаза, Марианна ничего не видела, ничего не слышала.
     Она и Язон замкнулись в сердце водоворота страсти, который отрезал их от остального мира.
     И вряд ли они услышали взорвавшиеся вокруг них рукоплескания.
     Зрители выражали на добром итальянском свое удовлетворение знатоков, для которых любовь была великим делом. Возбуждение достигло апогея, когда корсар, не отрываясь от губ Марианны, понес ее вверх по лестнице. Распахнутая нетерпеливой ногой дверь захлопнулась за ними под восторженные восклицания присутствующих.
     - Вы окажете мне честь выпить со мной бокал граппы за здоровье влюбленных? - широко улыбаясь, предложил Даниель. - Мне кажется, что там, наверху, в вас не очень нуждаются... А счастье, подобное этому, всегда праздник!
     - - Я с удовольствием выпью с вами... Но, рискуя вас разочаровать, я должен сейчас же побеспокоить эту нежную пару, ибо нам надо принять важные решения...
     - Решения? Какие решения должна принять такая очаровательная женщина, кроме выбора украшений?
     Жоливаль рассмеялся.
     - Вы удивитесь, мой дорогой друг, но туалеты занимают в жизни княгини очень незначительное место. Ну, смотрите, я говорил о решениях, а вот и причина для них.
     И в самом деле, на лестнице появился лейтенант Бениелли, затянутый в мундир и с рукой на эфесе сабли, но этот воинственный выход, безусловно, менее шумный, чем у Язона, немедленно заставил разбежаться любопытных слуг.
     Он подошел к беседовавшим мужчинам и четко козырнул.
     - Американский корабль вернулся, - объявил он. - Соответственно, мне необходимо немедленно увидеть княгиню. Должен добавить, что дело не терпит, ибо мы и так уже потеряли много времени!
     - Я вижу! Граппе придется подождать, - печально вздохнул Жоливаль. - Извините меня, синьор Даниель, но я должен проводить этого пылкого военного.
     - Peccato! Какая досада! - понимающе сказал тот. - Вы потревожите их. Не особенно спешите! Дайте им еще минутку! Я составлю компанию лейтенанту.
     - Минутку? Помилуйте! Для них минутка может значить часы!
     Они же не виделись почти шесть месяцев!
     Аркадиус, однако, ошибся. Едва Марианна позволила любви поглотить ее страхи и нерешительность, как уже пожалела об этом.
     Увидев любимого человека, она не смогла удержать порыв, вполне естественно бросивший ее в его объятия, порыв, на который он ответил страстно, даже слишком страстно! И в то время как он нес ее, шагая через две ступеньки, и затем неистово захлопнул за ними дверь, спеша уединиться с ней, Марианна внезапно обрела вновь все свое хладнокровие, так восхитительно потерянное перед этим.
     Она знала, что произойдет: сейчас Язон в любовном исступлении бросит ее на кровать, мгновенно разденет, и немного погодя она отдастся ему, ибо противиться Гурагану нежности, который обрушится на нее, она не сможет...
     Ну и вот что-то в ней начало восставать, что-то, еще не поддающееся сознанию, уходящее в глубину ее любви к Язону. Она до того любила его, что готова была отказаться от неистового желания, которое он ей внушал. И, словно при вспышке молнии, ей стало ясно, что она не может, не должна принадлежать ему, пока не рассеются терзавшие ее сомнения, пока не окажется, что усилия Дамиани были тщетны.
     Конечно, если смутная жизнь начала развиваться в тайне ее естества, было бы удобно, легко даже, навязать отцовство своему возлюбленному. Даже дурочке это запросто удалось бы с мужчиной, столь пылким и влюбленным! Но если Марианна отказывалась сказать правду об этих шести неделях исчезновения, она тем более не хотела одурачить Язона.., самым подлым образом! Нет! Пока она не получит полную уверенность, она не должна позволить ему вновь овладеть ею! Ни за что!.. Иначе они оба увязнут во лжи, рабой которой она останется всю жизнь! Но, Боже, как это будет трудно!
     Когда он, стоя посреди комнаты, перестал целовать ее и огляделся в поисках двери в спальню, она, крутнув бедрами, выскользнула из его объятий и стала на пол.
     - Господи, Язон! Ты сошел с ума.., да и я тоже.
     Она направилась к зеркалу, чтобы привести в порядок растрепавшуюся прическу, но он сейчас же последовал за ней, снова обнял и, спрятав лицо в ее волосах, рассмеялся.
     - Но я так надеюсь, Марианна, Марианна! Сколько месяцев я мечтал об этой минуте.., о минуте, когда я наконец впервые останусь наедине с тобой!.. Только двое, ты и я.., и ничего другого между нами, кроме любви! Не кажется ли тебе, что мы ее честно заслужили?
     Его теплый, чуть-чуть иронический голос стал хриплым, когда он раздвигал ее волосы, чтобы припасть губами к затылку. Марианна в восторге закрыла глаза, испытывая при этом невыразимые мучения.
     - Но мы же не одни! - снова освобождаясь, прошептала она. - Ведь здесь и Жоливаль, и Агата.., и Гракх, которые в любой момент могут войти! Этот отель просто общественное место!
     Ты разве не слышал на лестнице, как нам аплодировали?
     - Что за важность? Жоливаль, Гракх и Агата уже давно знают о нас все! Они поймут наше нетерпение и желание уединиться.
     - Они - да... Но мы находимся у иностранцев, и я должна уважать...
     Без сомнения разочарованный, он мгновенно возмутился, и в голосе его зазвучали язвительные нотки:
     - Что? Имя, которое ты носишь? Давненько я не слышал разговоров о нем! Но.., если верить тому, что мне сообщил Аркадаус, твоя деликатность в отношении мужа, засадившего тебя за решетку, просто бессмысленна!.. Что с тобой произошло?..
     Появление Жоливаля избавило Марианну от ответа, тогда как Язон нахмурил брови, безусловно находя неуместным это появление, которое доказывало правоту молодой женщины.
     Одним взглядом Жоливаль окинул сцену, увидел причесывающуюся перед зеркалом Марианну, а в нескольких шагах от нее Язона, явно недовольного, который, скрестив руки на груди и покусывая губы, посматривал на них. Улыбка виконта была шедевром приветливости и отеческой заботы.
     - Это всего лишь я, дети мои, и поверьте, в полном отчаянии, что нарушил ваше первое свидание. Но пришел лейтенант Бениелли.
     Он настаивает, чтобы его сейчас же приняли.
     - Снова этот невыносимый корсиканец? Чего он хочет? - возмутился Язон.
     - Я не успел спросить его, но похоже, что дело серьезное.
     Марианна живо вернулась к своему возлюбленному, обняла за шею и закрыла ему рот поцелуем, предупреждая протест.
     - Аркадиус прав, любовь моя. Нам лучше повидаться. Я обязана ему многим. Без него я сейчас, вероятно, лежала бы на дне лагуны. Выслушаем хотя бы, что он хочет нам сказать.
     Средство оказалось чудодейственным. Моряк сразу успокоился.
     - Вот дьявол настырный! Но раз ты так хочешь... Позовите эту отраву, Жоливаль!
     Говоря это, Язон повернулся, поправляя свой темно-синий костюм с серебряными пуговицами, плотно облегавший его худое мускулистое тело, и отошел к окну, перед которым стал спиной с заложенными за нее руками к ожидаемому нежелательному посетителю.
     Марианна с нежностью проводила его взглядом. Она не знала причины такой антипатии Язона к ее телохранителю, но достаточно хорошо познакомилась с Бениелли и легко догадалась, что тому потребовалось не так уж много времени, чтобы довести американца до высшей степени раздражения. Тем не менее, раз Язон явно решил не вмешиваться в разговор, она позволила войти лейтенанту, чей вход и отрывистое приветствие получили бы одобрение у самого педантичного воинского начальника.
     - С разрешения вашего светлейшего сиятельства я прибыл, сударыня, чтобы откланяться. Сегодня вечером я возвращаюсь к господину герцогу Падуанскому. Могу ли я передать ему, что все дела отныне улажены и ваше путешествие в Константинополь началось счастливо?
     Марианна не успела ответить... Позади нее ледяной голос заявил:
     - Я сожалею, но должен сказать, что не может быть и речи о поездке госпожи в Константинополь. Она завтра отплывает со мной в Чарлстон, где сможет забыть, надеюсь, что женщина создана, по мнению некоторых, только чтобы играть роль пешки на политической шахматной доске! Вы можете отправляться, лейтенант!
     Ошеломленная грубостью этого выступления, Марианна переводил