братилась она к мужу.
     - Отойди, - король отстранил жену.
     - Нет, никогда! - королева вновь прикрыла собой сына.
     А тот, выглянув из-за плеча матери, крикнул, глядя отцу в глаза:
     - Ты не король, ты раб этой женщины!
     - Ты ничего не понимаешь, ты еще слишком мал, - король тяжело развернулся и пошатываясь, как пьяный, двинулся к двери. Услужливый слуга распахнул ее, и король исчез за ней.
     - Зачем ты это сказал? - королева схватила сына за руки.
     - Но ведь кто-то же должен был ему это сказать, почему не я?
     - Потому что он твой отец и он король.
     - Нет, он не король, король так никогда не поступает, король всегда со своей армией, а он бросил войска, бросил своих министров и все свое время отдает только этой презренной женщине.
     - Замолчи, замолчи, мой мальчик, - королева прикрыла ладонью рот сына.
     А тринадцатилетний Витторио смотрел, как по щекам королевы бегут крупные слезы.
     - Мама, мама, - воскликнул он, - я никогда не буду таким как он!
     - Не загадывай вперед, Витторио, жизнь очень страшна, и она часто ставит человека в такие ситуации, что он не волен выбирать, как ему поступать.
     - Нет, мама, если у человека есть воля, он всегда примет правильное решение, отказавшись от всего во имя блага своего народа и королевства.
     - Ты хорошо говоришь, мой мальчик, но не надо быть настолько самонадеянным, никто не знает своего будущего, никто над ним не властен, кроме господа Бога.
     Констанция открыла глаза и попыталась приподняться. Она увидела склонившегося над склянкой с лекарством старого доктора Тибальти.
     Услышав шорох, тот обернулся.
     - Графиня, лежите тихо, - предупредил старый лекарь, приложив палец к губам, - вам нельзя разговаривать, нельзя волноваться.
     - Где король? - прошептала Констанция.
     - Он где-то внизу, графиня, скоро будет.
     - Сколько времени, доктор, я уже больна?
     - Около месяца, графиня, но ваши дела уже пошли на поправку. Я понимаю, что вам плохо, что язвы ужасно зудят, но надо терпеть.
     - Это невыносимо, доктор, - комкая простыни, прошептала Констанция, - мое тело будто горит в огне, будто бы кожа лопается и все зудит, будто бы я разрываюсь на тысячи частей.
     - Успокойтесь, успокойтесь, графиня, вот, выпейте, - старый лекарь поднес графине склянку с какой-то темно-коричневой жидкостью.
     Графиня, зажмурив глаза, в три глотка выпила.
     - Какая гадость, - прошептала она.
     - Да-да, графиня, это яд. Понимаю, что пить такое неприятно, но это единственное, что может вам помочь.
     - Мне ничего не может помочь, доктор, все мое тело горит. Дайте мне зеркало, я хочу посмотреть на себя. Доктор огляделся по сторонам.
     - Нет, графиня, вам не стоит смотреть на себя, пока еще не стоит.
     - Что, я так ужасна?
     - Нет, графиня, я бы этого не сказал, но болезнь есть болезнь, и она делает свое дело.
     - О, ужас! Наверное, я выгляжу страшнее смерти, наверное, в гроб кладут краше.
     - Нет, графиня, вы выглядите вполне сносно, если учесть, чем вы больны.
     - Боже, почему все мое тело горит, почему все так чешется, я просто схожу с ума! - графиня принялась яростно, ногтями скрести плечо, срывая еще едва затянувшиеся язвочки.
     - Нет-нет, графиня, ни в коем случае! - старый лекарь бросился к больной и попытался удержать ее за руки.
     - Если вы будете это делать, то вы навсегда обезобразите свое тело, навсегда.
     - Но я не могу удержаться, доктор, не могу!
     - Терпите, графиня, терпите, я вас умоляю. Если король увидит, он мне не простит.
     - Где он? Где? - скрежеща зубами, произнесла Констанция.
     - Скоро будет, наверное, у него совет, возможно, прибыли министры и военачальники.
     - Совет? Министры? А что, разве не кончилась война?
     - Да нет, графиня, она идет, и войска французов на нашей территории и приближаются к Риволи. Может быть, через неделю, а может и раньше, они будут здесь.
     - О, Боже, - тяжело вздохнула Констанция и заскрежетала зубами, ее явно не интересовала ни война, ни что-нибудь другое. Ее глаза были безумны, и она едва сдерживалась, чтобы не впиться зубами в свое тело. Она изнемогала, корчилась в постели, стонала, до крови прикусывая губы, цеплялась руками за спинку кровати, рвала простыни, но пока еще ей удавалось победить себя.
     Лекарство начало действовать, и Констанция понемногу успокаивалась. Уже не так сильно дергались губы, а пальцы рук, все еще продолжавшие сгибаться, не делали уже таких резких и конвульсивных движений.
     Доктор Тибальти стоял у окна и переливал лекарство из склянки в склянку, помешивая и глядя на просвет.
     - Я и сам не был уверен, графиня, что вы выживете. Это только его величество своей заботой спас вас.
     - Король... его величество Витторио, - прошептала Констанция, - значит, я должна быть благодарна ему за то, что осталась жива?
     - Да-да, графиня, только королю. Это он днями и ночами сидел у вашей постели, смазывал ваши язвы, следил за тем, чтобы вы не раздирали их, кормил и поил вас, мыл, ухаживал за вами так, как мать ухаживает за ребенком.
     - О, боже, - тяжело вздохнула Констанция и закрыв глаза, попыталась уснуть.

ГЛАВА 12

     Король Пьемонта Витторио и сам не знал, сколько дней уже прошло с тех пор, как он бросил войска, приехав в Риволи. Дни и ночи слились для него воедино, каждый новый день был ничуть не легче предыдущего. Он ложился и просыпался у постели Констанции, он неотлучно находился при ней. Стоило Констанции только прошептать что-нибудь, как он подскакивал к ней, наклонялся и прислушивался.
     - Констанция, Констанция, что ты хочешь? Скажи.
     - Мне плохо, - шептала Констанция, - все тело горит, мне кажется, что в меня вонзаются миллионы иголок, все тело разрывается на части.
     - Потерпи, потерпи, дорогая, не все так плохо, ты уже идешь на поправку.
     - Да нет же, нет же, я вся горю, все мое тело кровоточит, мне просто противно.
     - Что тебе противно, дорогая? Успокойся.
     - Этот запах лекарств, гноя, этой вонючей мази просто нестерпим. Меня тошнит.
     - Ничего не поделаешь, - как ребенка уговаривал свою возлюбленную король Витторио, - ты больна и должна лечиться, а других средств люди пока еще не придумали.
     - Ты еще скажи, что любишь меня, гнойную, смердящую всеми этими лекарствами.
     - Да, люблю, - робко говорил король.
     - Какая гадость! - шептала Констанция. - Какая жуткая пытка! Это хуже, нежели когда что-то болит. Это нестерпимо, зачем ты меня привязал?
     - Потому что я хочу тебя спасти, Констанция.
     - А зачем мне нужно это чертово спасение?
     - Оно нужно в первую очередь мне.
     - Ах, тебе? Тогда почему же ты не хочешь заняться любовью прямо сейчас, ведь ты и раньше делал так?
     - О чем ты? - изумленно восклицал король Витторио.
     - Ты и раньше привязывал меня к постели, неужели за столько времени у тебя не появилось ни одной новой мысли? - издевалась над своим возлюбленным Констанция.
     - Нет, к сожалению, новых мыслей у меня, дорогая, не появилось.
     - Ты пользуешься тем, что я больна и позволяешь себе делать со мной все, что угодно.
     - Да нет же, перестань, не злись, - пробовал успокоить Констанцию Витторио.
     - Да я и не злюсь, мне просто все это противно и надоело.
     - Сейчас я тебе помогу.
     Король Витторио брал кусок мягкой ткани, в которой были сделаны прорези для глаз и носа, густо намазывал ее снадобьем и осторожно неся в руках, подходил к больной Констанции и бережно, как маленькому ребенку, накладывал на лицо, предварительно поправив волосы. Когда зуд понемногу утихал, Констанция начинала разговаривать с Витторио не так зло, как прежде.
     - Это Бог наказал меня, Витторио, за мои грехи.
     - Нет, Констанция, он наказал меня за мои грехи. Но все равно я тебя безумно люблю.
     - Но признайся, король, неужели тебе не противно быть со мной, находиться рядом?
     - Нет. не противно, - уже в сотый раз повторял Витторио, намазывая стеклянной лопаткой грудь и плечиКонстанции серой мазью.
     - А я бы на твоем месте всего этого не выдержала, я бы давно завела себе новую молодую любовницу.
     - Да не нужен мне никто, кроме тебя, Констанция! - восклицал король Витторио. - Никакие новые любовницы мне тебя не заменят.
     - Наверное, ты сошел с ума. А может, действительно, как говорят в народе, любовь слепа.
     - Да, может быть, я ослеплен любовью, но я счастлив.
     - Счастлив? - шепотом произносила Констанция. - Если это назвать счастьем, что же тогда несчастье?
     - Не знаю, не знаю, - успокаивал свою возлюбленную король, - счастье то, что ты жива, то, что я рядом с тобой и могу тебе хоть чем-то помочь, хоть как-то облегчить страдания.
     Придворный лекарь беспрерывно готовил снадобья. Он приносил все новые и новые склянки, а король Витторио, как хороший ученик, благодарил доктора Тибаль-ти и тут же принимался мазать тело Констанции.
     Она лежала и под маской горько улыбалась.
     - Боже, это ужасная пытка для тебя, Витторио.
     - Нет, - это не пытка, Констанция, это всего лишь господь Бог проверяет, действительно ли я тебя люблю.
     - Ты хочешь сказать, Витторио, господь Бог пытается доказать мне, как сильна твоя любовь?
     - Не знаю, может быть.
     Король Витторио одну за одной, стараясь не пропускать, мазал кровоточащие язвы серой дурно пахнущей мазью. И сам он весь уже давным-давно провонял лекарствами, гноем, кровью и мало походилна короля, на того короля Пьемонта Витторио, который шествовал по залу своего дворца, перед которым придворные склоняли головы. Он больше походил на убитого горем отца, который борется за жизньсвоей дочери.
     Я задыхаюсь! - вдруг шептала Констачии
     - Позволь, я помогу тебе.
     Король склонялся и аккуратно снимал маску с уже подсохшей впитавшейся мазью и тут же принимался готовить следующую, а потом так же тщательно, как и предыдущую, накладывал на лицо. Он брал куски ткани, обильно намазывал их и потом в эту ткань пеленал израненное, зудящее тело Констанции.
     - Вот видишь, дорогая, как все хорошо, когда ты терпеливо переносишь боль и не капризничаешь.
     - Да, действительно, хорошо, - горько улыбалась под маской Констанция, - очень хорошо, просто прекрасно.
     - Не злись, Констанция, через все это надо пройти.
     - Я понимаю, но ничего не могу с собой поделать, меня все время захлестывает злоба.
     - Да не стоит ни на кого злиться.
     - А я и не злюсь ни на кого, кроме себя.
     - Тем более, не надо злиться на себя, будь терпеливой и спокойной, кроткой и безропотной.
     - Король, тебе не кажется, что ты начал говорить, как священник?
     - Что ж, может быть, это не худшая роль.
     Да нет, король, тебе эта роль совершенно не подходит.
     - Беда меняет человека, Констанция, только в горе он выглядит естественным, таким, каким сотворил его Господь. А все остальное время он ведет себя неискренне, он лжет, насмехается над другими,кичится, бахвалится... И только когда ему плохо, когда его скручивает беда, он становится тем, чем есть на самом деле.
     - Если тебе верить, Витторио, то я, наверное, все время такая же мерзкая, как и сейчас. Ведь все время я в беде и веду себя, исходя из твоей теории, естественно.
     - Нет, дорогая, к тебе это не относится, а ведешь ты себя вполне достойно и не известно, как бы на твоем месте вел себя кто-нибудь иной.
     - А кого ты имеешь в виду, Витторио, свою жену?
     - Нет, я не могу представить королеву на твоем месте.
     - А себя?
     - Себя тоже.
     - А на своем месте ты можешь кого-нибудь представить? - шептала из-под маски Констанция.
     - Хотелось бы представить, - мечтательно произносил король Витторио.
     - Кого же? - настойчиво интересовалась Констанция. - Уж не меня ли?
     - Тебя, кротко отвечал король.
     - Нет уж, дорогой, я бы никогда не стала за тобой ухаживать, поверь, я не лгу.
     - Это просто говорит гордыня, которую ты никак не можешь смирить.
     - Это я не могу смирить гордыню? А не я ли пришла к тебе сама, помнишь ту ночь? Помнишь, как хлестал дождь?
     - Да, это была лучшая ночь в моей жизни.
     - А по-моему, это была ужасная ночь. И больше со мной не разговаривай, я прошу, не береди мои раны.
     - Хорошо, хорошо, - шептал король, отходя к окну и принимаясь готовить снадобья, перетирать какие-то травы, коренья, всыпать и смешивать сухие порошки.
     А Констанция, закрыв глаза, вспоминала горный ручей, вспоминала водопад. Ей грезилась прозрачная ледяная вода, в которой стоят форели, едва заметно шевеля плавниками. Ей нестерпимо хотелось вновь попасть туда, к тому горному ручью, к водопаду, сунуть горячие ноги в ледяные струи воды, ощутить на своем теле мириады обжигающих чистых брызг. Ей казалось, что только воды того ручья могут смыть с нее всю заразу, струпья и гной.Только там она бы могла как в сказке превратиться в прежнюю Констанцию, веселую, беззаботную, здоровую и мечтающую о большой любви.
     "Я лежала бы на теплом прогретом камне, опустив руки в воду, смотрела бы, как извиваются водоросли, как стремительно бросается в сторону форель, увидев стрекозу на поверхности воды. И мне былобы хорошо. Зачем я выросла? Почему не погибла тогда, в ту страшную ночь, когда Реньяры штурмовали дом Филиппа? Почему я осталась жива? Неужели для того, чтобы вот так страдать и мучиться? Ведь я не люблю короля Витторио, не люблю и не могу переступить через что-то очень большое. Я не могу любить его всем сердцем и душой, хотя мое тело и жаждет его". - Боже, какая же я несчастная, запутавшаяся женщина!
     - Ты что-то сказала, дорогая? - наклонялся к Констанции король.
     А Констанция делала вид, что спит, хотя король видел, как подрагивают ее длинные ресницы и он понимал, что Констанция задумалась о чем-то глубоко сокровенном, о том, чем она никогда не поделится с ним, даже если когда-нибудь произойдет чудо, и она полюбит его.
     - Констанция, - шептал король, - ты для меня дороже всего на свете, дороже семьи, дороже престола, дороже моего королевства. Ты заменила мне все, ты стала моей жизнью и единственной целью. И тыполюбишь меня, я это знаю, - в каком-то яростном исступлении произносил король Витторию.
     Затем он поднимался и начинал нервно расхаживать из угла в угол. Он, как ни напрягался, не мог себя заставить думать о королевстве, о войне, о том, что бросил войска и убежал с поля боя, лишь только узнав, что его возлюбленная заболела и ей угрожает смерть. А ведь война стоила жизни тысячам других людей, войналомала тысячи судеб. А король пожертвовал этими тысячами, решив спасти всего лишь одного единственного человека, одну женщину, причем ту, которая его не любила.
     Прошло еще несколько дней. Однажды, на рассвете, у загородного дворца короля Витторио остановилось несколько карет. Из них вышли министры и военачальники. Они были испуганы и суетливы.
     Дворецкий распахнув дверь, и министры оказались во дворце.
     - Где король?
     Дворецкий развел руки в стороны и указал головой наверх.
     - Но его величество никого не принимает, он не желает ни с кем встречаться и разговаривать.
     - Ох, - тяжело вздохнул министр. - Наш король уже совсем сошел с ума, - зашептал один военачальник другому.
     Королева Пьемонта сидела за письменным столом и плакала.
     - Как все ужасно! - шептала она. Дверь тихо открылась и к матери подошел сын. Он положил ей руки на плечи.
     - Почему ты плачешь, мама, что случилось?
     - Сынок, случилось самое ужасное, что только могло быть...
     - Что, кто-то умер?
     - Нет, война проиграна, французы требуют капитуляции.
     Тринадцатилетний Витторио наклонил голову.
     - Мама, не стоит плакать, я стану королем и тогда я верну все наши земли, я изгоню французов из Пьемонта, мы будем править вместе с тобой.
     - А отец?! - воскликнула королева.
     - Он мне после всего - не отец.
     - Но он король, сынок, опомнись, что ты говоришь!
     - Нет, мама, - слишком сурово и абсолютно не по-детски произнес Витторио, - он уже не король, королем буду я. И это время, поверь, наступит очень скоро.
     - Сынок, боже, как это все ужасно! - королева прижала наследника к груди и стала приглаживать взъерошенные волосы. - Сынок, ты сам не знаешь, что говоришь, ведь отец тебя любит.
     - Нет, он не любит меня, не любит тебя, он любит только эту женщину, - ребенок тряхнул головой, указывая вверх, туда, где находилась комната Констанции.
     - Он даже не вышел к своим министрам, - сказала королева.
     - Значит, он не король, - вновь сказал Витторио-младший.
     - Нет, сынок, не надо так говорить, твой отец пока еще король. У взрослых свои проблемы и понять их, зачастую, не так просто. Но поверь, твой отец хороший человек, честный.
     Я не хочу больше о нем слышать, - Витторио освободился от объятий матери, гордо вскинул голову и пошел в свою спальню.
     А королю Пьемонта Витторио было все равно, выиграна война или проиграна, лишился он короны или нет. Он сидел у жарко пылающего камина и пристально глядел в огонь на скачущие языки пламени, пожирающие толстые поленья. В его руках был остро отточенный нож, и он механически, ни о чем не думая, строгал тонкую щепку. За его спиной слуги носили в большую медную ванну, установленную посреди спальни, горячую воду.Констанция лежала на постели с привязанными к спинке кровати руками. На ее лице была маска, а все тело было закутано в густо намазанные куски ткани. Она время от времени открывала глаза и из ее уст слетал стон.
     - Скорее! Скорее! - обернувшись, торопил слуг король Витторио, хотя те и так суетились изо всех сил.
     Наконец, ванна была полна. Король Витторио поднялся и, взглянув на старого лекаря, отдал распоряжение.
     - Засыпайте, доктор.
     - Слушаюсь, ваше величество, - поклонился лекарь и, засучив рукава, принялся сыпать в горячую ванну всевозможные порошки и лить какие-то зловонные зелья.
     Над ванной сразу же заклубился едкий пар, пахнущий серой.
     - Это невыносимо, - прошептала Констанция, судорожно дергаясь на постели.
     - Потерпи, скоро тебе станет легче.
     - Мне никогда не станет легче! - выкрикнула Констанция, дергая связанными руками.
     Король пощупал воду и подошел к постели больной. Констанция вновь открыла глаза и воскликнула:
     - Зеркало, дай мне зеркало!
     - Оно тебе ни к чему, - ласково сказал король.
     - Нет, я прошу, дай, я хочу глянуть, на что я стала похожа.
     - Это не очень прятное зрелище, дорогая, но зеркало ты вскоре получишь.
     - Я хочу сейчас, - закапризничала Констанция, - немедленно!
     - Сейчас ты его не получишь, - строго сказал король и взмахом руки отослал слуг из комнаты.
     Когда захлопнулась дверь, к королю приблизился лекарь и прошептал:
     - Ваше величество, ванна готова, можете приступать.
     - Благодарю тебя.
     Старый лекарь учтиво поклонился и семенящей походкой направился к двери.
     Когда она закрылась, король Витторио подошел к постели Констанции, держа в руках острый нож, быстро перерезал веревки, связывающие руки, а затем бережно и аккуратно снял маску с лица своей возлюбленной. Констанция понимала, что зеркало король не даст и поэтому смотрела на выражение его лица, пытаясь прочесть на нем, как она выглядит. Но на лице короля было всего лишь ласковая, немногоробкая улыбка. Сняв маску, король принялся раскручивать ткань, которой была укутана его возлюбленная.
     Констанция лежала неподвижно, полностью отдавшись в руки королю Витторио.
     Она немного брезгливо смотрела на пропитанную мазью ткань, которую Витторио бросал на пол.
     И наконец, ее будто прорвало
     - Это омерзительно, это очень гадко! Зачем ты это делаешь, Витторио?
     Король на несколько мгновений замер и посмотрел в глаза Констанции.
     - Я говорю тебе, это очень гадко!
     - А мне нравится, - равнодушно промолвил Витторио.
     - Нравится? Ты что, сошел с ума?
     - Возможно, дорогая.
     - Это не может нравиться нормальному человеку, потому что это мерзко - гной, кровь, зловоние...
     - Ус