.
     - Вон, - показала девушка рукой, и Жак резко обернулся, готовый в любой момент выхватить пистолет.
     Перед ним стоял конь Констанции и мирно щипал траву.Констанция рассмеялась.
     - Ну и пуглив же ты, Жак. Я была тут со своим конем и с рыбами. Вот, смотри.
     Но Жак, как ни пытался, не мог рассмотреть в бурлящем потоке рыб, о которых ему говорила Констанция.
     - Да хватит, мне уже надоело! - разозлился Жак. - Я и так из-за тебя потерял много времени и вместо того, чтобы отдохнуть, мне пришлось скакать к этому ручью и волноваться. Больше одна ты никуда не пойдешь.
     А Филипп Абинье, в это время стоявший за водопадом, видел в разрывах струй стройную фигуру девушки и мрачного Жака, который что-то пытался ей доказать.
     - Как она красива! - прошептал Филипп, любуясь ореолом радуги, который обрамлял Констанцию. - Но она Реньяр, - тут же добавил Филипп, и губы его плотно сжались. - Она права, и нам лучше не встречаться. Это принесет несчастье и мне, и Констанции.
     - Скорее же, поехали! - торопил Жак Констанцию, ведь та уже сидела в седле, но все еще не спешила тронуть поводья.
     - Я только попрощаюсь с водопадом.
     Констанция взмахнула рукой, догадываясь, что Филипп видит ее сейчас. И тут же сердце Филиппа Абинье бешено забилось.
<Она вспомнила обо мне, она передумала, я обязательно приду сюда!>
     Юноша забыл уже об осторожности, обо всем. Ему хотелось, чтобы Констанция увидела его сейчас. Он смотрел на серебристые брызги водопада, на марево, которое колебалось над водой, и внезапно вспомнил, где и когда он увидел Констанцию - это было в тот день, когда убили отца. Она - та маленькая девочка, вырывавшаяся из рук Жака. И он даже вспомнил тусклый блеск золотого медальона, матовое свечение жемчужины. Но самым ярким впечатлением были отливавшие зеленым глаза девочки, наполненные страхом и отчаянием. Он вспомнил клочья тумана, вспомнил пожухлую траву и даже явственно услышал глухие звуки выстрелов, тонущих в тумане.
     - Это была она, - прошептал Филипп, прикрыв глаза, - это из-за нее погиб мой отец. Но тут же оборвал себя:
     - Нет, это я ослушался отца, и он погиб из-за меня. Она здесь ни при чем, Констанция не виновата.
     Филипп, прижимаясь спиной к влажному скользкому камню, двинулся по каменному карнизу. Шумел водопад, струи низвергались, поднимая мириады брызг.
     Теперь уже мир не казался Филиппу таким прекрасным, он вновь стал суровым и жестоким, он вновь разделился на своих и врагов. И сейчас Филипп пробирался по самой границе между этими двумя лагерями и один неверный шаг, одно неверное
     Движение могли нарушить то хрупкое равновесие, которое держалось последние годы.
     И как ни старался Филипп, он не мог придумать место, где он, Филипп Абинье, и она, Констанция Реньяр, могут быть вместе.
<Разве что этот камень, нагретый солнцем, посреди ручья, который лежит неизвестно на чьей земле... Неужели мы всегда будем на разных берегах и между нами будет мчаться обжигающе-холодный поток ненависти и вражды? Но ведь над
     Нами всеми светит одно солнце, плывут одни и те же облака, птицы, которые поют по утрам, будят и меня и ее. И ветер, пролетая над моим домом, так же стучит ставнями дома Реньяров. Но, может, стена, разделяющая нас, такая же как этот
     Водопад? С виду она непреодолима, - подумал Филипп, протянул вперед руку, и его кисть исчезла в клокочущей воде. - Но я же смог перейти с одного берега на другой. Должна же существовать тропа от одного берега к другому? Должны же
     Существовать мосты? А если их нет, то их нужно возводить>.
     И тут же Филипп зло оборвал себя. Он до боли в суставах сжал кулаки и вспомнил свирепый взгляд старого Гильома Реньяра, брошенный на него из-под косматых бровей. Он вспомнил нацеленный пистолет и огонь, полыхнувший из
     Ствола. Вспомнил, как отец покачнулся и рухнул на стерню, крикнув перед смертью: <Беги! Беги, Филипп!>
     И он, как заученную молитву, повторил:
     - Беги, беги, Филипп!
     - Тогда я убежал, - прошептал Филипп, - но теперь мне не к лицу бегать, я отомщу за тебя, отец.
     Выбравшись на другой берег, он отыскал своего коня, беззаботно пасущегося на лужайке, вскочил в седло и помчался к своему дому.
     Небо словно вторило мрачным мыслям Филиппа и быстро темнело. Из-за холмов плыли тяжелые мохнатые тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем. Как ни торопил Филипп своего коня, все равно не успел добраться домой сухим. Дождь хлынул как из ведра. Казалось, с неба низвергается водопад. Филипп мгновенно
     Промок до нитки, но его мокрые губы все равно продолжали шептать одно слово, прохладное на вкус и горьковатое:
     - Констанция! Констанция!
     И тут же он добавлял, будто бы бередя раны, будто бы добавляя в бокал терпкого вина яд:
     - Констанция Реньяр! Реньяр! И почему, почему ты не родилась в другом доме? Почему ты носишь это ненавистное имя? Почему между нами кровь моего отца и кровь двух его братьев?
     Наконец, промокший до нитки, продрогший, он добрался до дома, быстро снял с лошади седло и завел ее в конюшню. Прикрываясь седлом от дождя, хотя и понимая, что это ни к чему, Филипп вошел в дом и сразу же, бросив у порога сумку с рыбой на пол, двинулся к жарко пылающему очагу.
     - Ну ты и вымок! - сказала сестра, продолжая стряпать.
     - Да, погода разбушевалась.
     - А рыбу ты привез?
     - Конечно, посмотри в сумке. Сестра тут же подняла тяжелую кожаную сумку и заглянула внутрь.
     - О, да ты, Филипп, замечательный рыбак! Две такие огромные рыбы! Значит, ты еще не забыл, чему тебя учил отец.
     - Нет, я ничего не забыл. У меня такая память,сестра, что я помню все до мельчайших подробностей. Я помню тот день, когда убили отца.
     - Не надо, не надо об этом, Филипп. Мать может услышать, расплачется, и тогда ты ее ничем не успокоишь.
     Она тут же отложила свою стряпню и принялась чистить рыбу.Когда девушка закончила, она строго посмотрела на брата, и на ее губах появилась улыбка, и до этого не очень приветливое лицо Лилиан преобразилось и засияло, как пышный букет, украшающий унылую комнату.
     - Давай брат, раздевайся, ведь ты весь промок до нитки и дрожишь как воробей.
     И тут же Филипп вспомнил Констанцию. Его мрачное лицо мгновенно прояснилось.
     - Чему ты улыбаешься? - обратилась к нему сестра.
     - Да так, подумал о воробье, - отшутился Филипп.
     - Раздевайся скорее, а то простынешь. И садись ближе к огню.
     Филипп стаскивал с себя мокрую одежду, но улыбка не сходила с его лица.
     - Мне кажется, что ты, Филипп, что-то от меня скрываешь, что-то произошло в твоей жизни.
     - Да ничего я не скрываю, - буркнул Филипп.
     - Нет-нет, скрываешь, я же тебя знаю хорошо и чувствую по выражению твоего лица, по взгляду, что какие-то приятные мысли занимают твою душу.
     - Лилиан, отвяжись, я тебя прошу, а не то я разозлюсь.
     - Брат, а не влюбился ли ты ненароком? - Лилиан всплеснула руками, обрадованная собственной догадке. - Точно, ты влюбился! Все мужчины одинаковы - стоит им только увидеть хорошенькую девушку, как на их лицах появляется масляная улыбка, а глаза начинают блестеть, как уголья в очаге.
     - Лилиан, если ты не отвяжешься, то я тебя выставлю на дождь.
     - Значит, я угадала и мой братец влюбился. Наш мрачный Филипп нашел свою избранницу.
     - Замолчи! - бросил мокрой рубашкой в сестру Филипп. Та ловко поймала ее и стала развешивать у очага, продолжая улыбаться своим потаенным мыслям.
     - Если ты не перестанешь улыбаться, Лилиан, я запущу в тебя сапогом.
     - Да хоть горшком можешь в меня запустить, все равно ты влюбился и не можешь этого скрыть.
     Филипп отвернулся, чтобы сестра не видела его лица. Он попытался убрать улыбку со своих губ, но это ему не удалось, она словно прилипла.
     А сестра подошла сзади, положила руки на плечи Филиппу и крепко его обняла.
     - Я очень рада за тебя, брат. И пожалуйста, не сердись на меня, я не желаю тебе зла, я действительно рада. А она красивая? - уже другим голосом зашептала Лилиан прямо в ухо Филиппу.
     - У меня нет слов! - сказал Филипп.
     - Ну, брат, это не объяснение. Ты хоть скажи, кто она и откуда. Я ее знаю? - и Лилиан принялась называть имена всех известных ей в округе девушек.
     Филипп каждый раз отрицательно качал головой.
     - Не старайся, Лилиан, у тебя все равно ничего не получится.
     Тогда Лилиан принялась перечислять молодых вдов. Но Филипп все равно продолжал качать головой и просить сестру остановиться. Но Лилиан уже разошлась. И Филипп знал, пока сестра не выговорится, она не остановится.
     Наконец, запас имен иссяк. И тогда Лилиан избрала другую тактику. Она обошла брата, села у его ног, оперлась руками о его колени и вопросительно заглянула ему в глаза.
     - Я буду смотреть в твои глаза и отгадаю ее имя. Ты сейчас думаешь о ней, это естественно, ведь ты ни о ком другом сейчас думать не можешь.
     Филипп утвердительно кивнул.
     - Вы с ней еще не целовались, хотя, зная твой скрытный характер, я уверена, что ты, даже если бы вы и целовались, мне этого не сказал. Погоди, погоди, - Лилиан придержала голову брата, - в твоих глазах стоит ее портрет.
     - Лилиан, не мучайся и не пытайся хитростью вытянуть из меня признание. Даже если ты два дня не будешь меня кормить, я тебе ничего не скажу.
     - Филипп, а если я тебе дам большой кусок свежего пирога?
     - С телятиной и луком? - словно бы торгуясь, произнес Филипп.
     - Нет, сегодня пирог с индейкой.
     - Если с индейкой, то не скажу. Если бы был с телятиной, может быть, я бы еще признался.
     - Но хочешь, Филипп, я отгадаю, какого цвета волосы у твоей избранницы?
     Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан прижала палец к своим губам, а потом, глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь,тихим, дрогнувшим голосом произнесла:
     - У нее темно-каштановые волнистые волосы. Филипп вздрогнул и отшатнулся от сестры.
     - Откуда ты знаешь? Лилиан засмеялась.
     - Это совсем несложно, брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.
     Пришло время засмеяться и Филиппу.
     - Может быть, завтра я тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.
     - Хорошо, тогда садись к столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.
     Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие шаги.
     - Мама, не вставай, лежи, я подам тебе наверх, - сказала Лилиан.
     - Нет, дочь, я хочу сама приготовить рыбу, которую принес Филипп.
     Этель подошла к своей дочери и, обняв ее, прижала к себе.
     - Не обижайся, Лилиан, но ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.
     - Мама, конечно-конечно!
     И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее движения были уверенными и ловкими, а на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.
     За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к стеклу то и дело прилипал какой-нибудь лист, подхваченный ветром.
     - Ну и погода разыгралась! - прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе, произнесла Лилиан.
     - Такое было хорошее утро! - улыбнулся Филипп.
     - Так ведь осень, - сказала Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. - Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел дождь.
     - Обычно в такую погоду у меня на душе неспокойно, - глядя в темное окно, сказала Лилиан и прижала руку к груди.
     - Да, это всегда так, - ответила пожилая женщина своей дочери. - Когда льет дождь и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью погиб наш отец.
     - Не надо, мама, - Лилиан подбежала к матери и обняла ее.
     Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин, стал смотреть в огонь очага. Его настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг оно начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались так сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали сверкать. То гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и Филипп
     Втягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий голос Констанции, он расправлял свои плечи и блаженно потягивался.
     Ни Филипп, занятый своими мыслями, ни Этель, ни Лилиан даже не подозревали, что готовит им грядущая ночь. Они находились в тепле за толстыми стенами дома, пылал очаг, весело потрескивали поленья, а в котелке готовилась еда.Им было невдомек, что сейчас творится в кромешной тьме, изредка рассекаемой вспышками молнии.
     Наконец, Этель встала со своего кресла, подошла к очагу и, подняв медную крышку над котелком, заглянула внутрь.
     - Вот уже и рыба готова. Лилиан потянула носом.
     - Какой ароматный запах! Как давно мы не ели рыбы!
     - Ты молодец, Филипп, - сказала мать, - что выполнил мою просьбу, не поленился и съездил к ручью.
     - Мама, может быть, я поеду туда и завтра и еще привезу рыбы?
     Этель ничего на это не ответила. Но только как-то странно посмотрела на сына, словно почувствовав какую-то загадку в его словах, словно он сказал лишь первую часть фразы, оборвав ее на самом главном.
     А Лилиан, перехватив взгляд Филиппа, улыбнулась самыми уголками губ. Филипп погрозил ей пальцем и на всякий случай показал кулак.Лилиан прыснула смехом.
     Мать посмотрела на сына и дочь, и на ее губах появилась улыбка, мгновенно разгладившая морщинки. Даже ее волосы теперь не казались Филиппу такими седыми. А может быть, виною тому был полумрак, царивший в доме, тепло, исходящее от очага.
     - Так когда же мы сядем ужинать? - поинтересовался Филипп. - Рыба ведь уже готова?
     Его ноздри хищно затрепетали. Он чувствовал страшный голод, хотя только что съел большой кусок пирога.
     Сестра с недоумением посмотрела на полуобнаженного брата.
     - Филипп, мне кажется, тебе следует одеться. Филипп, казалось, только сейчас и заметил, что сидит полуобнаженным. Он тут же вскочил, снял уже сухую рубаху и накинул ее на плечи.
     - Не спеши, Филипп, - сказала Этель, - ваш отец говорил, что рыбу нужно есть холодной. Только тогда можно почувствовать всю ее прелесть и нежность.
     - Хорошо-хорошо, мама, пусть остынет, я же не тороплю.
     А за окном надсадно выл ветер, хлопали ставни и вою ветра вторили два пса.
     Чего они волнуются, Филипп? - спросила Лилиан у брата.
     Тот пожал плечами и прислушался.
     - Наверное, что-то не так, Филипп, - вновь сказала Лилиан.
     Филиппа тоже вдруг охватило беспокойство. Он нехотя поднялся с кресла, накинул на плечи старый кожаный плащ, взял в руки фонарь и несколько мгновений раздумывал, прежде чем переступить порог. Собаки зло залаяли.Тогда Филипп Абинье толкнул ногой дверь и вышел под холодный дождь, держа высоко над головой фонарь.
     - Кто здесь? Кто здесь? - раздался голос Филиппа в темноте.
     Лай мгновенно прекратился.
     И вдруг Филипп заметил темный силуэт всадника.Блеснула молния, и Филипп успел разглядеть тяжелый пистолет, нацеленный прямо ему в грудь.
     - Кто ты? - послышался из темноты голос. Филипп прижался к стене и пожалел, что прихватил с собой фонарь, ведь теперь он был виден и являлся
     Хорошей мишенью.
     Из темноты послышался смех:
     - Так кто ты?
     - Я Филипп Абинье, - дрогнувшим голосом сказал парень.
     - Ты Филипп Абинье, а я твой дядя Марсель. Филипп осторожно направил луч фонаря в лицо всаднику. Тот уже успел спрятать пистолет и тяжело слезал с лошади. Филипп бросился к ночному гостю и хотел было его обнять, но Марсель придержал племянника.
     - Погоди, погоди, дорогой, я ранен, осторожно. И только тут Филипп заметил пятна крови на плече своего дяди.
     - Поставь лошадь в конюшню, сними седло, а потом поможешь мне добраться до дома.
     Филипп сразу же бросился выполнять приказание. Его сердце заколотилось в предчувствии беды. Расседлав лошадь и всыпав в кормушку овса, Филипп вернулся к
     Своему дяде, который стоял, прислонившись к стене и морщась от боли.
     Дверь дома вновь отворилась и послышался обеспокоенный крик Лилиан:
     - Филипп, Филипп, что-то случилось? Где ты? Почему я тебя не вижу?
     - Кто это? - бледными губами прошептал Марсель.
     - Да это же Лилиан. Мама тоже в доме.
     - А слуги?
     - Служанку мы отпустили проведать родителей, в доме только свои.
     - Тогда помоги. Дай я обопрусь на твое плечо.
     Филипп, бережно поддерживая, ввел своего дядю в дом.
     Лилиан, увидев окровавленного небритого мужчину,всплеснула руками и вскрикнула.
     - Тише! Тише, Лилиан, это я, твой дядя. Лилиан тут же бросилась к нему навстречу. А вот Этель была почти неподвижна. Она только повернула голову, пристально глядя на своего брата, не зная, радоваться ли его появлению или огорчаться.

ГЛАВА 8

     Единственное, что произнесла Этель Абинье, когда ее раненого брата Марселя усадили в низкое кресло, так это:
     - Немедленно закройте ставни! Никто не должен видеть, что происходит в нашем доме.
     Марсель поморщился от боли и утвердительно кивнув, сказал:
     - Да, да, сестра, ты как всегда права. Этель поднялась, подошла к брату и начала стягивать с него насквозь промокшую одежду. Мужчина морщился от нестерпимой боли, скрежетал зубами.
     Наконец, тяжелый плащ и куртка были развешены у очага.
     - Наклонись, я сниму рубашку.
     - Осторожно! - попросил Марсель. Этель стащила рубашку с плеч своего брата и тяжело вздохнула, глядя на его рану.
     - Проклятые солдаты, все-таки зацепили меня! Марсель покосился на свое правое плечо с глубокой раной.
     - Сейчас, сейчас. Марсель, - зашептала Этель, - Лилиан, быстрее дай горячей воды!
     Девушка сняла котелок с водой и подала матери.
     Марсель морщился, скрежетал зубами, до крови прикусывал губы, но не проронил ни единого стона.
     Филипп с восхищением следил за тем, как ловко управляется его мать с огнестрельной раной и как мужественно терпит боль его дядя.
     - Принеси сухую одежду, - приказала Этель дочери.Та несколько мгновений раздумывала, а потом быстро побежала наверх.
     А Этель встряхнула куртку, чтобы аккуратнее развесить ее у очага, и к ее ногам упал сложенный вчетверо лист бумаги. Она наклонилась и подняла его.
     Марсель хотел забрать, но сестра отстранила руку брата. - Погоди, я умею читать.
     Она развернула лист и быстро прочла. Это было такое же объявление, какое сорвал Филипп со столба на площади в селении.
     - Оказывается, мой брат замешан в грабежах и обвиняется в измене королю... - каким-то бесстрастным голосом сообщила Этель.
     Марсель поморщился, но на этот раз уже от досады.
     - Завтра же я покину твой дом, сестра.
     - Я тебя, Марсель, об этом не просила. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько сочтешь нужным. У меня всегда найдется для тебя кусок хлеба и стакан вина, - женщина нервно скомкала лист бумаги и швырнула его в пламя камина.
     Спустилась Лилиан, она несла одежду. Подойдя, положила ее на стол.
     - Вот что я принесла.
     Филипп, едва взглянув на одежду, сразу же узнал, кому она принадлежит. Он встрепенулся и вскочил из-за стола.
     - Так ведь это же одежда отца, Лилиан, как ты могла! Сейчас же отнеси назад!
     - Я узнаю своего племянника. В твоих жилах действительно течет горячая кровь Абинье. Ты похож на своего отца, Филипп, и можешь этим гордиться.
     - Сын, я знаю, что делаю, - твердо сказала Этель, расправляя накрахмаленную рубаху. - Надевай, Марсель, я тебе помогу.
     Филипп недоуменно пожал плечами. Ведь одежда отца - это было самое дорогое для его матери. Он абсолютно не мог взять в толк, почему она поступила так, а не иначе, почему она согласна расстаться с самыми дорогими для нее вещами.
     - Возможно, одежда моего мужа будет тебе великовата, Марсель, но ничего не поделаешь, Робер был крупным и видным мужчиной.
     - Да и я не промах, - пошутил Марсель.
     И сейчас Филипп вновь почувствовал, что мать, наконец, вновь стала сама собой и власть в доме опять перешла к ней. Он хоть и был единственным мужчиной, но спорить с матерью не решился.
<Наверное, ей действительно виднее и