ыла далекая парижская родственница, что о ее существовании не было ничего известно моим братьям. Я отправилась к ней, все ей рассказала. Она приняла меня под свое покровительство, какое-то время меня скрывала, потом нашла мне место.
     - Это она ввела тебя в дом графини Прованской в качестве чтицы?
     - Да, но...
     - И, естественно, она познакомила тебя с чудесным итальянским врачом, этим превосходным графом де Калиостро!
     Одним рывком Жюдит вырвалась из его рук.
     Жиль снова увидел перед собой Жюдит тех прошлых дней, недоверчивую, воинственную и нетерпеливую.
     - Каким образом тебе все это известно?
     - Неважно, но я это знаю. Это правда?
     - Да, правда. Она обеспечила мне защиту королевского дома, доброе отношение ко мне мадам.
     Она меня любит и защищает.
     - Под вымышленным именем?
     - Конечно, под вымышленным. Могла ли я рисковать, объявившись как Жюдит де Сен-Мелэн, боясь, что появятся вновь мои братья. Благодаря тетушке Фелисите я перестала испытывать чувство постоянного страха.
     - А благодаря этому Калиостро что ты получила?
     - Конец всех моих ужасов, возможность снова жить нормально, мое излечение! Знаешь ли ты, чем были для меня многие-многие ночи после Тресессона? Я больше не могла спать, я не хотела спать из-за страха вновь испытать этот отвратительный кошмар, всегда один и тот же, он появлялся без конца. Я не могла выносить темноту. Я болела, я бредила, я чуть было не сошла с ума. Тогда тетушка Фелисита, которая больше не знала, что со мной делать, призвала на помощь врача. Когда-то он излечил ее от болезненной тоски, и она с ним была в переписке. Она питала к этому человеку чувство почитания и дружбы. Он приехал, к тому же издалека, и в его руках я наконец почувствовала чувство умиротворения, выздоровления, даже радости. Это чудесный человек, это даже больше, чем просто человек.
     - Ну, хорошо! Какое славословие! Скажем, это просто бог, и не будем больше о нем говорить.
     - А я хочу, хочу о нем говорить, - воскликнула Жюдит с неожиданным гневом. - Почему я должна быть неблагодарной, безразличной к человеку, возвратившему мне разум?
     Горькое чувство ревности медленно завладевало душой Жиля. Он так надеялся, что, когда вновь обретет свою любимую, он будет ей укрытием, защитником, доверенным другом, любовником, всем. А оказалось, что почти всем этим был для нее другой, к тому же он владел искусством излечения.
     А еще она отвергала его как любовника. Что же ему оставалось?
     И она также была раздражена тем, что он не смог скрыть жестоких слов. Видно, так уж устроена человеческая натура, что отвечает ударом на удар, раной за нанесенную рану.
     - Говорят, что врачи многое значат в жизни людей. Тот несчастный, которого определили тебе в мужья и которого твои братья убили в день свадьбы, был тоже, кажется, врачом?
     Он понял, что сделал ей больно, по тому, как исказились ее черты, и почувствовал раскаяние, но уже не мог сдержаться.
     - Бедный Керноа! - прошептала она. - Он был добрым и ласковым. Он же нашел меня полумертвой, вылечил меня и ничего за это не просил. Я думаю, что он любил меня.
     - А ты его любила?
     - Я очень его любила. Он был так любезен, так предупредителен.
     - Как я понял, это не он тебя взял в жены, а ты выбрала его в мужья. А что заставило тебя сделать это? Ты же обещала ждать меня три года.
     - Ждать чего, ждать кого? Я была уверена, что ты никогда не вернешься. А потом, я очень боялась братьев. Это был страх. Ты слышишь, страх. Ты знаешь, что такое страх?
     - Я-то знаю! Ах, Жюдит! Мы здесь глупо спорим, а ведь мы должны говорить друг другу слова любви. Что мы делаем в этом парке? Надо же вместе, рука об руку, уйти отсюда. Известно ли тебе, что я полагал, что ты взаперти в каком-нибудь монастыре. Мне стало известно, что ты письмом известила мадам о своем намерении покинуть службу и стать послушницей.
     - Ты и это знаешь? Ты настоящий дьявол!
     Кто мог тебе это рассказать?
     - Я не имею права тебе об этом говорить, но я знаю. Почему ты ей это написала?
     - Потому что мне посоветовали это сделать.
     Граф полагал, что следует удалить меня как можно дальше от дома мадам.., и мосье. Он говорил, что я не нахожусь там в достаточной безопасности. А монастырь был самым простым и нормальным объяснением.
     - А я ведь мог бы поджечь все монастыри Франции и Наварры, чтобы отыскать тебя в то время, как ты здесь. Что это за замок?
     Удивление смело всю ее разгневанность.
     - Ты этого не знаешь? А как ты сюда пробрался?
     - Меня напоили чем-то. Я был без сознания.
     - А кто тебя привел?
     - Какая-то неизвестная мне женщина. Я знаю только, что зовут ее Анна.
     - Да? А какая она, эта Анна?
     Обеспокоенный внезапно возникшей твердостью в голосе Жюдит, Жиль обрисовал довольно полный портрет своей тюремщицы, стараясь при этом не выделять особенно сладострастных черт.
     - Понимаю.
     Ледяной тон девушки не предвещал ничего утешительного. И внезапно она взорвалась, без крика, свистящим от гнева голосом, стегая его словно бичом:
     - Каким же вы стали лгуном. Жиль Гоэло.
     Вы заявляете, что принадлежите дому короля, что вы бываете при дворе и при этом вы не осмеливаетесь мне признаться, что вы знакомы с графиней де Бальби, всемогущей любовницей мосье.
     Что вы не знаете также жилища принца крови?
     Может быть, вам неизвестен также и Версаль?
     - Но, как я полагаю, это не Версаль?
     - Нет, это Гробу а! Только вот я едва знаю двор, никогда не была в Версале, а оказывается, я хорошо знаю Анну де Бальби, знаю, что она обманывает принца со всеми желанными ей мужчинами. Знаю также, что если она дает себе труд опоить какого-нибудь дурня и привезти его в пустующий замок, то уж вовсе не за тем, чтобы учить его вязать рукавички. Что же вы поделывали вдвоем?
     - Да ничего, абсолютно ничего! - выдавил из себя Жиль перед этой юной фурией, глаза которой метали молнии. Она казалась готовой броситься на него с выпущенными когтями.
     - Вы лжете! Осмельтесь еще и сказать, что вы не спали с ней! Осмельтесь еще и поклясться, ну, скажем, памятью вашего отца!
     - Нет, я не буду клясться. Но Бог мой, - вскричал Жиль, которого уже начало охватывать чувство гнева. - Я же мужчина, а мужчина испытывает потребность в некоторых вещах, о которых юные созданья не имеют даже представления. Я бы никогда не тронул другую женщину, если бы ты...
     - Я вам запрещаю обращаться ко мне на "ты"! Делайте это с вашими любовницами, - бросила она ему с совсем детским гневом.
     - У меня нет любовницы. Эта женщина была для меня лишь сиюминутным приключением, не больше. К тому же, если бы я ее любил, так потребовалось бы ей давать мне снотворное, чтобы заставить меня следовать за ней? Верьте мне, Жюдит, я любил, люблю и буду любить только вас.
     Но она его не слушала. Стоя в нескольких шагах от него, она кусала пальцы и, казалось, что-то искала в памяти.
     - Жюдит!
     Он подошел к ней.
     - Вы же меня совсем не слушаете.
     - Турнемин... Турнемин... - повторяла она себе, устремив глаза к небу. - Это мне что-то напоминает. Где же я слышала о Турнемине?
     - У нас в Бретани? Это одно из древнейших имен, одно из...
     Она смерила его холодным непроницаемым взглядом.
     - Я знаю бретонскую геральдику, я изучала ее. Мне известно имя Турнеминов, их гербы, титулы, земли, девиз и их предания. Я знаю...
     Она вдруг остановилась, как будто на нее нашло озарение. Затем ласково и вкрадчиво она спросила:
     - А скажите-ка мне, друг мой, не вы ли компаньон Лафайета, не вам ли индейцы дали имя койкой-то птицы? Да, это так и есть. Тот самый Турнемин, который воскресил знаменитого Кречета. Так вы он и есть?
     - Это я, но...
     - И вы еще осмеливаетесь говорить со мной, обращаться ко мне на "ты". Если бы я не защищалась, так вы бы меня изнасиловали. Подлый обольститель! Юбочник! Возвращайтесь обратно к своим дикаркам, идите к своим девицам, к своим высокопоставленным шлюхам. Для меня вы умерли!
     Она резко повернулась на каблуках и бегом устремилась между деревьями к едва заметному низкому строению.
     Взбешенный и раздосадованный, поскольку он помнил, что Анна де Бальби пересказывала ему ходящие по салонам Парижа рассказы об индейской принцессе, Жиль устремился за ней, догнал ее, задержал, несмотря на все ее попытки высвободиться.
     - Да прекратите же говорить разные глупости. Я не знаю, какие еще россказни вы могли услышать в этих проклятых парижских салонах, но догадываюсь. Здесь люди, кажется, ничего другого не делают, кроме того, что сплетничают направо и налево, особенно о том, чего сами не знают. Вы действительно хотите знать правду?
     - Сомневаюсь, что вы ее скажете!
     - Хорошо! Вы этого хотели. Это правда, что моей любовницей была супруга вождя ирокезов.
     Она была удивительной красоты и в какой-то момент я поверил, что смогу ее полюбить, потому что я любил ее тело.
     - Замолчите! Я вам приказываю замолчать!
     - Слишком поздно! Где же ваше хваленое мужество? Вы хотели знать правду, и теперь вы ее услышите полностью. Эта женщина была моей любовницей, и не одна она, потому что я живой человек, сделанный из плоти и крови, потому что мужчина имеет потребность в женщине, чтобы быть в равновесии. Я был любовником других женщин и низкого рождения, и рожденных на самой вершине общества. Все они были прелестными, а некоторые были более чем красивыми.
     Однако моему сердцу не удалось вас забыть. Вы слышите? И несмотря ни на что, я покинул всех их и отправился на поиски вас. Среди миллионов женщин, населяющих этот мир, в действительности существует для меня лишь одна, одна. Она самая прекрасная, самая обожаемая, одна, способная заставить меня страдать, способная заставить меня познать самый ад. Эта женщина - вы. Это ты, любовь моя, моя ужасная и чудесная любовь, любимая моя. Прекрати защищаться от меня, от нас. Разве уже недостаточно мы были несчастными?
     Руки его вновь обняли ее. На своей груди он почувствовал, как громко бьется сердце Жюдит, она стихла, опустошенная. Он наклонился, нашел ее губы, почувствовал ее влажное от слез лицо.
     Поцелуй их был долгим. Жиль весь был захвачен глубокой нежностью, настоятельной потребностью долго вот так держать ее, хрупкую, ранимую, на своей груди. Сейчас он оторвет ее от земли, унесет далеко от этого пустынного замка, из этого жилища, которое нашел ей этот тревожащий душу Калиостро и который держит ее здесь в страхе перед какой-то опасностью. Он унесет ее в свой маленький домик на улице Ноай, а там мадемуазель Маржон хорошо сумеет позаботиться о ней. А затем оба они уедут как можно дальше и построят свое счастье на более крепкой основе, чем эти песчаные зыби при королевском дворце.
     Вновь охваченный своей давнишней мечтой о белом домике в прериях Виргинии, он слегка разомкнул свои объятия, попытался поднять легкое тело девушки, но она так яростно его оттолкнула, что он покачнулся. Пощечина, которую она ему влепила, докончила дело, и он очутился на траве, а Жюдит вновь бегом устремилась по маленькой тропинке к низкому строению с освещенными окнами.
     Выругавшись, он вскочил одним прыжком на ноги и побежал за ней, но Жюдит мчалась со скоростью испуганной лани. Он прибежал к двери как раз в тот момент, когда она захлопнулась перед его носом.
     В бешенстве он хотел уже выломать дверь, но из-за нее раздался нежный женский голос:
     - Я уже хотела идти за вами, дитя мое. Я уже начала беспокоиться. Вы не должны более так задерживаться в парке, особенно когда замок пуст.
     Но что случилось? Вы вся в слезах!
     - Ничего. Я упала, было немного больно. Не беспокойтесь, я больше не пойду в парк, никогда.
     Мне показалось, что я там кого-то видела. Нужно было бы сказать Пьеру, чтобы он обошел окрестности.
     - Хорошо, я ему сейчас же скажу.
     Оставаться перед дверью дальше было бы опасно. Недалеко от домика Жиль заметил стену парка, устремился к ней, давая себе обещание возвратиться сюда завтра же. Дорога, должно быть, проходит вдоль стены парка.
     Когда он достиг верха стены, он увидел широкую дорогу и вдалеке мерцающие огоньки. Вероятно, это была какая-то деревня. Спрыгнув на землю, он зашагал по направлению к этим огням, но шум быстро приближающейся кареты заставил его спрятаться в высокой придорожной траве.
     Скоро эта элегантная карета поравнялась с ним. Лошади галопом пронесли карету к решеткам парка. Это, должно быть, возвращалась, как и обещала, Анна де Бальби. Мысль о ее разочаровании, когда она заметит его побег, вызвала у него усмешку.
     Через несколько минут он достиг этих огней.
     Это была перекладная почтовая станция у деревни Буасси-Сен-Леже. Он нашел там лошадь, один из кучеров показал ему дорогу. Жиль вскочил в седло и во весь опор поскакал по направлению к Версалю.
     Когда он туда приехал, начинался летний день.
     Восходящее солнце зажигало золото решеток и флюгеров дворца. Скоро солнце устремит свои лучи в заснувшие сады, где уже выходили на работу садовники, расчищавшие аллеи, трубы фонтанов.
     Улицы были тихими и пустынными. Жиль чувствовал себя умиротворенным и спокойным, несмотря на все переживания последних часов.
     Скачка ранним утром по свежему ветерку всколыхнула его кровь, приглушила все разочарования, причиненные пощечиной Жюдит. Теперь он улыбался, поскольку, поразмыслив, он увидел в этом лишь крайнюю и безнадежную меру самозащиты, девическую реакцию на собственную слабость. Она отомстила ему, потому что не смогла ответить на его последний поцелуй. В следующую же ночь он вновь отправится в Гробуа с Винклеридом и слугами. А уж вчетвером они смогут похитить эту непокорную и привезти ее в Версаль.
     "Завтра же, - размышлял про себя шевалье, - я попрошу аудиенции у королевы, чтобы она взяла Жюдит под свое покровительство, и через неделю мы поженимся."
     Эти приятные мысли сопровождали его до самого конца пути, но когда он въехал на улицу Ноай, то отметил, что его появление вызвало почти революцию. Мадемуазель Маржон в своем неподражаемом головном уборе как раз закрывала дверь, намереваясь отправиться к ранней обедне, именно в тот момент, когда он спрыгивал с лошади в саду. Она выронила от неожиданности ключ и молитвенник и испустила мучительный возглас:
     - Боже мой! Вот он!
     На крик показался Понго. Он кубарем слетел с дерева, на которое взгромоздился с карабином в руках. Возник из зарослей маслины Николаус, слуга Винклерида, с пистолетом в каждой руке.
     Одновременно раскрылось окно комнаты Жиля и оттуда высунулся взлохмаченный Ульрих-Август со шпагой в одной руке и с пистолетом в другой.
     - Ну что же! - воскликнул он. - Это еще не самое плохое! Я уже начинал верить, что он мертв.
     Откуда ты?
     - Из ада и рая одновременно. Но клянусь тебе, что рая было больше!
     Через некоторое время все собрались у Жиля за ароматным кофе, который так хорошо умел готовить Николаус, а мадемуазель Маржон, впервые в жизни забыв свои церковные обязанности, сообщила Жилю, что случилось во время его отсутствия. Все было объяснено в нескольких словах: темной ночью несколько мужчин в масках проникли в сад, заперли ее в комнате, угрожая сжечь дом, если она пошевелит хотя бы пальцем.
     - Вы можете сказать, кто эти люди?
     - Никакого представления. Я могу сказать, что у их предводителя блестели глаза через отверстия в маске и у него был вид дворянина! Это был человек высокого роста, с металлом в голосе, и у него был южный акцент. У меня было слишком мало времени, чтобы все рассмотреть.
     - Должно быть, вы были сильно напуганы. Я так огорчен.
     Но она рассмеялась и лукаво посмотрела на него из-под кружевного чепца.
     - Не стоит огорчаться. Мне было страшно лишь какое-то мгновение. Видите ли, я не переношу запаха пороха и запаха табака. Я подчинилась им и пошла к себе по внутренней лестнице, а по пути предупредила Понго. Должна сказать, что у него была довольно интересная реакция.
     - Что же это была за реакция?
     - Он разделся. Очень быстро. У меня перед глазами появился настоящий предводитель индейцев, ну разве что без перьев.
     - Одежда - это неудобно, чтобы тихо прятаться в листве. Понго легко вышел через окно на кухне, спустился в кустарник и вышел из сада, никем не замеченный.
     - Он никогда не должен бы одеваться, как все, - заметил Ульрих-Август со смехом. - Костюм Адама подходит ему лучше всего. Когда он в таком виде явился передо мной, я единственно о чем пожалел, что не было красок либо пера.
     - Он пришел к тебе, чтобы тебя предупредить.
     - Ну конечно же. Я только что возвратился.
     Я взял свою шпагу, Николаус - кухонный нож и пистолет.
     - А затем, - снова заговорила мадемуазель Маржон, не желающая уступать первой роли, - господин барон и его слуга пошли к постоялому двору, где ужинали его сослуживцы-швейцарцы.
     - И с вами был голый Понго? Вы, должно быть, имели большой успех.
     - Я одолжил ему штаны, - добродетельно уточнил Винклерид. - Возвратились с подкреплением, и в минуту сад был очищен. Нападавшие в панике бежали, унося с собой свой позор и двух раненых, которые едва передвигали ноги.
     Ульрих-Август сердечно поблагодарил своих товарищей, мадемуазель Маржон предложила им щедрые дозы настойки из айвы, а Турнемин по-прежнему не возвращался. Тогда они начали держать военный совет. Постановили поставить охрану до возвращения Жиля. Но ночь прошла, а его все не было.
     Поначалу друзья были не особенно встревожены. То, что удалось прогнать засаду, вселяло в них уверенность. Но день проходил, а никаких известий не было. Получалось, что Турнемин после выхода из трактира исчез. А к вечеру одна мадемуазель Маржон отправилась спать, трое же остальных решили продолжать охрану дома. Но на этот раз никто и ничто не потревожило спокойствия.
     Взволнованный проявлением такой дружбы, которая, оказывается, была бдительной даже у старой девы, хотя они были знакомы всего лишь в течение нескольких недель. Жиль попытался уверить своих друзей, что здесь причина - всего лишь женщина. А нападающими руководил конечно же ревнивый муж. Но это ему явно не удалось.
     - Черт возьми! - проворчала мадемуазель Маржон. - Двадцать человек, и всего лишь из-за пары рогов! Ваш ревнивец, должно быть, по крайней мере герцог и пэр, и в этом примите мои самые искренние поздравления.
     Она пошла к себе, а по пути заметила, что для большей безопасности купит самую крупную собаку, какую лишь можно найти.
     И только когда дверь закрылась, Жиль рассказал Винклериду всю правду о своих приключениях.
     - Совершенно очевидно, что этой ночью граф Прованский решил меня уничтожить или похитить.
     - Я склоняюсь скорее к первому. А что бы он с тобой делал? Надо остерегаться. Он теперь более разозлен.
     - Я думаю, что у него нет времени. Если все будет хорошо, то надеюсь, что через некоторое время я буду женат, попрошу отпуск и увезу свою жену в Бретань.
     На этом заседание было прервано появлением молодого солдата. Он принес письмо, адресованное Турнемину.
     Письмо было от Калиостро, судя по краткому тексту и витиеватой букве "К" вместо подписи.
     "Шевалье, вы совершили большую ошибку в том, что не последовали моему совету. Теперь уже бесполезно возвращаться в известное Вам место. В ту минуту, когда Вы будете читать это письмо, интересующая Вас персона будет уже далеко. Я увожу ее в безопасное место. Не ищите ее и предоставьте возможность людям трудиться спокойно."
     Под заинтересованным взглядом Ульриха-Августа Жиль, взбешенный и раздосадованный тем, что его любимая еще раз ускользнула от него, смял письмо в комок и отбросил его в угол. Затем он рухнул в кресло, подпер руками голову.
     - Уехала! Она уехала! Этот проклятый итальянец опять ее увез. Этот демон так ее любит. Но я все равно ее отыщу, и тогда мы посчитаемся с этим шарлатаном.
     Винклерид подобрал смятое письмо, расправил его, прочитал.
     - Я очень бы хотел встретиться с этим Калиостро. Просто, чтобы испытать, к