а руки.
   - Давайте верить! - воскликнул он с жаром, который иногда  прорывался
сквозь его маску скептика и светского льва.  -  Будем  верить,  что  нам
удастся вызволить ее из беды! Я изо всех сил буду помогать вам.
   Но только, ради всего святого, будьте осторожны! Человек, который вас
ищет и который для этого не остановился перед таким злодеянием, способен
на все.
   - Пока он не знает, что я в Париже, мне нечего бояться.  Надо,  чтобы
мы с Фелисией успели убраться отсюда, пока  он  меня  не  нашел.  Овернь
далеко, это огромный край, который надежно укроет нас обеих.
   - Просто чудо, что он еще не узнал вашего имени.
   Вы думаете, ему это никогда не удастся? Что вы  будете  делать,  если
однажды он заявится к вам?
   - Честно говоря, не имею ни малейшего  представления,  мне  бы  этого
совсем не хотелось, - отвечала Гортензия, живо  перекрестясь,  чтобы  не
искушать судьбу. - Но думаю, что там меня будет кому защитить.
   Вокруг столько храбрых мужчин: мой фермер Франсуа Деве,  соседи..,  и
еще...
   - И еще ваш таинственный Жан?
   - Он в первую очередь! Он и стая волков,  которых  он  может  собрать
вокруг себя, когда только пожелает.
   Не беспокойтесь за меня, дорогой Эжен! Главное, чтобы мы  с  Фелисией
успели исчезнуть незаметно для моего врага...
   Прощаясь, Гортензия поднялась на цыпочки  и  поцеловала  художника  в
гладко выбритую щеку.
   - Спасибо, друг мой! Заранее спасибо!

Глава IV

ЧЕЛОВЕК С ЗОНТИКОМ

   Несмотря на оптимизм, проявленный молодой женщиной во время встречи с
Делакруа, мысль о Патрике Батлере неотступно преследовала ее весь вечер:
и на обратном пути, когда ей поминутно казалось, что  в  толпе  прохожих
видит наглое лицо в шапке рыжих волос, и в  рождественскую  ночь,  когда
они  втроем  допоздна  сидели  у  камина  и  мадам  Моризе   предавалась
воспоминаниям об ужасах революции и блеске Империи, а  Онорина  слушала,
не оставляя своего вязания,  и  даже  на  полночной  мессе  в  маленькой
соседней церкви. Монахини расположенной  неподалеку  обители  убрали  ее
цветами и ветками омелы. Множество восковых свечей пылало перед  алтарем
с  потускневшей  позолотой,  перед  наивным  изображением   яслей,   где
маленькая и хрупкая Дева Мария склонилась над младенцем  Иисусом,  таким
крепким и щекастым, что с трудом верилось, как он мог родиться  у  столь
эфемерного создания. Но благочестивый пыл прихожан от этого не  охладел,
и так  приятно  было  слышать,  как  присутствующие  хором  подхватывают
древние рождественские песнопения.
   Это были минуты спокойной и глубокой  радости;  однако  Гортензия  не
могла отдаться им полностью,  как  ей  того  бы  хотелось.  Мыслями  она
уносилась в Комбер, к Жану, который пообещал,  что  проведет  подле  нее
этот чудесный праздник, и вот теперь она так от него далеко.
   Конечно же, он не будет на нее сердиться, он  поймет,  что  по  долгу
дружбы она обязана была уехать, чего бы ей это ни стоило.  Он  будет  ее
ждать  сколько  потребуется,  терпеливо  и  спокойно.  Но  теперь  между
Гортензией и ее близкими, ее домом встала  угрожающая  фигура  человека,
любовь которого она имела неосторожность разжечь и чью гордость, скорее,
нежели сердце, она ранила. Он жаждал мести за то, что им пренебрегли. Но
что это будет за месть? Чего он хотел, этот Патрик Батлер, которого  она
стала опасаться с первой их встречи, этот жестокий, беспощадный человек,
который, однако, умел говорить ей о своей любви с такой пылкой страстью?
Если, к несчастью, им придется столкнуться лицом  к  лицу,  вряд  ли  он
ограничится пустыми разговорами. Доказательством тому была его  расправа
с Фелисией... Что тогда она будет делать?
   Что ему скажет? А если ему и вправду взбредет в  голову  преследовать
ее до самой Оверни? Как ей быть? У нее был только один выход, как она  и
говорила Делакруа: уехать из Парижа до того,  как  он  узнает,  что  она
вообще здесь появлялась.
   Мирная радость, светившаяся на всех  обращенных  к  алтарю  лицах,  в
конце концов сообщилась и молодой женщине, и ее  сердце  распахнулось  в
горячей молитве.
   Она просила всевышнего  помочь  ей,  дать  ей  возможность  вызволить
подругу и избежать мести человека из Морле.
   Молитва принесла ей облегчение, и она в приподнятом расположении духа
заняла место за столом рядом со своими хозяйками. На ужин была пулярка и
ванильный крем. Женщины  с  аппетитом  подкрепились,  предварительно  по
обычаю торжественно положив в камин полено, освященное днем.  Потом  они
обменялись  скромными  подарками.  Гортензия  преподнесла  своей  старой
приятельнице кружева из Пюи, которые она предусмотрительно захватила  из
дому, и получила носовые платки, собственноручно вышитые  мадам  Моризе.
Онорине они подарили шерстяную шаль и пару митенок, отчего та  пришла  в
полный восторг.
   Затем они разошлись по своим комнатам,  естественно,  гораздо  позже,
чем обычно. Но на этот  раз  Гортензия  заснула  мгновенно,  в  этом  ей
помогла молитва, очистившая душу, к тому же она очень  устала  за  день,
оказавшийся слишком долгим. Она проснулась  поздно,  когда  Онорина  уже
вовсю гремела кастрюлями на кухне. Мадам Моризе ждала  к  обеду  гостей:
супружескую чету дальних своих родственников и двух старых приятельниц.
   Стояла ясная солнечная погода. Дети бегали по улице с рождественскими
песнопениями, переходя из дома в дом,  где  им  давали  кто  пирог,  кто
монетку. Их звонкие голоса разносились далеко окрест, пели они не всегда
правильно, но с таким подъемом и так старательно, что  слушать  их  было
одно удовольствие.
   Со свойственной ей деликатностью  мадам  Моризе  попросила  Гортензию
извинить  ее  за  неудобство,  которое  мог  причинить  ей  этот  визит,
возможно, неинтересных для нее людей. Но молодая женщина успокоила ее.
   - Я сама свалилась как снег на голову,  и  вы  еще  хотите,  чтобы  я
нарушила ваши планы? Я буду рада увидеться с вашими друзьями. Кстати, не
те ли это люди, с которыми я уже встречалась  у  вас  под  именем  мадам
Кудер?
   Действительно, когда, вынужденная скрываться от своего дяди,  маркиза
де Лозарга, она благодаря Видоку нашла приют у мадам  Моризе,  ее  знали
здесь именно под этим именем, скромным и незаметным, в отличие от титула
графини.
   Мадам  Моризе  вспомнила,  что   ее   родственники,   муж   и   жена,
действительно уже встречались с "мадам Кудер", и согласилась, что  лучше
оставить Гортензии это имя.
   - Они хорошие люди, но немного болтливые и  неравнодушные  к  громким
титулам. Конечно же, они будут счастливы отобедать в обществе  мадам  де
Лозарг, но на следующий день об этом будет известно всем и вся. Я думаю,
вам это ни к чему?
   Итак, в убранной цветами гостиной мадам Моризе, как и в прошлый  раз,
встретились "мадам Кудер", супруги Бродье, дамы Меню и Кленшан. Разговор
шел обо всем и ни о чем, в основном о событиях в их городке, не особенно
занимавших Гортензию. Зато она могла позволить  себе  хранить  улыбчивое
молчание, что было весьма удобно для нее и удовлетворяло остальных.  Она
охотно ответила на несколько  вопросов  о  жизни  в  Сен-Флу,  поскольку
считалось, что "мадам Кудер" прибыла  именно  оттуда.  Так  благополучно
завершился этот праздничный день, несколько,  правда,  утомительный  для
того, кто горел жаждой деятельности.
   На следующий день пришел Видок, принеся  несколько  куриных  яиц  для
мадам Моризе в подарок от своей жены Флериды, разводившей кур.  Это  был
отличный предлог потолковать с Гортензией. Та  рассказала  ему  о  своем
визите на  улицу  Бабилон  и  о  том,  что  ей  удалось  узнать.  Бывший
полицейский нахмурил брови:
   - Конечно, хорошо, что мы знаем, кто за всем этим стоит,  однако,  по
сути, мы ничуть не продвинулись в  нашем  деле.  Париж  велик,  и  чтобы
отыскать этого человека...
   - Но я вовсе не хочу, чтобы его нашли! - живо  прервала  его  молодая
женщина. - И еще меньше желаю с ним встретиться. У  меня  одна  надежда:
добиться освобождения  Фелисии  и  уехать  с  ней  в  Овернь  как  можно
скорее...
   - До этого пока далеко. Кроме того,  когда  знаешь,  кто  твой  враг,
неплохо держать его в поле  зрения.  Назовите  его  приметы.  Его  зовут
Патрик Батлер,  говорите  вы?  Судовладелец  из  Морле,  с  которым  вас
познакомили Бюше и Руан-старший? Сегодня же вечером повидаюсь с  обоими.
Может быть, они знают  о  нем  больше.  Справлюсь  и  в  полиции.  Можно
прочесать  дорогие  гостиницы.  Не  может  быть,  чтобы   этот   человек
остановился в какой-нибудь захудалой таверне...
   - А может быть, он поселился  у  друга?  В  любом  случае  вы  должны
действовать очень осторожно. У него, вероятно, связи в полиции, если ему
так легко удалось схватить Фелисию...
   - Ну, связи-то и у меня есть, графиня. Может быть, не такие  высокие,
но достаточно полезные. В  этой  неприглядной  истории  последнее  слово
будет за  мной,  или  я  перестану  зваться  Видоком!  Что  до  вас,  не
пропустите прогулки, на  которую  вас  приглашает  Делакруа.  Она  может
оказаться очень интересной.
   - Откровенно говоря, я не понимаю, почему.
   - Однако это совсем просто: по вторникам  и  четвергам,  невзирая  на
погоду, король пешком прогуливается в парке Тюильри. Немного везения,  и
вы сможете поговорить с ним.
   - И он вот так просто позволит мне заговорить?..
   - Нет. Но если он узнает кого-нибудь из знакомых, случается,  что  он
подзывает его к себе. Видимо, ваш художник на это и рассчитывает.
   Укрепившись в своей уверенности, Гортензия употребила остаток дня  на
визит в контору банка Гранье на улице  Прованс.  Ее  отец,  банкир  Анри
Гранье де Берни, был основателем банка и сделал из него  одно  из  самых
процветающих предприятий в Париже эпохи  Империи.  Затем  его  вместе  с
женой убили. Сын Гортензии стал наследником доли своего деда за  вычетом
того, во что обошлось банку разорительное управление принца Сан  Севере.
Несмотря на это, наследство  было  достаточно  солидным,  чтобы  молодая
женщина могла рассчитывать на помощь банка в любых обстоятельствах.
   Тем более что теперь она могла обратиться к своему другу  Луи  Берне,
который, несмотря на свое увечье, был назначен по просьбе  Гортензии  на
одну из главных должностей в банке на улице Прованс. Она ни  секунды  не
сомневалась в том, что доверенный человек ее отца не сможет отказать  ей
в помощи.., и всегда поддержит любое правое дело.
   Действительно,  Луи  Берне  встретил  ее  с  радостью   и   искренним
дружелюбием. Возможность вновь заняться любимым делом, казалось, вернула
молодому управляющему утраченное здоровье, хотя, конечно, ноги,  укрытые
шотландским пледом, по-прежнему отказывались ему служить.
   - Видите, - с улыбкой сказал он, - я стал почти таким же, как прежде.
Каждое утро я приезжаю сюда в своей карете с улицы  Граньер,  а  вечером
уезжаю домой. И все благодаря вам. Скорее всего эти господа не сочли  бы
возможным вернуть мне прежнюю должность, если  бы  не  ваша  настойчивая
просьба. Я знаю, что об этом шла речь в первом письме, которое  вы  сюда
прислали.
   - Я была уверена, что работа вам пойдет на пользу. Может  быть,  ваша
матушка другого мнения?
   - Моя мать будет всегда дрожать надо мной. Она провожает  меня  утром
на работу, а вечером приезжает за мной, будто бы  я  все  еще  маленький
мальчик, которого она провожала в колледж. Но она поняла,  что  все  это
мне необходимо, - добавил он, жестом обводя строгую контору, со стенами,
окрашенными в  оливковые  тона,  стеллажами  и  большим  книжным  шкафом
красного дерева, почти  закрывавшим  стены.  -  А  теперь  скажите,  что
привело вас сюда? Вам нужны деньги?
   - Не совсем... Но и это не исключено. На самом деле я приехала задать
вам несколько вопросов. Во-первых, правда ли, что наш банк, как  и  банк
Лаффит, способствовал возведению на трон Луи-Филиппа?
   - Правда. Хотя и  в  меньшей  степени,  чем  банк  Лаффит.  Наверное,
поэтому наш директор господин Соноле не  стал  министром,  -  с  улыбкой
отвечал Берне.
   - Но этого достаточно тем не менее, чтобы надеяться испросить милости
у короля?
   - Смотря о какой милости идет речь.
   -  Об  освобождении  подруги,  которую  безвинно  бросили  в  тюрьму.
Подруги, бесконечно мне преданной, которой я  обязана  жизнью,  а  может
быть, и большим...
   Гортензия  вкратце  рассказала  о  злоключениях   Фелисии,   особенно
подчеркнув всю подлость подстроенной ловушки и позор, который  падет  на
голову короля, так недавно взошедшего  на  престол,  если  он  позволит,
чтобы столь явное беззаконие творилось под носом у  полиции.  Луи  Берне
выслушал ее  очень  внимательно,  облокотившись  на  письменный  стол  и
подперев подбородок рукой. На его лице не  осталось  и  тени  улыбки,  и
Гортензия почувствовала, как у нее сжалось сердце.
   Неужели этот человек, характер которого она  так  ценила,  собирается
оставить ее наедине со своей бедой?
   Молчание,  которое  последовало  за  ее  рассказом,   показалось   ей
тревожным и давящим, она уже собиралась прервать его,  когда  Луи  Берне
мягко спросил ее:
   - Чего же вы ждете от меня, мадам де Лозарг? Чтобы  банк  хором  стал
упрашивать короля отпустить вашу подругу?
   - Нет, конечно! Я хотела бы только, чтобы вы дали мне письмо, которое
я передам королю. Там будет сказано, что  банк  Гранье  де  Берни  будет
глубочайше признателен, если Его Величество согласится благосклонно меня
выслушать. Я знаю, - поспешно добавила она, -  что  наш  новый  государь
неравнодушен к деньгам, и я готова отказаться в его пользу или в  пользу
одного из его детей от части лично мне принадлежащих акций. Я достаточно
ясно выражаюсь?
   Узкое лицо банкира осветилось улыбкой, в голубых глазах  промелькнула
веселая искорка.
   - Совершенно  ясно,  графиня,  и  я  с  удовольствием  убедился,  что
пребывание  в  провинции  никоим  образом   не   отразилось   на   вашей
осведомленности  в  событиях  парижской  жизни.   На   эту   мысль   вас
натолкнуло... завещание принца де Конде?
   - От вас, право, ничего не скроешь.
   - Это неплохая мысль. Я не знаю, что произойдет  на  административном
совете, когда я  ознакомлю  с  вашей  просьбой  этих  господ!  Возможно,
некоторые будут против. Но я сделаю все,  что  от  меня  зависит.  Кроме
того, вы дочь основателя нашего банка, мать его будущего председателя, и
я не вижу причин для отказа вам в этом столь близко касающемся вас деле.
   - Так у меня будет письмо? - воскликнула молодая женщина, не смея еще
верить в свою победу.
   - И сию же минуту. Я думаю, моей подписи будет достаточно.
   Он достал из ящика стола лист бумаги с эмблемой банка,  выбрал  новое
гусиное перо  и  принялся  писать  медленно  и  спокойно,  как  человек,
осознающий важность составляемого документа. Затем,  посыпав  написанное
песком, свернул письмо и запечатал. После  чего  позвонил  в  серебряный
колокольчик, вызывая секретаря. Тот появился немедленно.
   - Принесите мне тысячу луи! -  приказал  он.  -  Госпоже  графине  де
Лозарг требуется эта сумма. Я сам составлю расписку в получении денег...
   С этими словами он  достал  из  папки  другой  лист  бумаги,  написал
несколько слов и протянул перо Гортензии:
   - Распишитесь, пожалуйста, графиня.
   - Это большая сумма, - сказала она. - Я не просила...
   - Знаю. Но необходимо все предусмотреть. Включая плохое настроение  и
даже королевскую неблагодарность.
   - Для чего же в таком случае эти деньги?
   - Потому что все покупается.., и хорошо  спланированный  побег  стоит
недешево. Я  надеюсь,  вам  не  придется  прибегнуть  к  этому  крайнему
средству, но, если будет такая необходимость..,  учтите,  что  ваш  друг
Видок - просто ювелир в подобного рода делах. А  теперь  позвольте  дать
вам еще один  совет,  на  случай,  если  король  не  будет  склонен  вас
выслушать.
   - Но.., прошу вас!
   - Со времени  Июльской  революции,  так  изменившей  нашу  жизнь,  во
Франции появилась новая сила, с которой сейчас  приходится  считаться  и
которой король побаивается, поскольку не чувствует,  что  трон  под  ним
достаточно крепок. Эта сила - пресса. Она подняла народ на  восстание  и
не допустит,  чтобы  об  этом  забыли.  Опьяненная  своей  новорожденной
свободой, добытой на баррикадах, она пользуется ею  вовсю  в  статьях  и
рисунках. Газеты не очень-то щадят короля, и хотя он правит  недавно,  а
уже научился их опасаться. Если вы поймете, что партия проиграна, у  вас
останется последняя  карта  в  лице  прессы.  Не  забывайте  об  этом  и
обратитесь тогда ко мне.
   Гортензии казалось, что у нее за спиной  выросли  крылья,  когда  она
спускалась по прекрасной каменной  лестнице,  перил  которой  так  часто
касалась когда-то рука отца. С тысячью луи и рекомендательным письмом от
банка, тщательно уложенным в портфеле, который она бережно  прижимала  к
груди, ей казалось, ничто теперь не могло помешать достижению ее цели.
   В радостном возбуждении она вернулась в  домик  на  улице  Энан,  где
ждала ее госпожа Моризе.
   - Похоже, вы готовы пуститься на завоевание мира, - сказала ей старая
дама, увидев ее золотистые глаза, сияющие как солнце.
   Вместо ответа Гортензия заключила ее в объятия и  расцеловала,  затем
объяснила:
   - У меня теперь есть твердая надежда, дорогая  мадам  Моризе,  и  это
стоит всех побед мира... Если бы  я  дала  себе  волю,  мы  бы  закатили
сегодня пир горой!
   - В мои-то годы, дитя мое! - возразила старушка, поправляя  сбившийся
набок кружевной чепец. - Но кое-что мы можем предпринять вместе. Давайте
помолимся за успех вашего оружия. Ведь завтра вам предстоит битва. И вам
нужна поддержка...
   Несмотря на уверенность, которую  она  вынесла  из  разговора  с  Луи
Берне, на следующий день около трех часов Гортензия с замиранием  сердца
миновала чугунную решетку сада  Тюильри  под  руку  с  Делакруа.  И  это
вопреки всем стараниям художника поднять ее боевой дух во время завтрака
наедине у него в мастерской.
   - Может быть, мне надо было отвести вас в хороший ресторан, -  сказал
ей Делакруа, - но заговорщики обычно боятся любопытных ушей...
   - А потом, вы же обещали мне кролика и  яблочный  пирог,  -  заметила
Гортензия, улыбнувшись.
   Они прекрасно позавтракали, но когда пришла пора выходить из дома,  у
Гортензии вдруг перехватило дыхание, как  будто  чья-то  рука  сжала  ей
горло.
   - Мне что-то нехорошо, - сказала она. - Думаю, мне страшно.
   - Чего вам бояться, ведь я рядом?
   - А.., вдруг король не придет?
   - Будьте  покойны.  Нужна  настоящая  буря,  чтобы  он  отказался  от
прогулки,  в  которой  он  видит  один  из  лучших  способов   завоевать
популярность. А потом, он всегда выходит с зонтиком.
   - С зонтиком? Неужели он носит зонтик? В это трудно поверить!
   -  Да  говорю  же  вам!  Разве  это  не  самая  яркая  принадлежность
буржуазии? А у нас, дорогая моя, король - буржуа.
   - А если он не заговорит с вами? Говорят, к  нему  нельзя  подходить,
пока он сам не подзовет.
   - Верно, но мне кажется, король меня любит и, как  только  встречает,
всегда  здоровается.  Вполне  годится  как  знак  приблизиться.  Ну  же,
успокойтесь. Все будет хорошо.
   - Когда он меня выслушает, у него, быть может, пропадет охота  впредь
здороваться с вами.
   - Да что вы! С человеком, увековечившим его славу? В таком  случае  и
вы перестанете здороваться с ним, ведь эта  грязная  история  отнюдь  не
украшает королевскую власть!
   По дороге в сад Тюильри молодая женщина все-таки сумела вернуть  себе
чуточку былой решимости.
   Не то чтобы она боялась подойти к  королю,  просто  от  этой  встречи
зависело так много,  что  она  не  могла  не  чувствовать  всей  тяжести
свалившейся на  нее  ответственности.  Сумеет  ли  она  спасти  Фелисию,
вытащить ее из  тюрьмы  до  того,  как  она  навеки  будет  погребена  в
застенках замка Торо?
   В Тюильри было людно. Несмотря на  холод,  многочисленные  посетители
прогуливались по аллеям. Закутанные в меха женщи