. Катрин с радостью отдала бы и свой высокий серебристый головной убор в виде полумесяца, усыпанный сапфирами и окутанный облаком тончайшей вуали, но придворный этикет не позволял сделать этого.
     Сам Гарэн, после нападения на него Барнаби, не проявлял к Катрин никакого интереса, и она не осмеливалась посмотреть на мужа. Собственно говоря, с тех пор Катрин вообще не виделась с ним, поскольку он сопровождал герцога Филиппа в поездках. В конце августа скончался английский король Генрих V. Победитель сражения при Азенкуре умер в Венсенне от свища, оставив ребенка нескольких месяцев от роду - своего сына от Екатерины Французской. Со своей обычной осторожностью Филипп Бургундский отказался от приглашения стать регентом Франции и возвратился во Фландрию, не дожидаясь погребения короля. Филипп остался во Фландрии даже после того, как до него дошло известие о кончине короля Карла VI 2. Гарэн де Брази был там вместе с герцогом, однако каждую неделю присылал подарки: драгоценности, произведения искусства, часослов, богато иллюстрированный Жакмаром де Эсденом, и даже пару караманских борзых, славящихся как превосходные охотничьи собаки. Но никогда не было даже коротенькой записки. В то же время Мари де Шандивер регулярно получала письма с наставлениями о подготовке к свадьбе и правилами учтивости, которые следовало преподать невесте. Гарэн вернулся за восемь дней до свадьбы, как раз вовремя, чтобы не дать Катрин пригласить свою семью.
     Свадебное застолье проходило уныло, несмотря на усилия Юга де Ланнуа оживить обстановку. Катрин, которая сидела возле Гарэна во главе стола, почти не прикасалась к еде, которая застревала в ее горле. Гарэн и Катрин едва ли обмолвились словом во время обеда. Гарэн совершенно ее не замечал, как не замечал он, собственно, всех других присутствующих дам, предоставив им беседовать между собой. Он разговаривал на политические темы с Николя Ролленом, проявляя несомненный интерес к предстоящему посольству канцлера в Бург-ан-Брэсс, где бургундцам и приверженцам Карла VII предстояло попытаться договориться о мире в соответствии со страстными чаяниями герцога Савойского.
     Страдания Катрин все усиливались, и к тому времени, когда слуги в пурпурно-серебряных ливреях внесли сладкое: вазу с вареньем, куски нуги и засахаренные фрукты, у нее было такое ощущение, что нервы вот-вот лопнут, как натянутые струны, и она спрятала дрожащие руки под скатертью. Через несколько мгновений, когда все встанут из-за стола, дамы проводят ее в брачный покой и оставят одну с человеком, у которого теперь была полная власть над ней. От одной только мысли, что ей придется прикоснуться к нему, у Катрин мурашки побежали по коже. Отчаянным усилием, призвав на помощь все свои силы, она пыталась изгнать из памяти постоялый двор во Фландрии, лицо, голос и страстный, властный поцелуй. Ее сердце замерло, когда она подумала об Арно и таких скоротечных мгновениях их любви. Что бы ни сделал Гарэн этой ночью, что бы ни сказал он, это в лучшем случае станет жалкой пародией на тот самый дорогой момент в ее жизни. Да и как может быть иначе, с горечью подумала она, если - а она уж знает это, без тени сомнения, - в лице Арно она встретила настоящую любовь, мужчину, для которого она была создана Богом.
     Запел менестрель, аккомпанируя на арфе грациозным танцовщицам:

     Моя Любовь, Владычица, Отрада,
     Мне даже память о тебе - награда
     За муки жизни от тебя вдали...

     От этих печальных слов на глаза девушки навернулись слезы. Они были так похожи на эхо стенаний ее собственного сердца - как будто менестрель на мгновение позаимствовал ее голос... Сквозь пелену слез она взглянула на молодого человека и увидела, что он был очень юн, тонок и белокур, с выступающими коленками и детским лицом... В это время издевательский голос Юга де Ланнуа разрушил чары, и она возненавидела его за это.
     - Что за мрачная песенка для брачной ночи! - воскликнул он. - Во имя Неба, молодой человек, разве ты не знаешь какого-нибудь веселого ронделя, которым можно было бы развлечь новобрачных?
     - Это красивая песня, - вступился Гарэн. - Я ее не знаю. Где ты услышал ее, менестрель?
     Юный певец вспыхнул, как девушка, почтительно преклонил колено и снял свою зеленую шапочку, на которой колыхалось перо цапли.
     - От моего друга, если будет угодно вашей милости, который слышал ее по ту сторону Ла-Манша.
     - Английская песня? Не верю, - сказал Гарэн презрительно. - Эти люди сочиняют лишь застольные песни!
     - Если будет угодно вашей милости, песня эта из Лондона, но она французская. Его высочество Карл Орлеанский сочиняет баллады, песни и оды в своей английской тюрьме, чтобы скоротать долгие и утомительные часы. Эта песня стала известна за тюремными стенами, и мне повезло услышать ее...
     Он бы продолжал и далее, если бы Юг де Ланнуа не вытащил свой кинжал и не прыгнул через стол, взметнув руку, чтобы поразить незадачливого менестреля.
     - Кто это смеет произносить преданное анафеме имя Орлеана на бургундской земле? Проклятый дурак, ты дорого заплатишь за это!
     Вне себя от гнева вспыльчивый друг Филиппа уже собирался заколоть менестреля, когда Катрин поднялась на ноги, не в силах сдерживать свои чувства ни на мгновение дольше.
     - Довольно, господин рыцарь! Вы под моей крышей, и это мой свадебный ужин. Я запрещаю вам проливать здесь невинную кровь! Песню должно судить по красоте, а не по происхождению.
     Ее голос, который дрожал от негодования, звучал ясно, как зов трубы. Воцарилась тишина. Рука ошеломленного Юна де Ланнуа опустилась. Глаза его, как и всех остальных гостей, были прикованы к молодой женщине. Она стояла очень прямо, касаясь стола кончиками пальцев и высоко подняв подбородок; глаза ее еще пылали гневом, но держалась она с таким достоинством, что никто из присутствующих не смел даже выразить удивление ее поведением. Красота Катрин никогда не сияла столь ярко, как в тот момент. Все присутствующие мужчины были поражены величественностью ее манер. Может, эта девушка и жила раньше в лавке суконщика, но царственная красота ее была достойна королевы.
     Юг де Ланнуа, чьи бледно-голубые глаза светились странным блеском, медленно вложил кинжал в ножны, отпустил менестреля и подошел к столу. Он улыбнулся и преклонил колено:
     - Простите меня, милостивая госпожа, за то, что я вспылил в вашем присутствии. Я молю вас о прощении и улыбке...
     Когда Катрин увидела, что все взоры прикованы к ней, уверенность снова покинула ее. Она с легким замешательством улыбнулась молодому человеку и в растерянности повернулась к мужу.
     - Скорее вам, мессир, надлежит принимать извинения. Простите, что я говорила за вас. Но надеюсь, вы будете...
     Гарэн поднялся на ноги и взял ее за руку, чтобы прервать ее извинения и вывести из затруднения.
     - Как вы справедливо сказали, это ваш дом... и вы моя жена. Я счастлив, что вы так поступили, ибо вы полностью правы. Будем же считать, что наши друзья согласны и позволят нам удалиться...
     Румянец на щеках Катрин сменился смертельной бледностью. Ее рука задрожала в руке Гарэна. Неужели страшный момент наступил? Лицо ее мужа, безусловно, не наводило на мысли о сладостных любовных излияниях, но вел он ее тем не менее к брачным покоям.
     Гости последовали сзади, возглавляемые шестью музыкантами, игравшими на флейтах и виолах. Охваченная волнением, Катрин быстро оглянулась на Одетту, которая шла за ней чуть позади в сопровождении де Ланнуа. В выражении ее лица она увидела теплое сочувствие и жалость.
     - Тело не имеет значения, - сказала ей Одетта этим утром, помогая одеваться. - Момент физического соединения болезнен почти для всех женщин, даже когда они любят; однако же тем, кто не любит, иногда суждено полюбить потом.
     При этих словах Катрин отвернулась, чтобы принять головной убор от одной из служанок. Несмотря на свою тесную, но все же короткую дружбу с Одеттой, она пока не решилась довериться ей и рассказать о своей тайной страсти к Арно де Монсальви. Она считала, может быть, и глупо, что если облечет свою тайну в слова, то и так уже смутный, отдаленный образ станет еще более призрачным, и разрушатся чары, привязывающие ее к возлюбленному-врагу.
     ...Мне даже память о тебе - награда
     За муки жизни от тебя вдали...
     Слова печальной песни эхом отозвались в ее сердце. Они казались особенно горькими сейчас, когда Катрин подошла к порогу брачных покоев. Еще несколько мгновений - и за ней захлопнется эта дверь.
     Одетта ушла последней, оставив Катрин ждать прихода мужа. Прощальный сестринский поцелуй, мимолетная улыбка - и молодая женщина исчезла. Катрин знала, что Одетта должна возвратиться в свой замок Сен-Жан-де-Лонь, где ее ожидала дочь. Несмотря на снег и жгучий мороз, гости разъехались. Заночевали лишь Гийом и Мари де Шандивер, и их присутствие под одной с нею крышей было некоторым утешением. Тем не менее она вовсе не сожалела об отъезде де Ланнуа и Роллена.
     Сидя на огромной кровати, на занавесях которой были вытканы сцены охоты, она вслушивалась в звуки отходящего ко сну дома. Постепенно все погрузилось в тишину, и в большой мрачной комнате слышны были только потрескивание огня в огромном каменном камине и зевки одной из собак у кровати. Вторая собака спала, положив голову на лапы.
     Еще утром каменные стены ее довольно аскетически обставленной спальни завесили новыми драпировками, которые прикрыли узкие окна и скрыли из виду пустынные снежные равнины под черным небом. По полу разложили несколько любимых Гарэном бурых медвежьих шкур, что не только спасало от холода, но и делало круглую комнату, расположенную в башне, более красивой и уютной. Ярко пылавший огонь отбрасывал блики, и от камина исходил такой жар, что Катрин чувствовала, как по ее спине струится пот, но сцепленные руки по-прежнему были холодны как лед. Она напрягла слух, чтобы уловить звук шагов в коридоре.
     Служанки под присмотром Одетты обрядили ее в ночную рубашку из белого шелка, которая стягивалась вокруг шеи золотой лентой. Рукава рубашки были столь широкими и свободными, что соскальзывали к плечам, когда она поднимала руки. Волосы заплели в две толстые косы, которые стелились по красному камчатному покрывалу.
     Несмотря на то, что Катрин внимательно следила за дверью, она не увидела, как Гарэн вошел в комнату. Он внезапно появился из скрытого темного угла и направился к ней, ступая по меховым коврам бесшумно, как привидение. Катрин подавила в себе крик и нервно натянула покрывало до самой шеи.
     - Вы напугали меня: я не видела, как вы вошли... Он ничего не сказал, но подошел еще ближе и поднялся на две ступени, которые вели к кровати. Его темный глаз пристально и неотрывно смотрел на молодую жену, а плотно сжатые губы не улыбались. Он выглядел бледнее, чем обычно. Облаченный с головы до пят в длинную, черного бархата мантию, он наводил на мысль о похоронах, что казалось довольно неуместным. Он походил на злого духа или призрака, обреченного бродить по этому уединенному замку. С тихим стоном Катрин закрыла глаза и стала ждать, что он сделает дальше.
     Она почувствовала, как его руки прикоснулись к ее голове, и поняла, что Гарэн расплетает ей косы. Его руки двигались проворно и нежно. Вскоре распущенные волосы рассыпались по ее плечам и спине. Казалось, он не спешил. Катрин набралась мужества, открыла глаза и увидела, что он рассматривает длинную золотистую прядь волос, которую держит в руке и раскачивает так, что она поблескивает в свете огня.
     - Мессир, - пробормотала она.
     Он подал ей знак замолчать. По-прежнему не глядя на нее, он продолжал созерцать шелковистую прядь волос. Затем внезапно промолвил:
     - Встаньте.
     Она не сразу подчинилась, не понимая, что он имеет в виду. Поэтому он мягко взял ее за руку и повторил:
     "Встаньте".
     - Но...
     - Слушайтесь меня! Ну же! Разве вы не понимаете, что отныне вы должны всецело подчиняться мне? Или вы не расслышали, что говорил священник?
     Его голос был холодным и бесстрастным. Она покорно выбралась из кровати и побрела босиком по медвежьим шкурам, подобрав одной рукой шелковую ночную рубашку, чтобы не споткнуться о волочащийся подол. Гарэн снова взял ее за руку и подвел к огню. Лицо его было непроницаемым. Сердце Катрин колотилось. Что он хочет от нее? Зачем он заставил ее подняться с постели. Она не смела спрашивать.
     Когда Гарэн развязал золотую ленту, щеки ее вспыхнули, и Катрин закрыла глаза, плотно сомкнув веки, будто они могли создать заслон. Она уже не чувствовала его рук, но поняла, что белый шелк сползает с ее плеч и падает к нотам. Жар от огня нещадно жег ее обнаженное тело.
     Прошло несколько минут. В плотно закрытых глазах Катрин плясали искры. Гарэн не прикасался к ней. Он молчал. Она даже не ощущала его присутствия. Однако от сознания собственной наготы она попыталась прикрыть тело руками. Ее остановил короткий приказ, услышав который она вновь открыла глаза.
     - Нет!
     Тогда она посмотрела на него. Он сидел в высоком дубовом кресле, положив подбородок на руку. На его лице было странное выражение - смесь ярости и отчаяния. Взгляд был столь напряженным, что Катрин отвернулась. Она обратила внимание на то, что его огромная черная тень протянулась до старого сводчатого каменного потолка. Катрин охватил стыд, этот человек пристально рассматривал ее тело, изучая и оценивая его.
     - Пожалуйста... - жалобно произнесла она, - огонь обжигает меня.
     - Отодвиньтесь.
     Катрин вышла из белой кучи шелка на полу, с невинной дерзостью думая положить конец этой злой, пугающей игре, которую он с ней затеял. Тепло огня не только согревало, но и возбуждало. Однажды она уже испытывала этот глубокий таинственный трепет, это странное состояние полуоцепенения. Здоровое молодое тело Катрин жаждало поцелуев и ласк, положенных ей по праву. Но у Гарэна де Брази, сидевшего в кресле с высокой спинкой, не дрогнул ни один мускул. Он все так же пристально смотрел на нее...
     Внезапно Катрин охватила ярость и неимоверный стыд. Она была уже готова повернуться и побежать к кровати, где смогла бы зарыться в покрывале и спрятаться от унижения. Но он, возможно, почувствовал ее настроение и железной хваткой сжал запястье, заставляя остаться возле него.
     - Вы принадлежите мне! Я могу сделать с вами все, что захочу...
     Его голос слегка охрип, но рука, сжимавшая запястье, была тверда. Странно, но его, казалось, не тронула красота обнаженного женского тела. Свободной рукой он прикоснулся к ее лицу, горящему от стыда, а затем долгим неспешным движением скользнул вокруг одной груди, вдоль бедра и ноги. Это была не ласка, а скорее восхищенный жест знатока, когда он кончиками пальцев любовно оглаживает полированную поверхность мрамора или прослеживает чистоту линий какой-нибудь статуи. Катрин вздрогнула, когда теплые пальцы прикоснулись к ней. И вновь послышался его хриплый голос:
     - Женское тело может быть самым прекрасным или самым безобразным актом творения, - сказал Гарэн. - Мне приятно, что ваше тело столь великолепно.
     Затем он встал и отпустил ее руку. Катрин, широко раскрыв глаза, в изумлении глядела, как он пересек комнату и отворил дверь.
     - Спите спокойно, - сказал он тихо.
     Он исчез в темноте так же бесшумно, как и вошел. Его темный силуэт, словно по волшебству, слился с ночными тенями. Она осталась стоять посередине огромной комнаты, медленно приходя в себя от удивления. Хотя и трудно было в этом признаться, но она чувствовала глубокое разочарование. Затем, заметив свою тень на стене и вспомнив о своей наготе, метнулась через комнату и юркнула в постель. Сердце ее бешено стучало. Очутившись в тепле и уюте шелковых подушек и мягких одеял, внезапно, вопреки логике, она начала плакать.
     Когда она успокоилась, огонь в камине уже догорел. Голова раскалывалась от боли. Катрин медленно выбралась из кровати. Глаза ее были красными и опухшими. Катрин нашла ночную рубашку, лежавшую у камина, и накинула ее. Затем вымыла лицо в серебряном тазике, который стоял на комоде возле кувшина с флердоранжевой водой. От прохладной воды ей стало лучше. Было тихо, и ее охватило чувство одиночества. Она легла, удобно устроившись на подушках, и попыталась бесстрастно оценить ситуацию. То, что случилось в эту странную брачную ночь, помогло ей больше узнать себя. Когда она предалась объятиям Арно, то могла объяснить этот поступок непреодолимой любви к нему. Ну, а в этот-то вечер? Любви к Гарэну не было, ее ни в малейшей степени не влекло к нему... и все же она была на волоске от того, чтобы отдаться ему.
     Она и не пыталась угадать причины такого поведения своего мужа. Разобраться в этом было поистине невозможно!
     На следующий день был сочельник. Тихие звуки музыки пробудили Катрин ото сна. Занавеси были отдернуты, открывая мрачный зимний пейзаж, но огонь в камине весело плясал. В дубовом кресле сидел Гарэн, а у его ног лежала борзая. Гарэн по-прежнему был в черной бархатной мантии, и как будто только что встал. Когда Катрин приподнялась в постели, он слабо улыбнулся.
     - Это рождественские гобои, моя дорогая. По традиции они будут играть здесь весь день до полуночи. Вы должны поспешить, чтобы принять музыкантов. Я вызову служанок.
     Все еще в полудреме, Катрин смущенно наблюдала, как служанки весело вбежали в комнату, чтобы пожелать ей доброго утра. Они оказались проворными и засновали вокруг кровати: одна протягивала просторный халат, подбитый мехом, другая - комнатные туфли, третья - зеркало. Но их озорные взоры то и дело скользили в другой конец комнаты, где, сдержанный и прямой, сидел Гарэн. Он со снисходительным видом наблюдал за этой веселой суетой, в совершенстве исполняя роль молодожена. Катрин не знала, смеяться ли ей над этим притворством или рассердиться.
     Одна лишь Сара сохраняла невозмутимое спокойствие. Она пришла последней и принесла с собой платье, которое Катрин должна была надеть в этот день, первый день после свадьбы. Верхнее платье было сшито из шерсти медового цвета, расшитое шелковыми снопами пшеницы того же цвета, причем по контуру рисунка шла тонкая золотая нить. Его широкие рукава, воротник и подол были оторочены каймой из соболя сочного коричневого цвета. Нижнее платье - из однотонного медового атласа. Головной убор, полностью скрывавший волосы Катрин, состоял из двойной собольей каймы, окружавшей высокий конус из расшитого сукна, на котором колыхалась того же цвета вуаль. Широкий золотой пояс филигранной работы удерживал на месте складки как раз под грудью. Наконец, ожерелье из топазов, перемежавшихся золотыми пшеничными снопами, завершало наряд, надеть который Сара помогала своей госпоже с церемонными жестами священнослужителя пред алтарем какой-то языческой богини. Лицо цыганки, однако, было хмурым, и пока Катрин одевалась, она не произнесла ни слова. Гарэн удалился, чтобы заняться своим туалетом, и две женщины могли свободно поговорить друг с другом, если бы не озорной рой молодых служанок, сновавших по комнате. Когда Катрин была готова, Сара мановением руки отпустила их и затем повернулась к молодой женщине с выражением беспокойства на лице.
     - Ну что? - спросила она. - Ты счастлива? Внезапность атаки застала Катрин врасплох. Сара, похоже, была в свирепом расположении духа. Ее черные глаза вглядывались в лицо новоиспеченной госпожи де Брази, как будто она надеялась что-то прочитать на нем. Катрин нахмурилась.
     - Почему бы и нет? Или, вернее, с чего бы это мне быть счастливой? Я выходила замуж не для счастья. Или ты не знала?
     - Я знала. Просто хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло в твою брачную ночь. Первый опыт физической любви так важен, особенно для женщины...
     - Все прошло хорошо, - загадочно ответила Катрин, решив не признаваться ни одной живой душе, даже Саре, в том, какое унизительное испытание она претерпела минувшей ночью. Ее гордость восставала против признания, даже своей старой наперстнице, в том, что муж, налюбовавшись ослепительной наготой новобрачной, ушел к себе в комнату и провел ночь один, не удостоив ее даже поцелуя. Са