очерневших от времени кирпичей, придававших ей вид коренастого слуги палача, ставшего с протянутыми руками между дворцом и рекой, которую он загораживал. Но от башни взгляд Марианны пробежал к городу, и она испуганно вскрикнула. Пожар быстро распространялся.
     За узкой лентой Москвы-реки будто неудержимым потоком разлилось море огня, захватывавшее все большее и большее пространство. На берегах реки выстроились бесконечные вереницы солдат, переносивших ведрами - смехотворное занятие - воду к огню. Они напоминали лилипутов, транспортировавших свои крошечные бочки, пытаясь утолить жажду гиганта Гулливера... Другие, стоя на крышах, еще не тронутых огнем, несмотря на шквальный ветер, старались с помощью метел и мокрых тряпок сбрасывать непрерывно падающие горящие обломки, в то время как гонимые ветром густые клубы черного дыма постепенно заволакивали весь пейзаж.
     - Разумно ли, - пробормотала наконец Марианна бесцветным голосом, - арестовать и запереть человека, когда жизнь всех нас висит на волоске? Сколько мы еще сможем сопротивляться стихии огня?
     Констан пожал плечами.
     - У этого негодяя не будет времени привыкнуть к тюрьме, - воскликнул он гневным тоном, таким необычным для всегда невозмутимого фламандца. - Приказ императора категоричен: сегодня будет созван военный трибунал под председательством герцога де Тревиза, губернатора Москвы. Он осудит его, и еще до ночи этот человек заплатит за свое невообразимое злодеяние...
     - Невообразимое? Почему же?
     - Но потому, что он француз и низкого сословия.
     Эти бессмысленные оскорбления, брошенные им в лицо императору, были бы объяснимы в устах русского, поверженного врага или одного из тех непримиримых эмигрантов, для которых его величество представляется одновременно Кромвелем и Антихристом. Но простой сельский священник! Нет, эти оскорбления, эти проклятия в форме пророчества, накликивающие беду в такой драматический момент, нельзя простить. Впрочем, этот человек, возможно, даже не доживет до вечера.
     Сердце Марианны на мгновение замерло.
     - Почему? Ведь не в привычках императора казнить человека, даже виновного, без суда...
     - Конечно, нет! Но события могут вынудить быстрей завершить это дело. Стены старой крепости толстые, и мы находимся на холме, но огненный круг опасно сужается. Сейчас его величество пойдет проверить наши средства защиты от огня и сделает для себя выводы о неминуемости гибели. Если нам придется покинуть дворец, судьба того человека будет, конечно, решена до нашего ухода. Вы же слышали императора: негодник умрет до того, как мы покинем этот дворец.
     Марианна почувствовала, что ее охватывает смятение. Только что, когда Констан указал ей место заточения "аббата", она испытала некоторое облегчение, ибо боялась, что он мог быть убит сразу кем-нибудь из окружения Наполеона. Но это облегчение исчезло, так как все, казалось, пришло в движение с пугающей быстротой. Несколько часов! Только несколько часов или даже минут - кто может знать, - до вынесения приговора, безжалостного, как нож гильотины. И не будет больше Готье де Шазея.., больше никогда!.. Эта мысль раскаленным железом впивалась в тело Марианны. Она любила его. Он был ее крестный, почти отец, и обе их жизни тесно переплетались, связанные невидимыми узами взаимной нежности. Если одна из них угаснет, что-то умрет также и в другой.
     Марианна никак не могла понять, что довело его, человека мудрого и осторожного, князя Церкви, облеченного невиданной властью, незримой, но равной короне, до выходки экзальтированного фанатика. Несмотря на ненависть, которую он питал к Наполеону, это было не похоже на него. Тайное оружие дипломатии гораздо больше подходило его темпераменту, чем выспренние восклицания.., тем более что они ни к чему не привели. Но как теперь избавить от смерти этого хорошего человека, который всегда оказывался в нужном месте, чтобы спасти ее от опасности или вывести из затруднительного положения?
     Быстрые шаги, заставившие скрипеть половицы в соседнем салоне и оторвавшие Марианну от размышлений, возвестили о приходе Наполеона. Мгновение спустя он был здесь, приостановился на пороге, затем, заметив стоявшую у амбразуры окна молодую женщину, быстро подошел к ней. Даже не дав ей времени приготовиться к реверансу, он обнял ее за плечи и с неожиданной нежностью поцеловал.
     - Прости меня, крошка Марианна! Я не хотел причинить тебе боль! Это не тебя желал я поразить, а.., не знаю даже, может быть, судьбу или человеческую глупость! Но тот жалкий безумец вывел меня из себя. Мне кажется, я мог бы задушить любого, кто подошел бы ко мне... Тебе уже не больно?
     Она сделала знак, что нет, героически скрывая правду и даже пытаясь улыбнуться.
     - Если эта ранка, - сказала она, касаясь ушибленного места, - хоть немного помогла разрядить нервное напряжение вашего величества, я бесконечно счастлива. Ведь я только.., его служанка!
     - К чему такая официальность! Если ты хочешь сказать, что любишь меня, скажи это просто, без придворных выкрутасов! Ведь ты наверняка думаешь: какой грубиян! Мы же оба уже давно знаем это. Теперь скажи мне, что я могу сделать, чтобы ты простила меня полностью! Можешь просить все, что хочешь, даже разрешение.., снова творить свои безумства! Хочешь получить лошадей? Эскорт, чтобы сопровождать тебя в Петербург? Хочешь корабль? Ты можешь сейчас же отправиться в Данциг с приличной суммой в золоте и ждать там прибытия твоего пирата, который не может не заехать туда...
     - Значит, ваше величество все-таки изменили мнение? Теперь вы считаете, что я могу найти счастье с Язоном Бофором?
     - Нет, конечно! Мое мнение не изменилось. Но у меня появилось опасение, что я слишком много от тебя потребовал.., и теперь подвергаю слишком большой опасности. Я хорошо понимаю, что мы теперь на грани риска. Только я и мои солдаты созданы для того, чтобы рисковать. Но не ты! Ты и так уже пережила много опасностей, пока добралась до меня. Я не имею права требовать от тебя большего...
     Как это иногда бывает в особо драматических ситуациях, Марианне вдруг пришла в голову нелепая мысль.
     Не хотел ли Наполеон просто избавиться от нее? Видимо, Кассандра нравилась ему меньше, чем его маршалы, но ведь не важно, какое побуждение заставило его действовать. Его предложение было таким неожиданным, чудесным. Перед ее глазами снова вспыхнуло сияние. В этот момент она поняла, что в ее руках ключи от ее жизни и свободы. Одно слово.., и через несколько минут ворота Кремля отворятся перед ней. Хорошо охраняемая карета унесет ее с друзьями к месту, где свяжется порванная нить и где, окончательно повернувшись спиной к Европе, она улетит к новой жизни, в которой будет только любовь. Но это слово она не могла, не имела права произнести, ибо оно равноценно второму смертному приговору ее крестному.
     Зажегшийся в ней радостный огонек потух. Она медленно освободилась от рук императора, склонив голову, опустилась к его ногам и прошептала:
     - Простите меня, сир! Единственное, что я хочу просить, это жизнь аббата Готье!
     - Что-о-о?
     Он резко отступил, словно сраженный пулей. И теперь смотрел на нее, коленопреклоненную перед ним, в простом темном платье, с измученным лицом, большими, полными слез зелеными глазами и дрожащими руками, сложенными, как для молитвы.
     - Ты сошла с ума! - выдохнул он. - Жизнь шпиона, этого подлого священника-фанатика? Хотя он и проклял меня и моих потомков от имени своего бога мести?
     - Я знаю, сир, и тем не менее я не хочу ничего другого, кроме этой жизни.
     Он вернулся к ней и схватил за плечи, заставив встать. Черты его лица посуровели, и в глазах появился оттенок стали.
     - Полно, приди в себя! Объяснись! Почему тебе нужна его жизнь? Кто он для тебя?..
     - Это мой крестный, сир!
     - Как?.. Что ты говоришь?..
     - Я говорю, что аббат Готье в действительности кардинал Сан-Лоренцо, Готье де Шазей.., мой крестный, который всегда был мне отцом. И я прошу вас за человека, остающегося для меня самым дорогим в мире, несмотря на его опрометчивые слова.
     Наступила такая глубокая тишина, что участники этой тягостной сцены слышали дыхание друг друга. Наполеон медленно опустил руки. Затем, отойдя от Марианны, он заложил одну руку в вырез жилета, другую - за спину и начал ходить взад-вперед с опущенной головой, верный своей привычке.
     Он ходил так некоторое время, и Марианна боялась пошевельнуться. Внезапно он остановился и повернулся к ней лицом.
     - Почему? Ну почему он сделал это?
     - Я сама не знаю, сир, даю вам слово. После происшедшего я непрерывно думаю об этом и не нахожу разумного ответа. Ведь он человек спокойный, степенный, большого ума и верный служитель Бога. Может быть, приступ безумия...
     - Не думаю. Здесь дело в другом. Мне кажется, ты плохо знала его, что тебя ослепила привязанность!
     Он просто ненавидит меня, я прочел это в его глазах.
     - Это правда, сир, он ненавидит вас! Но может быть, давая вам такой дерзкий совет, он просто пытался спасти вам жизнь!
     - Ну уж нет! Кстати, не был ли он в числе тех непокорных кардиналов, что я приказал изгнать за отказ присутствовать на моей свадьбе? Сан-Лоренцо.., это мне что-то говорит. Кроме того, мне приходилось слышать о нем в связи с вами. Ведь ваш брак устроил этот сующий везде свой нос человек.
     Возвращение к обращению на "вы" вновь встревожило Марианну. Неумолимо восстанавливалась дистанция между ней и императором, и скоро, возможно, он увидит в ней не свою недавнюю жертву, а просто крестницу мятежника.
     - Все, что говорит ваше величество, правда, - с усилием сказала она, - однако я молю о снисхождении!
     Ведь мне обещано...
     - Только не это! Разве мог я подумать? Безумие!
     Все женщины безумны. Освободить такого опасного заговорщика! И что еще? Почему бы не дать ему оружие и ключ от моей комнаты?
     - Сир! Ваше величество заблуждается. Я не прошу для него свободу. Только жизнь. Ваше величество вольны заключить его в любую тюрьму.., навсегда.
     - Как это легко, в самом деле. Мы за тысячу лье от Парижа, окружены огнем пожаров. У меня нет другого выхода, кроме казни. И затем, я не могу помиловать его. Никто не поймет! Если бы еще дело шло о русском, возможно, что-нибудь можно было бы сделать.
     Но француз! Нет, тысячу раз нет! Это невозможно!
     Кроме того.., он посмел говорить о моем сыне, этого я не прощу никогда! Предсказывать несчастье ребенку!
     Негодяй!
     - Сир! - умоляла она.
     - Я сказал: нет! Не настаивайте! И покончим с этим! Просите что-нибудь другое!
     С сокрушенным сердцем она поняла, что проиграла.
     Уже появился мамелюк Али, объявивший, что лошадь императора оседлана. За ним вошел Дюрок с целым ворохом мрачных новостей: огонь охватил дворцовые кухни, горящие головни начали падать на Арсенал.., ветер удвоил силу...
     Наполеон обратил к Марианне уже гневный взгляд:
     - Итак, сударыня, я жду...
     Побежденная, она скорее сломалась, чем склонилась в реверансе.
     - Позвольте мне повидаться с ним, обнять в последний раз. Больше я не прошу ничего.
     - Хорошо...
     Он живо подошел к секретеру, нацарапал несколько слов на листке бумаги, подписал так нервно, что перо заскрипело и брызнуло чернилами, и протянул молодой женщине.
     - В вашем распоряжении четверть часа, сударыня!
     Ни минуты больше, ибо возможно, что мы закончим здесь дела гораздо раньше, чем я предполагал! Мы вновь встретимся после этого.
     И он стремительно вышел, чтобы присоединиться к ожидавшему в прихожей эскорту. Марианна осталась одна в императорской комнате, которая после ухода хозяина сразу приняла банальный и прискорбный вид опустевшего гостиничного номера.
     С минуту она, как недавно Наполеон, походила по комнате, держа в руке подписанный им листок, затем, решившись, она, в свою очередь, вышла, чтобы найти Гракха и Жоливаля: она хотела проинструктировать их.

ГЛАВА II

ГОСПОДИН ДЕ БЕЙЛЬ

     Снаружи атмосфера была удушающей. Вихри едкого дыма заполняли дворы и эспланады. То ли чтобы спрятаться от этого дыма и летящих по ветру искр, то ли с какой-то тайной целью, но Марианна, несмотря на жару, надела просторный плащ, опустила до бровей капюшон, а лицо закрыла большим носовым платком, смоченным позаимствованным из туалета Наполеона одеколоном. Таким образом экипированная, она спешила к ограде Кремля, спускаясь по травянистому склону до построенных над рекой крепостных стен.
     Вблизи Тайницкая башня производила не такое сильное впечатление. Вдвое ниже, чем ее сестры, - из-за каприза императрицы Екатерины II, повелевшей разрушить ее, как, впрочем, и другие, - она все-таки осталась стоять, так как большая стоимость работ заставила их прекратить. А того, что осталось, вполне хватило для учреждения в ней тюрьмы.
     Два гренадера, укрывшиеся в углу у подножия лестницы, охраняли дверь. При виде императорской подписи под приказом они с уважением отдали честь, затем один из них проводил молодую женщину через сводчатую дверь, защищенную решеткой, достойной городских ворот, на второй этаж. Все с той же учтивостью он гордо вынул из кармана громадную золотую луковицу и объявил:
     - Через четверть часа я буду иметь высокую честь прийти за вами, сударыня. Приказ его величества точен.
     Марианна кивнула в знак согласия. Войдя в башню, она старалась не произнести ни слова и просто протянула бумагу часовым, моля Бога, чтобы они умели читать.
     Но удача в этом случае оказалась на ее стороне.
     В темнице, старинном каземате с одной бойницей, было темно, но она сразу увидела заключенного. Сидя на большом камне перед узкой светлой щелью, он вглядывался наружу, несмотря на проникавшие оттуда завитки дыма. Лицо его было бледно, а висок украшал багровый кровоподтек, полученный, без сомнения, за его преступное выступление. При появлении Марианны он едва повернул голову.
     Какое-то время они смотрели друг на друга: он - со скучающим равнодушием, она - с отчаянием, которое не могла усмирить и которое раздирало ей душу.
     Затем кардинал вздохнул и спросил:
     - Зачем ты пришла? Если ты принесла мне помилование.., хотя я сомневаюсь, что ты могла его вымолить, знай, что я не хочу его. Ты должна была бы заплатить за него непомерную цену!
     - Я не принесла помилование. Император отказал в моей просьбе.., и мы с ним уже давно не в тех отношениях, на которые вы намекаете.
     Пленник невесело усмехнулся и молча пожал плечами.
     - Тем не менее, - продолжала Марианна, - я просила у него этой милости! Бог свидетель, как я просила! Но он сказал, что никто не поймет подобную снисходительность в таком серьезном случае, да еще в таких обстоятельствах!..
     - И он прав. Последней ошибкой, которую он мог совершить, было бы поддаться слабости. Впрочем, еще раз повторяю, что я предпочитаю смерть его милосердию.
     Марианна медленно подошла к пленнику. Она испытывала пронзительное чувство жалости, видя его таким усталым, безвольным, гораздо более старым, чем тогда ночью, в коридоре Сен-Луи-де-Франс. Внезапно она упала на колени, схватила его холодные руки и прижалась к ним губами.
     - Крестный! - взмолилась она. - Мой дорогой крестный! Почему вы это сделали? Зачем пришли бросить все это ему в лицо? Это побуждение такое...
     - Глупое, не так ли? Ты не смеешь употребить это слово...
     - А каков результат? На что надеялись вы, обращаясь к нему? Заставить его армию покинуть Москву, Россию?..
     - Действительно! Я хотел этого, хотел всеми фибрами моей души! Ты не можешь знать, как я хотел этого, чтобы он вернулся домой, пока есть еще время, и перестал сеять горе...
     - Он не может! Он смог бы, если бы был один. Но есть и другие, которых обогащает каждая победа. Все те люди, для которых Москва представляет собой некую Голконду... Маршалы!..
     - Ах, эти? Но они только и думают о возвращении! Большинство из них мечтают оказаться дома. Они не верят в войну, и она им не нужна. У всех у них пышные титулы, громадные владения, богатства, которыми они хотят наслаждаться. Это по-человечески объяснимо. Что касается короля Неаполя, этот кентавр - в перьях, тщеславный, как павлин, и ненамного умней его - в данный момент распустил хвост перед казаками Платова из русского арьергарда, которых он догнал. Они там едва не братаются! Казаки уверяют его, что русская армия при последнем издыхании, что дезертирство растет. Они также клянутся ему, что никогда не видели такого великолепного мужчину, как он, и он им верит, дурак!
     - Это невозможно!
     - Только не говори, что ты знаешь его и не веришь, что это возможно! Они так очаровали его, что он отобрал у всех штабных офицеров часы и драгоценности, чтобы подарить им... Ибо все, что было у него, он уже роздал! Да, если бы я смог убедить Наполеона, армия ушла бы завтра...
     - Может быть! Но почему этим занялись вы сами?
     По-моему, можно было найти готового рискнуть красноречивого человека среди миллионов подчиненных вам.
     Он вздрогнул и удивленно глянул на нее.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Что я знаю, кто вы, какое могущество в мире вы представляете! Вы тот, кого называют Черный Папа!
     Он резко сжал ее руки, заставляя замолчать, и тревожно оглянулся.
     - Замолчи! Есть слова, которые никогда нельзя произносить. Как ты узнала?
     - Это Жоливаль. Я рассказала ему, как вы показали Ришелье какой-то перстень.
     Снова кардинал с грустной улыбкой пожал плечами.
     - Мне следовало опасаться острого ума твоего друга. Он достойный человек и разбирается во многих вещах. Я счастлив оставить тебя на его попечение.
     Смешанный с нетерпением гнев охватил Марианну.
     - Оставьте в покое Жоливаля. Дело не в нем. Что я хочу знать, так это почему вдруг вы натянули на себя личину пророка и поборника справедливости! Сразу видно, что вы не имеете ни малейшего понятия о характере Наполеона. Действовать, как это сделали вы, - значит неминуемо обречь себя на смерть, ибо он не мог прореагировать иначе: он принял вас за врага и шпиона.
     - А кто тебе сказал, что я не являюсь и тем и другим? Врагом я был всегда и, хотя я не люблю слова "шпион", охотно признаюсь, что вся моя жизнь прошла на секретной службе, во мраке тайны.
     - Вот почему я не понимаю, зачем вы выбрали яркий свет и громкие слова.
     Он задумался, затем продолжал:
     - Должен признать, что я ошибся в психологии Корсиканца! Я рассчитывал на его латинский характер, даже средиземноморский. Он суеверен, я знаю! Я не мог найти ни более трагичную обстановку, ни более подходящий момент, чем среди бушующего пожара, чтобы попытаться повлиять на него.., и довести до ума.
     - А об этом пожаре вам, очевидно, известно было заранее...
     - Действительно. Я был в курсе дела и испугался, увидев тебя здесь. Вот почему я предупредил тебя. И затем, когда я увидел всех этих людей.., эту гигантскую армию, в составе которой я узнал некоторых из наших...
     - Вы хотите сказать.., из старого дворянства?
     - Да... Сегюра, Монтескью.., даже Мортемара, признаюсь тебе, сердце мое облилось кровью. Это и их также хотел я спасти, их, связанных судьбой с этим безумцем, гениальным.., но обреченным! Не скрою от тебя, что, направляясь сюда, я хотел любой ценой уничтожить его и его приближенных. Я думал даже, да простит меня Бог, убить его...
     - О нет! Что вы! Только не это...
     - Почему же? Те, кого я представляю, никогда в ходе истории не отступали перед таким грехом, когда считали, что благо Церкви этого требует. Пример тому... Генрих IV и другие. Но даю тебе слово, что я изменил свое мнение. И я вполне искренне просил его вернуться во Францию, прекратить бесконечные войны и царствовать наконец в мире.
     Ошеломленная Марианна широко раскрыла глаза, глядя на прелата, словно он сошел с ума.
     - Царствовать в мире, Наполеону? Полноте, крестный! Какая уж тут искренность? Как вы можете желать ему царствовать в мире, когда столько лет служите Людовику XVIII?
     Готье де Шазей невесело улыбнулся, закрыл на мгновение глаза, затем обратил на крестницу взгляд