?
     - Зачем? Это был не его секрет!
     Миг один смотрел Жиль на покалеченного и обреченного на нищету парня, который даже ради спасения самых дорогих и близких ему людей не прикоснулся к чужому богатству.
     - Пьер, - сказал шевалье, - сокровище находится в могиле моего предка Рауля де Турнемина в аббатстве Сен-Обин.
     Молодой человек взмахнул руками, скорей от ужаса, чем от удивления.
     - В могиле? Если для того, чтобы его взять, надо разрушить могилу, то, по-моему, лучше пусть оно остается там, где лежало. Смерть отомстит вам... Вот и дед заболел так внезапно...
     - Успокойтесь! Мы ничего не будем разрушать!
     Сокровище хранится на могиле, а не в могиле.
     - На могиле? Как же его до сих пор никто не нашел?
     Жиль пожал плечами и засмеялся.
     - В конце концов, возможно, его уже нет на месте. Если кто-то нашел ключ к сокровищу, он вряд ли стал бы хвастаться находкой. Единственный способ узнать, находятся ли сокровища Рауля там, куда он их сам положил, - это пойти и посмотреть, но пойти тайно. Вот почему я не хочу просить аббата и среди бела дня вскрывать тайник.
     - Аббатство теперь уже не то, что было прежде. Оно в полном упадке, и аббат, живущий в Ламбале, редко в нем бывает. В Сен-Обин осталось всего несколько монахов и они вечно голодают.
     - Хорошо, - обрадовался Жиль, - если найдем сокровище, постараемся, чтобы они меньше голодали. - Жиль дружески хлопнул Пьера по плечу. - Но в церковь нужно войти ночью и скрытно, поэтому я снова спрашиваю: можно ли туда пройти незаметно и если можно, то как?
     - Через маленькую дверцу, она ведет на дорогу Сен-Денуаль. Дверцу никогда не закрывают, чтобы никто, нуждающийся в помощи Бога, не остался за порогом монастыря... Впрочем, все ценные вещи давно перекочевали в Ламбаль.
     - Отлично! Пьер, как только завтра мы предадим тело твоего деда земле, отправимся в Сен-Обин. Мы обернемся быстро...
     - Но я не могу ехать верхом, сударь! Лучше вам поехать туда без меня...
     - Ни за что на свете! Ты столько сделал, чтобы сокровище было найдено... Я посажу тебя на круп своей лошади...
     Вместо ответа Пьер перекрестился, словно человек, не знающий, как выбраться из сложной ситуации, и впервые за долгое время счастливая улыбка осветила его грустное лицо.

***

     После того как Жоэль Готье был погребен с соблюдением всех почестей, каких он заслуживал, и бретонских церемониалов, принятых у его соплеменников, Жиль, Пьер и Понго начали готовиться к поездке в Сен-Обин. К вечеру погода испортилась, разразился сильный ураган с ветром и проливным дождем, в мгновение ока превратившим дороги в непролазное болото. Потом ветер понемногу стих, но дождь не прекращался ни на минуту, стало почти холодно. Анна приготовила мужчинам сытный ужин, справедливо полагая, что он поможет путешественникам легче перенести усталость и плохую погоду.
     Основательно подкрепившись густыми щами с жареным салом, галетами и сидром, трое мужчин уже готовились покинуть Лаюнондэ, как вдруг Мадалена подошла к Жилю, сделала реверанс, сильно покраснела и сунула ему в руку маленький медальон, из тех, что она сама постоянно носила.
     - Да поможет вам святая Анна, покровительница Бретани, - прошептала она и убежала в соседнюю комнату.
     Блеск фиалковых глаз пронзил сердце шевалье и, прежде чем положить медальон во внутренний карман куртки, туда, где уже лежало завещание несчастного монаха, он прижал его к губам.
     Дождь продолжал идти - тихий и унылый, он отражал свет фонаря, который подняла Анна, чтобы посветить отъезжающим.
     - Дорога дрянь... - ворчал Понго, со времен своих приключений в Делаваре он презирал воду.
     - Ты не понимаешь, - радостно возразил Жиль, - такая погода нам больше всего подходит! Мы не встретим ни души, а монахи будут греться в своих постелях.
     Он был уже в седле. Понго, продолжая ворчать, помог Пьеру устроиться на крупе своей лошади, потом сам прыгнул в седло и взял из рук Анны фонарь.
     - Да хранит вас Бог! - крикнула Анна, когда маленькая кавалькада направилась к скрытой в стене калитке. - Старайтесь не поскользнуться!
     Совет был нелишним. Кучи камней и потоки жидкой грязи делали дорогу, построенную еще древними римлянами, почти непроезжей. Лишь только около полуночи всадники достигли места, с которого открывался прекрасный вид на монастырь: несколько зданий теснились вокруг красивой церкви с четырехугольной колокольней. Стенами монастырю служил подступающий почти вплотную лес. Нигде не было видно света, давящая тишина наводила на мысль, что монастырь давно заброшен. Соколиные глаза Жиля и Понго без труда разглядели и заросший сад, и старое кладбище с покосившимися надгробиями.
     - Осталась только церковь, красивый монастырь эпохи Возрождения, дом аббата и монашеские кельи, - прошептал Пьер. - Когда-то это было богатое и мощное аббатство, таким его создал Оливье де Динан, но с тех пор время и безверие сделали свое дело.
     - Сколько в нем монахов?
     - Не больше десятка, считая вместе с послушниками.
     - Мы потратили много времени, добираясь сюда. В каком часу они начинают утренние молитвы?
     - О, не раньше четырех или пяти часов утра.
     Большинство монахов люди пожилые, а так как обряд требует проведения службы между полуночью и рассветом, то они не торопятся. Внимание, здесь нам надо свернуть направо, - добавил молодой человек, когда они оказались на развилке у придорожного распятия.
     Несколько секунд спустя все трое спешились в тени церковной стены и направились к маленькой низкой двери, выходившей на старое кладбище. Она открылась с легким скрипом.
     Внутри церкви парила ледяная сырость, которую самое жаркое лето не могло бы растопить, и полная темнота. Понго зажег фонарь и передал его Пьеру.
     Молодой человек прежде всего повел Турнемина к алтарю, перед которым все преклонили колени, и только после этого они устремились в глухую темноту внутренней части храма.
     - Могилы находятся слева, - прошептал Пьер, - в той стороне, которая ближе к монастырю.
     Действительно, сноп света вырвал из темноты глубокую нишу с множеством плит, явно очень древних, несколько могил поновее и, наконец, прекрасный монумент, стоявший возле стены.
     - Смотрите, - сказал Пьер, - вот могила Рауля де Турнемина.
     Но Жиль уже и сам ее узнал. Монумент, мощный и величественный, потрясал воображение: десяток статуй совершенной красоты поддерживали надгробную плиту, на которой лежал усопший барон. Рауль де Турнемин, в латах, со скрещенными на груди руками, встречал вечность в глубоком покое. Два коленопреклоненных ангела украшали изголовье, где на подушке покоилась его голова, у ног на его гербе спала собака, а рядом с рыцарским мечом художник поместил большой каменный шлем, украшенный лавровым венком. У последнего из Турнеминов сильно забилось сердце.
     - Замечательное произведение искусства, правда? - шепотом спросил Пьер, ставя фонарь на угол могилы. - Наверное, только у бретонских герцогов есть такие красивые надгробия.
     - Надеюсь, что они за них лучше расплачивались, - пробормотал Жиль, с жалостью вспоминая прекрасного художника, создавшего это великолепие. - Теперь за дело. Пусть будет восстановлена справедливость, и человек, до такой степени бессердечный, навсегда лишится своих сокровищ!
     Посвети мне, - сказал он Понго.
     Его руки стали ощупывать листки венка, и, хотя волнение Жиля все возрастало, пальцы его не дрожали. Удастся ли найти подвижный листок?
     Сколько времени прошло с момента погребения Рауля де Турнемина, от сырости камень мог заклинить, внутренний механизм испортиться...
     Своими сильными пальцами Жиль толкал, тянул и раскачивал каждый листок. Несмотря на холод, царивший в церкви, по спине Турнемина текли струйки пота.
     - Если невозможно открыть, - выдохнул Понго, - я поискать, чем разбить этот шлем.
     - Нельзя, это осквернение могилы... Я должен найти, обязательно найти...
     Естественно, секретный механизм был скрыт в самом последнем листке, он находился в задней части шлема, слева от узла ленты, обвивавшей венок. Он открылся, словно крышка табакерки, легко и естественно, как будто был изготовлен только вчера. Послышался тройной вздох облегчения.
     Тогда шевалье снял с шеи шнурок с бронзовым листком, быстро перекрестился и опустил его в открытую полость. Затем нажал сверху...
     В толще камней послышался легкий щелчок.
     - О.., забрало! - воскликнул Пьер. - Глядите, оно поднимается!
     - Собака тоже, - прошептал Понго.
     Медленно, словно нехотя, чеканное забрало шлема поднималось под действием скрытой пружины и так же медленно открывался корпус левретки. Жиль поднял фонарь и задохнулся...
     Шлем был полон жемчуга и неоправленных драгоценных камней: рубины, изумруды, сапфиры переливались в тусклом свете фонаря всеми цветами радуги. В корпусе собаки лежали ювелирные украшения: на бархате, которым была выложена внутренняя полость собаки, сверкали браслеты, колье, кольца, кулоны, но даже их красота не могла затмить кровавого сияния огромных рубинов Цезаря Борджии...
     Онемев от восхищения, смотрели Пьер и Понго, как пальцы шевалье заставляли камни играть и переливаться, будили их после многовековой спячки.
     - Друзья мои, - сказал Жиль спокойно, - теперь мы богаты.
     - Теперь вы богаты, - поправил его Пьер. - У нас нет никаких прав на эти сокровища.
     - За исключением права преданности, права благородной души. Мы все это заберем, Пьер, и поделим.
     Но молодой человек покачал головой.
     - Нет, господин шевалье. Я не знаю, что делать с богатством. Выкупите Лаюнондэ и поставьте меня управляющим, с этим я согласен, ибо тогда я и мои родные сможем с достоинством жить на земле, на которой с незапамятных времен жили наши предки, больше мне ничего не надо!
     Жиль притянул к себе молодого человека и крепко обнял его.
     - Тебе нечего бояться ни за себя, ни за своих родных. Клянусь спасением своей души, я сделаю вас счастливыми. Твоя мать будет жить в достатке, а сестра получит.., получит... - Он внезапно умолк. Слово "приданое" никак не хотело слетать с уст Турнемина, за этим словом вставал неопределенный силуэт будущего мужа...
     - Поспешим, - прошептал Жиль смущенно. - Пора возвращаться.
     Понго, как известно, был человеком предусмотрительным, он не забыл прихватить большой полотняный мешок. Втроем они быстро набили его сокровищами, крепко завязали, и индеец закинул его себе на плечи.
     - Нам возвращаться, - сказал он с улыбкой. - Обратная дорога тоже трудна...
     Прежде чем покинуть церковь. Жиль вновь преклонил колени перед алтарем, в жаркой молитве прося Господа защитить его и всех тех, кто воспользуется найденными сокровищами, от мести прежнего их владельца.
     Через некоторое время монастырь Сен-Обин вновь погрузился в тишину и мрак, а трое всадников, по-прежнему под дождем, спешили в Лаюнондэ. Об их посещении напоминали лишь мокрые следы, оставшиеся на каменных плитах пола церкви, но и они вряд ли бы взволновали монахов.
     Не сами ли они оставили дверь открытой, чтобы любой прохожий мог найти убежище в храме?

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛОРЬЯН

     - Это для ваших бедняков, для пленников, которых вы выкупаете, для девушек, которым вы даете приданое, короче, для всех тех, ради кого вы лишаете себя самого необходимого...
     Не скрывая изумления, глядел аббат де Талюэ то на своего крестника, то на увесистый мешок с золотом, то снова на крестника...
     - Где ты это взял? Ты что, нашел Эльдорадо или...
     - Или заключил сделку с дьяволом? - смеясь, продолжил за него Турнемин, тогда как старый ректор, шокированный словами Жиля, быстро перекрестился. - Нет, сударь, я ничего такого не делал. Я просто нашел сокровище Турнеминов.
     Радостный огонек зажегся в синих глазах аббата, поблекших от усталости и лишений.
     - Сокровище Рауля, которое мой кузен де Ренн безуспешно ищет вот уже несколько лет, впрочем, как и многие другие до него?
     - Именно его я и нашел. Мне просто повезло.
     - Не то слово! Я потрясен! Подумать только, всего несколько часов тому назад я служил мессу за упокой твоей души, и что же?.. Вот ты стоишь передо мной - живой, здоровый, более крепкий, чем раньше... Разве это не чудо? Но зачем ты заставил меня плакать, поверить в твою смерть?
     Если бы ты знал, если бы ты только знал, сколько горя принесла мне твоя мнимая гибель!
     Взволнованный старческим голосом, в котором дрожало воспоминание пролитых слез. Жиль опустился на колени возле скромного плетеного кресла, взял руку господина де Талюэ и поцеловал ее с безграничным почтением.
     - Так приказал король, мой дорогой крестный... Но я прошу от всего сердца у вас прощения.
     - Не объясняй ничего и не проси прощения, раз этого хотел король, значит, того же хотел и Бог. Но встань, пожалуйста, и сядь на тот стул у стены. Ты такой высокий, что даже когда стоишь на коленях, оказываешься выше меня. Мне приходится высоко поднимать голову, чтобы заглянуть тебе в лицо...
     Жиль повиновался, взял стул и поставил его возле камина, в котором тлела охапка хвороста - слишком слабая защита от холода в такое морозное утро. Потом он переложил тяжелый мешок с золотом с колен маленького священника на его рабочий стол. Взгляд Жиля невольно скользнул по книжным полкам, висевшим рядом со столом. Книги были единственным богатством аббата де Талюэ, и Жиль не раз находил в его библиотеке нужные тома. Но теперь на полках почти не осталось книг, исчез Вольтер, которого Талюэ читал тайком, исчезло "Жизнеописание Великих мореплавателей", переплетенное в мягкую кожу с гербом де Талюэ на обложке. Осталось лишь несколько молитвенников. Евангелие и потрепанный требник.
     - Где же ваши книги? - спросил Жиль, заранее зная, какой будет ответ.
     Аббат посмотрел на крестника с доброй улыбкой.
     - Мне больше не хочется читать. Глаза быстро устают и потом...
     - ..и потом, бедняки всегда голодны, не так ли?
     Аббат рассмеялся веселым молодым смехом.
     - Конечно! Но теперь благодаря тебе я смогу приобрести другие книги, а также выкупить двух несчастных мальчиков, попавших в руки к берберам. Отец Тринитер рассказал мне про них и сообщил условия выкупа. Я не знал, что делать...
     - Назовите мне условие их выкупа. Я распоряжусь доставить вам дополнительную сумму, а если вы узнаете других здешних мальчиков, по несчастью оказавшихся в руках этих мерзавцев, дайте мне знать. Я живу в гостинице "Королевская шпага" в Лорьяне. И еще,., спросите вашего Тринитера, не знает ли он что-нибудь о судьбе некоего Жана-Пьера Керелла из Ванна? Мы дружили, и я боюсь, что он в конце концов стал пленником где-нибудь в Тунисе или Алжире...
     - Запиши мне это имя! Но сначала скажи, ты действительно богат, как Крез? Сокровище было громадным?
     - Баснословным! Крестный, я теперь очень богат.
     - Дай Бог, чтобы богатство тебя не испортило. Расскажи мне о твоей находке. Как тебе удалось то, что многим оказалось не под силу?
     Но Жиль не успел ответить, - дверь отворилась и вошла Кателла, старая служанка аббата, наряженная в свой воскресный фартук и кофту.
     Она сияла от радости.
     - Господин ректор, стол накрыт! - провозгласила она победным голосом.
     Удивленный аббат почувствовал аромат жареного мяса и горячего пирога.
     - Господи! - воскликнул он. - Что это? Сегодня у нас пирушка?
     - Мы празднуем воскрешение малыша, - ответила Кателла. - А так как он вас хорошо знает, господин ректор, и помнит, что ваша похлебка и чугунок с вареной картошкой часто уходят на стол другого, он позаботился и купил все припасы заранее. У нас сегодня жареный цыпленок, свежий сыр, сладкий пирог с яблоками и бургундское вино.
     Господин де Талюэ воздел руки к небу.
     - Это настоящий Версаль! Хорошо, пойдем, моя добрая Кателла, пойдем. За едой, мой мальчик, ты расскажешь мне о своих приключениях, потому что эти необычные для нашего дома запахи разбудили мой аппетит. Из-за тебя я совершаю грех, но, надеюсь. Бог мне простит и не накажет слишком сурово...
     Когда они спускались по старой каменной лестнице, ведущей в кухню. Жиль Наконец спросил о том, что мучило его весь день.
     - Я хотел бы узнать это от вас, сударь... Матери сообщили о моей смерти?
     - Конечно. Я не мог не сказать ей и специально поехал в монастырь, чтобы повидать ее.
     - И.., что она сказала?
     - Сначала ничего. Мы были в саду монастыря, и она продолжала шагать рядом со мной, не говоря ни слова. Но я знал, что она молилась - четки тихо двигались в ее пальцах. Я уважал ее молитву, и мы обошли весь сад в полной тишине.
     И лишь когда дошли до дверей обители, она повернулась ко мне и с гневом бросила: "Если бы он пошел по той дороге, которую я выбрала для него, он был бы сейчас жив!" Ее гнев не обманул меня, я видел слезы в ее глазах. Тогда я сказал ей, что она может молиться о тебе без стыда и оплакивать не незаконнорожденного, а дворянина... Но она крикнула: "Это ничего не меняет!
     Ведь я, я остаюсь той, что, согрешив, родила незамужней. Я остаюсь матерью незаконнорожденного! А что касается моего несчастного ребенка, то в своей погибели он сам виноват! Я помолюсь о его душе, но пусть никто и никогда не приходит больше ко мне сюда с соболезнованием и разговорами!.." И она ушла. Тем не менее завтра же я поеду к ней.
     - Не надо! - прервал его Жиль. - Не говорите ей ничего! Пусть все остается как есть. По крайней мере, она молится о мертвом, чего никогда бы не сделала для живого... Пойдемте лучше обедать!
     Печальный рассказ аббата не лишил сотрапезников аппетита, обед прошел весело, и то, что поведал Жиль о своих приключениях в Америке и во Франции, имело не меньший успех, чем ароматные блюда и прекрасное вино. Аббат радовался удаче, сопутствующей его крестнику, пугался опасностей, окружающих королевскую семью, предсказывал еще более мрачные времена и возмущался падением нравственности в столице. Под конец он спросил:
     - Что ты теперь собираешься делать? В гвардию тебе возвращаться нельзя.
     - Я хотел выкупить Лаюнондэ, но вот уже несколько месяцев, как я отказался от этой мысли.
     Став обладателем сокровища, я уехал в Париж, чтобы обратить камни в деньги, а потом отправился в Ренн для встречи с вашим кузеном. Он удивился, увидев меня, но еще больше он удивился моему предложению выкупить у него замок за ту кругленькую сумму, которую он сам назначил мне три года назад. Короче говоря, он наотрез отказался...
     - Почему? Ведь замок ему не нужен...
     - Как я однажды слышал в кабачке на берегу Сены, он, кажется, собирается в нем что-то ломать... Не понимаю, но мне он отказал.
     - А, я догадался! - улыбнулся аббат, допивая кофе, поданный Кателлой. - Талюэ надеется найти сокровище! А так как ты не сказал ему, что сокровище уже найдено, то тебе придется отказаться от Лаюнондэ.
     - Я так и поступил. Я молод, значительно моложе вашего кузена и, если Бог не призовет меня раньше положенного природой срока, я еще смогу вернуться в Лаюнондэ. А пока я намерен обосноваться по другую сторону Атлантики.
     - Твоя старая мечта?
     - Да, конечно. Американское правительство предоставляет мне концессию на тысячу акров плодородной земли. Стану плантатором и судовладельцем. У Индийской компании я уже купил английское трофейное судно водоизмещением двести восемьдесят тонн, называлось оно "Лонрей". По виду напоминает баржу, но более стройное и вооруженное шестью пушками. Я велел переоснастить его, так что при хорошем ветре мы за четыре-пять недель достигнем берегов Америки. Кстати, теперь мое судно называется не "Лонрей", а...
     - Держу пари, что оно называется "Кречет"?
     - Держите пари и вы выиграете. Я очень горжусь этим названием, а также теми переделками, которые я провожу на своем корабле. Ведь я беру с собой семью Готье, они сами попросили меня, они не хотят оставаться в Лаюнондэ. Для женщин пришлось благоустроить каюты. Кроме того, я хотел бы увезти еще и Розенну.
     - Розенну? Ты хочешь, чтобы она в ее возрасте пересекла океан и осталась в стр