крепостные валы, словно с просьбой о помощи, но, пройдя через обвалившийся порог дворца Саммарипа, Марианна поняла, что достойный Атанас явно не представлял себе, каким должен быть настоящий дворец.
     Этот был всего лишь призраком, пустой раковиной, будившей эхо при малейшем шорохе, тщетно пытавшейся возродить жизнь.
     Здесь Марианна не найдет изнеженные радости цивилизации, и она подавила вздох сожаления.
     Появившийся на пороге большого пустого зала, меблированного только каменными скамьями, громадным столом и стоявшим на окне горшком с цветущей геранью, старец должен бы быть духом, близким этому отставшему от времени месту: высокий бесцветный персонаж с пустым взглядом, чья просторная одежда имела такой вид, словно ее сшили из свисавшей с потолка паутины.
     Он был так бледен, как после долгих лет жизни в пещере, лишенной света и воздуха. Видно, лучи солнца и морской ветер никогда не касались его Без сомнения, он долго прожил под сенью своих древних камней, повернувшись спиной к действительности.
     Однако, совершенно безразличный к внешнему виду Марианны, он приветствовал ее с достоинством знатного испанца, склоняющегося перед инфантой, заверил, что для его дома - большая честь принять ее, и предложил руку, узловатую как ветвь оливы, чтобы проводить до приготовленных для нее апартаментов.
     Тем не менее, несмотря на час сиесты, проход двух оборванных чужаков по улицам Наксоса не ускользнул от турецких наблюдателей, и в момент, когда граф повел молодую женщину к каменной лестнице с выщербленными ступенями, с дюжину солдат в красных сапогах и полосатых красно-синих тюрбанах заполнили вестибюль дворца. Ими командовал одабаши с чем-то вроде бело-зеленой фетровой митры на голове. Его чин соответствовал капитану артиллерии, но на острове он властвовал над постоялыми дворами и трактирами. Эти прибывшие, похоже, заинтересовали его...
     Он лениво помахивал опахалом и всем своим недовольным видом подтверждал, как ужасно в такую жару покинуть благодетельную прохладу крепости. Это чувствовалось и в тоне, каким он обратился к графу Саммарипа, тоном хозяина к непокорному слуге. Но может быть, потому, что при этом присутствовала женщина, да еще и иностранка, старик словно проснулся. На презрительное обращение одабаши он возразил строго, и, хотя Марианна ни слова не понимала по-турецки, до нее дошел общий смысл его объяснений из-за неоднократного повторения ее имени в сочетании с "султаншей Нахшидиль" очевидно, граф сообщил, не без надменности, турецкому офицеру о высоком положении этой потерпевшей кораблекрушение и о необходимости поскорее оставить ее в покое.
     Впрочем, одабаши и не настаивал. Злобная мина сменилась улыбкой, и после приветствия, такого почтительного, какое возможно перед кузиной его императрицы, он удалился со своей командой.
     Стоя в трех шагах позади мнимой хозяйки, бунтовщик Теодорос не шелохнулся, пока продолжалось угрожающее объяснение, но по шумному вздоху, облегчившему его грудь, когда наконец направились к лестнице, Марианна поняла, что он тоже может волноваться, и внутренне улыбнулась, после всего этого вояка, несмотря на его громадность, просто человек, и ничто человеческое ему не чуждо!
     Комната, в которую старый вельможа церемонно привел Марианну, должно быть, не использовалась со времен последних герцогов Наксоса. Здесь царила в гордом одиночестве, способная укрыть под пологом из выцветшей парчи целую семью, кровать между четырьмя стенами, украшенными обгоревшими знаменами, тогда как несколько просиженных табуретов грустили по углам. Но комната выходила прямо на море великолепным окном.
     - Мы не ожидали такой чести, - извинился старый граф, - но ваш слуга сейчас принесет необходимые вещи, и мы попросим соответствующее вашему достоинству платье у настоятельницы урсулинок.., ибо мы гораздо ниже вас ростом .
     Множественное число, которое он употреблял, казалось забавным, но не более, чем остальное в его особе или его немного механическом голосе, и Марианну это не смутило.
     - Я охотно возьму платье, синьор граф, - ответила она с улыбкой, - но, умоляю вас, больше ни о чем не беспокойтесь.
     Нам, безусловно, не составит никакого труда найти корабль...
     При этих словах пустой взгляд старца как будто оживился.
     - Большие корабли редко заходят сюда, сударыня. Мы находимся на забытой земле, земле, которой пренебрегают сильные мира сего. К счастью, она способна прокормить нас, но возможно, что ваше пребывание продлится дольше, чем вы предполагаете... Пойдем со мной, друг мой Последние слова адресовались, конечно, Теодоросу, который уже прилип к окну и пожирал взглядом пустынное море. Он неохотно оторвался от созерцания и последовал за графом, играя роль вышколенного слуги. Вскоре он вернулся, принеся вместе с Атанасом тяжелый стол, который поставили перед окном. Затем последовали некоторые туалетные принадлежности и белье.
     Стараясь создать более непринужденную обстановку, Атанас непрерывно болтал, явно счастливый послужить иностранной даме и увидеть новые лица, но чем возбужденнее становился он, тем больше хмурился Теодорос.
     - Ради Христа! - вскричал он наконец, когда маленький управляющий пригласил его помочь оправить постель. - Мы здесь пробудем только несколько часов, брат! А ты делаешь так, словно нас ждут месяцы! Наш брат Томбазис на Гидре получил с голубем сигнал, и корабль может показаться с минуты на минуту!
     - Даже если ваш корабль появится сейчас, - безмятежно ответил Атанас, - неблагоразумно, если госпожа не будет играть свою роль: она и ты - потерпевшие кораблекрушение. Вы должны быть истощенными, на исходе сил... Вам надо отдохнуть хотя бы одну ночь!
     Турки не поймут, почему вы так спешите, даже не передохнув, на первый попавшийся корабль! Одабаши Махмуд осел, но не до такой же степени! И затем, хозяин так счастлив! Прибытие госпожи княгини напомнило ему молодость. Прежде он ездил в западные страны.., бывал при дворе дожа в Венеции и даже короля Франции!
     Теодорос с недовольным видом пожал плечами.
     - Тогда он был богат! А теперь, похоже, у него не особенно много осталось!
     - Осталось больше, чем ты думаешь, - с улыбкой сказал Атанас, - но не следует искушать алчность врага. Хозяину это давно известно. И уж об этом он хорошо помнит! Теперь я пойду к урсулинкам за платьем, - закончил он, улыбнувшись Марианне. - Тебе лучше пойти со мной.., ни один слуга, достойный этого имени, не останется со своей госпожой, когда она желает отдохнуть.
     Но видимо, терпение гиганта истощилось. Он с яростью швырнул через комнату шелковое покрывало, которое Атанас протянул ему, чтобы расстелить на кровати.
     - Я не создан для подобной жизни! - закричал он. - Я клефт, а не лакей!..
     - Если вы будете так громко выражать недовольство, - холодно заметила Марианна, - об этом станет известно всем. Но вы не только согласились с этой ролью, но и сами предложили ее!
     Лично я ничуть не заинтересована продолжать путешествие вместе с вами! Вы слишком неудобный спутник!
     Теодорос взглянул на нее из-под кустистых бровей, как готовая укусить собака. Ей даже показалось, что он сейчас оскалит зубы, но он удовольствовался тем, что проворчал:
     - Я должен исполнить свой долг перед страной!
     - Тогда исполняйте его молча! Вы заметили девиз, высеченный над входом в этот дворец? Там написано: "Sustine vel abstine".
     - Я не знаю латыни.
     - Это примерно значит: "Терпение рождает смирение". Это именно то, что я делаю с некоторого времени, и советую вам последовать моему примеру. Вы непрерывно ворчите. Судьбу не выбирают, ей подчиняются! Счастье еще, если она дает вам достойную стараний цель.
     Лицо Теодороса стало кирпично-красным, тогда как в глазах сверкнули молнии.
     - Я знаю это давным-давно, и не женщина будет указывать, как мне вести себя! - закричал он.
     Затем, под недовольным взглядом Атанаса, который, по всей видимости, не мог понять такой грубости обращения с дамой, он бросился из комнаты, с грохотом хлопнув дверью. Маленький интендант покачал головой и, в свою очередь, направился к двери, но глаза его улыбались, когда он поклонился перед уходом.
     - Госпожа княгиня согласится со мной, - сказал он, - вышколенные слуги - редкость в наши дни.
     Вопреки опасениям Марианны, которая думала, что он вернется с грубым платьем монахини, Атанас принес вместе с благословением матери-настоятельницы красивое греческое платье из плотного полотна, вышитое разноцветным шелком умелыми руками послушниц. Вместе с ним оказалась небольшая шаль, чтобы покрыть голову, а также несколько пар сандалий различных размеров.
     Конечно, это ничуть не походило на изящные творения Леруа, которые заполняли сундуки Марианны и в настоящее время плыли в утробе американского брига, предназначенные вместе с фамильными драгоценностями Сант'Анна к продаже в пользу Джона Лейтона. Но после того как она помылась, причесалась и оделась, Марианна все же нашла себя более похожей на ту, какой она себя предпочитала.
     К тому же она чувствовала себя совсем хорошо - недомогание, заставлявшее ее так страдать на "Волшебнице", практически исчезло. Если бы ее не терзал постоянный неутолимый голод, она могла бы забыть, что ожидает ребенка и что время работает против нее., Потому что, если ей не удастся в ближайшее время избавиться от него, то позже это будет связано, с риском для ее жизни.
     Заходящее солнце пожаром охватило комнату. Внизу порт возобновил свою активность. Одни лодки выходили на ночную рыбную ловлю, другие возвращались, сверкая рыбьей чешуей. Но это были только рыбачьи лодки, ни один большой корабль, достойный везти посланницу, не появлялся, и Марианна, опершись о подоконник, чувствовала, как растет в ней такое же, как пожиравшее Теодороса, нетерпение. Она больше не видела его после шумного ухода.
     Он должен быть на набережной, среди людей острова, на котором оставили Ариадну, вглядывается в горизонт, поджидая появления марселей с зажженными сигнальными фонарями большого судна...
     Появится ли оно, это судно, которое белый голубь отправился искать для нее, чтобы отвезти в почти легендарный город, где ее ждала светловолосая султанша, на которую она отныне бессознательно возлагала все свои надежды?
     Сто раз после того, как она у Мелины пришла в себя и ощутила вкус к жизни, Марианна повторяла то, что она сделает по прибытии: поскорее в посольство, увидеть графа Латур-Мобура, добиться через него аудиенции у императрицы или без него стучать во все двери, если понадобится, но донести свою жалобу до кого-нибудь могущественного, способного организовать охоту на пиратский бриг по всему Средиземному морю. Берберийцы, она это знала, были превосходными моряками, их шебеки очень быстроходны, а их средства связи почти такие же эффективные, как машины г-на Шаппа, которые так ценил Наполеон. Если поспешить, Лейтон может быть встречен в любом средиземноморском порту Африки, окружен свирепой сворой, которая заставит его пожалеть, что он родился, и его пленники будут спасены, если время еще не ушло.
     Представив себе Аркадиуса, Агату и Гракха, Марианна почувствовала, что глаза ее увлажнились. Она не могла думать о них, не испытывая внутренней боли. Никогда она не поверила бы, когда они находились рядом, что они до такой степени могут быть дороги ей. Что касается Язона, она прилагала все силы и волю, чтобы изгнать его из мыслей, когда он в них появлялся, но это случалось слишком часто! Но как думать о нем, не предаваясь отчаянию, не отдавая сердце на растерзание когтям сожаления? Она больше не чувствовала неприязни ни за его жестокость, ни за причиненную ей боль, сознательно или бессознательно, ибо она честно признавала, что виной всему ее ошибка. Если бы она питала к нему больше доверия, если бы она не ощущала ужасный страх потерять его любовь, если бы она посмела открыть ему истину о ее похищении во Флоренции, если бы у нее было чуть-чуть больше смелости! Но со столькими "если бы" любой ребенок сможет за несколько часов переделать мир...
     Тонкие пальцы поглаживали теплые камни, словно черпая из них немного утешения. Он столько повидал, этот старый дворец, чей строгий девиз советовал соглашаться со страданиями! Сколько уже раз солнце, которое там, внизу, погружалось в море, заливая его расплавленным золотом, смотрело в это окно! Но на какие лица, улыбки или слезы? Одиночество Марианны внезапно нарушилось безликими тенями, зыбкими формами, которые кружились в поднятой вечерним бризом янтарной пыли, словно утешая ее. Угасшие голоса всех женщин, которые жили, любили, страдали между этими почтенными стенами, где от славы остался только пепел, нашептывали ей, что не все замерло тут, в старом дворце, прикорнувшем на берегу острова, как печальная цапля, в чуть пробудившемся дворце, который скоро вновь погрузится в небытие сна.
     А ее еще ждала череда дней, в которых, может быть, скажет свое слово любовь.
     "Амур? Кто первый дал его имя любви?.. Не лучше ли было назвать так агонию?.." Однажды Марианна где-то услышала эти строчки из стихотворения и улыбнулась. Это было давно, когда в воодушевлении своих семнадцати лет она верила, что любит Франсиса Кранмера. Кто же все-таки произнес их? Память ее, обычно непогрешимая, сегодня отказывалась назвать его, но это был кто-то, узнавший на себе...
     - Если госпожа княгиня не сочтет за труд спуститься, господин граф ожидает ее к ужину.
     Голос Атанаса, как всегда очень мягкий, подействовал на Марианну, словно трубы Судного дня. Внезапно возвращенная на землю, она растерянно улыбнулась.
     - Я приду.., я сейчас же приду...
     Она покинула комнату, тогда как оставшийся Атанас закрыл окно и задвинул за мучительными воспоминаниями тяжелые деревянные ставни. Но когда она подошла к лестнице и протянула руку к белым мраморным перилам, отполированным сотнями рук, управляющий догнал ее.
     - Могу ли я просить госпожу княгиню не удивляться ничему, что она увидит или услышит во время ужина? - попросил он. - Господин граф очень стар, и уже давно никто не входил сюда. Он очень польщен оказанной ему сегодня вечером честью, но.., слишком много лет живет со своими воспоминаниями. В каком-то смысле они являются частью его, они присутствуют рядом с ним всегда.
     Госпожа могла заметить, что он всегда употребляет множественное число. Я не знаю, понятны ли мои объяснения.
     - Не волнуйтесь, Атанас, - ласково сказала Марианна. - Меня уже давно ничто не удивляет!
     - Но ведь госпожа княгиня так молода!
     - Молода? Да.., может быть! Но без сомнения, менее, чем я выгляжу... Будьте спокойны, я не огорчу вашего старого господина и не отпугну его семейные призраки!
     Тем не менее эта трапеза вызвала у нее странное ощущение нереальности. Не столько из-за старинного костюма из зеленого атласа, который хозяин надел в ее честь и, очевидно, носил при дворе дожа Венеции, сколько из-за того, что он практически не адресовал ей ни единого слова.
     Он торжественно встретил ее у входа в большой зал, где поржавевшие доспехи несли караул перед осыпающимися фресками, и провел об руку вдоль бесконечного, загруженного старым серебром стола до кресла, стоявшего во главе стола справа от хозяйского, в которое он сам опустился.
     На противоположном конце стола перед креслом, точной копией хозяйского, стоял прибор, но на голубой тарелке старого родосского фаянса лежал полуоткрытый веер из перламутра с цветным шелком рядом с розой в хрустальной вазочке.
     И на протяжении всего ужина старый синьор обращался не к своей молодой соседке, а к невидимой хозяйке дома. Изредка он поворачивался к Марианне, стараясь вести разговор так, словно тень графини действительно поддерживала его с достоинством и остроумием. Он проявлял такую тонкую и старомодную галантность, что слезы выступали на глазах молодой женщины и горло перехватывало от волнения перед такой верностью любви, которая победила смерть, с трогательной настойчивостью воскрешая усопшую.
     Таким образом гостья узнала, что графиню звали Фиоренца. И такой могучей была сила воображения мужа, что Марианна подверглась галлюцинации. Два раза она определенно заметила, что веер слегка колышется.
     Время от времени она находила за украшенной гербом спинкой кресла взгляд Атанаса, стоявшего там в будничном черном костюме, который он оживил белыми перчатками. Но несмотря на изобилие и свежесть подаваемых блюд, несмотря на волчий аппетит, напомнивший ей Аделаиду, Марианна была не способна оказать честь кушаньям. Она едва прикоснулась к ним, прилагая усилия, чтобы вести свою партию в этом призрачном концерте, и, терзаясь, молча молила Бога, чтобы он не продолжался слишком долго.
     Когда наконец граф встал и, поклонившись, предложил ей руку, она с трудом удержала вздох облегчения, позволила довести себя до двери, едва удерживая безумное желание убежать, и дошла даже до того, что поклонилась и послала улыбку пустому креслу.
     Атанас с канделябром следовал в трех шагах за ними.
     На пороге она попросила графа не провожать ее дальше, настаивая на том, что не хочет прерывать его вечерний прием, и почувствовала, как сжалось у нее сердце при виде радостной торопливости, с какой он хотел вернуться в столовую. Закрыв наконец дверь, она обратилась к управляющему, который неуверенно посматривал на нее.
     - Вы хорошо сделали, что предупредили меня, Атанас! Это ужасно! Несчастный граф!
     - Он счастлив также. Госпоже княгине не стоит жалеть его.
     И теперь долгими вечерами он будет обсуждать визит госпожи княгини с.., графиней Фиоренцей. Для него она жива. Он видит, как она приходит и уходит, садится рядом с ним, и иногда зимой он играет для нее на клавесине, который он когда-то с большими затратами привез из немецкого города Ратисбонна, потому что она любила музыку...
     - И.., давно она умерла?
     - Но она не умерла. А если и умерла, то мы никогда об это не узнаем. Она уехала двадцать лет назад с турецким губернатором острова, который соблазнил ее. Если она еще жива сейчас, она должна находиться в каком-нибудь гареме...
     - Уехала с турком? - опешила Марианна. - Очевидно, она была сумасшедшая? Сам хозяин выглядит таким достойным человеком, таким добрым.., к тому же в то время и нравы были построже...
     Атанас повел плечами, как бы показывая свое отношение к женской логике, и примирительным голосом ответил:
     - Сумасшедшая? Нет! Она была красивая, но взбалмошная женщина, которая томилась здесь от скуки!
     - В гареме она, конечно, получила массу развлечений, - язвительно заметила Марианна.
     - Не скажите! Турки не такие глупые! Ведь есть женщины, созданные для такого образа жизни. Другие не выносят, когда их возводят на пьедестал: они чувствуют себя одинокими и испытывают страх. Наша графиня принадлежала одновременно к обеим категориям. Она любила роскошь, безделье, сладости и считала своего супруга ничтожеством, потому что он слишком любил ее! И со дня ее отъезда у господина графа разум помутился. Он ни за что не хотел признать, что ее больше здесь нет, и продолжал жить со своими воспоминаниями, словно ничего не произошло. Мне кажется, что от постоянного желания увидеть теперь он действительно видит ее, и он счастлив, может быть, больше, чем если бы она осталась с ним, поскольку годы не затронули предмет его любви...
     Но я наскучил госпоже княгине, которая, безусловно, желает немного отдохнуть.
     - Вы не наскучили мне, и я не устала. Просто немного взволновалась. Но скажите: где Теодорос? Я его больше не видела.
     - Он у меня. Порт действовал на него настолько возбуждающе, что я предпочел отослать его домой. Моя мать занялась им. Но если его услуги...
     - Нет, благодарю, - прервала его Марианна с улыбкой. - Я абсолютно не нуждаюсь в услугах Теодороса. Поднимемся, пожалуйста.
     Войдя в свою комнату, молодая женщина увидела на столике возле кровати поднос с фруктами, хлебом и сыром.
     - Я подумал, - сказал Атанас, - что госпоже за столом не особенно хотелось есть, но ночью ее может посетить внезапный голод.
     Теперь Марианна подошла к нему, вз