с большим трудом, - я не знаю, что сделала эта молодая женщина, но она такая нежная, такая милая...
     - Это нам об этом судить! Убирайся!
     - И потом.., мне ее особо поручил мессир Тристан Эрмит, прево маршалов. Это человек жесткий и безжалостный. Он недавно назначен, и вы, возможно, его еще не знаете, так как он не из этих мест, но в армии уже каждый научился его бояться. Поверьте мне, не связывайтесь с ним.
     - А, мы и не связываемся с ним. И мы никого не боимся. Что же до тебя, убирайся, если не хочешь, чтобы мы тебя поджарили в твоем камине. Ты посмотри только на огонь! Как он здорово горит!
     И действительно, кто-то ворошил угли, зарытые под пеплом, как делалось каждый вечер. Огонь уже пожирал хворост и поленья, которые были брошены в камин.
     Объятый ужасом Ренодо представил себя схваченным, связанным". Он быстро перекрестился, со всех ног бросился вверх по лестнице, неистово моля Святого Лорана, покровителя трактирщиков, сжалиться над ним, его трактиром и его постоялицей... У него уже появилась мысль с помощью простыней спуститься из окна и побежать за стражей, когда человек, обратившийся к нему, добавил:
     - Иди с ним, Мартен. И последи там, пока тебя не позовут. Видишь ли, ему уже захотелось бежать за своим знаменитым прево! Эй, вы, мы тоже поднимемся. Четверо пойдут со мной забрать эту девку!
     - Мы слишком шумим, Гийом ле Ру, - вмешался один из мясников. - Разбудим весь квартал.
     - Ну и что дальше? Даже если они проснутся, они останутся на местах. Все трусы. Они спрячутся под одеялами, чтобы ничего не слышать.
     Через минуту Катрин, разбуженная бандой, ворвавшейся к ней в комнату, была вырвана из кровати, поднята десятком мозолистых рук, которые грубо схватили ее и спустили в зал, где посадили на стол у камина.
     Появление обнаженной женщины <Ночные рубашки тогда еще довольно редко использовались. - Примеч. авт.>, чьи длинные золотые косы не скрывали ее тела, явно созданного для любви, вызвало у этих мужчин что-то вроде глухого урчания. Огонь камина окутывал ее всю теплым светом. Казалось, что она сделана из чистого золота.
     Не успев проснуться, Катрин привстала и расширенными от ужаса глазами посмотрела вокруг себя. На нее уставились горящие как уголья глаза. Это стадо уже облизывало влажные губы, тянуло руки к ее телу.
     - Боже, как она красива! - проговорил кто-то. - Перед тем как ее убить, надо ее немного распробовать. Я хочу свою долю от красотки.
     - Верно говоришь, - поддакнул другой. - Я тоже хочу долю. Ты только посмотри на эту грудь! на эти бедра! Ты больше никогда такие не получишь!
     - Заткните глотки, - прогудел человек, казавшийся вожаком. - Мы поговорим об этом после! Мне тоже ест" что сказать. Но сначала надо ее судить.
     Катрин поняла наконец, что это не кошмарный сон. Что все эти люди реальны, даже слишком. Она еще чувствовала мертвую хватку их грубых рук на своей талии и на ногах.
     Ею овладел безумный ужас, который сковывает все движения, леденит кровь в жилах. Что они ей сделают? А рядом горел огонь, чей жар с каждой минутой становился все более мучительным.
     Она отшатнулась, но главарь ее немедленно схватил за руку.
     - Ну, моя красотка! Сиди спокойно! Нам есть о чем поболтать.
     Внезапно молодая женщина обрела голос, который до последней минуты отказывался ей служить, так она испугалась.
     - Да что же вам от меня нужно? Вы сказали, что хотите меня судить? Но почему? - проговорила она слабым голосом, который показался ей чужим.
     - Сейчас скажем! Давай, Берта! Вперед! Из банды мужчин вышла женщина. Худая и смуглая, со стального цвета волосами и желтым лицом, она была одета в черное. На ее длинном лице только зеленоватые глаза казались живыми. В этих глазах была ненависть, ненависть непримиримая, глухая, не поддающаяся никаким доводам рассудка. Ненависть женщины с убогим умишком, затуманенным фанатичной набожностью, озлобленным, истощившимся в заботах о трудно собираемых экю.
     Катрин ее уже узнала, несмотря на возраст: эта женщина была Берта Легуа, жена Гийома, человека, которого убил Арно.., и она поняла, что эта женщина - сама приближающаяся к ней смерть.
     С торжественностью, которая в ней была бы смешной, если бы не была отягощена угрозами, женщина подошла к столу, наклонилась и с силой, с какой змея бросает яд, плюнула в лицо Катрин.
     - Шлюха! - проскрежетала она. - Ты заплатишь за все, что сделала, и за преступление своего мужа.
     - Что я вам сделала? - ответила Катрин, внезапно приходя в ярость.
     Она всегда терпеть не могла Берту Легуа, которая даже в молодости никогда не имела сердца и которую служанки боялись как огня, потому что по любому пустяку она их била и лишала еды.
     - Что ты сделала? Ты приехала... Ты прикинулась кошкой перед этим набитым дураком коннетаблем, ты, конечно, переспала с ним, и как бы невзначай твой незаконный муж сбежал из Бастилии. Ты заплатишь! Раз уж я не могу взять жизнь убийцы, я возьму твою. Боже правый! Я чуть не задохнулась, когда старый Лаллье объявил, что вернул слово Ришману, и потом, когда объявил о бегстве. Тогда я за деньги собрала этих славных ребят... К счастью, у меня еще осталось кое-что.., и ты увидишь, что будет.
     - Ничего не произойдет, - прорычала Катрин, чувствуя, как чудовищный страх поднимается по животу, - мы здесь в Париже. Есть власть, стража, прево! Если вы осмелитесь меня тронуть, у вас даже не останется времени пожалеть о том, что вы сделали!
     - Если ты подохнешь раньше, плевать нам на плату, - осклабилась жена Легуа. - А потом, надо будет еще нас найти... Как только заплатишь нам по счетам, мы исчезнем. Эй вы, там, давайте, пустите кровь этой самке и бросьте в огонь.
     - Но-но, потише, Берта! - сказал тот, которого назвали Гийомом ле Ру. - Нам некуда спешить, и мы можем успеть позабавиться. Вы не сказали, что это будет такая красивая девчонка...
     Женщина яростно пожала плечами.
     - Грязная свинья! Я плачу вам не за то, чтобы вы развратничали с этой женщиной, я плачу за месть. Красивая она или нет, какая разница. Убейте ее, говорю вам! Мы не можем провести ночь здесь. Если вы этого немедленно не сделаете...
     Нервным движением сорвав с пояса Гийома нож, она замахнулась, собираясь броситься на Катрин. В этот момент дверь, которую мясники по небрежности не потрудились забаррикадировать, рухнула на каменные плиты пола с грохотом, и через высаженное окно и дверь орущая компания, потрясая палками и топорами, ворвалась в помещение трактира. Их вел высокий парень с рыжими волосами. Он бросился на мясников, крича во всю силу легких в лучших военных традициях:
     - Шазей идет на помощь! Давай, ребята! Выдворим эту нечисть!
     В одно мгновение свалка стала всеобщей. Берта Легуа получила такой жестокий удар, что отлетела к квашне, в которую и села полуживая. В это время мэтр Ренодо, в тревоге следивший за событиями в зале под присмотром мясника Мартена, бросился к окну с ревом:
     - Помогите! Спасите!.. Бегите за караулом!
     На этот раз улица проснулась. Дома осветились, и из них повыскакивали полуодетые буржуа и поспешили к трактиру.
     Гостиница мэтра Ренодо сверкала в ночи, освещенная изнутри, откуда доносились глухие удары и крики сражавшихся.
     Катрин воспользовалась потасовкой, слезла со стола, поднялась по лестнице. На пол дороге к своей комнате она столкнулась нос к носу с Беранже, который наконец, очнувшись ото сна, спускался, потягиваясь и зевая с риском свернуть челюсть.
     Увидев свою хозяйку взбегающей по лестнице в чем мать родила, он, остолбенев, широко открыл глаза и икнул. Но уже в следующую минуту молча бросился в сторону, к своей комнате, прижался к стене, лишившийся голоса и уверенный, что это необычное явление - плод его воображения, разогретого кагорским вином, которым вчера он обильно запивал ужин.
     - Эй, друг! Что ты стал там на лестнице как пень? Можно подумать, ты увидел черта! Иди-ка сюда, помоги нам!
     - Иду, Готье, иду!
     И паж Катрин, даже не узнав, за что и с кем дерутся, но с единственным желанием понравиться своему другу-студенту бросился в свалку и принялся колотить всех, кто попадался ему под руку.
     Битва была такой жаркой, что дом мэтра Ренодо никогда бы от нее не оправился, если бы начальник охраны не решил наконец появиться со своими людьми. Эффект был магическим. Как только каски лучников засверкали на улице, кто-то крикнул".
     - Стража!
     И началась всеобщая паника, все пустились наутек: мясники и студенты рассыпались во все стороны, как стая воробьев.
     Только несколько несчастных, оглушенных ударом палки или получивших удар ножом, лежали на полу у ног обезумевшего Ренодо.
     Среди них был Гийом ле Ру, получивший удар табуретом и лежавший, согнувшись пополам, у очага, а также жена Легуа, которую один из лучников без особых церемоний вытащил из квашни. Оба незамедлительно были доставлены к мессиру Жану де ля Порту, королевскому судье по уголовным делам в Шатле.
     В присутствии начальника охраны, мессира Жана д'Арлея, Ренодо обрел важность. Он обвинил обоих пленников в нападении на трактир с целью причинения зла одной из его постоялиц, порученной ему мессиром Тристаном Эрмитом, прево маршалов (да сохранит его Господь в добром здравии!), чтобы совершить какую-то неизвестную месть, на деле оказавшейся лишь типичным мятежом, поскольку шла вразрез с правосудием, свершенным монсеньером коннетаблем и мэтром Мишелем де Лаллье (да сохранит их обоих Господь!). Заявление, которое так же делало честь его превосходному слуху, как и доказывало умение делать правильные выводы.
     И в самом деле, он ничего не упустил из того, что происходило внизу, благодаря доброй воле некоего Мартена; этот вышеназванный Мартен не имел ни малейшего желания заточать себя в слишком жаркой комнате с четой Ренодо в то самое время, когда внизу готовится зрелище такое... Решив держать своего пленника на виду, он разрешил ему сесть на верхней ступеньке лестницы. Вид оттуда был не идеальный, но сносный. Что же касается слышимости, она была великолепной.
     Великодушие и любопытство Мартена позволило таким образом мэтру Ренодо сделать подробный отчет о событиях, обильно приправляемый призывами к Святой Деве и всем святым, с которыми этот достойный человек, казалось, поддерживал самые вежливые отношения.
     Затем, осудив "подлых захватчиков", Ренодо приступил к восхвалению спасителей своего трактира, которые, судя по восторженному описанию трактирщика, могли принадлежать только к особому небесному легиону, спешно отправленному из рая монсеньором Святым Антонием, покровителем квартала и самого Ренодо лично.
     Жан д'Арлей, который с самым серьезным видом выслушал панегирик трактирщика, позволил себе заметить, что ангелы - это студенты Наваррского коллежа, о чем свидетельствовали двое несчастных, оставшихся лежать на полу и которых отнесли в отель Дье <Отель Дье (отель Бога, или Дом Бога) Парижская больница, основанная в VI веке святым Ландри, епископом Парижа. Расположена на площади перед Нотр-Дам, на Сите. - Примеч. пер.>.
     - Возможно, вы правы, мессир! - согласился Ренодо, который держался своей версии. - Но ими командовал мальчик с огненными волосами, сверкавшими как само солнце. Его доблесть показалась мне, по меньшей мере, достойной архангела. К тому же он бесследно исчез, как вы можете видеть...
     Действительно, Готье де Шазей, совсем не любивший мессира д'Арлея, - они совсем недавно не сошлись характерами во время потасовки в кабачке Мула на улице Сен-Жак, где Готье был одним из завсегдатаев, - предпочел покинуть поле боя и скромно удалиться в убежище своего друга Беранже, оказавшего ему гостеприимство.
     Начальник охраны выслушал также Катрин, которая подтвердила показания трактирщика и попросила снисхождения для своего недруга, "доведенной, конечно, до безумия смертью человека, который, без сомнения, не заслужил такой скорби, но тем не менее был ее мужем".
     Очарованный подобным благородством, мессир д'Арлей принес молодой женщине извинения от членов парижского Парламента и прево Парижа и удалился со своими пленниками, все еще не пришедшими в сознание, оставив Ренодо заниматься приведением в порядок своего заведения. Он это делал с многочисленными вздохами сожаления, хотя убыток был нанесен небольшой.
     Едва шаги лучников затихли в конце улицы Сент-Антуан, Беранже и Готье появились как по волшебству.
     Рассмотрев героя с огненными волосами, мэтр Ренодо был вынужден признать, что тот не был предметом особого внимания посланца Неба. Но даже в своем земном обличий Готье де Шазей имел не меньше прав на восторженную признательность, впрочем немедленно выраженную в виде восхитительного копченого окорока, краюхи хлеба и огромного кувшина шамбертена. Благодарный трактирщик пригласил юношей занять место за столиком, и повторять приглашение не пришлось.
     Студент был так голоден, что уничтожил ветчину в мгновение ока. Было настоящим удовольствием смотреть, как он пожирает пищу, и Беранже, каким бы ни был он мастером по части аппетита, не мог выдержать соревнования со своим другом.
     Захваченные этим спектаклем, мэтр Ренодо, его жена и двое служанок смотрели с разинутыми ртами, как юноши уничтожают съестные припасы с быстротой термитов.
     Катрин было одновременно смешно и жалко смотреть на голодного Готье. Она подождала, пока он насытится. Когда от ветчины осталась только веревка, а от хлеба - крошки и ни капли шамбертена, она подошла к приятелям и мило поблагодарила молодого Шазея за спасение от ужасной участи.
     Увидев перед собой женщину, которую он несколько мгновений перед этим уже видел, но нагую и испуганную, Готье де Шазей густо покраснел и вскочил с места...
     - Вы ничем мне не обязаны.., я не хочу слышать никакой благодарности, благородная госпожа, - проговорил он неловко. - Я всего только.., отдал вам долг! Вы вытащили меня из тюрьмы.
     - Тюрьма за ссору с караульными? Это не слишком серьезно, вы вышли бы и без меня. К тому же вашего освобождения добился Беранже. Меня же вы спасли от чудовищной смерти. Скажите, как я могу вас отблагодарить?
     - Но мне не нужна благодарность! - воскликнул юноша почти с возмущением. - Когда старик Лаллье сегодня обратился к толпе у Дома с Колоннами, я подметил, что вдова Легуа зазывала мясников на Гревской площади как заправская уличная девка. Я догадался, что речь идет о какой-то гнусности. А потом было произнесено ваше имя.., имя той самой дамы, которой я был обязан освобождением. Тогда я, в свою очередь, собрал своих приятелей.., и Богу было угодно, чтобы мы успели вовремя.
     - А я-то думал, что тебе до нас нет дела, я называл тебя неблагодарным! - простонал Беранже, готовый расплакаться. - А в это время...
     - А в это время, - подхватил Готье с подкупающей откровенностью, - я занимался любовью с Марион. И только после этого, возвращаясь к воротам Бодуайе, я случайно напал на толпу, слушающую речь папаши Лаллье. Я сказал себе, что пришло время платить долги, - теперь или никогда. А тебе нечего плакать, как девчонке. Если хочешь, чтобы мы были друзьями, будь более мужественным. У мужчин больше всего в цене мужественность.
     - Но все же вы мне так и не сказали, что я могу сделать для вас? - спросила снова Катрин.
     Готье перестал вытирать с помощью салфетки нос Беранже и, став внезапно серьезным, повернул лицо к молодой женщине. Он посмотрел ей прямо в глаза.
     - Вы действительно хотите что-нибудь сделать для меня, мадам?
     - Конечно же, я этого хочу!
     - Тогда увезите меня! Беранже сказал, что вы завтра уезжаете...
     - Чтобы я вас увезла? Вы в самом деле хотите покинуть Париж?.. А... Наваррский коллеж? Как же ваши занятия? Лицо студента сморщилось под веснушками.
     - С меня довольно.., как занятий, так и самого коллежа. Я ненавижу греческий, латынь и все остальное. Бесконечно корпеть над старыми рукописными фолиантами, пыльными и тяжелыми, как черт знает что, проводить целые дни, сидя на соломе, пить воду и подыхать с голоду десять месяцев из двенадцати, получать удары хлыстом, как какой-нибудь мальчишка, когда учитель не в духе. Вы считаете, это жизнь для мужчины? Мне девятнадцать лет, мадам.., и я умираю от скуки в этом коллеже. От скуки.., и от бешенства!
     Этому гневному крику студента ответил другой, почти негодующий голос пажа:
     - Но я-то именно об этой жизни и мечтал! Учиться и стать умным, ученым! Вот уже годы, как я этого жажду!
     - Несчастный глупец! - проговорил Готье с презрением. - Сразу видно, что ты не знаешь, о чем говоришь. Хороша жизнь, нечего сказать! У тебя есть свежий воздух, вольное небо, горы, равнины, ручьи, весь мир! Сейчас ты паж, но потом будешь иметь право носить оружие и станешь оруженосцем, потом рыцарем, капитаном, быть может, то есть гордым, уверенным, непобедимым мужчиной.
     - Но я ненавижу войну, оружие и все, что с этим связано. Я ненавижу заносчивость капитанов, их жестокость, страдания бедных людей! - вдруг выкрикнул паж, покраснев. - Как можно хотеть провести всю жизнь в сражениях, убивая других?
     - А вот после того как проведешь годы, бубня Сократа, Сенеку или Катона Старшего, не будучи с ними согласным! Я так больше не могу, и, раз я не хочу быть ни кюре, ни магистратом, я хочу уйти. Увезите меня, госпожа! - добавил он умоляюще. - Я сильный, смелый, думаю, что высокопоставленной даме опасно разъезжать по дорогам в сопровождении одного только сосунка!
     - Я не сосунок! - возмутился Беранже. - Я уже сражался против настоящих воинов. Спроси госпожу Катрин!
     - Это правда, - подтвердила Катрин с улыбкой. - Беранже вел себя как доблестный рыцарь в одной сложной ситуации.
     - Вот это добрая новость! - воскликнул студент, хлопнув приятеля от всей души по спине. - Мы могли бы пофехтовать вместе.., если твоя хозяйка не откажется от меня. Если же нет, - добавил он со странной улыбкой, в которой ирония не могла скрыть меланхолии, - мне все равно придется уйти отсюда.., и я стану бродягой.
     - Какой ужас! Почему бродягой? - спросила Катрин.
     - Можете поверить, это меня совсем не прельщает, но если я захочу есть, голод все равно заставит меня пройти через это. Глава Наваррского коллежа хочет меня выгнать. Он говорит, что я непослушен, что я паршивая овца, потому что люблю девиц и вино. Как будто я один! Просто его не устраивают мои взгляды, и вместо паршивой овцы он собирается сделать из меня козла отпущения.
     - Скажите мне еще одну вещь: что скажут ваши родители обо всем этом? Если они поместили вас в коллеж, они имели какие-то надежды?
     - Самые лучшие - навсегда избавиться от меня! У меня нет больше родителей, добрая госпожа. Никого, кроме очень богатого дяди, который распоряжается тем немногим, что у меня осталось, потому что наше владение и наша земля в Шазее были сожжены, полностью разрушены войной. Правда, у дяди есть сын, и он не прочь все прибрать к рукам: он решил, что я со временем приму посвящение в духовный сан, а все мое имущество поступит в распоряжение его сына. Очень просто, как видите...
     - Да, очень просто, - подтвердила Катрин. - И сказать вам правду, в глубине души мне очень хотелось бы увезти вас с собой. Но вы хотите сделать военную карьеру?
     - Да, это мое самое заветное желание.
     - Тогда подумайте о том, что, поступив ко мне на службу, вы поступаете на службу к моему мужу.., то есть беглому заключенному, изгнаннику.
     Готье де Шазей принялся хохотать таким радостным смехом, что слушать его было просто удовольствие.
     - Сейчас изгнанник, завтра маршал. Мы живем в безумное время, но наступит час, когда вернется порядок, когда королевство узнает обновление и расцветет как никогда. До этого еще придется получать и наносить удары, и я хочу свою долю. И потом, что бы вы ни думали об этом, милая госпожа, даже если это вас немного рассердит.., именно к вам на службу я хочу поступить, именно вам я хочу служить, вас защищать, особенно вас!..
     Катрин ответила не сразу. Что-то взволновало ее в этом неожиданном заявлении. Этот мальчик никогда не узнает, до какой степени он напоми