холодным и прозрачным. Занимая место за столом рядом с ним, где они должны были делить одну серебряную тарелку <В те времена считалось хорошим тоном, если мужчина и женщина ели из одной тарелки (примеч. авт.).>, Катрин невольно задала себе вопрос, на что может походить жизнь такого человека.
     Этот человек был способен внушить страх, но его характер казался ровным и спокойным, а его щедрость безграничной. Девушка подумала, что в таком замужестве могли бы быть даже некоторые приятные стороны, если бы, как это и должно быть в любом замужестве, оно не было связано с раздражающей, угнетающей супружеской близостью, тем более что она все еще хранила в глубине сердца мучительные воспоминания о том, что случилось на постоялом дворе гостиницы "Карл Великий", - воспоминания, причиняющие такую боль, что каждый раз при этом на ее глаза наворачивались слезы!
     - Вы, кажется, очень расстроены, - раздался над ее ухом голос Гарэна. - Я понимаю, что молодая женщина не может совершить подобный шаг, не испытывая некоторого опасения. Но не нужно все воспринимать так серьезно. Супружеская жизнь может стать совершенно простой вещью и даже приятной.
     Было ясно, что он пытается успокоить ее, и она, смущенная его вниманием, поблагодарила его слабой улыбкой.
     Мысли ее перенеслись к Барнаби. Что могли означать слова "все готово"? Что он замышлял? Какую западню собирается устроить этому человеку, чья смерть будет иметь для нее такие важные последствия? Катрин представила, как он прячется в тени дверного проема, невидимый в темноте, как были неразличимы прошлой ночью Диманш-Мясник и Жеан-Толстосум. В магическом кристалле своего воображения она ясно увидела: вот он возникает из темноты - клинок блеснул в руке, бросается на всадника и стаскивает его с седла. Снова и снова разит неподвижное тело...
     Чтобы освободиться от этого пугающе яркого видения, Катрин пыталась вникнуть в разговор мужчин. Они говорили о политике, не обращая внимания на женщин и не приглашая их принять участие в разговоре. Мари де Шандивер ела, или, скорее, пощипывала еду, молча, опустив глаза к тарелке.
     - Среди бургундской знати имеются серьезные разногласия, - говорил ее муж, - некоторые знатные семьи отказались признать договор, заключенный в Труа, и порицают монсеньора за то, что он подписал его. Что касается других, то принц Оранский, сир де Сен-Жорж и могущественный клан Шатовилен отказываются признавать английского наследника и другие пункты договора, которые идут во вред Франции. Должен сказать, что и я испытываю некую антипатию.
     - А кто не испытывает? - ответил Гарэн. - Похоже, что скорбь по отцу заставила герцога забыть, что он, несмотря ни на что, остается принцем французской крови. Ему известно мое отношение ко всему этому, и я не скрывал от него, что я думаю об этом договоре: клочок бумаги, который лишит наследства дофина Карла в пользу английского зятя, завоевателя, который грабит страну и покрывает нас позором и бесчестием со времени битвы при Азенкуре. Только женщина, столь погрязшая в пьянстве и распутстве, как эта ужасная Изабо, растленная до мозга костей, могла упасть так низко и до такой степени потерять достоинство, чтобы объявить своего собственного сына незаконнорожденным.
     - Иногда, - кивнул в ответ Шандивер, - я тоже не понимаю некоторые поступки монсеньора. Как можно примирить глубокое сожаление, которое он выражает по поводу того, что не смог сражаться в битве при Азенкуре вместе с цветом французского рыцарства, с его последующими действиями, когда он почти что пригласил англичан вторгнуться в страну. Неужели его взгляды могли так измениться из-за женитьбы короля Генриха V на Катрин де Валуа, сестре его покойной жены? Не думаю...
     Гарэн отвернулся, чтобы сполоснуть жирные пальцы в чаше с душистой водой, которую слуга держал перед ним.
     - Я тоже так не думаю! Герцог ненавидит англичан и боится таланта стратега Генриха V. Он слишком хороший рыцарь, чтобы искренне не сожалеть о том, что он не был в Азенкуре и не принял участия в этом ужасном, кровавом, но героическом сражении. К несчастью, или, с точки зрения этой части страны, скорее к счастью, он больше думает о Бургундии, чем о Франции, и если даже и размышляет иногда о королевских лилиях, то только о том, что французская корона гораздо лучше сидела бы на его голове, чем на голове несчастного Карла VI. В этой игре войны и политики он, в конечном счете, надеется выиграть, поскольку богат, в то время как у англичан всегда не хватает денег. Это он использует Генриха V, а не наоборот. А что касается дофина Карла, то герцог в душе никогда не сомневался в его легитимности, но ненависть к нему и собственные амбиции находят выражение в этом публичном неприятии.
     Гийом де Шандивер сделал большой глоток вина, облегченно вздохнул и удобно откинулся на подушках.
     - Говорят, дофин делает все, что в его силах, чтобы снова привлечь Бургундию на свою сторону, и что он недавно прислал сюда тайного гонца. Может быть, с ним что-нибудь случилось?
     - Похоже, что так. Около Турне разбойники, которых, возможно, нанял Жан де Люксембург, наш военачальник, сочувствующий англичанам, устроили засаду. Решив, что де Монсальви мертв, они бросили его. Но ему удалось спастись, благодаря своевременной помощи одного неверного, врача-араба, который неизвестно почему оказался там и, по слухам, отлично применил свои знания.
     Последние фразы привлекли внимание Катрин, которая во время разговора мужчин думала о своем. Она жадно прислушивалась к тому, о чем говорил Гарэн. Но он как раз замолчал, чтобы выбрать на большом блюде, стоящем перед ним, несколько дамасских слив. Она не удержалась, чтобы не спросить:
     - И... что же случилось с этим посланником? Он встретился с герцогом?
     Гарэн де Брази, отчасти удивленный, отчасти обрадованный, повернулся к ней.
     - Ваш интерес к моим разглагольствованиям, которые, возможно, немного скучны для дамы, - приятный сюрприз для меня, Катрин. Нет, Арно де Монсальви не удалось встретиться с герцогом. Раны задержали его, а к тому времени, когда он смог снова продолжить путешествие, герцог уже покинул Фландрию. Более того, монсеньор известил, что ему не о чем с ним говорить. Из последних сведений явствует, что капитан вернулся, чтобы долечиться, в замок Мегон-сюр-Йевр, где собрался двор дофина.
     Было видно, что государственный казначей хорошо осведомлен о делах и действиях окружения дофина, и Катрин очень хотела задать ему еще несколько вопросов. Но она чувствовала, что проявить слишком большой интерес к капитану-армакьяку было бы большой ошибкой с ее стороны, поэтому только произнесла:
     - Будем надеяться, что в следующий раз это ему удастся...
     Конец трапезы показался ей необычайно затянувшимся. Мужчины перешли к обсуждению финансовых вопросов, а Катрин ничего в них не понимала. Мари де Шандивер дремала в кресле, сидя все так же прямо. Катрин, со своей стороны, нашла прибежище в своих мыслях и только тогда вернулась на землю, когда Гарэн встал из-за стола и объявил, что собирается уезжать.
     Девушка бросила взгляд в окно. Было еще не очень темно и слишком рано, чтобы дать Гарэну уйти. Барнаби просил затянуть разговор до тех пор, пока не прозвучит вечерний звон. Она поспешно вскрикнула:
     - Как, мессир, вы уже покидаете нас? Гарэн рассмеялся и, наклонившись к ней, посмотрел на нее с интересом.
     - Сегодня вечер неожиданностей, дорогая! Я не предполагал, что мое общество так приятно вам.
     Был ли он действительно доволен или его замечание звучало иронически? Катрин решила, что сейчас не стоит обращать на это внимания, и уклончиво ответила, скромно опустив глаза:
     - Мне нравится слушать вас. Мы еще едва знаем друг друга. Если у вас нет никаких других дел и этот вечер не показался вам скучным и долгим, почему бы вам не побыть еще немного? Я хотела бы еще о многом вас расспросить. И кроме того, я совсем ничего не знаю о дворе.. о его людях, о том, как следует вести себя там...
     Она зашла слишком далеко и проклинала себя за неловкость; она отдавала себе отчет о том, что на нее направлены удивленные взгляды, и не смела взглянуть на хозяйку, боясь неодобрительного выражения, которое могло появиться на ее лице. Такое настойчивое желание быть в мужской компании могло показаться доброй даме верхом нескромности. Но неожиданно ей на помощь пришел хозяин дома. Он был рад видеть, что женитьба, в которой он был заинтересован, начинается так хорошо.
     - Останьтесь ненадолго, мой дорогой друг, поскольку вас так мило просят! Ваш дом близко. И я не думаю, что вы боитесь грабителей!
     Улыбаясь невесте, Гарэн снова сел. Катрин с облегчением вздохнула, но не осмелилась посмотреть на человека, которого предавала таким образом. Она презирала себя за то, что вынуждена играть эту постыдную роль, но любовь была сильнее угрызений совести. Что угодно, но только не принадлежать никому, кроме Арно!
     Когда, наконец, час спустя и добрых три четверти часа позже вечернего звона Гарэн распрощался с Катрин и хозяевами дома, была уже кромешная тьма. Катрин смотрела с каменным лицом, как он ускакал в ночь, навстречу смерти. Но мятежная совесть не позволила ей сомкнуть глаза всю ночь.
     - Гарэн де Брази только слегка ранен, а Барнаби арестован.
     Голос Сары вывел Катрин из полузабытья, в которое она впала на рассвете. Она увидела цыганку, стоящую около нее с пепельно-серым лицом, тусклыми глазами и трясущимися руками. Сначала она даже не уловила значения ее слов. Казалось, она говорила Нечто абсурдное и невероятное... Но Сара повторила Катрин, взиравшей на нее с ужасом, страшное известие. Гарэн де Брази жив? Почему-то теперь это не казалось ей таким уж существенным, и Катрин даже почувствовала облегчение. Но Барнаби арестован?
     - Кто тебе это сказал? - спросила она слабым голосом.
     - Жеан-Толстосум. Он заходил сюда сегодня утром с сумкой и посохом просить подаяния. Он не мог рассказать мне больше ничего, потому что как раз в это время вышла повариха послушать, о чем мы говорим. Это все, что я знаю.
     - Помоги мне одеться!
     Катрин только что вспомнила совет, который дал ей нищий: если он когда-нибудь понадобится, его можно найти у входа в церковь Святого Бенина. Это был как раз тот случай. В один миг она оделась и уложила волосы. Поскольку весь дом ходил ходуном, она решила выйти без особого предлога. Новость, что Гарэн стал жертвой нападения, распространилась по городу с необычайной быстротой, и, рассказывая об этом, каждый добавлял что-то свое. Катрин стоило только сказать, что она собирается в город, в церковь вознести благодарность Господу за то, что он пощадил жизнь ее жениха, как Мари де Шандивер позволила ей выйти в сопровождении Сары.
     Когда они шли через Бург, то видели, как домохозяйки перекликаются из окон через улицу или собираются небольшими группками в тени разрисованных металлических вывесок, чтобы обсудить последние слухи. Казалось, новость никого не удивила. Приход государственного казначея к достатку и власти был слишком стремителен, а его любовь к показной роскоши слишком очевидна, чтобы не нажить себе множество врагов. Но Катрин и Сара не остановились, чтобы послушать сплетни. Они спешили к городскому крепостному валу и великолепным зданиям, которые входили в аббатство Сен-Бенин, одно из самых крупных во Франции. Катрин ни о чем не могла думать, кроме того, о чем собиралась узнать у Жеана-Толстосума. У нее ныло сердце.
     На площади у церкви и у ворот аббатства народа было мало. Несколько человек входило в церковь. В высоких восьмиугольных башнях, сложенных из нового камня цвета густых сливок, колокола отбивали похоронный звон. Обе женщины должны были подождать, пока похоронная процессия медленно пересечет площадь и войдет в церковь. Монахи в черных шерстяных рясах несли носилки, на которых лежал покойник с непокрытым лицом. Члены семьи и плакальщики следовали за ними: совсем немного народа, так как это были похороны невысокого разряда.
     - Я не вижу Жеана, - прошептала Катрин из-под вуали. - А, вот он! У входа... тот монах в коричневой рясе...
     На бродяге было коричневое одеяние монаха нищенствующего ордена: с сумой через плечо и посохом в руках он просил гнусавым, монотонным голосом милостыню для своего монастыря. По пристальному взгляду, который он кинул на нее из-под пыльного капюшона, Катрин поняла, что Жеан узнал ее. Подойдя ближе, она положила монетку в протянутую руку и быстро пробормотала:
     - Я должна поговорить с вами сейчас же!
     - Как только эти крикуны войдут в церковь, - не изменив голоса, ответил ей "монах". - Из глубины взываю к тебе, Господи!
     Когда похоронная процессия вошла в церковь, он провел женщин в тень большого портика.
     - Что вы хотите знать? - спросил он.
     - Что случилось?
     - Все довольно просто! Барнаби хотел один сделать дело... "Это личное дело, - сказал он, - и слишком рискованно вовлекать кого-либо еще из парней". Дело не в том, что нам не стоило рисковать, если учесть, сколько драгоценностей бывает обычно при себе у казначея! Но вы же знаете Барнаби! Все, что он разрешил мне сделать, это присматривать за ним. Я пытался уговорить его взять с собой на всякий случай Мясника, понимаете? Брази еще молодой человек, а Барнаби уже стареет. Но с таким же успехом можно вразумить каменную стену! Он так же упрям, как мул епископа. Поэтому мы сделали так, как он хотел. Я следил, не идет ли кто со стороны Бурга, а он прятался за фонтаном на углу улицы. Я увидел, что кто-то приближается, а за ним следует грум. Я свистнул, чтобы предупредить Барнаби, и спрятался. Как только казначей подъехал к фонтану, Барнаби прыгнул на него с такой силой, что сбросил с лошади. Они боролись на земле, а я присматривал за грумом. Но тот оказался не из храброго десятка. Жалкий трус, вот он кто. Он сразу же пустился наутек, моля о пощаде!.. Потом я вроде бы увидел Барнаби и хотел подойти к нему помочь сбросить тело в Ош. Я даже набрал больших камней - и вдруг увидел, что это вовсе не Барнаби, а тот, другой... Гарэн... А Барнаби лежал на земле и стонал, как женщина при родах.
     - Уж если и был момент прийти ему на помощь, так это именно тогда, - отрезала Катрин сухо.
     - Я как раз и собирался, будьте уверены! Но только я вынул нож, чтобы сразиться с Гарэном, как с улицы Тотпур появилась стража. Брази закричал, и они бросились к нам. У меня времени хватило только на то, чтобы улизнуть. Их было слишком много на одного бедного одинокого нищего, чтобы померяться силами, - закончил он, сокрушенно улыбаясь.
     - Что они сделали с Барнаби?
     - Я видел, как двое стражников подхватили его и потащили, не слишком церемонясь. Он был тих и спокоен, как мертвый боров, но он был жив... Я слышал, он дышит! Офицер стражи велел забрать его в тюрьму. Там он сейчас находится... в замке, где казарма кавалеристов. Вы знаете, о чем я говорю?
     Катрин кивнула. Она нервно теребила пальцами уголок часослова в бархатном переплете, лихорадочно соображая, что нужно сделать, чтобы вызволить старого друга из тюрьмы.
     - Мы должны вытащить его оттуда! - сказала она. - Его надо как-то освободить.
     Грустная улыбка появилась в уголках кривого рта Жеана. Он протянул деревянную миску трем хозяйкам, проходившим мимо. В чепцах и передниках они походили на торговок с рыночной площади на Бурге, пришедших помолиться в перерыве между торговлей.
     - Конечно, он выберется оттуда, но совсем не так, как вы думаете! Его пригласят прогуляться на Маримон, чтобы приятно поболтать с главным "мясником" монсеньора.
     Жест, которым он сопроводил это замечание, был недвусмысленным. Указательным пальцем Жеан провел по горлу, как бы рассекая его. Катрин побледнела.
     - Если кто-то и виноват, так это я, - сказала она решительно. - Я не могу позволить, чтобы Барнаби умер такой смертью из-за меня! Есть ли какой-нибудь способ помочь ему убежать... может, деньги? Много денег?
     Она подумала о драгоценностях, подаренных ей Гарэном, и которые она бы с радостью отдала. Слово "деньги" возымело мгновенное действие на Жеана. Его глаза заблестели, как огоньки.
     - Это может подействовать! Только я не думаю, что Жако де ла-Мер поможет вам, прекрасная Катрин. Сейчас вы не пользуетесь у него успехом. Говорят, что это вы втравили одного из его лучших людей в беду, и все из-за глупого женского сумасбродства! Другими словами, я предлагаю вам какое-то время держаться от него подальше. Никто не будет слушать ваши объяснения, а вы можете пострадать. Жако не из самых великодушных людей, когда его гладят против шерсти!
     - А вы? - спросила Катрин. - Не поможете ли ты мне?
     Жеан промолчал. Он подумал немного и пожал плечами:
     - Да. Я готов вам помочь. Потому что я из того сорта дураков, которые никогда не могут сказать "нет" красивой девушке! Но что можем сделать вы и я?
     Не говоря ни слова, Катрин наклонила голову, чтобы скрыть слезы, наполнившие ее глаза. Сара потянула ее за рукав и осторожно обратила ее внимание на женщин, которые как раз входили в церковь и с любопытством уставились на странное трио, которое они составляли. Жеан потряс миской перед ними, прося милостыню гнусавым жалобным голосом. Как только женщины ушли, он прошептал:
     - Вам лучше здесь не стоять... Я обдумаю все и посмотрю, не смогу ли найти чего-нибудь. В конце концов, Барнаби еще не казнили... и этот проклятый казначей еще жив...
     Упоминание о Гарэне сразу высушило у Катрин слезы. Ей пришла идея. Возможно, сумасшедшая идея или, по крайней мере, отчаянная, что часто бывает одно и то же. Она взяла Сару за руку.
     - Пошли, - сказала она таким решительным голосом, что цыганка испугалась:
     - Куда, любовь моя?
     - К мессиру де Брази. Я должна поговорить с ним...
     Не давая Саре времени возразить, Катрин повернулась и вышла из Сен-Бенина. Приняв какое-то решение, она всегда действовала сразу же, не останавливаясь, чтобы взвесить все "за" и "против". Запыхавшаяся Сара спешила за ней, пытаясь убедить ее, что такой визит со стороны молодой незамужней девушки неприличен, что госпожа де Шандивер, несомненно, будет строго ее бранить и что Катрин рискует своей репутацией, идя в дом к мужчине, даже если этот мужчина - ее жених. Не слушая ее, Катрин шагала все так же торопливо, устремив глаза в землю.
     Миновав церковь Святого Иоанна, она свернула в узкую улицу Птичьего ряда, где воздух был наполнен кудахтаньем кур и пронзительными криками гусей и уток. Низкие живописные дома со множеством намалеванных вывесок и древнееврейскими символами возвращали в те дни, когда эта улица была частью еврейского квартала. Гарэн де Брази жил на дальнем конце города, в большом и внушительном особняке, окруженном высокими стенами, который стоял на углу Воротной улицы, где располагались сверкающие, привлекательные лавки золотых дел мастеров.
     Когда она вышла на рыночную площадь, котлы продавцов требухи уже кипели вовсю. Катрин зажала нос, чтобы не чувствовать тошнотворный запах крови и жира. Базар был в полном разгаре, и было трудно пробиться между мясными рядами, которые протянулись на пол-улицы, и крестьянскими корзинами, переполненными овощами и фруктами. На площади царила праздничная атмосфера, которая обычно нравилась Катрин. Но в это утро шумная, оживленная площадь нестерпимо раздражала ее. Катрин уже собиралась повернуть на улицу Пергаментщиков, когда увидела довольно странного человека.
     Он был большой и крепко сбитый, с длинными руками и слегка припадающей походкой, что делало его похожим на большую обезьяну. Коротко подстриженные седые волосы проглядывали из-под красного байкового капюшона. На нем была одежда из красноватой кожи. Медленно продвигаясь вдоль рядов, он указывал длинной белой палкой на товар, который хотел купить, а купцы в нервной спешке торопились положить выбранный товар в корзину, которую нес слуга. Вид этого человека заставил Катрин содрогнуться, а Сара, как бы угадав ее тревожные мысли, наклонилась к ней и прошептала:
     - Мэтр Жозеф Бленьи.
     Катрин не ответила и отвернулась. Это был городской палач Дижона, пришедший за п