убийство, лишь бы помешать ему быть счастливым, и что она не желает умирать в расцвете лет только ради единственного и сомнительного удовольствия с ним обвенчаться. Тот едва не умер от злости. И немедленно женился на тулон-ской певице, которую держал про запас с единственной целью - довести до белого каления своих племянников и племянниц.
     Наконец Казанове, которому она как-никак посулила вечную благодарность и поклялась в вечной любви, прелестная Джустиниана сказала примерно следующее:
     - Вы очень милый человек, но я не люблю вас и не любила никогда. Я всегда любила только Андреа и намерена к нему вернуться. Спасибо за помощь. Я никогда не забуду, что вы для меня сделали, но давайте расстанемся друзьями.
     И кто же остался с носом? Наш соблазнитель.
     Никогда еще ни одной женщине не удавалось сыграть с ним подобную шутку. Он довольно некрасиво отомстил Джустиниане, добившись от Шуазеля, чтобы тот выдал госпоже Винн и ее семье предписание покинуть Францию. И больше об этом не думал, благо ему было чем заняться.
     Действительно, госпожа д'Юрфе уговаривала его возобновить поиски божественной девственницы. Молодой граф д'Аранда отчаянно проказил в своем колледже, и добрая маркиза начинала задаваться вопросом, в достаточной ли безопасности будет ее беспредельно чистая душа, оказавшись теле подобного шалопая.
     - Прошу вас, милый мой Гульнуар, приложите все усилия, чтобы мы смогли добиться цели. Вам надо без промедления зачать божественное дитя, которое примет мое дыхание, чтобы я смогла возродиться в теле отрока... Я надеюсь на вас.
     И она тоже? Ну что ж, за свои деньги она получит то, что просит. Впрочем, как раз в деньгах Казанова начал сильно нуждаться, их запасы к этому времени иссякли.

9. Превосходный буйабесс

     Тем не менее госпоже д'Юрфе пришлось еще довольно долго дожидаться своего "возрождения", поскольку Казанова, едва его покинула неблагодарная Джустинана, снова оказался в тюрьме, куда его упрятали, обвинив в таких неприятных вещах, как изготовление и использование подделок, мошенничество, шулерство и так далее.
     Да, это сущая правда. Джакомо, в погоне за золотом, в котором постоянно нуждался, занимался всевозможными сомнительными делами. Госпожа д'Юрфе, при всей своей щедрости, все же не могла полностью содержать Казанову, чьи расходы сделались поистине ошеломляющими. Следовательно, ему приходилось изыскивать какие-нибудь дополнительные источники средств.
     В то время в моду вошла химия. Вот так и получилось, что наш изобретательный герой не придумал ничего лучше, как разместить в ограде Тампля, этого райского уголка для несостоятельных должников, мошенников и аферистов, фабрику набивных тканей. Рисунков на этой фабрике набивали очень мало, но зато там трудился целый цветник молоденьких и хорошеньких работниц, не отличавшихся строгой добродетелью, и Казанова довольно дорого продавал их прелести и любовные таланты.
     Он мог бы в конце концов сколотить при помощи этого не слишком почтенного ремесла вполне приличное состояние, если бы только им по-прежнему не владел безраздельно его давний спутник - демон игры. Все деньги, какие он таким образом "зарабатывал", уходили в игорный дом на улице Кристин, который держала некая Анжелика Ламбертини. Эта дама скорее напоминала атаманшу разбойников, чем законопослушную предпринимательницу. Ее притон, хорошо известный полиции, посещали не столько игроки, сколько темные личности. Занималась она и укрывательством краденого и даже иногда давала мелкие поручения такого рода оказавшимся в затруднительном положении клиентам. Вот так и получилось, что в один прекрасный день к начальнику полиции поступила первая жалоба, в которой речь шла о Казанове.
     За ней последовали и другие. То он играл на честное слово, проиграл и не заплатил. В другой раз был пойман с поличным, когда мошенничал в игре. Поддельный вексель на две тысячи четыреста ливров, выданный некоему барону де ла Моренн, переполнил чашу терпения полиции, и в один прекрасный августовский день 1759 года Казанова очутился на сырой соломе Фор-л'Эвек.
     Благодаря своим неизменным ангелам-хранителям он не слишком долго там оставался. Госпожа де Румен добилась его освобождения. Госпожа д'Юрфе заплатила его долги и сумела пристроить его к французскому послу в Голландии, поскольку самое умное, что можно было придумать, - это хотя бы на время отправить его куда-нибудь подальше.
     - Вы вскоре вернетесь к нам, милое мое дитя, - сказала ему Семирамида. - Мы здесь позаботимся о том, чтобы ваши проделки были забыты. На некоторое время скройтесь из виду, попутешествуйте. Может быть, тогда вы встретите наконец ту божественную девственницу, которая нам так необходима.
     Казанова клятвенно пообещал сделать все, что от него требовалось, и поспешил убраться, не забыв перед тем трогательно проститься с Манон Балетти; и даже до того трогательно, что, окончательно уяснив себе, что представляет собой ее возлюбленный, девушка вернула ему его письма и сообщила, что собирается выйти замуж.
     Новость задела Джакомо сильнее, чем он мог допустить. Уже вторая женщина, если считать Джустиниану, отвернулась от него. Неужели его обаяние начинает меркнуть? Неужели он теперь не столь красив и привлекателен, как раньше? Неужели он стареет?
     Может быть, и так, но скорее всего ему начала изменять удача, поскольку в следующие несколько месяцев он, едва переводя дух, промчался по Голландии, Германии, Швейцарии и Италии и на каждой остановке разыгрывался один и тот же сценарий: начиналось с блестящего выхода Казановы на сцену, затем появлялась обольстительная женщина. Казанова пускался в очередное любовное приключение и, желая произвести впечатление на новую подругу, каждый раз начинал играть и плутовать или же проделывать свои шарлатанские чудеса. После чего ему, чтобы избежать неприятностей, приходилось поспешно уезжать.
     Таким образом он побывал в Амстердаме, Кельне, где роман с женой бургомистра едва не стоил ему жизни, затем отправился во Франкфурт, оттуда - в Штутгарт, где на постоялом дворе его обокрали три офицера, оказавшиеся еще большими мошенниками, чем он сам, потом в Эйнсдейл, где он в припадке разочарования подумывал сделаться монахом, и, наконец, в Берн. Поначалу ему здесь очень понравилось, в особенности из-за того, что на берегах Ааре были расположены такие ванные заведения, где купающимся прислуживали прелестные девушки, которые не имели ничего против того, чтобы "окунуться" вместе с клиентом.
     Именно там, серьезно поразмыслив, Джакомо решил сменить фамилию. В самом деле, имя Казановы начинало приобретать очень уж широкую и, главное, весьма скандальную известность, отныне он решил именоваться шевалье де Сенгальт. Выбор имени был явно подсказан ему названием кантона Сен-Галл. Казанове показалось, что это красиво звучит, во всяком случае, лучше, мелодичнее, чем его каббалистическое имя - Гульнуар.
     Кстати, по этому поводу ему пришлось объясняться с немецким чиновником, строго спросившим, по какому праву он носит имя, которое ему не принадлежит. Казанова дал ему удивительный ответ: "По праву, данному мне алфавитом, принадлежащим всякому человеку, который умеет читать. А вы-то сами, по какому праву вы носите свое имя? Ваш дед или, может быть, прадед, это не имеет значения, выбрал восемь или десять букв, которые, соединившись, создали варварское звучание, режущее мой слух. Ну а я выбрал восемь букв, звучание которых мне нравится. Что вы имеете против этого?" По всей видимости, чиновник не имел против этого ничего, поскольку Казанова продолжал преспокойно называться тем именем, которое показалось ему столь благозвучным.
     Пребывание в Швейцарии было для шевалье де Сенгальта довольно удачным. Его даже принял в Ферне Вольтер, с которым Джакомо, впрочем, умудрился поссориться, дав ему понять, что его произведения немного стоят и что его "Генриада" настолько же ниже "Освобожденного Иерусалима" Тасса, насколько его "Девственница" ниже одноименного сочинения Ариосто. Вальтер критиков недолюбливал, и Казанову вежливо попросили отправиться излагать свои идеи куда-нибудь подальше.
     Он вернулся во Францию, добрался до Гренобля, познакомился там с роскошной женщиной, Анн Роман, для которой он, добиваясь ее расположения, составил гороскоп и предсказал ей, что она сделается королевской любовницей. Но если он рассчитывал за это блестящее предсказание получить от нее сладкое вознаграждение, то горько разочаровался: красавица поймала его на слове, горячо поблагодарила, но дала ему понять, что отныне для нее и речи не может быть о том, чтобы принадлежать какому-нибудь другому мужчине, кроме Его Величества. После этого она сложила вещи и уехала в Париж, где ее сестра держала знаменитый игорный дом на улице Ришелье и где она действительно вскоре сделалась любовницей Людовика XV и родила ему сына, будущего аббата де Бурбона, а затем сочеталась законным браком с драгунским командиром, маркизом де Каванаком.
     А что в это время делал Казанова? Из Гренобля "шевалье" перекочевал в Прованс, пожил некоторое время в Эксе, затем неизвестно почему, но, вероятнее всего, по соображениям, связанным с масонской дожей, отправился в Италию, побывал во Флоренции, в Неаполе и наконец в Риме, где папа сделал его кавалером ордена Золотой Шпоры, оправдав тем самым титул, который Казанова раньше присвоил самовольно.
     После всего этого хочется задать несколько вопросов, касающихся этого вечного странника. Казанова был комедиантом, способным сыграть любую роль; не был ли он - розенкрейцер, франкмасон, шпион на службе у Шуазеля и некоторых других хозяев - связан, кроме того, и с могущественным Обществом Иисуса, впрочем тогда уже клонившимся к упадку? Во всяком случае, значительный отрезок жизни Казановы скрыт мраком тайны и времени. Для того, чтобы пролить свет на некоторые события, потребовался бы доступ к архивам, на сегодняшний день остающимся недоступными.
     Тем не менее кое-что все-таки известно. Пребывание в Риме стало в жизни нашего героя светлой полосой. Казанова словно обрел там новую молодость и легким шагом, нимало не скрываясь, направился в обратный путь во Францию, куда, впрочем, его настойчиво призывала госпожа д'Юрфе. Вот уже десять лет, как эта дама дожидалась, пока свершится ее личное чудо, и ей начинало казаться, что ожидание слишком затягивается.
     На набережную Театинцев он явился победителем. В самом деле, разве не привез он с собой "божественную девственницу"? В данном случае - одну из своих подруг, красивую танцовщицу Кортичелли, которую он представил обезумевшей от счастья госпоже д'Юрфе как девушку, ведущую свое происхождение от тех самых Ласкарис, чьим потомком был и сам покойный маркиз д'Юрфе.
     - Мы готовы, - объявил он своей старой подруге. - Но для того чтобы добиться успеха, мы должны отправиться в мирный и уединенный уголок. Такое великое дело не может свершиться в нечистом Париже.
     Было решено, что они отправятся в замок Понкарре, родовое владение маркизы поблизости от Турнана.
     Замок, с его четырьмя зубчатыми башнями, выглядел величественно, и хозяйка принимала там "Учителя" и "божественную девственницу" со всеми подобающими их высочайшему рангу почестями. Она настояла на том, чтобы собственноручно раздеть Кортичелли, и торжественно проводила ее до самой кровати. Вскоре и Казанова присоединился к подружке и приготовился заняться изготовлением ребенка, предназначенного для того, чтобы принять душу Семирамиды. Последняя, едва "жертвоприношение" свершилось, начала ждать события, которое должно было бы произойти через девять месяцев. Но поскольку у танцовщицы, разумеется, не было ни малейшего желания иметь детей, она, как только вышла из спальни, немедленно проделала все, чтобы этого не случилось.
     И потому по прошествии нескольких недель божественный Гульнуар прибежал в величайшем смятении к своей давней подруге и объявил ей, что "все пропало".
     На девушку "из рода Ласкарис" была "черным гением наведена порча" как раз перед ее появлением в замке, и теперь, не будучи "ни девственницей, ни божественной", она не могла произвести на свет желанного ребенка. Следовало как можно скорее удалить ее из замка, потому что она могла родить отвратительного гнома, в теле которого возвышенной душе маркизы совершенно не место.
     Стараясь утешить госпожу д'Юрфе, Казанова объяснил ей, что лучше всего будет сменить место и, если она хочет верного успеха, следует отправиться в Марсель, место постоянного пребывания некоего весьма могущественного духа по имени Кверилит. Благотворное влияние этого духа достаточно велико для того, чтобы полностью устранить риск неудачи.
     На самом деле Казанова поссорился с Кортичелли, которой совершенно не улыбалось долгие месяцы скучать в старом феодальном замке. Она провинилась, недобросовестно выполнив свои обязанности и совершив тот непорядочный поступок, о котором мы уже упоминали, после чего сбежала с молодым "графом д'Аранда", которого Казанова привез по этому случаю, чтобы он исполнял роли "церемониймейстера" и "модели". Наконец, наш герой считал, что она очень плохо справилась со своей ролью "божественной девственницы", поскольку совершенно очевидно не имела ни малейшего понятия о том, что должна представлять собой девственница вообще, а божественная - в особенности.
     Итак, все следовало начать заново. Но поскольку маркиза вновь взяла на себя щедрое финансирование всех необходимых операций, Казанове, собственно говоря, не на что было жаловаться, для него это было как нельзя более выгодно.
     Они перебрались в Марсель. Там, во время незабываемого "вызывания духов", гений Кверилит (его роль исполнял некий Пассано, вконец оголодавший художник и уличный рифмоплет), снизошел до того, чтобы показаться собравшимся в тучах дыма, в которых мог бы задохнуться целый полк.
     Его решение привело маркизу в неописуемый восторг: никакой надобности в божественной девственнице не было. Гораздо лучше, чтобы маркиза сама произвела на свет столь необходимое ей дитя.
     Если уж говорить всю правду, следует прибавить, что гений Кверилит, изрекая эту непреложную истину, был совершенно пьян и что Казанова, едва они вышли, задал ему грандиозную взбучку. Но зло уже свершилось, вино было откупорено, и следовало выпить его до дна, на котором должен был остаться очень густой осадок.
     Казанова, несмотря ни на что добросовестный, снова превратился в Гульнуара и подготовил крайне соблазнительную мизансцену, для чего ему потребовалась помощь одной очень красивой девушки. Вообще-то он предназначал эту красотку на роль новой, второй по счету "божественной девственницы", но теперь ей пришлось довольствоваться другой, более скромной, но, по правде сказать, не менее увлекательной ролью ундины, иначе говоря - искупительного божества Вод.
     И в одну прекрасную ночь, в час, считавшийся часом божественных свершений, Казанова, как никогда напоминающий Гульнуара, и маркиза, которая с удовольствием - можно себе представить, с каким огромным наслаждением она это сделала! - обратилась к лестному для нее воплощению Семирамиды, уселись за стол и принялись за ужин, состоявший из одних лишь средиземноморских рыб.
     Иными словами, перед ними на столе стоял один из тех сказочных буйабессов, чьи удивительные свойства еще ни разу на памяти марсельцев не подводили своих приверженцев...
     Сразу после ужина появилась ундина, облаченная, как положено, в длинное зеленое прозрачное платье, сквозь которое соблазнительно просвечивало тело. Взяв Семирамиду за руку, она подвела ее к большой ванне, наполненной теплой ароматной водой. Раздела маркизу и помогла ей погрузиться в воду, а затем оказала ту же дружескую услугу и Гульнуару. Проделав это все, она с предельной добросовестностью довела дело до конца: сбросив свое зеленое платье, она и сама нырнула в ванну, чтобы вместе с четой мистических супругов принять участие в "ритуальном" купании, не имевшем, собственно говоря, ни малейшего отношения к мистицизму.
     Тем не менее они хором произнесли несколько звучных заклинаний, после чего все трое вышли из воды, и ундина отвела наконец Семирамиду и Гульнуара в глубину спальни, к красиво постеленной кровати, с поистине материнской заботой уложила их в постель, задернула занавески и задула свечи.
     На следующее утро Семирамида д'Юрфе, обезумевшая от давно позабытого удовольствия, бросилась на шею своему мистическому супругу:
     - Никогда в жизни я не была так счастлива! Мой милый Гульнуар, я обязана вам самой прекрасной своей ночью и величайшим своим счастьем.
     - Вы ничем мне не обязаны, душенька моя, - еле слышно прошептал Казанова, для которого эта ночь явно была тяжким испытанием. - Я был всего лишь орудием духов, как повелел Кверилит. (Черт бы его побрал!)
     - Все равно. Эта ночь многое изменила. Вы должны жениться на мне, возлюбленный мой. Иначе я не знаю, что может произойти через девять месяцев, когда я разрешусь от бремени и дам жизнь самой себе в облике прекрасного младенца мужского пола. Потому что я совершенно уверена, что у нас все получилось! Я чувствую, что этот ребенок уже живет во мне! Мы должны поторопиться...
     Несчастная, сама того не подозревая, только что отыскала единственный способ прогнать подальше бесстыжего нахлебника, которого она так долго кормила. Минувшая ночь показалась Гульнуару достаточно долгой для того, чтобы перспектива бесконечного ряда подобных ночей всерьез испугала его, даже если к ней присоединялась куда более приятная перспектива заполучить богатства семьи Юрфе. Ему действительно следовало поспешить, но поспешить удалиться...
     В самом деле, ему ничего другого не оставалось, поскольку он забыл рассчитаться с "добрым гением" Кверилитом и тот, разъяренный, оскорбленный и избитый, явился к маркизе. Показав ей свои еще хорошо различимые синяки, он разыграл незабываемую сцену, в ходе которой разоблачил перед несчастной Семирамидой всю махинацию. Впрочем, эта милая дама мало что поняла из его слов, разве только то, что Кверилит в самом деле был ниспосланным Провидением духом, а Гульнуар - гнусным самозванцем.
     После этого Казанова, которому грозили галеры, поспешил покинуть Марсель с такой скоростью, на какую только были способны копыта его коня, но не забыл при этом прихватить с собой основательный "сувенир": он взял на память ларчик с великолепными бриллиантами, которые должны были позволить ему безбедно существовать некоторое время по ту сторону Ла-Манша. Потому что Джакомо прямиком направился в Лондон. На этот раз с Францией действительно все было кончено...
     Оставшись в одиночестве, госпожа д'Юрфе, несмотря ни на что довольно сильно разочарованная, несколько утешилась в обществе доброго гения Кверилита, который обходился ей еще дороже Казановы и совершенно не умел жить. В конце концов она от него избавилась, но ее безумие приобрело оттенок меланхолии. Большую часть своего времени она проводила за сочинением писем, адресованных ее предку, Оноре д'Юрфе. Она просила его удостоить ее своих советов и не "допустить, чтобы та, кому выпала честь носить его имя, оказалась обманутой и принимала черное за белое". Но покойный предок мало чем мог ей помочь. Через несколько лет после этого, в 1775 году, маркиза скончалась...

10. Могила в Богемии

     Тем временем вечный странник снова пустился в дорогу. Адский круг продолжал вращаться, и Казанове еще в течение долгих лет предстояло ударяться о границы Европы, как бьется о прутья своей клетки обезумевшая от ужаса птица. Следующие девять лет его жизни представляют собой список многочисленных городов, рядом с которыми почти всякий раз стояло имя женщины.
     После истории, приключившейся с ним в Марселе и едва не приведшей его к близкому, как в прямом, так и переносном смысле, знакомству с галерами, он нашел себе прибежище в Лондоне, где его встретили туманы. Ему, привыкшему к солнцу, туманы не нравились; не больше туманов ему нравились и англичане, "эти попугайские физиономии, смахивающие на щипцы для орехов"... и меньше всего ему нравился чай!
     Но там он встретил женщину, семнадцатилетнюю куртизанку Шарпийон