и положение  станет  безвыходным,
то убить себя.
   Но Кампобассо не вернулся... Зато однажды, пасмурным утром  в  первые
дни ноября, появился отряд всадников под знаменами Бургундии во главе  с
пожилым высокомерным офицером, перед которым открыли  ворота,  когда  он
закричал:
   - Именем монсеньора Карла, герцога Бургундии, графа Шароле, я, Оливье
де Ла Марш, кавалер почетного ордена Золотого  Руна  и  капитан  гвардии
сеньора герцога, требую открыть ворота замка для проведения обыска!
   Второпях построив почетный эскорт для встречи  и  надев  свой  лучший
плащ, Сальвестро приказал опустить мост и поднять решетку. Отряд проехал
по мосту и остановился посередине двора.
   - Мне надо поговорить с тем человеком, который здесь командует.
   - Это я, монсеньор,  Сальвестро  де  Канале,  шталмейстер  монсеньора
графа Кампобассо. Я к вашим услугам.
   - Мне этого и надо. Вы должны передать в мои руки одну женщину, некую
Фьору Бельтрами. Она ведь здесь?
   - Конечно... Но у меня приказ быть при ней и охранять ее лично до тех
пор, пока мой хозяин не велит ее освободить.
   Капитан наклонился и без видимого  усилия  приподнял  Сальвестро  над
плитами двора, ухватив его за ворот:
   - А я подчиняюсь герцогу Бургундскому, и он мне приказал  привести  к
нему эту женщину! Понятно?
   - Он очень хорошо понял, - раздался спокойный  голос  Фьоры,  которая
показалась в дверях. - Чего вы от  меня  хотите?  ,  Не  пытаясь  скрыть
изумление при виде этой  хрупкой  молодой  женщины  с  гордой  походкой,
одетой в черное, которая бесстрашно смотрела на него, Оливье де Ла  Марш
поневоле заговорил тише:
   - У меня приказ арестовать вас и доставить лично к моему хозяину.
   - Арестовать меня? Разве я совершила какое-нибудь преступление?
   - Мне это неизвестно. Вы готовы следовать за мной по доброй воле?
   - И даже с удовольствием! - произнесла  она  с  тенью  улыбки,  смысл
которой  был  обращен  к  Сальвестро,  который  в  это  время   старался
справиться со своим гневом. - Я  могу  взять  свои  вещи?  Их,  впрочем,
совсем немного.
   - Конечно. Кто-нибудь  из  моих  людей  вам  поможет.  А  пока  пусть
приведут оседланную лошадь!
   " Через короткое время Фьора  вернулась,  закутанная  в  свою  черную
накидку, а за ней один из солдат нес ее легкий багаж. Лошадь  уже  ждала
ее. Фьора направилась было к ней, но путь ей преградил капитан,  который
успел спешиться. В руках у него была веревка:
   - Я обязан вас связать. Если вы пообещаете не делать попытки сбежать,
я свяжу вам руки спереди...
   - Ах... Даже так...
   - Да.
   - Хорошо. Как бы то ни  было,  я  вам  ведь  сказала,  что  счастлива
покинуть эту тюрьму.
   - Даже если вас ждет другая?
   - Будь что будет, но я убеждена, что мне там понравится больше.
   Со связанными руками ее усадили в седло, а  офицер  даже  прикрыл  ее
своим плащом и накинул ей на голову капюшон, чтобы  защитить  от  дождя.
Затем он сел в седло и взял поводья лошади, на которой должна была ехать
молодая женщина.
   - Вы можете сказать мне, куда меня везут?  -  спросила  Фьора,  в  то
время когда она бок о бок с Ла Маршем проезжала под  аркой  ворот  замка
Пьерфор.
   - В этом нет никакой тайны. Я вас везу в Нанси, в  лагерь  монсеньора
герцога. Сегодня вечером мы там будем.
   - Тогда все хорошо.
   Она позволила себе улыбнуться под капюшоном.
   Любое положение было лучше, чем быть пленницей Кампобассо, даже  если
оно означало полный провал ее миссии. Наконец-то она приблизится к этому
сказочному принцу,  про  которого  друзья  никогда  не  говорили  ничего
хорошего, а враги - плохого, к этому Карлу Смелому, с которым Филипп  де
Селонже был связан феодальной клятвой.., к этому человеку, которого  она
и Деметриос поклялись убить. Теперь  же  она  стала  его  пленницей,  и,
возможно, как раз он убьет ее. Но, в принципе, было важно не  это,  если
только судьба не сведет ее лицом к лицу с Филиппом...  Не  надо  только,
чтобы начала кровоточить старая рана, если она  хочет  стойко  встретить
смерть.

Глава 10

ОСАДА НАНСИ

   С  высоты  холма  перед  взором  Фьоры  открылась  широкая  панорама.
Множество разноцветных палаток, над которыми развевались боевые  флажки,
расположились вокруг наполовину разрушенного строения. За ними,  весь  в
дыму, возвышался город, окруженный рвами и земляными укреплениями. Пушки
с той и другой стороны стреляли все  разом,  и  стрельба  сопровождалась
криками. Кругом царила суета.  Воины  в  блестящих  доспехах  штурмовали
город, над которым появлялись языки пламени и черный дым.
   Нанси был не очень большим городом,  с  населением  пять-шесть  тысяч
человек, но  это  была  столица  герцогства  Лотарингского,  для  защиты
которого его владельцы соорудили высокие стены с укрепленными башнями.
   Пятьдесят лет назад  герцог  Карл  II,  сознавая  возросшее  значение
артиллерии и то, что старые прямые стены вместе со рвами уже не являлись
для города достаточной  защитой,  приказал  построить  "беллевары",  или
бульвары, с целью не подпустить противника близко к  стенам  и  защитить
ворота,  не  мешая  при  этом  защитникам  делать  вылазки.  Были  также
укреплены дозорные бойницы,  а  немного  позже  герцог  Иоанн  II  велел
расширить башни и приделать каменные караулки, которые защищали северные
ворота. Вот в таком виде лотарингская столица оборонялась  от  нападения
бургундской армии... Армии, которая из-за влившихся в нее люксембуржцев,
наемников из Франш-Конте, Савои  и  Англии,  стала  сильной  и  опасной,
потому что могла получать помощь людьми и продовольствием  с  севера  из
Меца ,  а  с  юга  -  из
Франш-Конте, чего не могли сделать осажденные.  С  самого  начала  осады
Кампобассо перехватывал все отряды, которые были отправлены ими  с  этой
целью. Как долго в таких условиях и при такой холодной и дождливой осени
мог продержаться Нанси?
   Не  обращая  никакого  внимания  на  стрельбу,  Оливье  де  Ла   Марш
проследовал со своей пленницей по всему огромному  лагерю  и  через  его
отдельные биваки, где работали люди разных  специальностей:  оружейники,
каретники, шорники, плотники, портные, булочники, мясники  и  даже  один
аптекарь. Эта армия представляла собой целый город,  в  котором  были  и
пивные и бордель, расположенный неподалеку от пруда Сен-Жан.
   Герцог Карл сократил численность девиц до тридцати на каждую роту, но
и тогда их было все же немало.
   К концу дня - а день быстро заканчивался в этом  ненастном  ноябре  -
стрельба из пушек прекратилась.
   Осаждающие вернулись в лагерь, неся на себе раненых, по крайней  мере
тех, кому еще можно было помочь.
   В осажденном  городе  колокола  церквей  Сен  и  Сен-Жорж  прозвонили
Анжелюс, и по обе стороны все  обнажили  головы  и  замерли  в  короткой
молитве. То же сделали и сопровождающие Фьоры... Проехав наконец древние
укрепления стоянки рыцарей святого  Иоанна  Иерусалимского,  находящейся
примерно в тысяче двухстах метрах от передовых укреплений, они оказались
перед несколькими тщательно охраняемыми и роскошно убранными  палатками,
посреди которых  стояла  самая  большая,  пурпурного  цвета,  украшенная
золотой короной. Рядом стояло на стяге знамя лилового цвета с  чернью  и
серебром, а вокруг было полно конюхов, слуг и пажей, одетых в  ливреи  с
гербом Бургундии. На  других  палатках  были  гербы  герцога  Клевского,
принца Таранте кого, различных посланников и кавалеров  ордена  Золотого
Руна, но одна из палаток, та, что стояла ближе всех к  герцогской,  была
больше остальных, с золотым  крестом  наверху  и  принадлежала  папскому
легату Алессандро Нанни, епископу Форли.
   Все эти временные жилища,  многие  из  которых  отличались  роскошью,
кипели жизнью, в то время как неподалеку повара уже разжигали огонь  для
рагу или жаркого, а запах пряностей дразнил обоняние.
   Появление капитана гвардейцев, который вел под уздцы лошадь с молодой
и красивой женщиной со  связанными  руками,  вызвало  огромный  интерес,
однако невозмутимый и не реагирующий  на  вопросы  товарищей  по  оружию
Оливье де Ла Марш продолжал свой путь, даже не  повернув  головы.  Фьора
тоже не оглядывалась по сторонам. Она прямо сидела на  своей  лошади,  с
гордым видом пленной королевы, и не видела, как в  нескольких  шагах  от
нее один рыцарь помогал другому освободиться от помятого  в  бою  шлема.
Вдруг на лице первого из них появилось выражение, похожее на ужас, и  он
резким движением сорвал шлем с головы приятеля.
   - Потише, пожалуйста, - вскрикнул Филипп де Селонже, - ты  чуть  было
не оторвал мне ухо!
   - Смотри!.. И скажи мне, не брежу ли я?
   Протянув руку, Матье  де  Парм  указал  на  двух  всадников,  которые
направлялись к палатке герцога. Загорелое лицо Филиппа  внезапно  сильно
покраснело.
   - Но это невозможно! Ведь это не может быть она? -  прошептал  он.  -
Даже если она и жива, что она может здесь делать?
   - Не знаю. А ты думаешь, что возможно такое сходство?  Я  думал,  что
такая красота...
   - Надо узнать!
   Филипп бросился было вперед, но де Ла Марш уже спешился и  вместе  со
своей пленницей вошел в палатку герцога,  которую  охраняли  вооруженные
солдаты. Перед Селонже, который хотел войти  вслед  за  ними,  молчаливо
скрестились копья стражи.
   - Мне необходимо войти! - возразил он. - Мне надо немедленно  увидеть
монсеньера герцога!
   - Это  невозможно.  Мессир  Оливье  только  что  приказал  никого  не
пропускать.
   - Но скажите хотя бы, кто эта женщина со связанными  руками,  которая
вошла вместе с ним?
   - Мне это неизвестно.
   В ярости Селонже сорвал с руки перчатку и  бросил  ее  на  землю.  Де
Парм, который успел подойти к другу, попытался его успокоить:
   - Тише! Гнев тут не поможет. Надо  подождать,  пока  она  выйдет.  Не
может же она оставаться у герцога вечно...
   - Ты прав! Будем ждать!
   И они оба уселись на поваленное дерево, которых  здесь  было  великое
множество.
   А в это время Фьора после недолгого ожидания в  небольшом  помещении,
похожем на приемную,  стены  которой  были  затянуты  алым  бархатом,  в
сопровождении  капитана  прошла  в  роскошно  убранную  комнату,   стены
которой, покрытые золотой вышивкой, сверкали, как епископская  митра.  В
центре  высилось  кресло,  напоминавшее  трон,  с  нависающим  над   ним
балдахином, с изображением гербов Бургундии, -  все  это  было  освещено
множеством горящих в канделябрах и в хрустальных лампах свечей. На троне
сидел человек,  которого  Фьора  без  труда  узнала  по  описанию  своей
кормилицы;
   "У него красное лицо  с  сильным  подбородком,  с  темными  властными
глазами. Волосы у него темные и густые..." Это был Карл Смелый.
   На нем  была  длинная  одежда  из  красного  бархата  с  горностаевым
воротником, подпоясанная золотым поясом, на котором висела  цепь  ордена
Золотого Руна. На его шляпе из такого же бархата  сверкало  удивительное
драгоценное  украшение:  эгретка  из  бриллиантов,  которую  поддерживал
колчан, выполненный из жемчужин и рубинов, и пленница подумала,  что  он
был похож на сказочного принца, о которых ей рассказывал отец, когда она
была  еще  ребенком.  Наверное,   даже   император   не   выглядел   так
величественно. Однако Фьора не испугалась, а чуть было  не  рассмеялась,
когда подумала,  что  многие  месяцы  мечтала  сразить  этого  человека,
которого охраняла целая армия солдат и еще одна - слуг.
   И она, обыкновенная слабая девчонка, со своим старым  другом,  ученым
греком  Деметриосом,  поклялись  убить  герцога  Бургундского,  даже  не
подумав о том, смогут ли они когда-нибудь подойти  к  нему  близко...  А
сейчас она стоит перед ним, связанная пленница, и  уж,  конечно,  ей  не
дожить до следующего утра, потому что ни это мрачное лицо, ни сверкающие
гневом глаза не предвещали ничего хорошего. Но страха в ней не было.
   - Значит, - произнес он строго, звучным, хорошо поставленным голосом,
- ты та самая девчонка, ради которой мой лучший военачальник бросил пост
перед осажденным городом и забыл свой долг? Откуда ты  явилась,  что  не
знаешь, как надо приветствовать принца?
   - Женщины не кланяются, а я не могу приветствовать вас по достоинству
со связанными руками. - И, показав свои связанные руки, Фьора добавила:
   - Этому я  ищу  объяснение  с  того  момента,  как  меня  арестовали.
Насколько мне известно, я никого не убила и ничего не украла?
   - Ты шпионка моего доброго кузена, короля  Людовика  Французского.  А
это в моих глазах намного хуже.
   - В самом деле? Я, кажется, слышала,  что  между  вами  и  королем  в
Солевре подписан девятилетний мир?
   Поэтому я полагала, что, пока молчат пушки, я могу путешествовать где
мне вздумается.
   - Здесь они пока не молчат. Итак, тебе захотелось посмотреть  границы
и именно тот город, в котором случайно  находилась  большая  часть  моей
армии?
   - Я захотела повидать единственного двоюродного брата, который у меня
остался, монсеньор.
   - Кузена? Кампобассо твой двоюродный брат?
   - Я не понимаю, почему, - слегка улыбнулась Фьора,  -  такое  родство
может оскорбить могущественного герцога  Бургундского?  А  поскольку  мы
говорим о вежливости, мне бы хотелось, чтобы вы прекратили говорить  мне
"ты". Я благородного  происхождения,  и  король  Людовик,  которого  мне
приходилось встречать, относился ко мне с должным почтением. И мне никто
не говорил, что Его Величество происходит из  менее  благородного  дома,
чем вы, монсеньор.
   Услышав смелое заявление этой молодой женщины,  которая  смотрела  на
него с насмешливым вызовом, Карл не смог сдержать своего гнева. Его лицо
стало таким же красным, как и его платье, и он приказал:
   - Ла Марш! Заставьте эту женщину встать на колени и дайте ей  понять,
что ее жизнь висит на волоске!
   В ее интересах не возбуждать моего гнева!
   - Клянусь всеми силами ада, ты врешь, несчастный! Но ты ее у меня  не
отнимешь... - В покоях герцога появились Селонже и Кампобассо.
   - Прекратите! - повысил голос герцог, а на кондотьера  уже  накинулся
Оливье де Ла Марш и вырвал у него шпагу. Герцог тем временем продолжал:
   - Соблюдайте  порядок!  За  свое  безрассудное  поведение  вы  будете
наказаны, граф Кампобассо! А сейчас уходите!
   - Но, монсеньор...
   - Не заставляйте меня повторять, иначе вы опозорите себя,  когда  вас
выбросят отсюда!.. А  теперь,  Селонже,  я  слушаю  вас!  Только  хорошо
думайте, когда будете  говорить,  потому  что  я  никогда  и  никому  не
позволял смеяться над собой, особенно тем, кто у меня в милости!
   - Храни меня бог от тою, чтобы потерять ее, мой принц! Я ваш вассал с
детства и скорее умру, чем посмеюсь над своим  господином,  что  в  моих
глазах является святотатством.
   - Я верю тебе, Филипп. Тогда отвечай и не бойся: ты говоришь, что она
- твоя жена?
   - Я женился на ней во Флоренции, куда вы отправили меня  к  Медичи  в
феврале прошлого года. Ее отец, Франческо Бельтрами, был тогда одним  из
трех самых богатых и влиятельных людей города. Мы поженились...
   - Чтобы предложить военной казне вашего высочества сто тысяч  золотых
флоринов,  которые  в   качестве   моего   приданого   выплатил   Фуггер
аугсбургский! - вмешалась  Фьора,  которой  удалось  побороть  волнение,
вызванное появлением Филиппа.
   Он очень изменился из-за военной формы, которая ему очень шла,  более
коротких  волос  и  обострившихся  от  усталости  черт  лица.  Щеку  его
пересекал свежий шрам. Филипп изменился,  но  ее  сердце  рванулось  ему
навстречу, и доселе скрытая рана начала снова кровоточить,  несмотря  на
радость от того, что он при  всех  назвал  себя  ее  супругом.  Радость,
однако, быстро прошла.
   Отвергнутая и брошенная тогда и обманутая сейчас, потому  что  другая
женщина носила его имя, Фьора вынуждена была  призвать  себе  на  помощь
давнюю обиду.
   - Конечно, - согласился Селонже, - я и не скрывал от  вас  назначение
этих денег, но женился я на вас не поэтому, вспомните, Фьора!
   - Не хотите ли вы сказать, что любите меня сейчас, хотя в свое  время
сочли возможным провести со мной только одну ночь? Вы  бросили  меня  на
другое же утро после свадьбы и не подумали вернуться, потому что  любили
другую женщину и, должно быть, женились на лей, когда  услышали,  что  я
умерла. А может быть, вы и женились на ней раньше?..
   - Другая женщина? О чем вы, Фьора?  Я,  Филипп  де  Селонже,  кавалер
ордена Золотого Руна, я - двоеженец?
   - Как еще вас называть, объясните мне, кто такая эта Беатрис, которая
всем правит в вашем замке Селонже? Там мне сказали, что она - хозяйка...
   - Беатрис? - воскликнул Филипп. - Она еще там?
   - А почему бы ей там и не быть, если она у себя дома?
   Селонже рассмеялся от всего сердца, а в  его  карих  глазах  появился
веселый огонек.
   - Я думал, что она уже давно вернулась к своим родителям. Знайте, что
она - моя невестка и ничего больше.
   - Когда вы говорите правду  и  когда  лжете?  Для  того  чтобы  иметь
невестку, надо иметь брата, а вы сказали моему отцу, что никакой родни у
вас нет.
   - Так оно и есть. Мой старший  брат,  Амори,  погиб  в  сражении  при
Монлери десять лет назад. Его вдова ожидала, что я женюсь  на  ней,  как
это часто происходит в наших семьях. Но я никак не мог решиться жениться
на женщине, которую не люблю. А вас, Фьора, я.., любил.
   - Вы любили меня и все же уехали, не оставив никакой надежды хотя  бы
когда-нибудь вас снова увидеть?
   - Но я вернулся и  узнал,  какое  несчастье  случилось  с  вами.  Мне
сказали, что вы умерли. У меня не было никакой причины не верить.
   - Боже мой, Филипп, я так вас ненавидела!
   После того, как  она  столько  пережила,  Фьора  почувствовала  такую
радость, что забыла о присутствии герцога и уже протянула руки к  своему
возлюбленному,  когда  холодный  голос  Карла,  который  все  это  время
внимательно наблюдал за ними, прервал их объяснение:
   - История, конечно, трогательная,  но  поскольку  вы,  мадам,  теперь
графиня  Селонже,  скажите  нам,  пожалуйста,  как  случилось,  что   вы
являетесь любовницей графа Кампобассо?
   - Мне кажется, монсеньор, что достойнее  служить  принцу,  рожденному
под прилавком, чем  герцогу  Бургундскому.  Ваше  высочество,  вероятно,
ненавидит мессира де Селонже?
   - Его? Он пользуется нашим уважением и дружбой.
   - Так оно и есть. А что было бы, если бы вы стали его ненавидеть?
   - Не берите на себя слишком много. Он  скорее  предпочтет  страдание,
после того, как унижен  в  глазах  всех.  У  нас  адюльтер  наказывается
смертью.
   - Только не у принцев, если верить тому, что говорят об  отце  вашего
высочества. Велите меня казнить, это положит всему конец.
   - К тому же будет хорошим примером для других, потому что я  ненавижу
неверность и вы мне внушаете  отвращение  при  всей  вашей  красоте!  Мы
посмотрим, что делать дальше, а пока вы останетесь в лагере под надежной
охраной. Ваша стража ответит мне головой, потому что я  не  позволю  вам
избежать вашей  законной  участи.  А  сейчас  нам  еще  предстоит  взять
город... Одна ко будьте уверены, что о вас не забудут!
   Снова в сопровождении де Ла Марша Фьора уже хотела выйти из  палатки,
но Карл остановил ее:
   - Минутку! Перед тем как прибыть во Францию, вам  случалось  покидать
Флоренцию?
   - Нет, монсеньор. Никогда...
   - Странно... Мне кажется, что я вас уже видел...
   Очень давно...
   - Говорят, что на этой  земле  у  нас  у  всех  есть  двойники,  ваше
высочество могли  видеть  женщину,  похожую  на  меня...  Где-нибудь  на
улице... На рынке...
   Пожав плечами, он жестом велел ей выйти. Фьора, нисколько не  склонив
головы, сделала ему изящный реверанс и вышла в сопровождении стражи. Уже
наступила ночь, но вокруг палатки герцога было совсем светло от  факелов
и костров.
   Когда Фьора вышла, Кампобассо, который ожидал ее, сидя на  том  самом
пне, на котором до него сидели Филипп и Матье, бросился было к  ней,  но
Ла Марш остановил его:
   - Прочь! Герцог отдал строгий