:
     - Дай ее мне! - сказал он. - А сам пойди проверь, не очнулся ли слуга.
     - Это неважно, ведь он связан и ничего не видел.
     - Как хочешь. Я думаю, что бесполезно возвращать ключ его брату. Дай его лучше мне. Я его выброшу в реку.
     Когда они дошли до угла улицы Форш, пошел такой сильный дождь, что они мгновенно промокли до нитки. хотя им оставалось сделать всего три шага. Хляби небесные разверзлись, выливая потоки воды. За несколько секунд образовалось множество ручьев, а мирный и мелкий Сюзон превратился в бушующую реку. Беспрестанно гремел гром и сверкали молнии. Под этот грохот они вернулись домой, все же соблюдая осторожность.
     Фьора сразу же заявила, чтобы незнакомку отнесли в ее комнату, но Деметриос любезно решил разделить свою постель с "секретарем". В конце концов спасенную поместили в комнату Эстебана, где Леонарда уже суетилась вокруг нее. Она отправила кастильца на кухню разогреть воды и с помощью Фьоры освободила несчастную от ее грязных лохмотьев. Ее тело было худым, со следами побоев.
     - Ей около двадцати лет, - предположила Леонарда и добавила, осмотрев слегка вздутый живот:
     - Уж не беременна ли она?
     - В этом не будет ничего удивительного, учитывая то, что я услышала в прошлый раз, - сказала Фьора. - Один из этих скотов развлекался с ней, а может быть, и оба.
     Деметриос, который выходил к себе взять все, что ему понадобится, появился в этот момент и опроверг диагноз Леонарды:
     - Я не думаю. Но я задаюсь вопросом, кто она и почему эти мерзавцы лишили ее свободы?
     Незнакомка продолжала молчать. Она закрыла глаза и позволяла ухаживать за собой, словно у нее не было сил сделать хоть одно движение. В руках осматривающего ее Деметриоса она была вялой, словно тряпичная кукла.
     - Ее, видимо, часто били, потому что некоторые следы побоев были уже старые, и, без сомнения, ей почти не давали пищи, но у нее от природы было хорошее здоровье.
     - Она вроде бы немая? - спросила Фьора. - Может быть, ей отрезали язык?
     Деметриос тотчас же убедился, что это было не так, затем сказал, что люди могут лишиться дара речи от страха и от зверского обращения, временно или навсегда.
     - Когда ей будет получше, мы попробуем это выяснить, - добавил он. - А пока еще слишком рано.
     Леонарда и Фьора тщательно вымыли молодую женщину, затем надели на нее одну из рубашек Фьоры. Они смазали мазью ее запястья, кровоточащие от наручников, и забинтовали их тонкой тканью. Потом они занялись ее лицом. Смыли с него всю грязь и следы крови.
     - Какие прекрасные волосы! - воскликнула Фьора, проведя рукой по спутавшимся прядям. - Как жаль, что они такие грязные! Надо бы их вымыть!
     - Будьте уверены, что мы не преминем это сделать, когда у нее для этого будет достаточно сил. О! Смотрите, она открывает глаза!
     Обе женщины и грек склонились над незнакомкой.
     Она посмотрела на три склонившиеся над ней фигуры и безуспешно попыталась улыбнуться.
     - Здесь вы в безопасности, - тихо сказала Фьора. - Больше никто вам не посмеет сделать ничего плохого, а мы позаботимся о вас.
     - Начнем с того, что дадим вам поесть, - сказала Леонарда, - и выпить немного молока.
     - В эту грозу ваше молоко, наверное, скисло, - сказал Деметриос. - Сделайте ей лучше липовый настой и добавьте щепоточку вот этого, - продолжил он, протянув ей маленькую деревянную коробочку из окрашенного дерева.
     Деметриос вернулся к кровати и посмотрел на лицо несчастной женщины, такое же бледное, как и подушка.
     Вдруг он нагнулся, взял подсвечник, стоявший у изголовья, и поднес его к лицу незнакомки.
     - Ты знаешь, эта несчастная похожа на тебя?
     - На меня?
     - Да, правда, не очень сильно. Скорее всего она похожа на того молодого человека, которого мы отправили на войну.
     - На Кристофа? Ты думаешь, что она родом из нашей семьи?
     Леонарда вернулась, неся настой. Пока он остывал, Фьора рассказала ей о предположениях Деметриоса, добавив, что она не может себе представить, кем была эта молодая женщина.
     Зато Леонарда представляла. Рассмотрев более внимательно лицо с закрытыми глазами, она напомнила Фьоре рассказ, что-то вроде исповеди, которую одним весенним вечером Франческо Бельтрами сделал своей дочери:
     - Вспомни! Он упомянул, что у твоей матери была дочь от Рено дю Амеля. Я могла бы поклясться, что это она. В таком случае ей должно быть двадцать лет, как я и предполагала.
     - Его дочь? И он смог так жестоко обращаться со своей собственной дочерью? Да еще в течение многих лет? Это невозможно: она бы давно умерла в таких условиях...
     - Ты ошибаешься, - сказал Деметриос. - Известны заключенные, и среди них женщины, которые выживали в диких условиях. Человеческая выносливость может быть просто поразительной, в особенности когда речь идет о молодых. И теперь я уверен, что прав: эта молодая женщина - твоя сестра, Фьора!
     - Моя.., сестра?
     Слово и еще больше сама эта мысль никак не укладывались в голове Фьоры. До сих пор она не задумывалась над рассказом своего отца и никогда не думала, как о своей сестре, о ребенке, рожденном Мари де Бревай в своем замужестве. Она не могла вообразить себе, что отец, даже такой гнусный человек, как дю Амель, мог стать палачом собственного ребенка. Фьора полагала, что дочь советника могла быть отдана в монастырь после бегства матери, или же ее взяла бабушка, что было бы вполне естественным.
     Но теперь она увидела, что этот мерзкий человек перенес на своего ребенка ненависть, которую он испытывал к Мари. Он превратил свою дочь в жертву, приговорив его к долгим мучениям, которые, наверное, с удовольствием наблюдал. Убить ее было бы слишком простым делом. Но чтобы дойти до такой низости, как отдать ее в руки своих слуг, это переходило все границы возможного!
     Дрожа от гнева, Фьора пожалела о том, что смерть дю Амеля наступила слишком быстро. Всего-то несколько секунд безумного страха, тогда как он заслуживал медленной агонии с самыми жестокими пытками.
     Фьора снова подошла к постели, где Леонарда давала питье этой сестре, даже имени которой она еще не знала, и почувствовала, что ее охватила безграничная жалость к ней. Она ласково взяла ее за руку, такую тонкую и слабую, с длинными бледными пальцами.
     Леонарда посмотрела на нее:
     - Вы думаете, что этот злодей недостаточно дорого заплатил за свои преступления, не так ли? На этой земле, конечно. Но я благодарю бога за то, что он не дал вам обагрить руки этой черной кровью! Я не думаю, что ад - это приятное место, и вы можете быть уверены, что в этот момент мессир дю Амель уже переступил его раскаленный порог.
     Фьора порывисто обняла за шею свою старую гувернантку и поцеловала ее:
     - Вы всегда находите для меня нужные слова, моя дорогая Леонарда. Напоминайте мне, чтобы я вам почаще говорила, как сильно я люблю вас!
     - Это очень приятно слышать. Раз вы находите, что в моих словах есть какое-то зерно, тогда послушайте вот что: уже очень поздно, и вы падаете с ног. Идите спать!
     Утро вечера мудренее, а завтра мы наведем порядок в своих мыслях. Во всяком случае, мои мысли очень нуждаются в этом.

***

     Утром следующего дня весь квартал бурлил, и его шум доходил до благородных домов и до цехов оружейников на улице Форш. Увидев, что дверь дома дю Амеля широко распахнута, одна соседка, давно сгорающая от любопытства, осмелилась войти туда, спросив сначала несколько раз, есть ли кто дома, но ответа не получила.
     Через несколько минут она вылетела оттуда как ошпаренная, издавая дикие вопли, которые сразу же разбудили всех, кто еще спал, и привлекли огромную возбужденную толпу, в первых рядах которой можно было увидеть Шретьенноту. Она громко что-то говорила, размахивая руками, и рассказывала каждому встречному о ночном приключении ее покойного Жане, прибавляя кое-что от себя.
     - Так скоро она и нас впутает в свои истории, - проворчал Деметриос, увидя, что болтушка уже три раза указала на их окна.
     Он отправил Эстебана за Шретьеннотой, чтобы та не забывала своих обязанностей по дому. Она без слов позволила увести себя, но хозяйством все же заниматься не стала. Высунувшись по пояс из окна комнаты Фьоры, она наблюдала за происходящим с жадным интересом. Ей ни в коем случае не хотелось пропустить прибытие судьи и других официальных лиц. Видя это, Леонарда пожала плечами, взяла корзину и пошла на рынок, не забыв, однако, предварительно закрыть на два оборота комнату, в которой отдыхала несчастная, вырванная Фьорой из ада.
     Великодушной от природы Леонарде, однако, не очень нравились частые напоминания Фьоре о прошлом, потому что она желала, чтобы та забыла о нем.
     Слава богу, Кристоф де Бревай пошел своей дорогой, а, прошедшей ночью Фьоре не пришлось пролить чужую кровь, отчего Леонарда испытывала большое облегчение. Дю Амель умер от страха, убитый тяжестью собственных грехов, но теперь появилась эта девушка, немая и, может быть, слабоумная, которую придется прятать, что будет нелегко, и которая ляжет тяжелой обузой на плечи восемнадцатилетней женщины.
     Леонарда вернулась с рынка обеспокоенной. Повсюду только и говорили о смерти советника герцога и о смерти его слуги Матье, которого нашли зарезанным в нескольких шагах от его комнаты. Что же касается слуги Клода, то тот исчез, и это было единственной причиной для того, чтобы обвинить его в двойном преступлении, хотя на теле дю Амеля не было найдено никаких следов насилия. Зато сундуки и ящики хозяина дома были тщательно обысканы и опустошены.
     Трудно было себе вообразить, что же произошло на самом деле. Вернувшись поздно ночью и увидя с облегчением, что дверь была открыта, Клод, который, быть может, испугался, что его заподозрят в смерти своего хозяина, решил, что проще было сбежать с тем, что ему удалось найти, и убить своего собственного брата, чтобы не делить с ним награбленное. Что же касается пленницы, то никто о ней не говорил, потому что никто не знал о ее присутствии в доме. Но все же она представляла собой опасность. Могли возникнуть разговоры о появлении в доме какой-то странной женщины. А сплетни были специальностью Шретьенноты. Конечно, Эстебан строго-настрого запретил этой женщине входить в свою комнату под предлогом одной очень тонкой работы, которую он там якобы начал. Но сколько времени можно было держать любопытную кумушку на расстоянии?
     Поэтому, едва войдя в дом, Леонарда поставила тяжелую корзину на кухне и пошла сгонять Шретьенноту с места наблюдения - правда, смотреть уже было больше нечего. Она приказала служанке почистить овощи для супа, а сама поспешила поделиться своими опасениями с Деметриосом, которого нашла в его кабинете.
     Тот что-то писал в этот момент.
     По привычке, грек выслушал ее, не промолвив ни слова, и, когда она закончила, он встал и начал прохаживаться по ковру туда и обратно.
     - Что нам делать? - спросила Леонарда. - Бог свидетель, что мне жаль эту бедную девочку, но мы не можем же прятать ее вечно, да и здесь мы не навсегда.
     Так что?
     - Честно говоря, я тоже не знаю, как надо действовать, - признался он. - Лучшим выходом было бы отдать несчастную в ближайший монастырь, как только она поправится. Но монастырь требует приданого, а это такие расходы! Мы не можем этого себе позволить. Золото Лоренцо де Медичи быстро тает, а нам еще предстоит встреча с королем Людовиком. С другой стороны, если эта девушка действительно дочь господина, умершего этой ночью, она ведь должна стать его наследницей?
     - Есть ли способ потребовать наследства от ее имени, не рискуя быть обвиненным в убийстве?
     - Можно попробовать, но надо еще убедиться, что она действительно его дочь.
     - Что же делать? Она ведь немая.
     - Это еще неизвестно, ведь она издает какие-то звуки... Когда-то в Египте я видел женщину, потерявшую дар речи после сильного испуга. Один имам, учению которого я следовал, вернул ей его. Учитывая, что пережила несчастная, можно предположить, что то же самое случилось и с ней. Я проведу необходимое обследование, как только она немного окрепнет. В любом случае, мадам Леонарда, я предприму все, чтобы мы как можно раньше уехали отсюда. Нельзя, чтобы Фьора вновь окунулась в нездоровую атмосферу этих старых драм.
     - Тогда почему же вы поощряете ее на продолжение мести, это же отравляет ей сердце! - укоризненно произнесла Леонарда.
     - Безнаказанность виновных отравила бы его еще больше. И кроме того, у Фьоры несгибаемая воля. Глядя на нее, я вспоминаю Антигону, Гермиону, Медею, которые воплощали в жизнь свои намерения с той же решимостью, пусть даже самой дорогой ценой.
     - А я хотела бы вновь увидеть в ней прежнего ребенка, девочку-подростка, ласковую и веселую, которая резвилась в саду Фьезоле.
     - Во всяком случае, без этой драмы не было бы этого ребенка, - философски произнес Деметриос. - Всегда наступает момент, когда девочка превращается в женщину. Сейчас Фьора одна из них, она женщина крепкая, закаленная в огне горя. Такие женщины самые лучшие.., или самые худшие. Но в этом-то и заключается их секрет.
     - Постарайтесь, по крайней мере, не слишком подталкивать ее к тому, чтобы она попала во вторую категорию.
     Сказав это, Леонарда пошла посмотреть, принялась ли наконец Шретьеннота за работу.
     Не один Деметриос хотел установить личность пленницы. Фьора, взявшая на себя обязанности сиделки, решила узнать хотя бы ее имя. Спустя два дня после ее появления в доме и видя, что ее состояние улучшается прямо на глазах, она вложила ей в руки лист бумаги и перо, предварительно обмакнув его в чернильницу.
     - Раз вы не можете сказать, как вас зовут, тогда напишите ваше имя, - предложила она ей.
     Но их гостья, внезапно покраснев, вернула ей эти предметы, покачав головой с таким отчаянием, что взволнованная Фьора обняла ее за плечи и поцеловала:
     - Вы не умеете писать? Это неважно, вы еще научитесь. Но мы попытаемся, по крайней мере, узнать ваше имя, данное при крещении. Я буду называть имена, а вы остановите меня, когда я укажу ваше.
     Незнакомка согласилась, кивнув головой. Игра забавляла ее, но Фьора быстро обнаружила, что нуждалась в помощи, так как знала только флорентийские имена, которые ей надо было переводить. Тогда она решила обратиться к Леонарде. Та знала имена, даваемые в Бургундии.
     - Это будет нетрудно, - сказала Леонарда. - В благородных семьях девочкам часто дают имена правящих или прежних герцогинь. Когда родилась эта девочка, герцогиню звали Изабелла. Вас зовут Изабелла?
     Ответ был отрицательным. Фьора предположила, что, может, Мари? Тоже не угадала.
     - Продолжим со знатными дамами, - сказала Леонарда. - Это очень просто: мать, бабушка и супруга герцога Карла имели все трое одну покровительницу - Маргариту.
     Леонарда угадала. Молодая женщина захлопала в ладоши и даже улыбнулась.
     - Маргарита, - повторила Фьора, - это очень красивый цветок, белый с золотистой сердцевиной. Это вам очень подходит: у вас очень белая кожа и волосы цвета солнца.
     Деметриос поздравил Фьору с ее инициативой и добавил, что можно было попытаться пойти еще дальше.
     Вечером все собрались в комнате Маргариты, в которой, несмотря на духоту, они тщательно закрыли окна и ставни.
     Грек взял Фьору за руку и подвел ее к изголовью для того, чтобы Маргарита чувствовала в себе больше уверенности. Затем он наклонился над молодой женщиной:
     - Сначала я хотел, чтобы вы ответили на один вопрос, чтобы я знал, могу ли я вам помочь. Вы всегда были немой?
     Маргарита отрицательно покачала головой.
     - Значит, в вашей жизни было время, когда вы говорили?
     - Да.
     - Вы потеряли речь после несчастного случая?
     - Нет.
     - После страшного испуга или очень сильного волнения?
     - Да.
     - Хорошо. Возможно, мне удастся вернуть вам речь, если только вы доверитесь мне и будете меня слушаться. Я хочу вам только добра, и вы не должны меня бояться. Я не причиню вам боли и даже не дотронусь до вас.
     - Надо делать то, что он говорит, Маргарита, - прошептала Фьора, взяв ее за руку. - Деметриос опытный целитель, он помог многим людям.
     По взгляду Маргариты Фьора поняла, что она ей доверяла. Деметриос загасил свечи в подсвечнике, оставив только свечу у изголовья, которую он взял в руку и приподнял над головой молодой женщины так, чтобы Маргарита смотрела только на нее.
     - Смотрите внимательно на огонь, - сказал врач.
     Она подчинилась ему: в ее голубых глазах отражался золотистый свет пламени. Маргарита отпустила руку Фьоры, скрестила руки на груди и ждала, не проявляя ни малейшего испуга.
     - Хорошо! - одобрительно сказал Деметриос и тут же приказал:
     - А теперь смотрите внимательно на огонь и не спускайте с него глаз, не спускайте глаз.., не спускайте глаз...
     Глубокий, завораживающий голос грека создавал особую атмосферу, которую ощутили трое присутствующих. Веки Маргариты вздрагивали, словно она хотела закрыть их, но удерживалась от этого только благодаря своей воле.
     - Вам хочется спать, очень хочется спать... Ваши веки отяжелели... Не боритесь со сном, который охватывает вас. Расслабьтесь и спите, спите! Все ваши члены расслаблены. Отдайтесь этому покою. Спите.., спите... спите!
     Ее веки закрылись. Худенькие руки вытянулись вдоль тела. Дыхание стало равномерным.
     Минуту в комнате царила полная тишина. Все затаили дыхание. Деметриос снова заговорил:
     - Я знаю, что вы спите, Маргарита, но слышите ли вы меня?
     Она подтвердила медленным кивком головы.
     - Хорошо, Теперь ваш разум свободен от тела и всякое дурное влияние не действует на вас. Сейчас мы вместе пройдем всю вашу жизнь и вернемся к вашему детству. Соберитесь, Маргарита. Вам десять лет. Тогда вы говорили?
     Слезы медленно скатились по щекам спящей. Она кивнула в ответ на вопрос Деметриоса, но тут же невольно сделала жест, словно защищалась от невидимых ударов. Фьора сжала руки так сильно, что ногти впились в ладони.
     - Вы были несчастным ребенком, но все же вы говорили. Что произошло потом? Вспомните вашу жизнь и вернитесь к драме, после которой у вас пропал голос.
     Вспомните год за годом.
     Внезапно все тело Маргариты начало сотрясаться.
     Она откинула простыни и обеими руками старалась оттолкнуть кого-то, кто приводил ее в ужас. Она делала невероятные усилия, чтобы ее ноги оставались сдвинутыми вместе, но что-то с силой раздвигало их. Она плакала, стонала.., и все ее движения не оставляли никакого сомнения в случившемся.
     - Боже, - прошептал Эстебан, - бедняжку изнасиловали.
     Вдруг Маргарита успокоилась и лежала неподвижно, словно жизнь покинула ее. Деметриос дал ей передохнуть, затем вновь подошел к постели.
     - Именно после этого жуткого испытания вы и потеряли дар речи?
     Маргарита медленно покачала головой слева направо.
     - Значит это случилось позже. Вспомните, что произошло потом. Надо, чтобы вы вернулись к тому моменту, когда у вас пропал голос. Это так больно?
     Маргарита стала извиваться в кровати. Она прижала руки к животу и начала громко стонать.
     - Похоже, - сказала Леонарда беззвучным голосом, - что она рожает?
     Ее плечи затряслись от рыданий.
     - Нельзя ли, - прошептала Фьора, - помешать ей вновь пережить эти страдания?
     Деметриос положил свои руки на руки, молодой женщины и тихо нажал на них.
     - Ребенок уже родился, вам стало легче.
     Маргарита сразу же успокоилась. На ее лице появилась улыбка счастливого изумления. Она протянула руки к воображаемому ребенку, приложила его к своей груди, начала его убаюкивать, целовать. Выражение светлого счастья на изможденном лице невозможно было видеть без муки.
     Но вдруг все изменилось. Присутствующие увидели, как Маргарита прижимала руки к груди с испуганным и одновременно гневным выражением, словно ей угрожала какая-то опасность. Они увидели, как она боролась изо всех сил и, без сомнения, была побеждена.
     Вдруг Маргарита закричала:
     - Мой сын! Отдайте мне моего сына! Вы не можете забрать его! Это мой ребенок, сжальт