шевельнулись,  и,  понимая,
что Дюшан хочет что-то сказать, молодая женщина нагнулась к  нему.  Губы
его почти беззвучно прошептали:
   - Умереть.., у ваших ног!.. Сча.., счастье...
   Гортензия еще ниже склонилась над умирающим и мокрыми от слез  губами
слегка прикоснулась к  его  губам.  Гримаса  страдания  на  лице  Дюшана
сменилась выражением  бесконечного  блаженства.  На  губах  промелькнула
улыбка... Все было кончено... Рука,  которую  держала  Гортензия,  стала
мягкой, взгляд застыл в бесконечности.
   Молодая женщина разрыдалась, все  еще  продолжая  вытирать  платочком
струйку крови. Затем между своим лицом и лицом  полковника  она  увидела
огромную руку Мармона: он закрыл покойному глаза.
   В светлой уютной гостиной слышались лишь рыдания Гортензии.  Фелисия,
стоя на коленях с  другой  стороны  кушетки,  молилась.  Затем  раздался
гневный голос Мармона:
   - Умереть на улице от кинжала какого-то подлеца!
   Какая нелепая смерть для солдата императора!
   - Мы отомстим за него! - прошептала Фелисия. - Преступник  непременно
попадет к нам в руки.
   - Так вы знаете, кто он?
   - Человек, с которым Дюшан дрался на дуэли вечером во  время  бала  в
Редуте. Если вы заметили рыжие волосы, убийцей  мог  быть  только  он...
Трус! Удар кинжалом в ответ на удар шпагой!
   - Я не успел как следует его разглядеть, но, возможно, вы правы.  Это
ужасно, я понимаю вашу боль, но нам все же необходимо сейчас решить один
вопрос.
   - Какой?
   - Что мы будем с ним делать? - тихо сказал маршал, показывая рукой на
безжизненное тело.
   - А что мы можем сделать?  Вызвать  полицию?  Рассказать,  чему  были
свидетелями?..
   -  Нет!  -  Это  воскликнула  Гортензия.  -  Полицию?  Отдать   этого
замечательного человека в руки полицейских? А почему бы  не  выдать  его
как убийцу Меттерниха? Неужели вы не понимаете, что мы  не  имеем  права
так поступать. Только подумать,  что  полиция  может  с  ним  сделать...
Бросить его в общую могилу, его, солдата императора?..
   - К сожалению, многих, таких же,  как  он,  постигла  эта  участь,  -
грустно ответил Мармон. - Но у меня, кажется, есть идея.
   - Какая? Не тяните! - возбужденно спросила Фелисия. - Что  нужно  для
ее осуществления? Что вы придумали?
   Он посмотрел ей прямо в глаза:
   - Лопата, кайло, ваша карета и что-нибудь,  что  могло  бы  послужить
саваном.
   Два часа спустя в  трех  лье  от  Вены  в  долине  Ваграм  на  опушке
небольшого лесочка Мармон и Тимур рыли  могилу  полковнику  Дюшану.  Его
завернули в огромное манто из  красного  крепфая,  в  котором  Гортензия
ездила на балы, и цвет этот  напоминал  цвет  ленты  Почетного  легиона.
Затем мужчины не спеша забросали могилу землей, а  женщины,  опустившись
на колени прямо на траву, молились за упокой этой гордой души, которая в
жизни знала только две любви - к императору и  к  молодой  светловолосой
женщине, которая только что вложила в руки усопшего  четки  из  слоновой
кости и букетик фиалок.
   - Эта земля, - сказал Мармон, когда все  было  кончено,  -  пропитана
кровью  бесчисленного  количества  его  братьев  по  оружию,  таких   же
храбрецов, как и он, поэтому она священна. Ему здесь будет покойно!
   - Герцог де Рагуз, - прошептала Фелисия, - вам  многое  простится  за
то, что вы сделали сейчас.
   Близился  рассвет,  когда  обе   женщины,   измученные   не   столько
усталостью, сколько печалью,  возвратились  наконец  во  дворец.  Мармон
отправился к себе  домой,  и,  оставшись  вдвоем,  Фелисия  и  Гортензия
почувствовали себя вдруг безмерно одинокими. И одна, и другая  терзались
угрызениями совести. Фелисия - потому что  именно  ей  пришла  в  голову
фатальная идея убить Меттерниха. Гортензия - потому что  именно  за  ней
следовал подлец Батлер, сеявший вокруг себя несчастье  и  смерть.  Зябко
прижавшись друг к другу, как две птички на ветке, они долго сидели рядом
в желтой гостиной на той самой  кушетке,  на  которой  умер  Дюшан.  Обе
плакали, пока больше не осталось слез.  Мысли  смешались.  Впереди  была
пустота...
   - Пойдем-ка лучше спать, - вздохнула Фелисия, заметив сквозь  тяжелые
золоченые шторы сероватую дымку раннего утра. -  Попытаемся,  во  всяком
случае.
   Завтра нужно предупредить Марию Липона..,  и  беднягу  Пальмиру.  Мне
кажется, она любила Дюшана, хотя и не хотела в этом признаваться.
   - Что нам делать без него? - прошептала Гортензия, как  будто  кто-то
мог их подслушать.
   - Не знаю... Ничего не знаю. В первый  раз  в  жизни.  Голова  кругом
идет. Пойдемте-ка отдыхать. По-моему, нам это необходимо.
   Однако  расстаться  им  было  невмоготу.  Обе  чувствовали  такое  же
отчаяние, как девочки, которые боятся темноты,  одиночества  и  страшных
образов, нарисованных воображением.
   - Не желаете ли лечь в моей спальне, Фелисия?  -  спросила  Гортензия
дрожащим голосом. - Я не в силах остаться сейчас одна.
   - Я собиралась предложить вам то же самое.
   Но, войдя в спальню Гортензии, обе  одновременно  увидели,  что  окно
широко распахнуто, а на столе возле кровати, на  котором  горел  ночник,
лежит лист бумаги.
   Гортензия взяла его непослушной, дрожащей рукой, но  читать  пришлось
Фелисии. На бумаге было написано несколько строк.
   "Я видел, как он стрелял. Я мог бы  донести  на  него,  но  предпочел
убить, как убью всякого, кто осмелится вас любить..."
   Записка выскользнула из  рук  Фелисии  и  мягко  упала  на  ковер.  В
распахнутое окно  дул  легкий  ветерок,  где-то  пропел  петух,  залаяла
собака. Затем настала очередь птиц - раздались их радостные трели,  гимн
солнцу и весне. Свежесть и тепло наступающего утра разительно отличались
от кровавой тьмы отступающей ночи.
   - Или этот человек окончательно сошел с  ума,  -  медленно  вымолвила
Фелисия, - или он - дьявол. Но кем бы он ни был, мы обязаны его найти.
   - А когда мы его разыщем, - спросила Гортензия устало, - что мы будем
с ним делать? Фелисия, честное слово,  я  не  смогу  хладнокровно  убить
человека, как бы виновен он ни был.
   Римлянка на минуту вышла и тут  же  вернулась  с  ларцом  из  черного
дерева, инкрустированным  серебром.  Она  вынула  оттуда  пару  дуэльных
пистолетов, внимательно осмотрела их и зарядила.
   - Вот что сейчас в моде! Вы что, совсем потеряли разум? Что  касается
меня, клянусь, как только он попадет мне в  руки,  я  убью  его  так  же
хладнокровно, как дикое животное. - Она  закрыла  окна  и  устроилась  в
кресле. - А теперь ложитесь и постарайтесь заснуть.
   Нам нужно как можно скорее и  под  благовидным  предлогом  поменяться
спальнями. Если этот человек решился забраться сюда, он может осмелиться
и во второй раз. Но если он вернется, ему  будет  с  кем  поговорить!  А
Тимуру придется спать в соседнем кабинете...

Глава Х

БЕЗУМНАЯ ЛЮБОВЬ

   Пальмира плакала  тихо,  почти  беззвучно,  уткнув  свое  хорошенькое
круглое личико в шаль - первую  попавшуюся  ей  под  руку  вещь.  Только
легкое подергивание плеч выдавало ее безутешные рыдания.
   Не ожидавшие проявления такой острой боли,  Фелисия  и  Мария  Липона
молчали,  не  зная,  что  сказать   или   предпринять.   Они,   конечно,
подозревали, что Пальмира  очень  привязана  к  Дюшану,  но  никогда  не
предполагали, что связывавшие их узы так сильны и нежны.
   - Я все испробовала, чтобы помешать  ему  напасть  на  Меттерниха,  -
пробормотала она наконец. - Это было блажью, и еще большим безумием было
предположить, что ему удастся ускользнуть из лап полиции.
   - И тем не менее ему это удалось, - сказала Фелисия.  -  Он  спокойно
покинул наш дом в сопровождении маршала Мармона, и только тогда на него,
к сожалению, напали.
   - Я знаю, но не перестаю думать, что оба события как-то связаны.
   - Вовсе нет. Человек, который его убил, сумасшедший, он давно за  ним
охотился, давно  ненавидел  лютой  ненавистью,  -  хладнокровно  солгала
графиня Липона. Они с Фелисией заранее договорились  не  посвящать  юную
швею в истину происшедших событий, дабы не омрачать ревностью ее великое
горе.
   - Может быть, вы и правы. Я  немногое  знала  о  полковнике.  Вернее,
только то, что он сам хотел мне рассказать. Но  в  чем  я  действительно
уверена, так это в том, что он самый лучший и самый храбрый  человек  на
свете и в том.., что я его любила.
   - А он, - тихо спросила Фелисия, - он любил вас?
   - Я довольствовалась тем, что он  мог  мне  дать,  -  с  достоинством
ответила Пальмира.
   Она уже совладала со своей болью, поднялась, отбросила белую  шаль  и
пошла в заднюю часть лавки - прелестную комнатку, отделанную деревянными
панелями, выкрашенными в зеленый  цвет  с  золотым  рисунком  поверх.  В
комнатке царил очаровательный беспорядок - разноцветные шелка,  кружева,
перья, цветы. Она  нашла  наконец  носовой  платочек,  вытерла  глаза  и
устремила на обеих посетительниц полный боли и решимости взгляд.
   - Мне надо съездить в Ваграм! Вы правильно сделали, что  отвезли  его
тело туда. Ему будет там хорошо.
   А теперь.., нам остается лишь завершить начатое Дюшаном дело. Нет, не
убивать Меттерниха, конечно, но попытаться спасти принца.
   Пальмира произнесла это так  тихо  и  спокойно,  как  будто  выкрасть
узника было самым обычным делом.
   Мария  Липона  отвернулась  и  сделала   вид,   что   ее   необычайно
заинтересовал отрез цветастой материи, лежащий на комоде.
   - Вы действительно считаете, что мы можем попытаться сделать это  без
полковника? На нем все держалось. Что касается  меня,  я,  кроме  вас  и
Паскини, никого не знаю. С кем Дюшан был связан в Хофбурге и Шенбрунне?
   - Я знаю, - ответила Пальмира. - Проблема в том, как получить от  них
сведения. Обитатели квартала быстро обнаружат исчезновение Дюшана,  ведь
зал для фехтования будет  пустовать.  Этим,  несомненно,  заинтересуется
полиция. Вот о чем следует подумать.
   - Если вы знаете этих людей, а они знают вас, я  не  понимаю,  в  чем
проблема. Их просто нужно как  можно  скорее  предупредить  о  том,  что
произошло, и тогда осведомители будут приходить к вам, сюда, а не в  зал
для фехтования.
   - В том-то вся и трудность. У мужчин был прекрасный повод зайти  туда
или в кафе Корти.  Полковник  каждый  день  заходил  туда,  просматривал
газеты, к нему  приходили  люди.  А  нам  как  быть?  Предупредить-то  я
предупрежу. Сегодня я должна  доставить  императрице  Каролине-Августине
корсаж из венецианского кружева и такой же чепец. Я не стану  отправлять
их с посыльным, а  отвезу  сама  и  постараюсь  передать  записку  Фрицу
Бауэру, он служит в Хофбурге выездным лакеем.
   - Фриц Бауэр - это его настоящее имя? - спросила Фелисия.
   - Во всяком случае, его знают здесь под  таким  именем.  В  Шенбрунне
служит повар-француз Жак Бланшар, и  герцог  Рейхштадтский  очень  любит
некоторые французские блюда его приготовления. Но я не знаю, можно ли на
них положиться, кроме как на осведомителей. Может,  они  и  помогут  нам
тайно в случае  необходимости,  но  мне  кажется,  без  Дюшана  особенно
полагаться на них не стоит.
   - Насколько я вас поняла, - сказала  Мария  Липона,  -  в  этом  деле
остались одни только женщины?
   - Только женщины? - возразила Фелисия. - Мне не нравятся ваши  слова,
Мария. Почему группа женщин не сумеет действовать  так  же,  как  группа
мужчин? И потом, с нами маршал Мармон.  Он  влюблен  в  меня  и  мечтает
вернуться во Францию.
   Пальмира скорчила гримасу, прекрасно отражающую ее мнение  по  поводу
герцога Рагуза.
   - Может быть, вы и правы, но я считаю, чем меньше мы  будем  на  него
полагаться, тем лучше будет для всех. Я не смогу полностью ему доверять,
несмотря на то, что вы сказали. Будем полагаться только на  самих  себя.
Может, нам и удастся довести до конца план полковника. Я  знаю,  к  кому
обратиться...
   - Вы имеете в виду  отъезд  принца  под  видом  мадам  де  Лозарг?  -
перебила ее Мария Липона.
   - Ну, конечно. Я  понимаю,  теперь  это  трудно  сделать,  ведь  ваша
подруга должна была вернуться во Францию с  Дюшаном.  Но  мы  что-нибудь
придумаем.
   - Что именно?
   - Все очень просто. Ее буду сопровождать  я,  переодевшись  одной  из
моих работниц. Она - француженка,  приехала  вместе  со  мной,  а  потом
сбежала с богатым венгром, забыв при этом свой паспорт...
   - Вы тоже хотите уехать? А как же ваша торговля?
   - Я заработала уже достаточно денег, - ответила Пальмира  с  грустной
улыбкой. - Без него мне здесь нечего делать. И потом, стать  поставщицей
молодого  французского  императорского  двора  гораздо  заманчивее,  чем
одевать старый австрийский двор.
   Фелисия подошла к молодой швее, молча обняла ее,  затем  отвернулась.
Нужно было уходить. К тому же в  приоткрытую  дверь  просунулась  голова
продавщицы: мадам графиня Шонборн решительно  нуждалась  в  консультации
мадемуазель Пальмиры - украсить ли ей новую шляпку красными  розами  или
белыми лилиями? Фелисия и Мария Липона прошли через помещение  магазина,
оживленно обсуждая преимущества индийского муслина.
   А в это время Гортензия отправилась  в  церковь  Святого  Этьена.  Ей
хотелось заказать мессу за упокой души Дюшана и помолиться.  Его  смерть
внесла большое смятение в ее душу, она считала себя виновной, как  будто
сама держала смертоносный клинок. Напрасно убеждала ее Фелисия, что  она
не в ответе за любовь, которую внушила Дюшану. Теперь  она  без  всякого
снисхождения осуждала себя за то, как кокетничала в прошлом  году,  хотя
это и нужно было для спасения Джанфранко Орсини,  и  сам  Дюшан  вопреки
своим желаниям попросил ее об этом. Теперь те ее  давние,  казалось  бы,
невинные действия, которые,  впрочем,  уже  привели  однажды  Фелисию  в
тюрьму, а ее к бесчестию, спровоцировали смерть полковника. И  Гортензия
крайне нуждалась в божьей  помощи,  чтобы  найти  силы  для  дальнейшего
участия в этой авантюре. Она была в такой панике, что еще утром  сбежала
бы во Францию, если бы не  одно  "но":  возвратиться  домой  значило  бы
притащить туда с собой Батлера, Батлера, окончательно сошедшего  с  ума,
Батлера, которого ничто не остановит и который, добравшись  до  Комбера,
будет,  несомненно,  продолжать  убивать  до  тех  пор,  пока  рядом   с
Гортензией не останется никого, кроме него самого.
   В церкви как раз должна была начаться месса,  когда  Гортензия  вошла
под  ее  темные,  едва  освещаемые  сквозь  старинные   витражи   своды.
Ориентироваться помогали только свечи, зажженные  возле  статуй  святых.
Гортензия исповедовалась, затем отстояла службу в  правом  приделе.  Это
была месса без  песнопений,  слушали  ее  в  основном  пожилые  женщины,
преклонившие колени перед алтарем.
   Мягкое поблескивание золота в ярком  пламени  свечей  делало  часовню
очень уютной. Гортензия ощутила покой, истово помолилась, чего не делала
уже давно, с тех пор как в часовне Святого Кристофера в Лозарге  просила
бога сжалиться над ее несчастной любовью Во время причастия  с  чувством
глубокого облегчения она взяла просфору из рук старенького священника.
   Молясь за упокой души своего усопшего друга, за всех  тех,  кого  она
любила, Гортензия почувствовала, как очищается ее сердце, как становится
спокойно на душе... И вдруг вновь - о, ужас!
   Она уже давно бессознательно ощущала, что кто-то  находится  рядом  с
ней, но, поглощенная молитвой, не обратила на  это  внимания.  И  только
услышав сдавленный голос: "Мне нужно  поговорить  с  вами!  Умоляю  вас,
выслушайте меня...", она поняла: Батлер следил за  ней  и  сейчас  стоял
рядом.
   Гортензия поднялась, собираясь отстраниться, как будто увидела  змею,
но он задержал ее:
   - Вы не можете отказаться выслушать меня. Ведь здесь, в церкви, вы  в
безопасности...
   Гортензия бросила быстрый взгляд на немногих молящихся рядом  женщин.
Месса подходила к концу Вскоре придел опустеет, а от  присутствия  этого
человека ее просто тошнило.
   - Если вы хотите что-то сказать, говорите быстрее, -  жестко  сказала
она. - Даю вам две минуты, и ни одной больше!  -  добавила  она,  бросив
взгляд  на  висящие  на  поясе  часики.  -  Это  даже  больше,  чем   вы
заслуживаете.
   - Вы меня так ненавидите? С такой силой?..
   - Я только что причастилась. И не имею права  ненавидеть.  Но  видеть
вас отныне не желаю. Никогда!
   После того, что вы сделали.
   - Поймите меня. Когда я увидел, что этот человек вошел в ваш  дом,  и
понял, какой заботой вы его окружите, меня охватила ужасающая  ревность.
Я говорил вам: я не могу допустить, чтобы кто-то другой любил вас и имел
шанс рано или поздно вызвать ответное  чувство.  Когда  вы  смотрите  на
другого человека, мне кажется, что меня обокрали...
   - Мне кажется, вы окончательно сошли с ума.
   - Да, вы правы, я безумен. Болен любовью  к  вам,  болен  вами,  одна
только мысль жить вдали от вас действует на меня, как красная тряпка  на
быка. Как бы я хотел вновь вернуть тихие часы, которые мы вместе провели
в Морле!
   - Вы сами сделали все, чтобы это никогда не повторилось.
   - Разрешите мне хотя бы быть вашим другом.
   - С чего это ваши требования стали столь  скромны?  Вы  убили  самого
дорогого моего друга, и что - надеетесь занять его место?
   - Почему бы и нет? Вы как никогда нуждаетесь в  защите.  Вы  прямиком
идете к катастрофе, если будете  упорствовать  в  достижении  намеченной
цели. Вы и представить не можете, как я боюсь за вас.
   - И именно этот страх заставил вас  убить  того,  кто  меня  защищал?
Закончим на этом, месье Батлер. Да и две минуты  уже  истекли.  Если  не
хотите, чтобы я с ужасом думала о вас, уходите! Прочь из моей  жизни,  и
никогда не возвращайтесь вновь. Вы превратили мою жизнь в сущий  кошмар.
Если вы хотите, чтобы я смягчила свое мнение о вас, уйдите. Сейчас я  не
могу даже смотреть вам в глаза - вы причинили мне  столько  боли,  но  я
готова простить вас, если вы согласитесь с моими словами.
   - Нет! - ответил он упрямо. - Вы не понимаете.
   Я не могу причинить вам зла,  ведь  я  люблю  вас.  Только  вы,  ваше
упрямство толкают меня на...
   - Подумайте, где мы с вами находимся, перед кем вы разглагольствуете!
- Гортензия указала на заалтарную  картину  и  распятие  над  ней.  -  Я
сказала все, что хотела!
   Гортензия резко встала и,  едва  не  споткнувшись  о  стулья,  быстро
удалилась. Но все же недостаточно быстро, чтобы не услышать:
   - Я буду охранять вас даже вопреки вашему желанию. Вас губит близость
к этой женщине, Фелисии...
   У  Гортензии  замерло  сердце,  она  покачнулась  и  вынуждена   была
опереться на колонну. Земля, казалось, разверзлась у нее под ногами,  ей
сделалось дурно.
   А что, если этот ненормальный теперь возьмется за Фелисию? Выстрел из
пистолета, и...
   К Гортензии подошла какая-то женщина узнать, не плохо ли ей.
   - Да, - прошептала та, - у меня кружится голова.
   Не будете ли вы столь любезны помочь мне добраться до кареты...
   Так, поддерживаемая незнакомкой, от которой пахло цветками апельсина,
Гортензия покинула церковь.
   Мимо как раз проезжал фиакр, незнакомка усадила ее туда.
   - Во дворец Пальм! -  приказала  Гортензия  кучеру,  после  того  как
поблагодарила любезную женщину. - Поехали.
   - Да ехать-то недалеко, - проворчал кучер.
   - Неважно, я вас не обижу. Нет, сделаем так! Остановитесь, как только
повернете за угол Грабена, и ждите.
   Пока кучер подъехал  к  указанному  месту,  Гортензия  повернулась  и
осмотрела церковь, мостовую перед ней и окрестные дома  через  небольшое
заднее окошко.
   Как она и предполагала, не успела карета  пересечь  широкую  площадь,
как Батлер появился в дверях, огляделся, надел шляпу и направился к тому
месту, где остановился фиакр.
   Скрытая за дверцей кареты, молодая женщина увидела, как Батлер прошел
мимо нее и стал быстро подниматься вверх по Грабену. Она  наклонилась  и
позвала кучера:
   - Видите человека, который только что прошел мимо, в зеленом  костюме
и с рыжими волосами?
   - С такой шевелюрой его трудно не заметить.
   - Я хочу  з